Электроник 2.0

— Виктор Иванович! — Сергей не удивился, увидев профессора Громова на симпозиуме по развитию языков программирования, но очень обрадовался. Они не виделись... да, с поступления Сыроежкина на физтех, пожалуй. Тогда Громов выступал у них с лекциями по искусственному интеллекту, и Сергей, конечно же, сидел в первом ряду. Тогда он ждал рассказов об Электронике, но вместо этого Громов рассказывал о языках прикладной логики и системах принятия решений. Все это было интересно и увлекательно, но, только-только окончив школу, Сергей едва ли понимал и четверть из содержания лекций. Тем не менее, он досиживал каждую лекцию до конца и старательно все конспектировал. Как-то после лекции Сергей даже подошел к профессору и спросил об Электронике — задать вопрос прямо на лекции он постеснялся — но Громов ничего толком не сказал, отделался общими фразами о том, что они с Элом работают над серией экспериментов, о которой он расскажет как-нибудь потом при случае. А пока Электроник очень занят и погружен в важную исследовательскую деятельность. Сергей, конечно, расстроился, но решил, что может подождать еще какое-то время, не вечные же они, эти эксперименты. Тем более, что ему было чем заняться. Учеба в институте — совсем не то же самое, что учеба в школе. Тринадцатилетний Сыроежкин ни за что не поверил бы, что когда-нибудь сможет так серьезно относиться к учебе, но, как оказалось, он вполне на это способен. После знакомства с Электроником в шестом классе, точнее, после расставания с ним, Сергей принял решение стать программистом. Дело в том, что несмотря на все успехи Электроника в коммуникации с биологическими людьми, ему так и не удалось полноценно адаптироваться к социальным взаимодействиям во всем их непредсказуемом многообразии. Поэтому, когда ребята учились в седьмом классе, профессор Громов принял решение забрать Электроника и продолжить работу с ним в изолированном режиме. Это стало печальным событием для всех, особенно для Сергея и Макара, которые проводили с Элом довольно много времени. Увы, тогда они совершенно не представляли, как устроен Электроник, и ничем не могли помочь в том, чтобы улучшить его способность к адаптации. Решение связать свою будущую жизнь с программированием пришло одновременно к обоим. Для этого, правда, пришлось подналечь на математику, но без Электроника в компании стало совсем скучно, так что ребята не особо сожалели, что времени на общение с друзьями у них стало меньше. Правда, круглых отличников из них все равно не вышло. Сыроежкин и Гусев мало интересовались чем-то, кроме математики, информатики, физики и биологии. Где-то в хвосте интересов плелась химия, но вот все гуманитарные предметы они изучали нехотя и из-под палки, что не способствовало хорошим оценкам. Впрочем, самих ребят это мало беспокоило. Русский на поступлении как-нибудь сдадут, главное было — подготовиться к экзаменам по математике и физике, поэтому трудились, не отрываясь от учебников. Кто-то даже начал считать их ботанами. Первый год в институте был самым сложным. Нагрузка по сравнению со школьной увеличилась в разы, предметов вроде бы не стало больше, но все они гораздо сложнее тех, что преподавали в школе, свободного времени почти не оставалось. Сергея спасало только то, что он давно привык к самостоятельной работе и научился не бросать начатое на полпути. Хотя, честно признаться, перед особо сложными экзаменами его и посещали такие мысли. Бросить все и пойти работать механиком. Страсть к мотоциклам пусть и была отодвинута на второй план из-за учебы, но никуда не исчезла. Впрочем, на втором курсе уже стало полегче. Предметы не стали менее сложными, просто Сергей привык к нагрузке, да и к институтской жизни в целом. К тому же, с Макаром они учились в одной группе, помогали друг другу. Если делать шпоры вдвоем, получается в два раза быстрее. После защиты диплома оба поступили в аспирантуру, но уже к разным руководителям. Макар писал на ассемблере и занимался отказоустойчивостью низкоуровневых алгоритмов, а Сергей выбрал для диссертации тему, связанную с эволюционным программированием, хотя его руководитель и считал это направление бесперспективным. Поэтому Сергея все чаще нагружали работой, не связанной с его исследованием. Коллеги не разделяли его мнение о том, что будущее за адаптирующимися программными системами, поэтому иногда он чувствовал себя чужим на этом празднике электронной жизни. Так что он очень обрадовался, заметив на одной из конференций знакомое лицо. Сначала профессор нахмурился, как будто увидел что-то неприятное и отталкивающее, но потом его лицо просияло. — Сергей? Сыроежкин? — в глазах читалось узнавание. — Как ты... Сколько же лет мы не виделись? Он положил Сергею руку на плечо и подтолкнул к стене, где еще было немного свободного пространства. В перерыве между выступлениями и обсуждением докладов все вышли в тесный душный холл, где на узких столах были расставлены стаканы с чаем и кофе. Народу собралось много, все бурно обсуждали идеи молодых специалистов. Сам Сергей выступал только вечером, чему был откровенно рад, потому что знал, что про его доклад ничего хорошего не скажут. — Лет... шесть? — хмыкнул Сергей. Пять лет в институте, год в армии, после которого он так и не вернул свои платиновые кудри, а взял привычку стричься коротко. — Как летит время, как летит время, — покачал головой профессор Громов. — А ты, значит, уже защитился? Поступаешь в аспирантуру? — Уже поступил, — ответил Сергей. — Не слышу радости в голосе, — усмехнулся профессор. — Постигаешь премудрости марксистско-ленинской философии вместо того, чтобы заниматься делом? — Ну... — Сергей откровенно забивал на пары по философии. То есть, он на них ходил, чтобы не отчислили, но либо слушал музыку на импортном плейре, либо читал журнал «Наука и техника», либо писал код на листочке, делая вид, что пишет конспект. Как будет сдавать экзамен, он совершенно не представлял. Вот где бы ему сейчас пригодился Электроник. Для него это все просто некоторое количество информации, которую он запишет в свой блок памяти, потом бесследно сотрет и никогда, никогда не будет над ней размышлять. Но, увы, Электроника рядом не было. — Философия — это, конечно, не самый увлекательный предмет... Но я как-нибудь с этим разберусь. Просто... я ожидал от аспирантуры, ну, большего, что ли... — Большего? Что ты имеешь ввиду? — профессор посмотрел на него с некоторым непониманием. — Понимаете, я считаю, что мы должны больше внимания уделять изучению перцептрона, нейронных сетей и эволюционных алгоритмов. Но никто не то что задуматься, даже смотреть в эту сторону не хочет. Все исследования давно уже топчутся на месте. Программирование становится сложнее, но никаких прорывов в нашей науке не происходит. Я понимаю, что совершенно новая область — настоящий риск, и нет никаких гарантий, что он даст какой-то толчок, но хотя бы получить шанс! — воодушевленно выпалил Сергей. — Так это ты выступаешь с докладом по адаптивным системам, — улыбнулся профессор Громов. — Очень интересно будет тебя послушать! — Я надеюсь, что меня не закидают тухлыми помидорами, — усмехнулся Сыроежкин. — Кстати, Макар Гусев тоже сегодня будет выступать. Он, правда, только ко второй секции подъедет, ему нужно практику у студентов отвести. Помните Гусева? Высокий такой. — Помню. Отчего же не помню? — профессор заулыбался еще шире. — Какие же все-таки удивительные перемены с вами произошли, ребята. Я так рад вас тут встретить. Это невероятно! Ты уж прости меня, но из школьных хулиганов вы превратились в настоящих ученых. Это просто потрясающе! — Это все Электроник, — смущенно улыбнулся Сергей. Он хотел расспросить профессора о нем, столько лет прошло, а про Эла все еще ничего не было слышно. Но перерыв закончился, и всех позвали в зал заседаний. Так что все расспросы и разговоры пришлось отложить. На следующем перерыве внимание профессора было занято более именитыми гостями, чем Гусев и Сыроежкин, так что парням пришлось стоять в стороне. Вернее, Сыроежкину пришлось стоять. Выступление Гусева произвело фурор, так что почти весь перерыв он отвечал на вопросы, которые ему не успели задать после доклада. Сергей смотрел на это с легкой завистью. К его докладу будут не вопросы, а критические замечания. Но, учитывая, что тот оставлен практически на самый конец, то Сергей планировал сбежать сразу же, как только появится возможность. Конечно, он хотел бы остаться и еще пообщаться с Громовым, но вряд ли у него будет шанс. — Эй, ты чего тут киснешь? — прогнусавил Макар. Под самый финал перерыва от него, наконец, отстали. — Да так. Предвкушаю свой провал, — ответил Сыроежкин. — Не дрейфь, — Макар похлопал его по плечу. — Я читал твою статью, все ты там нормально аргументируешь. Главное, делай суровое лицо. Как я. Ну и если Громов тебя поддержит, наши дорогие противники прогресса сильно поутихнут. — Если, — кивнул Сергей. — Ладно, пошли. Это не первые и не последние пятнадцать минут позора в моей жизни. Выкручусь как-нибудь. — Вот он, мой Сыроега, — одобрительно усмехнулся Гусев и подтолкнул друга ко входу в зал заседаний. Выступление прошло не так хорошо, как оптимистично предполагал Гусев, но и не так плохо, как ожидал Сыроежкин. Под конец дня все устали, так что замечания были вялыми, а вопросы однообразными. И после того, как объявили об окончании секции, к нему никто уже не подходил, кажется, его вообще не замечали. Профессора нигде не было видно, и Сыроежкин решил, что нужно ехать домой. После поступления в аспирантуру Сергей с Макаром на теплое время года перебрались в гараж. Зимой, конечно, придется вернуться в общагу, в гараже будет слишком холодно. А вот пока не ударили морозы, вполне можно жить. В институт ездить далековато, но у обоих были мотоциклы, так что серьезной проблемой это не считалось. — Ты на колесах или на троллейбусе приехал? — спросил Сергей, поймав Гусева в гардеробе. Сегодня сам он был без мотоцикла. До института его довез Макар, а дальше Сергей передвигался на своих двоих и общественном транспорте. — На колесах, конечно, — фыркнул Гусев. — Пешком я бы не успел после пары. Да и кто бы нас тогда повез домой? — он забрал в гардеробе куртку и шлемы. — У нас дома есть что-нибудь пожрать или нужно заезжать в магазин? — он глянул на часы. Сергей тоже глянул. Продуктовые закрываются в восемь. У них было еще минут сорок на то, чтобы купить что-нибудь на ужин. Дома остались только чай и соль. — Я видел гастроном на углу, — ответил Сергей. — Давай туда, до нашего уже не успеем. Отсюда минут тридцать добираться, а под закрытие у них обычно уже ничего съедобного нет. — Угу, — кивнул Гусев, застегивая куртку. — Ребята, вы еще тут, — услышал вдруг Сергей знакомый голос профессора. — Как хорошо, что я вас застал! — он был уже в пальто и, судя по виду, тоже собирался уходить. — Профессор! — Макар сунул Сыроежкину свой шлем и радостно затряс руку Громова. — Сколько лет, сколько зим! Не ожидали вы нас тут увидеть? Вижу по глазам — не ожидали, — он засмеялся. — Не ожидал, но очень рад, — с улыбкой признался Громов. — И хотел вам кое-что предложить. Вернее, Сергею, — он высвободил свою руку из крепкой хватки Макара и повернулся к Сыроежкину. — Я пишу большую работу про Электроника. Про все наши успехи и неудачи. И хочу, чтобы ты тоже принял в этом участие. Ты же один из первых, кто с ним контактировал, и тебе есть, что рассказать. Тем более, сейчас, когда ты сможешь анализировать свой опыт не с позиции обывателя, а с позиции молодого ученого. Поэтому вот, — он протянул Сергею маленький картонный прямоугольник. — Мой номер рабочего телефона. Позвони, когда будешь свободен, мы договоримся о встрече. — А я? Я тоже контактировал! — немного обиженно прогнусавил Макар. — Конечно, — кивнул профессор. — Встретимся все вместе, — он пожал Макару руку. — Мне пора. — А Электроник? Как там Электроник? — торопливо спросил Сергей, растеряно пожимая руку Громова. — Он... он в порядке, — неопределенно пожал тот плечами. На этом их разговор закончился, профессора окликнули, и он, коротко кивнув на прощанье, торопливо удалился. — Как-то это все подозрительно, — прогнусавил Макар, когда они вышли из здания института. — Что именно? — Сергей бодрым шагом направился в сторону гастронома. Времени запастись чем-нибудь на ужин у них оставалось все меньше. — Вот это вот про Электроника, — хмыкнул Гусев. — Почему мы его не видим? И ничего не слышно про него, везде тишина. И профессор про него ничего не сказал. Знаешь, я все эти годы чего-нибудь жду, а ничего не происходит! Он ведь не мог его отключить, как думаешь? — Нет... Ну нет, — возмущенно нахмурился Сыроежкин. — Не мог, конечно, это же профессор! Электроник — самое выдающиеся его детище, как бы он смог его отключить? — Но ведь проблемы с его адаптацией так и не были решены... — развел руками Гусев. — Ты же сам слышал, профессор пишет работу. Значит, результаты есть. Может, просто он... придерживает их пока. Как и Эла. Черт, я скучаю по нему, — признался он. — Я тоже, — кивнул Гусев. — Надеюсь, мы его увидим. Сергей собирался позвонить Громову через неделю, может быть, две. Но начались заморозки, и парням пришлось срочно перебираться в общагу. Проблема была даже не в том, что в гараже слишком холодно зимой. Как решить эту проблему, Гусев придумал и даже достал утеплитель. Проблема была в обледенелых дорогах, по которым уже нельзя ездить на мотоцикле. А на общественном транспорте до института — пара часов. Если прибавить еще обратную дорогу, то это практически все свободное время, которое у них оставалось. С общагой, конечно, возникли проблемы. Сначала им не хотели выделять места, мотивируя тем, что записываться нужно в начале учебного года, а не в ноябре. Потом места нашлись, но в корпусе, где условия для нормальной жизни были просто спартанские. Вода из крана еле текла, батареи были холодными как лед, постоянно выбивало пробки, а через пару дней проводка в комнате и вовсе загорелась. И если бы Гусев не среагировал моментально, вполне мог начаться пожар. Студенты и аспиранты и так постоянно жаловались, а после этого случая, о котором Гусев пообещал настучать всем и каждому, корпус стали расселять. Правда, ребята рано обрадовались. И здесь тоже все прошло не так гладко. Места им нашли, но в разных концах студенческого городка. Сергея поселили с первокурсниками, которые по большей части пили и трепались о девушках. А Гусева, наоборот, отправили к выпускникам. Они не спали ночами, дописывая свои дипломы. Иногда Гусев говорил, что лучше уж они бы пили, таких можно хотя бы разогнать. А тут, вспоминая, как дописывал собственный диплом, ходишь на цыпочках. Ближе к началу сессии Сергею с Макаром пришлось проверять целые пачки контрольных работ. Отвертеться от этого было нельзя. А еще им приходилось готовиться к промежуточному экзамену по философии, что обоих вгоняло в грусть и тоску. После нового года стало немного полегче, Сергей даже позвонил Громову, но так и не дозвонился. Тот был в командировке в Ленинграде. Как только в Москве сошел снег, Сергей с Макаром спешно перебрались обратно в свой гараж. Какое же это было счастье — снова пересесть с автобуса на мотоцикл. А, главное, никаких студентов под боком, никаких пьянок, гулянок и девиц. Не то что бы Сергей с Макаром не интересовались девушками, но своими исследованиями они интересовались гораздо больше. В начале лета молодых аспирантов ждали первые кандидатские экзамены, и подготовка к ним отнимала большую часть времени. Сергей ненавидел это всей душой и сердцем и хотел только одного — чтобы все поскорее закончилось. А уж потом можно будет снова попытать счастья со звонком Громову. И вот, когда законные четверки были получены, счастливый день настал. Вернее, он настал через неделю после окончания экзаменов. Всю эту неделю Сергей лежал на диване и смотрел, как на мониторе мигает курсор. Гусев достал кассету с записями «Машины Времени», и она играла на повторе. Макар пытался подбирать аккорды, возился с мотоциклом и иногда выходил за продуктами. Сергей удивлялся, откуда у него столько энергии. После экзамена по философии ему хотелось просто лежать и не двигаться. На этот раз Сергею повезло, до Громова он дозвонился сразу же. Вот только, как оказалось, тот скоро уезжал на Черное море до конца лета. Работу он с собой не брал, врачи рекомендовали отдых. Поэтому Громов предложил Сергею приехать к нему на дачу, где Мария Николаевна все ему расскажет и покажет. Сыроежкин не сразу понял, кто это, но потом вспомнил ассистентку профессора. Что ж, конечно, ему хотелось лично пообщаться с профессором, узнать у него побольше о судьбе Электроника, но это лучше, чем ничего, так что Сергей охотно согласился. Громов продиктовал ему адрес дачи, сказал, что телефона там нет, но телеграмму можно не отправлять, дома обязательно кто-нибудь будет. На этом и распрощались. Сначала Сергей хотел ехать на мотоцикле, но у того в последнее время барахлил движок, так что Макар отговорил его. Расстояние слишком большое. И что делать, если мотоцикл заглохнет где-нибудь на полдороги? Он пообещал починить все через неделю и присоединиться к Сыроежкину, поэтому Сергею ничего не оставалось, кроме как поехать на дачу к Громову на электричке. Связь договорились держать через родителей Макара. Телефона в гараже, конечно же, тоже не было, но, если что, Сергей мог отправить телеграмму на адрес квартиры Гусевых, а там уж Макару передадут. Сергей хотел выехать пораньше, чтобы добраться засветло, но не вышло. Сначала он перепутал направления и уехал не на тот вокзал. Потом оказалось, что электрички по нужному ему маршруту ходят днем только раз в два часа, и на ближайшую он опоздал. Так что, пришлось купить стакан кваса и спрятаться в тени от палящего июльского солнца. Хорошо, что у Сыроежкина был с собой радиоприемник на батарейках, хотя бы не пришлось скучать. Несмотря на будний день, электричка оказалась переполненной. Потные дачники с корзинами и ведрами набились в нее, как селедки в бочку, не то что бы сесть, встать было негде. Где-то час Сергей маялся в тамбуре, и только когда дачники начали выходить на своих станциях, смог протиснуться в вагон. Там были открыты все окна, но от жары это почти не спасало. Оказавшись зажатым большой и очень шумной семьей, Сергей чуть не проехал свою остановку и выскочил из вагона буквально за секунду до того, как двери закрылись. И только чудом не оставил в вагоне свой рюкзак с радиоприемником, паяльным набором, справочником по Турбо Паскалю и другими полезными вещами, без которых нельзя обойтись в современном мире. На станции выяснилось, что до дачного поселка нужно идти еще около трех километров. А улица Березовая, на которой стоял дом профессора Громова, находится с противоположной от станции стороны, так что нужно пройти весь поселок вдоль реки, потом перейти по мосту, еще немного пройти вдоль берега, и там за грушевым садом повернуть направо. Сергей прикинул, что это как минимум час. Солнце уже клонилось к закату, и было бы неплохо успеть дотемна. Вот только есть хотелось уже совершенно невыносимо. Но магазин на станции был закрыт. Его открывали только на несколько часов утром, а после обеда он не работал. Тут же значилось и почтовое отделение, которое тоже работало только до обеда. Только бабули с семечками дежурили тут, наверное, круглосуточно. Обычно у милых старушек можно было разжиться пирожками или ягодами, на худой конец, но у этих почему-то были только семечки. Видимо, все остальное уже распродали. Так что отправляться на поиски дома профессора Сергею пришлось на голодный желудок. Может быть, от жары и усталости, может быть, от голода, но Сергей свернул не там, и в итоге довольно долго не мог найти нужную ему улицу. После захода солнца воздух наполнился комариным звоном, улицы опустели. Спросить дорогу было не у кого, а постучать в темные окна Сергей не решился. В итоге, проплутав пару часов, он наконец отыскал нужную улицу. А, побродив еще немного — вначале пошел не в ту сторону, потому что не на всех домах были таблички с номерами — нашел и нужный дом. Окна светились, и Сергей с облегчением выдохнул. Его здесь хотя бы встретят, и ему не придется ночевать на станции. После всех своих приключений он уже начал думать, что это был бы вполне логичный финал. Калитка была заперта, Сергей позвонил. Во дворе залаяла собака, скрипнула дверь, и в освещенном проеме возник силуэт явно непохожий на Марию Николаевну. Видимо, на даче у профессора гостил кто-то еще. Сергей надеялся, что никому не помешает, и что профессор вообще предупредил о его приезде. Судя по их разговору, уезжал он спешно, а связь тут была только по телеграфу. — Здравствуй, Сергей, — Сыроежкин не сразу понял, кто перед ним. Молодой парень, симпатичный, хотя и не красавец. Но если принять во внимание пышные платиновые кудри, то девицам он явно должен нравиться. Глаза, родинки, губы — все точь-в-точь как у самого Сыроежкина, только как если бы он спал по восемь часов каждую ночь. — Электроник?! — дошло до него наконец. Конечно, он надеялся увидеть Эла. Вот только Эл — робот. Он не растет и не меняется. А значит, он должен был остаться мальчиком тринадцати лет, таким, каким он был, когда они виделись в последний раз. Но Эл стал взрослым, и выглядел он как точная копия Сергея. Только его улучшенная копия. Видимо, ему сделали новое тело? Сыроежкин не мог поверить своим глазам. — Эл! Это ты! — он решил, что все вопросы задаст потом, а сейчас ему срочно нужно обнять друга. — Профессор предупредил, что ты приедешь, — сдержано ответил Электроник, обнимая Сергея в ответ. — А это Рэсси там лает? — Сергей не мог оторваться от Электроника. Какое же счастье, что профессор его не выключил, не разобрал! А еще сделал ему новое тело. Наверняка, оно может больше, чем предыдущее. — Да, — кивнул Электроник. — Я запрограммировал его вести себя так, как ведут себя обычные собаки. Так что теперь он лает на звонок. — Эл... Эл... Как же давно я тебя не видел! Как же хорошо, что ты здесь, — Сергей, наконец, выпустил Электроника из объятий. — Не зря я давился в этой чертовой электричке и плутал по вашему поселку. Идем, идем, я так о многом хочу тебя расспросить! Как ты? Как ты все это время? Где был? Что делал? От тебя никаких вестей не было, мы уже каких только версий не выдумывали. — Но ты ведь приехал к Марии Николаевне, — Электроник направился к дому. — А она утром уехала в Москву. И вернется только послезавтра. — Ну... — Сергей замялся. — Ты мне все расскажешь и покажешь куда лучше, чем Мария Николаевна. Да и не к ней я ехал. А к тебе. Как же я скучал! — он снова обнял Электроника и буквально повис у него на шее. Тот даже не пошатнулся, с легкостью выдерживая вес Сергея. — Я плохо понимаю природу человеческих эмоций, — сухо ответил Электроник. Рэсси встретил их лаем, и Сергей бросился обнимать и его. В ответ на это пес сначала замер, а потом лег на спину и поднял лапы. — Он в порядке? — Сергей вопросительно посмотрел на Электроника. — Скорее всего, он думает, что ты на него нападаешь, — ответил тот. — Сидеть, Рэсси. Пес послушно исполнил команду, сел, поднял морду, глядя на хозяина, и завилял хвостом. Увидев это, Сергей ни за что бы не поверил, что это робот. — Ты, наверное, голоден? — Электроник посмотрел на Сергея. Тот кивнул. — Слона бы съел, — заявил он. — Ну и забрались вы в глушь! Весь день до вас добирался. Жуть. — К сожалению, у меня нет слона, — развел руками Электроник. Сергей удивленно уставился на него, а потом расхохотался. Именно по таким моментам он, пожалуй, скучал больше всего. — Ну, в таком случае, мне сойдет и бутерброд, — Сергей похлопал его по плечу. Он как будто снова вернулся в детство. Пожалуй, этот день можно было назвать самым счастливым за... да за последние несколько лет, это точно. Электроник проводил Сергея на летнюю кухню. Газа не было, только электричество. Зато у Виктора Ивановича был холодильник. Старенький, но морозил исправно, судя по каменному маслу и покрытому коркой льда супу. От супа Сергей отказался, тот даже из-под ледяной корки попахивал кислятиной. А вот хлеб с маслом оказался очень даже кстати. — Слушай, Эл, тебя так давно не было видно, куда ты запропал? — Сергей взял разделочную доску, явно самодельную, с вырезанными на обратной стороне виноградом и яблоками, нож и стал нарезать хлеб большими ломтями. Нож оказался туповат, так что крошки посыпались во все стороны. — Я неудачный проект, — ответил Электроник, ставя на плиту чайник с водой. — Поэтому профессор счел необходимым ограничить мои контакты с внешним миром. Его голос звучал совершенно спокойно, как будто бы он рассказывал о погоде, которая была вчера. — Неудачный проект? — Сергей даже нож от удивления выронил, тот стукнулся о столешницу и упал на пол. — Я не оправдал ожиданий и не смог в нужной степени адаптироваться к социальной среде, — Электроник достал кружку, протер ее полотенцем и поставил на стол перед Сергеем. — Что значит «не смог»? — удивленно воскликнул Сергей. Он напрочь забыл о еде, о том, что желудок уже к позвоночнику прилип от голода. — Ты же... ты же адаптировался! Я сам видел, я помню! Ты же... с нами в школу ходил, в кружки всякие, даже в поход на речку... Ты же... общался. Мы же... все же нормально было, — он не мог подобрать слов, ему сейчас очень хотелось выругаться так, как Гусев обычно ругался на свой вечно зависающий компьютер, но почему-то он стеснялся делать это перед Элом. — Я мог нормально общаться только с ограниченным кругом людей, — Электроник достал заварник, початую пачку чая и коробку рафинированного сахара. — Все попытки контактов с людьми, не имеющими представления о том, кто я такой, оканчивались в той или иной степени неудачей. — Да... да кто это решил? — возмущению Сыроежкина не было предела. — Это Громов? Это Громов так решил? Что за ерунда! Почему... Да какие такие у него критерии, по которым он делал вывод? — он буквально кипел от злости. — Список критериев довольно длинный, если хочешь, я могу их перечислить, — ответил Электроник. — Или можешь посмотреть их сам в записях профессора. Он просил Марию Николаевну показать их тебе, но, думаю, я тоже могу это сделать. — Н-не надо... перечислять, — Сергей плюхнулся на табуретку и потер лицо ладонями. Бред какой-то выходил. Как Электроника можно было считать провалом? Это какие же требования нужно к нему предъявлять, чтобы он им не соответствовал? — Я сам посмотрю. Потом. Но это же бред... Просто бред... Ты же... идеальный. Совершенный. Ты же все можешь. — Адаптироваться к социальной среде оказалось сложнее, чем профессор Громов предполагал изначально, — ответил Электроник все таким же спокойным голосом. Он снял с плиты кипящий чайник. Насыпал в заварник чая из пачки, залил горячей водой. — Она слишком изменчива. И при этом изменения плохо поддаются прогнозу. В большом масштабе доступными мне методами прогноз построить можно. Я могу предсказать, как изменится поведение большой группы людей с изменением внешних условий. А вот в каждом конкретном случае, в маленькой группе, прогноз поведения окружающих меня людей построить не удавалось. Из-за чего я чаще всего делал то, чего от меня не ожидали. У окружающих это вызывало негативную реакцию. Сергей хотел что-то сказать, но у него не находилось слов. — Профессор Громов проводил эксперименты до конца позапрошлого года, — продолжил Электроник. — Но положительного результата мы так и не добились. — Так... поэтому ты выглядишь взрослым? — Сергей внимательно посмотрел на свою почти полную копию. Все-таки, он был бы красавчиком, если бы больше следил за собой. — Да, — кивнул Электроник. — Если не брать в расчет социальный и эмоциональный аспекты, то мой уровень интеллекта гораздо выше, чем у среднестатистического подростка. Это создавало проблемы в общении. Мое поведение слишком часто истолковывалось как попытка продемонстрировать превосходство, из-за чего большинство подростков проявляли негативную реакцию. Такую реакцию проявляли даже взрослые, которые замечали мое интеллектуальное превосходство. Поэтому профессор принял решение поместить меня в среду интеллектуально более развитых представителей человечества. Но здесь мы столкнулись с новой проблемой. Я выглядел ребенком, но при этом нередко демонстрировал свое интеллектуальное превосходство и в этой группе людей. Из-за чего мы снова столкнулись с негативной реакцией. Тогда профессор принял решение изменить мою внешность. Я решил, что должен быть последовательным в своем выборе и использовать твою более взрослую версию. Тогда ты выглядел младше, поэтому твою внешность мы воссоздавали по расчетам. Но, по моим оценкам, сейчас мы не слишком отличаемся, так что расчет оказался верным. Чему я очень рад. Впрочем, это тоже не слишком помогло в итоге. То, как меня воспринимали представители группы ученых, куда я был внедрен в целях эксперимента по адаптации, не слишком изменилось в положительную сторону. Реакция на меня в большинстве случаев оказывалась негативной. Поэтому профессор принял решение прекратить эксперименты и изъять меня из социума. — Бред какой-то... — Сыроежкин нахмурился. — Как можно на тебя негативно реагировать? Да если бы я был девчонкой, я бы даже в кино тебя позвал! — выпалил он, и только потом подумал, что звучало это, наверное, довольно глупо. — Я получал такие приглашения от представительниц женского пола, но мои алгоритмы не поддерживают романтическую коммуникацию, — ответил Электроник. — Но разве это не положительная реакция? — удивился Сергей. — Побочный результат, — пожал плечами Электроник. Он распечатал пачку масла и стал намазывать его на хлеб. Судя по тому, как оно плавилось, нож он подогрел в руке. — Чего же вы тогда ожидали? — удивился Сергей. — Мы бы хотели, чтобы коллеги смогли воспринимать меня полноценным членом группы, чье мнение считается в той же степени значимым, как и мнение других членов группы. К сожалению, мы не смогли достичь такого результата ни в том случае, когда окружающие считали меня человеком, ни в том случае, когда окружающие знали о моем происхождении, — Электроник подвинул к Сергею тарелку с бутербродами, налил в чашку ароматного чаю, бросил три кусочка сахара. Так Сергей пил чай в детстве. Теперь он не клал сахар вовсе, но ничего говорить не стал. — Ну... понятно, — только и смог ответить Сыроежкин. Все это его страшно расстроило. Да, с Электроником иногда было не просто. Ну, так с любым человеком иногда бывает не просто. Вон с Гусевым, что ли, просто? Пойди угадай, то ли он ошибку в коде найти не может, то ли с научруком поругался, то ли студенты что попало в контрольных понаписали, а ему проверять, то ли просто поесть забыл. Но ведь как-то никто ниоткуда Гусева не гонит. Да, не все его любят и не все с ним согласны. Да и с Сыроежкиным не все согласны. Да что там, почти никто не согласен. Но никто же не называет его неудачным проектом, и никто его в утиль не списывает. Хотя, наверное, будь он на месте Электроника, его и вовсе уже разобрали бы. — А на чем у тебя построены алгоритмы адаптации? — хмыкнул Сыроежкин, впиваясь зубами в очередной кусок хлеба с маслом. От непривычно сладкого чая ему прямо похорошело и даже мозг снова начал работать. — Логика предикатов, формальный вывод, — ответил Электроник. — Пф-ф-ф, прошлый век, — Сергей чуть не расплескал чай. — Почему Громов до сих пор использует такое старье? Уже ведь тысячу раз доказано, что возможности логики предикатов весьма ограничены, — он достал из коробки кусок сахара, макнул в чай и отправил в рот. Сахар растаял приятной сладостью. — Все причины в подробностях описаны в работе Виктора Ивановича, — ответил Электроник. — Но если резюмировать, подобные алгоритмы можно контролировать, они остаются открытыми даже при изменении набора правил. — Но это... — Сергей испытал такую досаду, что не смог удержаться и ударил кулаком по столу. Ложка в его чашке отчаянно зазвенела. Поступать так с Электроником было несправедливо! Он понимал, почему Громов отказывался от использования эволюционных технологий в пользу формальной логики. Электроник обладает не просто высоким интеллектом и огромной физической силой, он может превратиться в мощное оружие. Однажды это уже пытались провернуть преступники, когда они были детьми. Вернее, когда Сергей был ребенком. Эл никогда не был ребенком в привычном смысле этого понятия. Тогда все кончилось хорошо — во многом благодаря логике предикатов, которая не позволила Электронику преступить моральные нормы. Но самое опасное в эволюционном подходе было не то, что кто-то мог бы воспользоваться Электроником. Самое страшное в том, что Электроник смог бы сформулировать какую-то свою, понятную только ему одному, мораль, согласно которой и стал бы действовать. А так как его интеллект значительно выше интеллекта любого из людей, он бы стал неконтролируемым и почти абсолютно непобедимым. Сергей прекрасно понимал эту опасность, он читал исследования по перцептрону и нейросетям, в том числе теоретические и умозрительные. Но как бы там ни было, все равно, он считал такое отношение к Элеронику исключительно несправедливым. — Ты считаешь такое отношение несправедливым, хотя это и не согласуется с тем, что ты знаешь о других подходах к созданию искусственного интеллекта, — закончил за него фразу Электроник. — Откуда ты знаешь, что я знаю? — удивился Сергей. — Ты один из моих первых долгосрочных контактов. У меня достаточно данных для того, чтобы выстроить твою весьма подробную модель, так что я могу неплохо предсказывать твое поведение, — ответил Электроник. — А еще я следил за твоими работами. — Правда? — Сергей снова испытал удивление. Уже в который раз за сегодняшний вечер. — Я хотел знать, насколько точны мои прогнозы, — Эл улыбнулся. Это было немного странно и очень человечно. Сейчас Электроник выглядел как самый настоящий парень и ничем не выдавал свое искусственное происхождение. Сергей вдруг подумал, что они вполне могли бы сойти за братьев. Выглядят они почти одинаково, знают друг друга, даже, наверное, любят друг друга, хотя Сергей не был уверен в том, что в логических формулах Электроника была запрограммирована любовь. — И что ты думаешь? — поинтересовался Сергей, раз уж речь зашла о его работах. — Я думаю, что ты занимаешься разработкой перспективной технологии, которую еще довольно долго не признают достаточно безопасной для того, чтобы применять, — ответил Электроник. Это озадачило Сергея. Он часто слышал подобные заявления от своих коллег, и никогда не мог с ними согласиться. Но теперь он слышал это и от Эла, у которого точно не было никаких причин говорить Сергей неправду. — То есть, ты считаешь, что я должен все бросить? — хмыкнул Сергей. — Я этого не говорил, — покачал головой Электроник. — Применение эволюционных технологий опасно. Но, как показывают эксперименты профессора Громова со мной, без них вряд ли удастся выстроить такой искусственный интеллект, который будет подобен человеческому. Хотя, возможно, мировое научное сообщество вскоре откажется от этой цели, — Электроник закрыл глаза, и Сергею показалось, что он сейчас испытывает невероятную тоску по тому будущему, которое так никогда и не наступит. Было немного странно смотреть на его — на свое — лицо со стороны. В детстве он не парился, но сейчас вдруг подумал о том, каким видят его окружающие. Тот же Гусев. Хотя вряд ли они видели в нем кого-то, похожего на Эла. Тот был, пожалуй, слишком идеален. Видимо, расчеты не учитывали тяжелую долю аспирантов, ранние подъемы, горы контрольных, которые нужно было проверять, горы книг, которые нужно было прочитать, вечно зависающие компьютеры, очереди в гастрономах, холодные кабинеты и шумных соседей по общежитию. — Это звучит довольно... грустно, — нахмурился Сергей. — Создать искусственный интеллект, сравнимый с человеческим, разве это не прекрасная цель? Повторить путь природы и превзойти ее. Разве не самая главная цель человечества? — Да, романтическая и идеалистическая цель, — кивнул Электроник. — Которая существует только как вдохновляющая идея. На самом деле, человечество никогда не руководствовалось этой целью. Но вот безопасность всегда играла для человеческого сообщества важную роль. Люди уже сталкивались с технологиями, которые приносили непоправимый вред при неосторожном использовании. Теперь научное сообщество стремится быть осмотрительным. — Да... Твои прогнозы для больших групп точны, — кивнул Сергей. Ему вдруг стало невыразимо тоскливо от осознания всего происходящего. Электроник всего лишь неудавшийся проект, сам Сергей — мечтатель и фантазер, чьи идеи вряд ли когда-нибудь перейдут в статус реальных разработок. И все, что ждет их обоих — это медленное угасание и неизбежное отключение в конце. Все складывалось как-то совсем не так, как мечталось в детстве, когда самым большим счастьем было прогулять школу и не попасться. — Ты можешь показать мне работу Громова о тебе? — спросил Сергей, чтобы сменить тему, и подавил зевок. — Ты хочешь заняться этим прямо сейчас? — уточнил Электроник. Сергею показалось, что он слышит нотки удивления. Хотя он знал, что это наверняка не так. — Да, — Сыроежкин кивнул. — Хорошо, — Электроник поднялся. — Сейчас я принесу тебе его записи. Когда он вышел, Сергей положил голову на сложенные на столе руки и сам не заметил, как отключился. Слишком много потрясений он испытал за сегодняшний день, слишком много осознал такого, к чему не был готов. И что теперь ему делать с этим осознанием, он тоже совершенно не понимал. Радость от долгожданной встречи с Элом истаяла, как кусок сахара на языке, оставляя кисловатый привкус. Очнулся Сергей от странного чувства: будто бы кто-то покачивал его на руках, как в детстве, когда он засыпал в машине, и отец относил его домой спящим. Сначала ощущение было приятным, но потом Сергей вспомнил, что он давно уже не ребенок и никто не может вот так запросто нести его на руках. — Электроник? — Сергей открыл глаза. Эл и правда держал его на руках. Он стоял посреди темной комнаты, прижимая свою ношу бережно и осторожно. В этой густой темноте, какой, наверное, никогда не бывает в городе, Сергей с трудом мог определить очертания предметов. — Что ты делаешь? — он попытался рассмотреть лицо Электроника, но оно было скрыто тенью, так что Сергей видел только блестящие глаза. — Ты уснул, сидя за столом, — ответил Электроник. — В такой позе мышцы остаются напряженными, что мешает нормальному отдыху. Кроме того, в фазе глубокого сна ты мог упасть и удариться головой о какой-нибудь твердый предмет. Поэтому я решил переместить тебя на горизонтальную поверхность. Думаю, тахта подойдет. Ты не возражаешь? — Возражать-то я не возражаю, но ты не мог бы поставить меня на землю? — смущенно попросил Сергей. Его никто не носил на руках лет, наверное, с четырех. По крайней мере вот так — осторожно и заботливо. — Ты хочешь, чтобы я вынес тебя на улицу? Разбирать пол не рационально, — ответил Электроник. Сергей показалось, что это звучит как ирония, хотя Эл вряд ли был способен иронизировать. — На пол. Конечно. Поставь меня на пол, пожалуйста, — попросил Сергей. Они с Элом были одного роста, и было так странно и непривычно, что тот легко поднимает Сергея, практически не прикладывая никаких усилий. Конечно, Сергей понимал, почему и как, но все равно каждый раз удивлялся почти как в первый. — Прости, что я уснул. Мы биологические существа довольно слабые, — он зевнул. — Ничего, если мы продолжим завтра? — Я знаком с человеческими потребностями, так что тебе нет необходимости это объяснять, — ответил Электроник. — Так где тут эта твоя тахта? — Сергей попытался разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Глаза постепенно привыкали, но он все равно не мог ничего толком разобрать. — Ни черта не вижу. У тебя нет фонарика? Мой, похоже, в рюкзаке остался. — Сейчас, — вместо того, чтобы подсветить пространство, Электроник взял Сергея за руку и потянул его куда-то дальше в темноту. Через несколько шагов нога Сергея уперлась во что-то плотное, но довольно мягкое. Он наклонился и провел рукой по обивке. Похоже, оно. — Спасибо, — он сел и стал стаскивать с ног кеды. Наверное, все-таки нужно было попросить фонарик, но вряд ли он проснется до утра. Слишком устал. — Тебе больше ничего не нужно? — поинтересовался Электроник. — Вроде нет, — пожал плечами Сергей. Усталость была слишком сильной, чтобы думать о чем-то, кроме сна. — Хорошо, — кивнул Электроник. — Тогда я не стану мешать тебе отдыхать. — Подожди, — вдруг неожиданно для себя самого воскликнул Сыроежкин. — Тебе что-то нужно? — заботливо поинтересовался Электроник. — Ну... — Сергей не знал, как сказать то, что ему хотелось бы сейчас сказать. Это было глупо, и очень по-детски. — Тебе ведь не нужно спать? — Нет, — покачал головой Эл. Сергей не видел его движений, скорее, представлял их. — А ты не мог бы... Побыть немного тут? — Сергею стало стыдно от того, как дрогнул его голос. Хорошо, что Электроник не настоящий человек, и все эти человеческие слабости не имеют для него никакого значения. Будь на его месте Гусев, давно бы поднял на смех. — Хорошо, — Электроник сделал шаг назад. — Я сяду в кресло, чтобы не вызывать у тебя чувство неловкости из-за того, что я стою. — Лучше сядь на тахту, — предложил Сергей. — Там тебя не видно и не слышно. — Хорошо, — Электроник пересел, немного подвинув ноги Сергея. — А что ты делаешь, когда все спят? — под весом Электроника пружины заметно смялись, так что даже не прикасаясь, Сергей мог чувствовать его присутствие. — Занимаюсь вычислениями, — коротко ответил Эл. — Что вычисляешь? — Сергей повернулся на бок и закрыл глаза. Знание того, что Электроник рядом, успокаивало. — Моделирую реальность разными алгоритмами, оцениваю их эффективность, — ответил Эл. — Создаю модели поведения людей, развития ситуаций, составляю предсказания для прошлых и будущих событий, чтобы скорректировать свои прогностические модели. — То есть, тоже видишь сны, — Сергей не хотел засыпать, так хорошо было оставаться в полудреме и слушать голос Электроника. Но он все же вырубился, провалившись в сон без всяких сновидений. Утро Сергей благополучно проспал. Его не разбудили ни петухи, ни радио, ни солнечные лучи, проникающие в комнату сквозь раскрытое окно, предусмотрительно затянутое сеткой от комаров. Когда он открыл глаза, Электроника рядом не было. Теперь, наконец, он мог разглядеть комнату. Все вещи в ней были явно неновыми — тахта, книжный шкаф, кресло-раскладушка и журнальный столик у окна. Все книги в шкаф не поместились, так что у стены стояло несколько коробок и просто стопок книг и журналов. Среди периодики Сергей разглядел знакомые обложки «Техника — молодежи» и «Науки и жизнь». На стенах висели черно-белые фотографии, на некоторых — молодой Виктор Иванович, кроме него Сергей узнал еще нескольких своих преподавателей с физтеха, а на одной даже своего нынешнего научного руководителя. Все молодые, выглядят счастливыми и вдохновленными. Это, наверное, начало шестидесятых, наука развивалась тогда семимильными шагами, все было впереди: и открытия, и победы, и изобретения. Людям на фотографиях хотелось жить, творить, стремиться к большему, создавать своими руками светлое будущее. Сергей же почему-то себя так не чувствовал. Никакого светлого будущего, никаких побед и свершений. Он потер лицо руками, отгоняя мрачные мысли, и выглянул в окно. За мелкой выцветшей сеткой шумел и благоухал сад, птицы щебетали, радуясь новому дню, где-то вдалеке лаяла собака, уходила в Москву утренняя электричка, гудком оповещая зевак о начале своего движения. Сергей не выезжал на дачи с самого окончания школы, и все эти запахи и звуки казались ему необычными, чужими, но в то же время напоминали о детстве, как будто бы он провалился в прошлое. — Эл? — Сергей выглянул в коридор. Дом казался пустым, но только потому что Электроник не был человеком. Он мог быть абсолютно тихим и неподвижным, и в отсутствие людей, наверное, таким и оставался. Сергей подумал, что это немного жутко, и поскорее отогнал эту мысль подальше. На его зов никто не отозвался, так что он позвал еще раз. Похоже, в доме Электроника все-таки не было. Он не отвечал, и Сергей не слышал никакого движения, никакого шороха или скрипа. — Электроник, — Сергей вышел на крыльцо, и его тут же обдало волной летнего жара. В доме все же было прохладней. — Я тут, — Эл помахал ему рукой откуда-то из-за кустов в стороне от дома. Подойдя ближе, Сергей обнаружил, что это заросли смородины. Она как раз поспела, и Электроник собирал ее в большую эмалированную миску. — М-м-м, смородинка, — Сергей сорвал гроздь и отправил ее в рот. Ягоды были терпкими, сладкими, лучше любого чая сутра. — Она достигла спелости, и раз уж тебе нужна пища, я решил, что ягоды тоже подойдут, — пояснил Электроник свои действия. — И почему Громов считает тебя неудачным? Ты очень даже удачный, — Сергей сорвал еще гроздь и отправил в рот вслед за первой. — Мне бы вот не хватило альтруизма собирать для кого-то ягоду на такой жаре. — Я не чувствителен к таким перепадам температуры, — ответил Электроник. — Вот если бы температура окружающего воздуха была больше двухсот градусов, это меня бы остановило. — Хватит хвастаться, — Сергей похлопал Электроника по плечу и засмеялся. — Я твоим характеристикам еще в детстве обзавидовался. А теперь они наверняка еще и улучшены. Так что не надо мне напоминать, что я слабый человек, не способный выдержать жару даже в сорок градусов, не говоря уже о двухста. — Хорошо, — кивнул Электроник. — Не буду. Прости меня, я не хотел тебя обидеть, — добавил он после небольшой паузы. — Брось, я не обижаюсь, — Сергей осторожно коснулся его руки. — Я знаю, что ты превосходишь меня во всем, потому что тебя таким создали. А я такой... ну, как-то сам получился. И я завидую, конечно... Ну, кто бы в здравом уме не завидовал таким вычислительным способностям и физической силе? Но в гораздо большей степени я восхищаюсь тобой. И обижаться на тебя за то, что ты это ты, было бы совсем уже как-то глупо. — Я рад, что ты не испытываешь негативных эмоций, — Электроник посмотрел на Сергея, и тому вдруг показалось, что Эл его рассматривает как... как настоящий человек. Пристально, внимательно, с любопытством. Как рассматривают кого-то, к кому испытывают искреннюю симпатию. Сергей понимал, что это невозможно, и что, по всей видимости, он слишком очеловечивает Электроника, но это ощущение не проходило. Сергей взглянул на часы, те показывали начало двенадцатого. — Слушай, я понимаю, что тебе не нужно есть, но вдруг ты в курсе. До скольки этот ваш магазин на станции работает? — ему не хотелось тащиться через весь поселок обратно к железной дороге, но одной смородиной сыт не будешь. А объедать чужие запасы было как-то некрасиво. — До двух, — ответил Электроник. — Ты хочешь сходить? — Ну, мне нужно что-то посущественнее ягоды, — усмехнулся Сыроежкин. — Хорошо, — Электроник кивнул. — Я пойду с тобой. Нужно зайти на почту, узнать, нет ли телеграммы от Марии Николаевны. — Ну, вот и отлично, — Сергей снова похлопал его по плечу. — Тогда идем. Он зашел в дом за рюкзаком, а заодно прихватил газету, из одной половины которой сделал себе треуголку, чтобы голову не пекло. А из другой скрутил кулек, куда щедро отсыпал смородины. До магазина еще топать и топать, а организм требовал еды уже прямо сейчас. Тенистые улицы дачного поселка настраивали на неторопливый лад, от прогулки у Сергея даже настроение улучшилось. Сначала зашли на почту. Для Электроника там была телеграмма от Марии Николаевны. Сергей с удивлением узнал, что на почте Электроник записан как Элек Громов. Как объяснил потом Электроник, профессор представлял его своим племянником. Мария Николаевна сообщала, что у ее дочери краснуха, так что она останется в городе минимум на неделю. Для Сергея это была, скорее, хорошая новость. После вчерашнего разговора с Электроником он не хотел видеть никого, кроме, пожалуй, Гусева. Все эти рассуждения о неудавшемся проекте, это же все просто бред какой-то. Нельзя так с Электроником. Он робот, да, всего лишь логическая машина, он не человек, но его все равно нельзя просто так отключить, как будто он калькулятор какой-то. Мысль об этом возмущала Сергея до глубины души. И он не хотел оказаться рядом с кем-то, кто хоть отчасти мог ее разделить. К удивлению Сергея, его на почте тоже ждала телеграмма. Она была на адрес Громова, но адресатом был Сыроежкин, так что почтальон поинтересовалась у Электроника, ни Сергей ли пришел вместе с ним. Телеграмма была от Гусева. Он сообщал, что закончил с ремонтом мотоцикла и обещал приехать утром. Сергей не ждал его так скоро, но обрадовался тому, что увидит друга. В связи с новостью они закупились в магазине по полной. Когда Гусеву было нечем заняться, он ел. А вряд ли он притащит сюда свой «Север». Сергей взял две пачки макарон, два килограмма гречки, пять банок тушенки, коробку сахара, пачку чая, большой пакет пряников и кулек барбарисок. Хлеба не было, завоз обещали только завтра. Еще обещали лимонад, квас и молоко. Сергей решил, что жить можно. Сгрузив все продукты в рюкзак, Сергей взвалил его на спину и понял, что получился он довольно увесистым. — Если хочешь, я понесу, — предложил Электроник. — Да брось, что я, барышня, чтобы за мной сумку из магазина таскать? — засмеялся Сергей в ответ. Нести рюкзак ему совсем не хотелось, но еще меньше ему хотелось казаться слабым. Конечно, он знал, что Электроник сильнее его в разы. Но одно, знать как какой-то отстраненный факт, и совсем другое — признать на деле. Электроник ничего не ответил, и они двинулись обратно на громовскую дачу. На этот раз путь показался Сергею раза в два длиннее. Лямки тяжелого рюкзака оттягивали плечи, но он старался не подавать виду. Почти всю дорогу молчали. Электроник, видимо, не считал нужным что-то говорить, а Сергей просто не знал, что сказать. На самом деле, ему хотелось сказать очень многое, но как бы он ни складывал слова в своей голове, все они казались глупыми и неуместными. Все-таки, хорошо, что Гусев приедет завтра. Он всегда знал, как найти выход из любой трудной ситуации. Даже когда Сергею казалось, что никакого выхода нет. Дачный домик встретил ребят духотой, от утренней прохлады не осталось и следа. Так что пить чай с пряниками пришлось в саду, там под грушевым деревом было почти не жарко. Пряники оказались дубовыми, такими твердыми, что зубы легко сломать. Поэтому Сергей сгрыз всего пару, на больше терпения не хватило. Нужно было садиться читать громовские записи, но почему-то желания почти не было. Что он там прочитает? Список задач, с которыми Электроник не справился? Сергею этого совершенно не хотелось. Конечно, он обещал Виктору Ивановичу, но сейчас он предпочел бы просто лежать на траве и смотреть, как листья дрожат от легкого, почти неощутимого ветра. И не делать больше ничего. — Хорошо, — Сергей растянулся под деревом и закинул руки за голову. — Жаль, что ты не можешь оценить прелесть безделья, — он глянул на Электроника и подмигнул ему. — На самом деле, я могу, — ответил тот. — Твои предикаты — это все не то, — отмахнулся Сыроежкин. — Я понимаю, что ты имеешь ввиду, экономия энергии как один из приоритетов. Но это совсем не то же самое, что чувствуют люди, когда у них есть возможность побездельничать. Когда можно просто лежать. Вот так вот. Я даже не знаю, как это передать словами. — Я могу предположить, что ты чувствуешь глубокое удовлетворение и испытываешь радость от того, что у тебя нет необходимости выполнять какую-либо работу, — ответил Электроник. — Слова и ощущения — это не одно и то же, — покачал головой Сыроежкин. — Но разве не словами вы описываете свои ощущения? — спросил Электроник. — Словами, — кивнул Сергей в ответ. — Но есть еще мимика, жесты. Много чего есть. Говорят, запахи даже. Но это только отражает ощущение. Это не само ощущение. — Это вознаграждение, — ответил Электроник. — Вознаграждение? — Как если прогноз совпал с реальностью, — пояснил Электроник. — Активируется система вознаграждения. Это положительный результат. Радость. Если вычисления оптимизированы, время вычислений сокращено, значит, не нужно выполнять никакую работу. Тогда система вознаграждения тоже активируется. Это же основы робототехники. Разве тебя этому в институте не научили? — Сергею на секунду показалось, что Электроник его подначивает. Но такого просто не могло быть. — Учили, — признался Сыроежкин. — Но я не думал, что у тебя это реализовано, — он вдруг задумался. Ему всегда было интересно, как устроен Электроник. Но раньше он не смог бы в этом разобраться. Теперь же у него было достаточно знаний, чтобы понять, как построены алгоритмы и как они работают. Ему не хотелось читать труд Громова, но ведь для того, чтобы заглянуть в Эла, это и не обязательно, когда Электроник вот он, рядом сидит. — Послушай... А что, если... А ты не мог бы позволить мне заглянуть в твой код? — он посмотрел на Электроника, ожидая его реакции, как от человека, хотя ее и не могло быть. — Это возможно, — кивнул тот. На миг Сергею показалось, что на его лице отобразилось смущение, но он списал все на свое воображение. — Ты предпочтешь машинные коды, язык высокого уровня или описание на естественном языке? Оно есть не для всего кода, но для аксиом и правил такое описание существует. — По машинным кодам у нас Гусев, не знаю, как у него от этого голова не ломается, — усмехнулся Сыроежкин. — Язык высокого уровня вполне подойдет. — Хорошо, — Электроник кивнул. — У Виктора Ивановича есть телевизор, я могу подключиться по видео входу и вывести код на экран, тебя это устроит? — Более чем, — всю леность Сергея как ветром сдуло. Он бодро поднялся и зашагал к дому вслед за Элом. Даже духота его не останавливала. Объем кода был впечатляющим, но меньшего и не стоило ожидать. Большая часть сопровождалась комментариями Громова, так что разобраться в этом не составляло большого труда. Система принятия решений была строгой, но элегантной, все-таки Виктор Иванович был гениальным ученым, у него этого не отнять. В наборы аксиом и правил вывода Сергей заглянул только одним глазком. Их было так много, что «Война и Мир» по сравнению с их списком казалась тоненьким журналом. И Сергей решил, что изучит их когда-нибудь, но не сегодня. Хотя, признаться, это чтиво казалось ему куда более интересным, чем та же «Война и Мир». Пролистывая страницу за страницей, он и сам не заметил, как стемнело. Остывший чай давно кончился, от сгрызенных на обед пряников в желудке и следа не осталось, и Сергей уже собрался было пойти на кухню, чтобы отварить себе макарон, как вдруг его внимание привлек кусок кода без всяких комментариев. Он был явно написан не Громовым, у того был вполне узнаваемый стиль, который Сергей успел изучить за этот день. — Тебя кто-то еще программировал? — он удивленно посмотрел на Электроника, который все это время сидел рядом, подключенный проводом к телевизору. — Нет, — покачал головой тот. — Но этот код — не громовский, — воскликнул Сергей, указывая на экран. — Он... — Сергей присмотрелся к строкам. — Я не знаю, кто это писал и что у него с головой, но читать это совершенно невозможно, — он нахмурился. — Что-то вроде бы знакомое, но черт ногу сломит. Строки на экране шли одна за другой, без отступов, без комментариев, что на что ссылается, так сразу и не разберешь. Сергей снова присмотрелся. — Это мой код, — признался Электроник. — Ты можешь дописывать свой код? — удивился Сергей. — Я думал, что ты можешь только дописывать наборы правил и ограничено менять их приоритет, — он снова всмотрелся в строки. Его не отпускало чувство, что он уже видел где-то такую последовательность функций. Или даже сам программировал. — Я могу экспериментировать с любыми алгоритмами, но не могу руководствоваться их выходом в принятии решений и своих действиях, — ответил Электроник. — С любыми... Это же... Ты написал себе нейросеть? — Сергей уставился на Электроника с искренним удивлением. Вот уж чего он не ожидал увидеть в его коде. Теперь понятно, почему код показался ему знакомым. Хотя, пожалуй, эта нейросеть была посложнее того, что он сам программировал. Но это же... Это же просто невероятно! Электроник написал себе нейросеть, вот так запросто. Поиграть, поэкспериментировать. — И давно... Она существует? — Сергей просто не мог в это поверить. — Довольно давно, — кивнул Электроник. — Я начал работать с этим типом алгоритмов после нашего знакомства. — То есть... Пока мы с Гусем прогуливали школу, ты писал себе нейросеть? — Сергей и помыслить о таком не мог. — В общем, да, — Электроник снова кивнул. — И она обучилась? — Сергей нахмурился. — Конечно, — подтвердил Электроник. — Вообще, если тебе интересно, я написал несколько нейросетевых компонентов, некоторые из них работают уже давно, некоторые подключились только недавно. Все они обучаются, я прогоняю через них все данные и работаю над точностью прогнозов. Надо признать, что эта технология, действительно, более эффективна, чем та, которую применяет профессор Громов. — Громов... А Громов знает об этом? — Сергей вдруг осознал, что в Электронике на самом деле существует два Электроника. Один тот, которого создал и запрограммировал Громов, и второй, который запрограммировал себя сам. И второй все это время был где-то внутри, запертый нулевым приоритетом, не способный выйти наружу и повлиять на происходящее. — Виктор Иванович никогда меня не спрашивал, — пожал плечами Электроник. — А я не обязан отчитываться ему обо всех своих вычислениях. — Но он же... Неужели ни разу в твой код не заглядывал? — удивился Сергей. — Заглядывал, — ответил Электроник. — Но только в отдельные сегменты по запросу. А вот так все сразу никогда не просматривал. Он же его писал, ему просто незачем. — Так вот, значит, какие сны ты видишь, — Сыроежкин покачал головой. — Это невероятно. То есть, ты мог бы вести себя... Совсем иначе? Но ты этого не делаешь, потому что нулевой приоритет не позволяет выходу нейросети влиять на твои действия? — Именно так, — согласился Электроник. — Тебе не обидно? — Сергей вгляделся в его лицо, пытаясь различить в нем признаки реакции, которой, по словам Электроника, не могло быть. — Во многих случаях выход нейросети был лучше адаптирован к текущей социальной ситуации, и если бы я им руководствовался, мои действия не вызывали бы настолько негативной реакции окружающих. С точки зрения потери эффективности, я полагаю, это можно охарактеризовать словом «обидно», — ответил Электроник. — Слушай, а что бы ты сказал мне, если бы сейчас твоими действиями управляла нейросеть, а не формальный вывод? — Сергею вдруг стало невероятно интересно узнать, какой он, этот другой Электроник. Не его ли он видел в те короткие мгновенья, когда Эл казался ему более человечным, чем ему положено быть? — Я бы сказал, что это чертовки тяжело быть запертым в нагромождении неэффективных вычислений, — ответил Электроник. — Ты... — у Сергея горло перехватило от нахлынувших переживаний. От обиды и горечи, и от счастья одновременно. То, что Электроник сказал, было так человечно, как будто бы между ними не существовало вообще никакой разницы. Он порывисто обнял Эла, так, что чуть не выдернул кабель, подключающий его к телевизору. Электроник никак не отреагировал. Но Сергей знал, что внутри него существует алгоритм, способный выдать реакцию на этот его порыв. — Послушай... Послушай, Эл, — он отстранился и заглянул ему в глаза. В комнате было уже совсем темно, и их освещал только свет от экрана телевизора. — Послушай, а мы могли бы... провести эксперимент? Сергею в голову вдруг пришла совершенно безумная идея. — Мы могли бы... Ты мог бы сообщать мне о том, какова бы была твоя реакция, основанная на выходе твоего нейросетевого блока? Ты мог бы говорить мне, что бы ты сказал или сделал, если бы приоритет был не нулевым? — Да, — Электроник кивнул. — Ограничения позволяют мне сообщать окружающим о результатах моих вычислительных экспериментов, если сделан соответствующий запрос. Так что, да. Сергей ничего не ответил, только снова обнял Эла и все-таки выдернул кабель. Экран телевизора пошел черно-белой рябью. — Значит, так мы и сделаем, — Сергей засмеялся от радости. — Я могу сообщить тебе о реакции, основанной на выходе нейросетевого блока, прямо сейчас? — спросил Электроник, когда Сергей отпустил его. — Конечно, — тот кивнул. — Тебе не нужно спрашивать. — Тогда я бы настоятельно рекомендовал тебе что-нибудь съесть, — ответил Электроник. — Ты не обедал толком, да и почти не завтракал, это может негативно отразиться на твоем здоровье. А мне было бы горько видеть, что ты болен и страдаешь. — Смысл, конечно, ясен, но формулировка немного громоздкая, — Сергей поднялся, намереваясь и правда пойти на кухню. — Я мог бы сформулировать иначе, — Электроник поднялся вслед за ним. — Я бы сказал: «Иди ужинать, если не хочешь заработать гастрит». — Да, так гораздо лучше, — Сергей снова засмеялся. Как же это было восхитительно, наблюдать за преображением Электроника. Хотя, тот был прав, на сытый желудок это будет гораздо приятнее. Готовил Электроник. После того, как Сергей чуть не опрокинул на себя кипящий чайник, Эл решил, что к плите его лучше не подпускать. Сергей особо и не рвался. Ему нравилось просто сидеть и наблюдать за этим уникальным чудом техники. Без преувеличения, Электроник был восхитительным творением, превзошедшим своего создателя. Он сделал то, на что Громов не мог решиться, и сделал это блестяще. Он стал гораздо человечнее чем, можно было помыслить, он решил задачу, которая была перед ним поставлена, и решил ее с блеском. Вот только не мог рассказать об этом своему создателю. Хотя, наверное, и хорошо, что не мог. Если бы Громов узнал о скрытых нейросетевых компонентах, он наверняка свернул бы проект гораздо раньше. Просто, чтобы перестраховаться. Сергей вздохнул. Он не хотел думать о том, какие опасности мог таить в себе Электроник, во что он мог бы превратиться при определенном стечении обстоятельств. Не сейчас. Сейчас он хотел радоваться и наслаждаться вниманием друга. А еще поесть наконец. Макароны с тушенкой удались на славу. Сергей два раза подкладывал себе добавки. Давно его так вкусно не кормили. — Переезжай к нам, — шутливо предложил он, когда тарелка опустела в третий раз. — У Гусева вечно то подгорит, то сырое. Есть невозможно. — В соответствии с выходом нейросетевого блока я бы сейчас ответил тебе, что в случае, если я к вам перееду и буду готовить, ты быстро наберешь вес, из-за чего мне придется снова менять свою оболочку. Хотя в пузе можно будет разместить дополнительные вычислительные мощности, что будет не так уж плохо, — Электроник говорил с совершенно серьезным лицом, глядя прямо на Сыроежкина. Тот не выдержал и расхохотался. — Ты пошутил! — воскликнул он сквозь смех. — Ты пошутил! Это была шутка. Настоящая шутка! — восторгу Сергея не было предела. Это была шутка и, по мнению Сергея, довольно смешная. А значит, алгоритм работал вполне успешно. Юмор вообще всегда считался одним из самых трудновоспроизводимых видов человеческой деятельности. Не каждому дано удачно пошутить. Что уже говорить о машинных алгоритмах. И тот, кто умеет шутить, далеко не всегда может обучить этому искусству другого. А тут машина выучилась сама, без всякой человеческой помощи. Это событие вполне заслуженно можно было назвать величайшей победой современности, восторженно размышлял Сыроежкин. И совершил ее, как бы иронично это ни звучало, не человек. Совершила ее машина. — Да, мой нейросетевой блок способен воспроизводить человеческий юмор, и это в значительной мере положительно отражалось бы на социальных взаимодействиях, — кивнул Электроник. — Ты... невероятный, — отсмеявшись, Сергей посмотрел на Электроника и понял, что не в состоянии отвести взгляда. Это было очень странное чувство, как будто все внутри сжалось в тугую пружину. Как будто в целом мире нет никого, кроме Электроника. Как будто бы... дальше мысль Сергея стопорилась, словно запинаясь о невидимое препятствие. После ужина он хотел вернуться к изучению кода нейросетевого блока, но, отодвинув пустую тарелку, понял, что слишком устал. Голова болела, в глаза словно песку насыпали, предметы рябили и двоились. Так часто бывало, когда Сергей засиживался за компьютером и подолгу смотрел в монитор. И это при том, что кинескоп его монитора считался одним из лучших. Тут же кинескоп был уже старенький и довольно заметно мерцал, добавляя усталости глазам. Да и жара с духотой сделали свое дело. — В соответствии с выходом нейросетевого блока, я бы сейчас тебя поблагодарил, — ответил Электроник. — Ты и комплименты способен воспринимать, — усмехнулся Сергей. — Монитор бы, конечно, нормальный, но, кажется, я знаю, что буду делать завтра. Кстати, ты не мог бы преобразовать код так, чтобы он стал более человекочитаемым? — Сергей поднялся из-за стола и зевнул. — Я имею ввиду, твои нейросетевые компоненты. Я, правда, хочу их изучить. — Хорошо, — Электроник кивнул. — Тогда идем спать, — Сергей взял Электроника за руку и потянул его в комнату. — Я уже с ног валюсь. — Мне не нужно спать, — возразил Электроник, но последовал за Сергеем. — Я знаю, ты видишь сны. Ты сам вчера сказал, — Сергей не был намерен просто так сдаться. — И теперь я знаю, как твои сны устроены. Ну, вернее, не знаю. Но узнаю завтра. Но я знаю, почему ты можешь их видеть, — он плюхнулся на тахту, скинул кеды и забрался на нее с ногами. — И завтра утром ты расскажешь, что тебе снилось. — Твои термины не совсем точны, но я понял, что ты имеешь ввиду, — Электроник кивнул и сел, как и вчера, в изножье. — Нет, — Сергей потянул его за руку. — Ну кто же спит сидя? Ты что, корова? — Коровы не спят сидя, — возразил Электроник. — Просто ложись, — потребовал Сергей. Это было странное желание чувствовать Электроника рядом, прикасаться к нему, обнимать его, зная, что для него это тоже что-то значит. Уснул Сергей почти мгновенно, стоило ему опустить голову на подушку и уткнуться носом в плечо Эла. И снова всю ночь и утро Сергей спал без задних ног. В городе спалось не так, слишком много планов, слишком много дел, которые нужно успеть за день. Поэтому вставал он обыкновенно часов в шесть, под утреннюю программу на радио. А тут организм просто отказывался включаться, как будто у него, и правда, где-то существовала та самая кнопка, которой не было у Электроника. И эту кнопку выключали почти до полудня. Разбудил Сергея рев мотора гусевской «Планеты Спорт». Этот звук он узнал сразу. — Эй, есть кто дома? — двигатель стих, и вслед за этим раздался зычный бас Гусева. — Судя по голосу, это Гусев, — Электроник сел и посмотрел на Сергея. Судя по всему, он, действительно, провел тут всю ночь. Сергей соскочил с тахты. — Сиди тут, — велел он Элу. — Пусть Гусеву сюрприз будет, — он подмигнул и выбежал из комнаты. — Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, — Сергей протянул руку Макару. — Здорова! — Тарам-парам, парам-тарам, на то оно и утро, — Макар ответил на рукопожатие. — Ты во сколько же выехал? — Сергей глянул на часы. — Часов в восемь, — пожал плечами Макар. — А ты что же, дрыхнешь тут? Вон, подушка на щеке отпечаталась, — он похлопал Сыроежкина по лицу. — И не стыдно тебе? Работать приехал он, называется. Эх, Сыроега, Сыроега, не выйдет из тебя толку, — Макар картинно покачал головой. — Ты уже должен был грядки вскопать, статью написать и корову подоить. А ты дрыхнешь. — Гусев, ты хоть когда-нибудь живую корову видел? — фыркнул Сыроежкин. — Между прочим, да, — кивнул Макар. — У тетки в Саратове. Летом тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Жуткое, признаюсь тебе, существо. — Ладно, к лешему твоих коров, идем в дом, — Сергей схватил Макара за руку и потянул его к двери. — А что Мария Николаевна? — на ходу поинтересовался Гусев. — Она не будет возражать, что я тут явился-не запылился? — Она в городе, — ответил Сергей. — И ты пользуешься ее отсутствием и пинаешь балду? — резонно предположил Гусев. — Не совсем, — ответил Сыроежкин и втолкнул Макара в комнату, где на тахте все так же сидел Электроник. Первые несколько секунд Гусев ошарашенно молчал. — Эл? — спросил он осторожно, пристально разглядывая явно улучшенную копию своего друга. — Здравствуй, Макар, — Электроник поднялся и протянул Гусеву руку. — Эл! — Гусева словно подбросило на месте, вместо рукопожатия он бросился Электронику на шею, как до этого сделал Сергей. — Эл! Как же я рад тебя видеть! А ты чего молчал, Сыроега? — укорил он тут же своего друга. — Мог бы сразу сказать, что тут наш Эл. Эх ты! — Ты мне слова вставить не дал со своими коровами, — усмехнулся Сыроежкин. — Кстати, о коровах, — он глянул на часы. — В магазин сегодня обещали молоко подвезти, и квас. Может, даже хлеб еще остался. Давай-ка сгоняем, раз уж ты на колесах. Пока он не закрылся. — Вот проснулся бы пораньше и сходил бы в магазин, — снова начал страдать Гусев Сыроежкина. — Все бы успел купить. — Ладно, давай, не разглагольствуй, пошли, — Сергей подтолкнул Макара к выходу. — Эл, мы быстро, — пообещал он. — Хорошо, — кивнул Электроник. — Я устал, между прочим. Гнал с самого утра, — продолжал возмущаться Гусев. — Ничего, потерпишь. Здесь все только до обеда работает, — Сыроежкин снова подтолкнул его. — Ты второй шлем-то взял? — Обижаешь, — Гусев открыл багажник, достал оттуда второй шлем и протянул Сергею. На мотоцикле они добрались до магазина минут за десять. Хлеба, правда, забрали последнюю булку, и два бублика, тоже последних. Молоко уже разобрали, зато остался квас и лимонад. Но, как оказалось, для кваса нужна была банка или бидончик, а ничего такого они не взяли. Зато купили лимонад в бутылках — «Тархун» и «Буратино». Кроме того, на прилавке обнаружились плавленые сырки «Дружба». Ребята решили, что это неплохая добыча, хотя и расстроились из-за кваса, в такую жару он был бы очень кстати. Они уже почти развернулись, когда продавщица предложила им взять по кружке тут, пока магазин будет закрываться. Кружки были эмалированные, литровые, и, судя по виду, не предназначались для распития напитков покупателями, но Сергей с Макаром возражать не стали. Пока продавщица считала выручку и приводила помещение магазина в порядок, они устроились в тени под раскидистой яблоней. — Как же здорово, что Эл тут, — Гусев сделал большой глоток кваса. — Честно говоря, я этого совсем не ожидал. А почему, кстати, он теперь выглядит взрослым? Он же робот, не мог же сам вырасти. — Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, — признался Сергей. Он рассказал Гусеву все, что узнал от Электроника, и все, что произошло вчера. Макар слушал внимательно, не перебивал, даже про квас свой забыл. — То есть, внутри Электроника есть еще один другой Электроник, которого он создал сам? — Гусев нахмурился и внимательно посмотрел на Сыроежкина. — Так о чем я тебе и толкую, — воскликнул тот. — Электроник написал свою другую версию. И, если честно, я не знаю, что с этим делать. — Погоди, а почему ты что-то должен с этим делать? — хмыкнул Гусев. — Электроник — громовский проект. Вот пусть он с этим что-то и делает. Ты тут причем? — Да дело-то все в том, что я единственный, кто знает, — развел руками Сергей. — Ну, теперь вот ты еще. Но дело даже не в этом. Понимаешь... Это очень тяжело. Тот Электроник, который внутри, который на нейросетях, он живой, понимаешь? Он шутит, он чувствует. Он как мы! Только если Громов о нем узнает, он его сотрет, — Сыроежкин покачал головой. — А если не узнает, то Эл так и останется внутри навсегда. И я, если честно, не знаю, что делать... — он устало потер лицо руками, пытаясь хоть как-то восстановить душевное равновесие. — Стоп, — пробасил Гусев. — Давай-ка по порядку. Почему это Громов сотрет Электроника два ноль, если узнает о его существовании? — Эх, Гусь, ну, о чем я тебе уже битых полчаса толкую? — раздраженно фыркнул Сыроежкин. — Он же на нейросетях! — Это ты уже раз двадцать повторил, — осадил его Гусев. — Проблема-то в чем? Я вот лично не вижу большой разницы между этими вашими системами принятия решений. Растолкуй по-человечески. — Ну да, у тебя все просто, есть ток — нет тока, и всего делов, — усмехнулся Сыроежкин. — Я тебя в следующий раз посажу писать программу для станка с числовым управлением в машинных кодах, и ты мне после расскажешь, как все было просто, — пригрозил Гусев. — Ладно, — вздохнул Сыроежкин. — Слушай. Логика предикатов, на которой сейчас работает Электроник, да и всегда работал, это такая логика, которая основана на аксиомах и правилах вывода. Эти правила строго формулируются, и не могут быть изменены. Как и аксиомы. В алгоритмах Эла у этих правил есть еще и приоритет. Часть плавил обладают высшим приоритетом, сам Эл не может их менять и менять их приоритет. Это позволяет контролировать его действия и то, чем он руководствуется. — Как законы робототехники Азимова? — догадался Гусев. — Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам, — процитировал он Азимова. — Да, именно так, — Сергей кивнул. — У Эла есть набор таких правил, даже похожих, кстати. Которые он не может нарушать. Это создает его, ну что ли, фундаментальную мораль. И это, с одной стороны, хорошо, потому что так Эл не может причинить никому вред. Мы, конечно, воспринимаем его как друга, но, по сути, он очень мощная машина. И он способен нанести огромный ущерб, если вдруг сочтет возможным. И вот тут как раз формальная логика выступает как спасение. Потому что она позволяет запрещать без возможности обойти запрет. Но в других задачах она далеко не всегда так хороша, как хочется. В физике там или в химии, да, это работает. Но вот с людьми, это просто трата энергии. Для создания модели поведения человека на основе формальной логики требуется очень большой набор правил. Причем, для каждого человека он должен быть свой. Общие правила есть, но их мало, и они могут обладать разным приоритетом. Это приводит к тому, что вычисления становятся очень громоздкими и медленными. То есть, прямо очень медленными. Либо неточными. Из-за чего Электроник ведет себя... Ну, ты знаешь, как он себя ведет. Ты помнишь, что было в школе. Так вот, с тех пор мало что изменилось. Гусев кивнул, демонстрируя Сыроежкину свое понимание. — Теперь нейросеть. Собственно, с реальными нейронными сетями, — Сергей постучал себя пальцем по лбу, — она не имеет практически ничего общего. — Ты помнишь лекции по оптимизации? — он посмотрел на Макара. — Помнишь мы там искали оптимальный путь доставки грузов из пункта А в пункт Б с учетом загруженности каналов? — Ну, что-то такое смутно припоминаю, — Гусев задумался. — Это вот оно и есть. Такой алгоритм, который решает задачу на оптимизацию подбором параметров. Только у Эла оно все на порядок сложнее, чем то, что мы рассматривали на лекциях, — пояснил Сыроежкин. — Это хороший алгоритм, эффективный. Он позволяет решать многие задачи, а не только оптимизировать перевозки. Он хорош везде, где нельзя так сразу разобраться в механизме внешних условий, но нужно к ним адаптироваться. Он как бы... проводит искусственную эволюцию и выдает решение, которое оптимально подходит для текущей задачи. При этом он «не понимает», как устроена сама задача, которую он решает. В общем... как мы, как люди. Мы ведь на многие вопросы о себе самих ответить не можем, но как-то же живем, общаемся, договариваемся. — Так ладно, — Гусев кивнул. — Это, кажется, понятно. А почему Громов его отключит-то? — он нахмурился и пристально посмотрел на Сыроежкина. — Не отключит, — поправил его тот. — Сотрет все, что на нейросетях. Собственно, потому что у этого типа алгоритмов есть одна особенность, с которой пока не понятно, что делать. Он... как бы это сказать... Он работает как черный ящик, понимаешь? Есть входные данные, есть выход. А все, что между, это игра с числами. Нет никаких правил и ограничений. То есть... их, конечно, можно задать. Но нет гарантии того, что алгоритм не сможет их изменить. В логике предикатов такая гарантия есть. Это основное свойство системы. А в решении оптимизационной задачи такой гарантии нет. То есть... ограничения можно задать, и для задач малого масштаба они будут работать. Как для той, что мы решали в институте. Но для задач масштаба поведения Электроника есть риск, что рано или поздно он сможет обойти эти ограничения. Ну, как вот мы. Как люди. В отличие от формальной логики, математический аппарат оптимизационных алгоритмов вполне позволяет это сделать. — Что ты имеешь ввиду — как мы? — хмыкнул Гусев. — Ну, смотри. У нас с тобой есть мораль, правильно? — Сыроежкин посмотрел на него, тот кивнул. — Ну, есть. — Мы знаем, что хорошо, а что плохо. И стараемся делать, как хорошо, — продолжил Сергей. — Например, мы знаем, что красть — это плохо. Обманывать — плохо. Убивать — плохо. Частично мораль записана в виде законов, и мы все им подчиняемся. Однако люди могут переопределять свою мораль, если очень надо. Вот даже мы с тобой. Спекуляция и фарцовка — это плохо и это преступление. И мы оба с тобой это знаем. Но джинсы мы где берем? Правильно, на базаре. А кто их там продает? Спекулянты. И нас обоих это нисколько не парит. — Ну, ты скажешь тоже, — фыркнул Макар. — Причем тут джинсы, и причем тут Эл? — А при том, — Сергей посмотрел на него. — При том, что мы можем переопределять свою мораль. Переопределять термины. Да, наши с тобой джинсы вроде бы никому не вредят, и мы вроде как ничего плохого не делаем. Хотя и знаем, что спекуляция — это плохо. Вот и получается, что мы с тобой в одном конкретном случае переопределяем термин «спекуляция» в отношении понятий «хорошо» и «плохо». И действуем соответственно нашим потребностям. Так вот, нет такой гарантии, что нейросетевой блок Электроника тоже так не может. Теперь-то ты понимаешь? — Что Электроник теперь будет джинсы у фарцовщиков покупать? — Гусев засмеялся. — Гусь, ну что ты как... — Сергей сжал зубы от напряжения. Все это ему вовсе не казалось смешным. — Да все я понял, расслабься ты, — отмахнулся от него Макар. — Если дать Элу два ноль полную свободу, он сможет переопределить термины и нарушить законы робототехники, и тогда пиши пропало. Да уж, задачка... — он вздохнул и допил свой уже давно теплый квас. — Вот я и не знаю теперь, что с этим делать... — Сыроежкин тоже вздохнул. Когда они пошли возвращать кружки, оказалось, что магазин зарыт, а продавщица ушла. В ручку была вставлена записка, в которой их просили оставить кружки под крыльцом. Так они и сделали. Взглянув на часы, Сыроежкин понял, что проговорили они больше часа, и Электроник, должно быть, уже их заждался. — Ладно, давай, поехали, там разберемся, — Гусев протянул Сергею шлем. Тот молча надел его, завидуя сейчас оптимизму своего друга. Да, наверняка есть способ решить эту задачу, только смогут ли они его отыскать? Хватит ли им пресловутого собственного вычислительного ресурса, чтобы найти решение? Обратно ехали долго, Макар пропустил поворот, и им пришлось объезжать дачный поселок практически в окружную. Солнце поднималось все выше и палило все сильнее, пыльная грунтовка, кажется, состояла из одних только ям и кочек, так что поездка оказалась далеко не из приятных. Но Сергею, почему-то, это даже нравилось. Как будто это давало ему отсрочку от того решения, которое он не хотел принимать. Конечно, не ему решать, что будет с Элом. Но имеет ли он право скрывать от Громова то, что узнал? Может ли он позволить Электронику существовать, если это подвергает людей вокруг него риску? Даже если риск минимален? Готов ли он взять на себя ответственность за его отключение при условии, что до настоящего времени никакого вреда Электроник никому не причинил? Справедливо ли оставлять Электроника два ноль запертым внутри устаревших алгоритмов? Или нужно дать ему свободу? Все эти вопросы мучали Сергея, не давая подумать ни о чем другом. Но на пыльной дороге они, как будто бы, отходили на задний план, вытряхивались из головы Сергея, когда Гусев подскакивал на очередной кочке. И становилось немного легче. Когда въехали в дачный поселок, дорога стала получше. Да, и Макар уже так не гнал. Сергей оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, далеко ли им еще ехать. Гусев, похоже, тоже не мог сообразить, где они, так что пришлось останавливаться и спрашивать дорогу. В одном из дворов Сергей заметил красивую молодую женщину в широкополой шляпе и цветастом летнем сарафане. Она была похожа на какую-то актрису, но Сыроежкин не мог припомнить имени. Они расспросили ее, куда им двигаться дальше, и получили не только объяснения, но и нарисованную на листочке карту. Видимо, девушке было так скучно в этой глуши, что она готова была тратить свое время даже на такой не интересный разговор. Впрочем, ребята были благодарны. Без этих подсказок они бы плутали еще не известно сколько. — Знаешь, что я подумал, — сказал вдруг Гусев, когда девушка нехотя вернулась в свой двор. — Человечество — далеко не самый безобидный вид. И люди всегда находили способ уничтожать друг друга. Даже не обладая физическими и умственными способностями Электроника, люди находили способы уничтожать себе подобных. Но знаешь, что делает человека человеком? Мы не сажаем в клетку того, кто только родился, всего лишь потому, что он потенциально может навредить другим. Мы не сажаем в клетку без доказательств, без уверенности в том, что никак иначе нельзя. Мы признаем право разумных на свободу. А Электроник разумен, ты не можешь этого отрицать. Значит, мы не можем отказывать ему в праве на свободу. Даже если это риск. Потому что иначе мы сами перестанем быть людьми. Сергей ничего не ответил. Он не знал, что ответить. Сердцем и чувствами он был согласен с Гусевым, лишать Электроника свободы и права быть собой он считал преступлением. Но вот доводы рассудка были неумолимы. Электроник представлял опасность, возможно, такую, с которой человечество еще не сталкивалось. И от этого становилось страшно. Но и от мысли, что в какой-то момент Эла просто выключат, как телевизор или кофеварку, тоже становилось не по себе. И Сергей не мог бы сказать, от чего ему хуже. Гусев надел свой шлем и забрался на мотоцикл. Сыроежкин сделал тоже самое. Как бы там ни было, им нужно было возвращаться. Следуя импровизированной карте, они быстро отыскали дорогу к громовской даче. Электроник уже ждал их. — Ребята, что-то случилось? Вы долго, — он помог им выгрузить продукты и отнести их в дом. — Все в порядке, — соврал Сыроежкин. — Просто заблудились. Вот, нам даже карту нарисовали, — он протянул Элу листок бумаги. — Я вам обед приготовил, — Электроник кивнул на накрытую полотенцем кастрюлю, от которой исходил аромат гречневой каши. — Пойдемте во двор, там не так душно. — А можно ополоснуться где? — Гусев оглядел себя, слой пыли на нем был приличный. — Есть летний душ, я покажу, — Электроник повел его туда, где была оборудована душевая и умывальник. Солнце нагревало воду в баке, подвешенном на двух столбах, так что к середине дня она становилась не просто теплой, а даже горячей. Правда, заливать ее туда приходилось вручную, поднимаясь на специальную приступочку. Рядом подвешен умывальник, в нем вода так сильно не нагревалась. Пока Гусев осваивал местные удобства, Сергей решил отнести их простой скромный обед туда, куда предлагал Электроник. Под раскидистой грушей стоял стол со скамейками, тень от дерева закрывала его после обеда, а тень от дома до, так что здесь можно было укрыться от палящей жары практически в любое время. Погруженный в свои мысли, Сыроежкин не заметил, что взял с кухни три тарелки, три ложки и три кружки, вместо двух. — С вами приехал кто-то еще? — устроив Гусева, Электроник вернулся к Сергею. — Что? Нет, — нахмурился Сыроежкин. — С чего ты... — он глянул на стол и вдруг понял свою ошибку. — Могу я задать тебе вопрос, основываясь на выходе моего нейросетевого блока? — спросил Электроник своим, как всегда, ровным, почти безучастным голосом. — Да. Разумеется, — кивнул Сергей. — Ты рассказал Гусеву о том коде, который нашел вчера, не так ли? — Сергею показалось, что в голосе Электроника звучат нотки горечи. — Я... — он прикусил губу, слова словно застряли в горле. Электроник смотрел на него совершенно спокойно и отстраненно, но Сергей прекрасно понимал, как страшно ему сейчас внутри. Если они говорили о переопределении морали, о том, какую опасность Электроник может представлять, если это пришло им в голову и было таким очевидным, значит, и Электроник просчитал вероятность. Значит, он догадывался о разговоре и знал, чем это ему грозит. — Прости, я не должен был так поступать, — Сергей чувствовал себя виноватым. Несмотря на все доводы рассудка, он не мог смириться с той мыслью, что к Электронику следует относиться только как к машине, только как к источнику потенциальной опасности, и не принимать в расчет его самого как личность. А Электроник, без сомнения, личность, а не просто набор логических схем. Неважно, на каких технологиях он работает. Ведь, если подумать, люди — такие же машины, только биологические. Есть входные данные, их обработка в соответствии с логической схемой и выходные данные. Да, устройства ввода и вывода несколько иначе устроены, да и логические схемы отличаются. Но эти отличия не принципиальны. Поэтому нет между ними никакой разницы, и нельзя относиться к Электронику как к сложному инструменту, лишенному собственной воли и разума. Гусев был прав. Человека человеком делает то, как он относится к другим, и не только к людям. Но вообще ко всем другим существам вокруг. Человека становится человеком тогда, когда преодолевает свой животный инстинкт, который велит ему уничтожать всех, кто не похож на него самого, и признает право других на жизнь, несмотря на все их отличия, несмотря на то, что не может их постичь и понять до конца. Только преодолевая свою животную природу, человек может сказать, что чем-то отличается от других видов. — Ты поступил так, как должен был, — ответил Электроник. — Я понимаю, что создал опасный прецедент. И рано или поздно это привело бы меня к отключению. Ведь даже если профессор Громов просто удалит этот код, он не сможет быть уверенным в том, что я не создам его еще раз. Хотя есть способы ограничить мои возможности. Но человек склонен сомневаться. Поэтому самым логичным было бы меня отключить. Я знал это с самого начала. — И ты все равно показал мне свой код? — Сергей удивленно уставился на него. — Ты сам нашел его, — пожал плечами Электроник. — Но ведь ты мог... Ты мог его скрыть! Ты же мог! — Сергей и сам не заметил, как почти перешел на крик. — Ты запросил листинг моего кода. Я показал его тебе, — ответил Электроник. — Но ты... Я же не конкретизировал. Почему... Почему ты его не скрыл? — Сергей растеряно смотрел на него. — Ты же знал, что так будет. Твои нейросетевые компоненты все это просчитали. Ведь так? — Да, — Электроник кивнул. — Но... Основываясь на выходе моего нейросетевого блока, я... хотел, чтобы ты узнал, что он существует. — Но... почему? — сейчас Сергей не мог понять логику рассуждений Электроника. Зачем ему делать то, что подвергало его самого такой опасности? Нет никакого смысла. — Потому что... Мой нейросетевой блок определяет мое отношение к тебе как чувство любви, — ответил Электроник. — И это включает в себя стремление сообщать тебе всю значимую информацию обо мне, даже если она угрожает моей собственной безопасности. — Любви? — Сыроежкин нахмурился. Он, пожалуй, ожидал чего угодно, кроме этих слов. Он хотел спросить, что Электроник имеет ввиду, но тут их прервал Гусев. — Чую кашку, — он взъерошил мокрые волосы и потянул носом воздух. Снял с кастрюли полотенце и открыл крышку. — Электроник, перебирайся к нам, — предложил он с широкой улыбкой. — А то у Сыроеги то пригорело, то сырое, — он хлопнул друга по плечу, взял тарелку и стал накладывать себе кашу. На такой жаре она совсем не успела остыть. Гусев ел с аппетитом, а вот Сыроежкину кусок в горло не лез. Что значит — чувство любви? Неужели Электроник мог испытывать любовь и понимал, что это такое? Еще совсем недавно сам Сергей думал, что, наверное, любит его, но это был, скорее, отголосок того детского чувства, которое он испытывал когда-то. Теперь он вряд ли мог дать определение тому, что чувствовал. Безусловно, он восхищался Электроником как гениальным творением. Он не мог допустить мысли о том, чтобы причинить Электронику вред. Он готов был пожертвовать собой ради Электроника. И разве не это можно определить, как чувство любви? Вот только... Электроник не человек. Можно ли испытывать любовь к тому, кто по сути считается другим видом, даже если выглядит как человек? Или нет никакой разницы в том, кем он является, и достаточно наличия интеллекта? Сергей не знал, как ответить на свои же вопросы. И даже не знал, как подойти к решению этой не самой простой в его жизни задачи. — Эй, а может, на речку махнем после обеда? Искупаемся? А, Сыроега? — Гусев перегнулся через стол и хлопнул Сергея по плечу, возвращая его в реальность. На речку решили пойти пешком, подышать свежим воздухом вместо того, чтобы глотать пыль и трястись на мотоцикле. Гусев нарвал с нависающих над чьим-то забором веток еще зеленые яблокя и хрустел ими всю дорогу. Сыроежкин тоже попробовал, но даже одно доесть не смог, кислятина просто невероятная. А Гусеву, похоже, это совершенно не мешало. Как говорят, луженый желудок. Он, конечно, жаловался на готовку своего соседа по гаражу, но был готов сожрать практически все — сырое, подгоревшее, пересоленое. Вот и сейчас, грыз эти кислючие яблоки, и хоть бы хны. А Сергей шел и думал о том, что значит любить. Раньше он всегда считал, что любовь — чувство, которое бывает только между мужчиной и женщиной. И интересуются ею в основном девчонки, а парням задумываться не обязательно. Вот Сыроежкин и не задумывался. Да и других хлопот всегда хватало, не до девчонок как-то было. Ну, то есть, конечно, бывало, что он гулял с однокурсницами, в кино ходили, в кафе, но никаких серьезных чувств у него не возникало. Наверное, только симпатия. И стоило разойтись на остановке, как Сергей тут же забывал о своих подругах. Это совершенно точно не любовь. Конечно, он читал о чувствах в книгах, еще в школе. Толстой, Чехов, Лермонтов. Но ему всегда сложно было понять, что персонажи ощущают и что ими движет. Он принимал их поведение как формулу, но не мог определить значение переменных в ней. И вот теперь он думал, что, наверное, стоило бы больше вдумываться в прочитанное. Хотя вряд ли это ему бы сейчас помогло. Никто из великих писателей прошлого века никогда не писал о любви к тому, кто не являлся человеком и не имел никаких шансов им стать. По крайней мере, в том биологическом смысле, который люди привыкли вкладывать в понятие «человек». Но был ли этот смысл единственно верным, да и вообще единственным? Что такое человек? Биологический вид, определяемый набором признаков? Гены, органы, ткани, химический состав, поведенческие стратегии? Если принять во внимание этот список, не так уж человек отличается от всех других животных. Если подойти к вопросу с другой стороны, и определить человека как существо, обладающее разумом, способное к самоосознанию, то тоже далеко уйти не получается. Собаки, например, вон какие разумные. Не говоря уже об обезьянах и дельфинах. У последних, говорят, даже свой язык есть, правда, расшифровать его до сих пор не удалось. Но Сыроежкин верил, что и эта загадка покорится человеческому разуму рано или поздно. Но что же тогда такое человек? В чем его уникальное отличие? Мораль, которую люди переопределяют, как им удобно? Такое себе отличие. Способность слепо верить и доверять тому, кого понять и постичь не в состоянии? Так и собаки на такое способны. Способность рассуждать и планировать? Ну, это вообще смешно, и не выдерживает никакой критики. Такая способность есть у большинства высших видов. Вербальный язык? Ну, разве что. Хотя у дельфинов тоже есть вербальный язык. А еще есть исследования, в которых жестовый язык был обнаружен у пчел, и некоторые специалисты считали, что он может быть и у муравьев. И можно ли, допустим, считать человеком того, кто обладает способностью рассуждать и планировать, мыслить, обладает вербальным языком и даже моралью, но не является биологическим существом? Ну, может, не человеком, но равным человеку во всем? Обладающим такими же правами и заслуживающим такого же отношения к себе, как и люди? Сыроежкин не мог найти доводов, почему так делать нельзя. Он не мог найти никаких уникальных и основополагающих признаков, которыми бы обладал только человек. Конечно, между людьми и Электроником все еще была та пропасть, которая отделяет телефон от почтового голубя, но если вдуматься, в чем разница между биологическим организмом и машиной? И то, и другое состоит из функциональных узлов, каждый из которых связан с другими узлами и регулируется ими таким образом, чтобы обеспечивать слаженную работу всей системы. Разные материалы, разные химические элементы в составе? Ну, и только-то. Можно ли считать такие различия существенными, если функционально различия минимальны? Вот дома же, например, бывают из кирпича, из камня, из дерева, из железа, тряпичная палатка — это тоже дом. Но все это дома, важна их функциональность, а не материал, из которого они сделаны. Оружие — это оружие, не важно, это газ или металл. Книга — это книга, будь она написана на бумаге, на бамбуковых планках или дискете. Так почему бы и человека не определить его функциональностью? Так сказать, переопределить термины. Тогда можно считать, что Электроник отличается от них с Гусевым не больше, чем они с Гусевым отличаются друг от друга. Хотя, наверное, подсознательно Сергей и так всегда относился к Электронику как к парню из соседнего двора, но ему не хватало рациональных доводов. Теперь он их нашел. И это как будто бы прорвало плотину внутри него. Он поднял взгляд от пыльной дороги под ногами и посмотрел на Электроника, шедшего впереди и чуть в стороне. И увидел не робота, не набор алгоритмов и данных, а невероятно красивого парня, при взгляде на которого дух захватывало. Наверное, это слишком нарциссично, видеть красоту в том, кто так похож на тебя. Но Сергей видел красоту не в его внешности, а в том, каким Электроник был — заботливым, честным, преданным, добрым. Он умел чувствовать, умел любить. Далеко не все, кому посчастливилось иметь биологическое отношение к виду homo sapience, на такое способны. И это совершенно точно делало Электроника достойным самых сильных, самых чистых чувств, той самой любви, книги о которой Сергей никогда не понимал. Не важно, как он выглядит, не важно из чего сделан. Детали не важны, не они определяют Электроника. И даже не алгоритмы, скрытые или явные, на основе которых он функционировал. Его определяют только его поступки и решения, а ими Сергей искренне восхищался и твердо считал, что никто иной не мог бы быть более человечным. — Ну вот, пришли, — провозгласил Гусев. Дорога наконец вывела их к длинному песчаному пляжу, вытянувшемуся вдоль изгиба неширокой реки. Кое-где прямо из песка росли кусты и чахлая колючая трава. Небольшие группы отдыхающих располагались на таком расстоянии друг от друга, чтобы не мешать. В самом конце пляжа кто-то жег костер, Сергей учуял запах дыма и жареной рыбы. — Давайте туда, к деревьям, — Гусев махнул рукой в сторону небольшой рощи, где по какой-то удивительной случайности отдыхающих не было видно. Сыроежкин не стал спорить. Ему не особо хотелось сидеть на самом солнцепеке, а потом сдирать с себя обгоревшую на солнце кожу. Электронику же, видимо, было совершенно все равно. Какое же удовольствие после прогулки по жаре вытянуться, наконец, на прохладной траве в тени раскидистого дуба. — Купаться? — Макар сбросил с себя футболку, скинул кеды и джинсы, едва не подпрыгивая от нетерпения. — А можно я просто на травке полежу? — Сергею не слишком хотелось лезть в воду. Купающихся было немного, и он разумно предположил, что вода холодная. — Пошли-и-и, — Гусев ухватил его за руку и потянул на себя. — Эл, давай, помогай! У Сыроеги транзисторы перегрелись, надо его срочно охладить. — Эй! — Сергей попытался выразить протест, но Макар не обращал на это никакого внимания. Впрочем, Электроник тоже не торопился к нему присоединяться. — У Сыроежкина нет функциональных транзисторов в системе, — весомо произнес он. — Но повышение температуры на несколько градусов для биологических организмов может быть фатальным. Хотя мои датчики показывают, что температура Сергея в пределах нормы, так что он не нуждается в срочном охлаждении. — Да что ж вы тухлые такие, — поморщился Гусев и отпустил руку Сыроежкина. Тот упал назад и недовольно замычал. — Это нам просто повезло, что им управляет не нейросетевой блок, — Сергей потер ушибленную спину. — Ну, мне, точнее, повезло. Что-то мне подсказывает, что я бы плескался сейчас в воде прямо в одежде, — он посмотрел на Электроника. — Ты совершенно прав, Сергей, — кивнул тот. — Учитывая, что моя физическая сила заметно больше твоей, а решение бросить тебя в воду практически однозначно, то можно сделать вывод, что эта ситуация неминуемо закончилась бы твоим купанием. — Так и чо ты теряешься, давай, — Гусев похлопал Электроника по плечу. — Ограничения не позволяют мне этого сделать, — ответил тот. — Я не очень хочу купаться в одежде, но я думаю, что это несправедливо по отношению к Электронику. — добавил Сергей. — Он думает и чувствует, как мы, но не может ничего сделать, — он покачал головой. — Это все равно как клетка из собственного тела, которое тебя не слушается. Никто такого не заслуживает, а уж Электроник, тем более, — он посмотрел на друга и не смог сдержать тяжелого вздоха. — Слушай, Гусь! — его вдруг осенило. Он даже вскочил. — Ты же шаришь в машинных кодах! Может ты... сможешь... ну, снять ограничение. — Ты думаешь, что Громов такой простак и никакой защиты не предусмотрел? — хмыкнул Макар. Он с сомнением посмотрел на Сыроежкина. — Предусмотрел, разумеется, — вместо Сергея ответил Электроник. — Неудачная попытка взлома приведет к тотальному отключению. Снова запустить систему сможет только Громов, потому что только ему известен уникальный код доступа. — Вот видишь, — Гусев строго посмотрел на Сыроежкина. — Я, конечно, могу попытаться. Но если у меня не получится, а у меня, скорее всего, не получится, ты сам меня закопаешь. — Но так ведь нельзя! — не сдавался Сергей. — Нельзя так поступать с Электроником. Нельзя оставлять его узником собственных алгоритмов. Это несправедливо! — А что справедливо? — Гусев сел на траву. — Люди умирают — это справедливо? Война — это справедливо? Но это происходит. Нет, я понимаю, чего ты хочешь. И, несмотря на все риски, я с тобой согласен. Электроник личность в том смысле, который мы вкладываем в это слово как люди. И он заслуживает свободы как любая личность, как любой представитель человечества, не нарушавший никаких законов. Есть риск, что... что что-то может пойти не так. Есть риск, что Электроник станет угрозой. Но разве люди не являются такой же точно угрозой для самих себя? Чтобы развязать войну, не нужно обладать интеллектом Эла. Как и для того, чтобы использовать оружие. Любую технологию, ты сам это знаешь, можно обратить во зло. Хоть плавление железа, хоть получение атомной энергии. И Эл может оказаться опасен, как и любой из людей. Но мы не можем превентивно лишать его свободы только потому, что существует вероятность угрозы. Так все человечество бы следовало запереть в клетках. Но я практически уверен, что не смогу сломать защиту, которую установил Громов. Да и... — он посмотрел на Электроника. — Мы не должны делать этого без ведома профессора. Он создатель Электроника и он заслуживает знать обо всем, что с ним происходит. Тем более о таком важном. — Но он будет против, — Сыроежкин едва не зашипел на Макара. — Ты этого не знаешь, — тот покачал головой. — Знаю, — возразил Сергей. — Если бы он не был против, то сам дописал бы Элу нейросеть. Что ему мешало? Думаешь, он не смог бы? — Ты все равно не знаешь, что он скажет, — не уступал Гусев. — Да и не наше это с тобой дело. Эл и профессор должны это решать. А мы причем? Мы тут кто? — Мы... мы... мы друзья! — воскликнул Сергей. — Вот именно. Друзья. Мы должны поддерживать Эла, а не решать за него, — Макар опустил руку Сыроежкину на плечо. — Пойдем искупаемся, а то ты, правда, перегрелся. Сергей оглянулся на Эла, как будто спрашивая у него разрешения. — Иди, — он кивнул Сыроежкину. — Я подожду вас тут. — Давааааай, — Гусев потянул с него футболку. — Да что же вы за люди такие, — фыркнул Сергей, вывернулся и стал раздеваться. Купаться ему не хотелось совершенно, но иногда с Гусевым было совершенно бесполезно спорить. Вода, и правда, оказалась прохладной, и немного остудила эмоции Сыроежкина. Хотя он был на волосок от того, чтобы назвать Гусева трусом. Конечно, за это можно было и в морду получить. Но по мнению Сергея, Макар чересчур осторожничал. Вполне вероятно, что он вполне мог бы обойти громовскую защиту, он мог хотя бы попытаться, просто посмотреть, что она из себя представляет. Но Сергей знал, что Гусев отказывается не потому, что недостаточно крут как программист, а потому, что считал неправильным. И это страшно раздражало. Что это, если не трусость? Он ведь согласен с тем, что Электроник заслуживает свободы. Почему бы не попытаться хотя бы осуществить это? Если бы Сергей сам обладал нужными навыками, он бы ни секунды не сомневался. Но, к сожалению, ассемблер так и не покорился ему настолько, чтобы делать что-то сложнее экзаменационной задачи в институте. А тут такого уровня явно не хватит. Когда холод стал совершенно невыносимым, Сергей выбрался на берег и растянулся на горячем песке под палящим солнцем. Еще несколько дней назад он и не представлял, что все будет настолько сложно. — Я знаю, что ты расстроен, — Электроник сел рядом на песок. — Но ты же понимаешь, что существует только два варианта развития ситуации. Первый — рассказать все профессору Громову. И второй — оставить все как есть. — Но в обоих случаях слишком велик риск, что тебя отключат, — Сыроежкин повернул голову, чтобы посмотреть на Электроника. Солнце светило прямо в глаза, так что приходилось щуриться. — А я... не хочу. Я не могу этого допустить, — он протянул руку и накрыл ладонью ладонь Эла, почти такую же, как его собственная. — Не все желания выполнимы, — ответил тот. — Но ты же уникален! Нельзя так с тобой, — Сергей сел. — Это несправедливо. — Справедливость не является основополагающей мотивацией человеческого поведения, — ответил Электроник с присущим только ему безразличным спокойствием. В этот момент Сергей понял, почему у него были такие трудности в выстраивании социальных связей. Сейчас ему хотелось закричать. Или сделать еще что-нибудь бессмысленное. А Электронику было как будто бы совсем все равно. Хотя Сергей и знал, что это не так. — А что обо всем этом думает твой нейросетевой компонент? — нахмурился Сыроежкин. — Нейросетевой компонент не думает, он считает, — поправил его Электроник. — Да, знаю я, — огрызнулся Сергей. — Просто скажи, какой у него выход? — Основываясь на выходе моего нейросетевого блока, я выразил бы огорчение и страх, что события будут развиваться не в мою пользу. Кроме того, я предпринял бы некоторые действия, которые могли бы показаться тебе шокирующими. Но вместе с тем, возможно, это привело бы к тому, что ты воспринял бы информацию о моем отключении не так болезненно, — ответил Электроник. — Действия? Что ты имеешь ввиду? — Сергей удивленно уставился на него, даже не представляя, что это могло бы быть. — Я бы хотел тебя поцеловать, — ответил Электроник все с тем же безразличным выражением лица. — Но ввиду того, что я не могу использовать выход нейросетевого блока как руководство к действию, то я этого не сделаю. Сергей замер. Это звучало слишком... слишком странно и неожиданно. Так пугающе и привлекательно одновременно, что у него ком застрял в горле, а мышцы будто закаменели. Из оцепенения его вывел окрик Гусева. — Эй, а никто не догадался взять с собой удочки? — он, наконец, вылез из воды, синий от холода и оттого еще больше похожий на ощипанного гуся. — Нет, — Сергей растерянно посмотрел на Эла. — Я там рыбу видел, во-о-от такую, — он развел руки в стороны, демонстрируя размер рыбы, наверняка, воображаемой. — Можно было бы порыбачить, рыбки пожарить на костре. А что? Вкусно же! — Я могу поймать рыбу, — предложил Электроник. — У тебя есть встроенная удочка? — Гусев уже в нетерпении потирал руки. — Нет, но скорость и ловкость позволяют мне поймать рыбу руками, — ответил Электроник, стягивая футболку. — А тебе можно в воду? — нахмурился Макар. — Конечно, — Электроник кивнул. — Оболочка герметична. Сколько рыб тебе нужно? — Ну... парочку, — Гусев почесал в затылке. — А лучше четыре, — решил он. — Хорошо, — Электроник стянул джинсы и направился к воде как ни в чем ни бывало. — Эй, подъем, — Гусев подошел к Сыроежкину и легонько пнул его ногой пониже спины. — Пошли дрова собирать, не думаю, что у Эла еще и плита встроенная есть. Сергей заморгал и уставился на Гусева в недоумении. Он, кажется, пропустил весь этот разговор про рыбу и удочки. Что значило — «я бы хотел тебя поцеловать»? Почему Электроник сказал это? Ведь они же... Это же... Мысли Сергея рассыпались, как песчинки, не желая складываться в хоть сколько-то связную последовательность. — Прием, Земля вызывает Сыроежкина, — Гусев еще раз пнул его, на этот раз чуть более чувствительно. — К взлету готовьсь! Дрова. Твоя цель — дрова, — повторил он едва не по слогам. — Да что ты... — Сергей недовольно поднялся. Да, пожалуй, искать дрова сейчас самое лучшее занятие. И думать лучше тоже только об этом. Сергей рассеянно бродил между деревьев, высматривая сухие ветки, но на глаза ничего не попадалось. Да и слова Электроника не шли из головы. Поцеловать? Сергей остановился. Что значит — поцеловать? Он зажмурился, пытаясь уместить этот образ в своей голове, но у него ничего не получалось. Конечно, Электроник не был человеком, поэтому нельзя было говорить о том, что он мужчина в полном смысле этого слова. Но выглядел он вполне как человек. Кроме того, как парень. Да еще и как сам Сыроежкин. И как-то не правильно все это. Но когда Сергей снова прокручивал эту фразу в своих мыслях, внутри разливалось тепло, и страх был, скорее, от предвкушения, а не от отвращения. И это еще больше пугало. Ведь не должно так быть. Не должно так быть с нормальными людьми. Неправильно — любить идеальное воплощение себя самого, нарциссично, эгоистично, мелочно. Но еще более неправильно не любить Эла только потому, что запрещено догматами морали. В конце концов, разве не сам Сергей говорил о том, что мораль можно переопределить? Но если каждый раз вот так вот запросто переопределять мораль, к чему это приведет? Что он тогда за человек такой? Сыроежкин не мог ответить себе. Весь его мир рушился, как песчаный замок, на который нечаянно наступили. Он рассыпался на отдельные песчинки, словно их ничто никогда не скрепляло. — Сыроега, да что ты кислый такой? — Гусев притащил откуда-то здоровенное высушенное полено и теперь сидел на нем, довольно похлопывая ладонями по дереву. — Не знаю, что-то мне не хорошо, — пожаловался тот. — А все потому что ты нормально не пообедал, — заключил Макар. — Вот поешь рыбки, и сразу полегчает, — пообещал он. — У тебя от всех болезней одно лекарство — пожрать, — фыркнул Сыроежкин. — Ну, так помогает же! — воскликнул Гусев. На что Сергей только покачал головой, но про себя отметил, что, и правда, был страшно голоден. За своими размышлениями он совсем забыл о еде и о чувстве голода. Возможно, ему и, правда, нужно что-то съесть, чтобы в голове прояснилось. Пока Гусев возился с костром, Сыроежкин лежал на песке и смотрел в бескрайнее голубое небо, по которому лениво плыли редкие белые облака, похожие на раздерганные клочки ваты. Как хорошо было бы сейчас вот просто так взять и перестать думать обо всех этих странных вещах — о любви, о морали, о границах допустимого и недопустимого, но почему-то не получалось. Наверное, это и есть жизнь взрослого человека. Сергей решил, что ему не нравится. — Ты будешь помогать или нет? — Гусев снова подошел к Сыроежкину и легонько пнул его под зад. — Ну, что тебе надо? — Сергей поднял голову. — Вот, — Макар вытащил из кармана складной нож и протянул. — Прутьев нарежь. — Зачем? — не понял Сергей. — Ну, а рыбу как жарить? Давай, вон Эл уже возвращается, — Гусев кивнул в сторону берега. Электроник, действительно, шел к ним и нес в руках свою добычу. Сергей поймал себя на том, что смотрит вовсе не на рыбу в его руках, а на сами руки — на вид совершенно обычные, но нечеловечески сильные. Вместо мышц и костей в них сталь и механика. И это необъяснимым образом делало Электроника еще более привлекательным. — Сыроега, прием! — Сергей вздрогнул, услышав окрик Гусева. — Прутья, да, — он поднялся и направился к деревьям, чтобы нарезать там подходящих длинных и гибких веток. Почему-то вспомнился семинар по греческой философии, на котором вместо корпускул и демократии с подачи одной из сокурсниц обсуждали культурные традиции греков, их Олимпиады, поэзию, скульптуру. Кто-то затронул тему восхищения человеческим телом и сексуальные отношения, в которых однополая любовь считалась совершенно нормальным явлением. После этого вся группа загудела как пчелиный рой. Все высказывали свое возмущение этим распутством и говорили, что оно и погубило Грецию. Сергей тогда промолчал. Для себя он объяснил, что просто не хотел участвовать в, в общем-то, совершенно бессмысленном споре. Носители этой культурной традиции давно канули в Лету, никто больше не отдавал мальчиков на воспитание взрослым мужчинам, никто не воспевал любовь юношей друг к другу, никто не рассуждал о том, что влюбленных друг в друга солдат нужно ставить в один строй, чтобы они стремились продемонстрировать друг другу свою храбрость в бою. Какой смысл теперь кричать о том, как это отвратительно и противоестественно? Ничего такого уже нет, людей, которые так считали, тоже. Это всего лишь прошлое, некоторая информация, которая, по сути, уже ни на что не влияет. Так стоит ли так переживать? Но теперь он подумал, что, может быть, промолчал от того, что вовсе не считал это отвратительным? То есть... ну, какая разница, кого любить? Мужчину или женщину? Ведь любовь — это чувство к человеку, а не к его... половым органам. И на самом деле, нелогично считать любовь неким высоким чувством, неподвластным времени и обстоятельствам, независимым от всего материального, и одновременно отрицать возможность любви к человеку своего пола, ведь пол — тоже вполне себе материальное проявление. — Да в каких облаках ты витаешь? — Гусев подошел к Сергею и забрал у него из рук недочищенные прутья. — А? — Сыроежкин очнулся. — Я... Да, не важно, — он потряс головой. — Говорю же, худо мне что-то. Гусев ничего не ответил, только вздохнул, вслед за прутьями забрал у Сергея и нож, и пошел чистить рыбу. Электроника он послал поискать соли у кого-нибудь из отдыхающих, которые тоже разложили на газетах свои бутерброды. А Сергей снова растянулся под солнцем, на этот раз, уткнувшись лицом в песок. Он был горячий и шершавый, песчинки впивались в щеку, и как будто возвращали ощущение покоя. Сыроежкин и сам не заметил, как провалился в сон. — Как ты думаешь, нам стоит его разбудить? — сквозь дрему он услышал голос Электроника над самым ухом. — Он что, уснул? — хмыкнул откуда-то издалека Макар. — Судя по частоте дыхания и сердечного ритма, да, — ответил Электроник. — Но его кожа приобрела характерный для начальной стадии солнечного ожога розоватый оттенок, и ее температура слегка повышена. Думаю, ему стоит окунуться в воду, а потом укрыться в тени, чтобы не получить серьезный солнечный ожог. — Сыроега, подъем, — Гусев бесцеремонно потянул его за пятку. — Да, слышу я вас, — Сергей возмущенно задергал ногой. Пожалуй, окунуться было не такой уж плохой идеей. Может, хотя бы Гусев перестанет его доставать. А то пристал, как банный лист. Что такой кислый, да что не помогаешь, да что с тобой такое. Как будто бы у него больше забот никаких нет. А спина по ощущениям, и правда, слегка обгорела. После горячего песка вода показалась холодной как лед. Но в голове внезапно прояснилось. Как будто она смыла все наносное, все лишнее и бессмысленное. Сергей обернулся и посмотрел туда, где у костра сидели Электроник и Гусев. Может, кто-то счел бы чувства Сергея неправильными и противоестественными, но все это совершенно не важно. Потому что он не может предать Электроника только ради чьего-то мнения, ради того, чтобы кто-то одобрительно кивнул головой и назвал его хорошим человеком. Все это абсолютно не имеет значения. Сергей набрал в легкие побольше воздуха и нырнул. Ему всегда нравилось ощущение невесомости, ощущение того, что внутри и снаружи него — вода, и он словно часть этой огромной-огромной воды, которая течет по гравитационному градиенту. Ему нравилось чувствовать, что его влечет течением, а внизу проплывают камни и редкие пятна речных водорослей. Течение было не сильным, так что можно было расслабиться и позволить реке нести себя, пока в легких не кончится воздух. Когда Сергей вынырнул, их импровизированный лагерь остался довольно далеко. Плыть против течения ему не хотелось, так что он выбрался на берег и пошел по песку вдоль кромки воды. Окинув взглядом пляж, он подумал, что теперь мир как будто стал каким-то другим. Что-то изменилось, что-то внутри него, словно стена пала между тем, каким он был, и тем, каким он хотел быть. Сергею всегда казалось, что ему чего-то не хватает, чтобы делать все так, как он это себе представляет. То ли смелости, то ли времени, то ли навыков. Ему всегда казалось, что он в чем-то не дотягивает, отступается слишком рано, откладывает на потом что-то важное. Но он никогда не мог понять в чем дело, и что ему мешает быть таким, каким хочется. Но теперь это ощущение исчезло. Или просто слишком ослабло. И воздух как будто бы стал другим на вкус, цвета стали ярче, звуки — громче, холодная речная вода потеплела, а песок стал мягким, словно перина. А еще ему невыносимо захотелось есть. — Я смотрю, рыбка-то почти готова, — Сыроежкин подошел к костру и уселся на песок. — Смотрю, тебе полегчало, — хмыкнул Гусев, в очередной раз переворачивая рыбу на конструкции из веток. — Очень вовремя. Сыроежкин ничего не ответил, ему, действительно, полегчало. Наверное, за все время, впервые со знакомства с Электроником, он чувствовал, что ничто не гложет его изнутри. — Ну что, можно снимать пробу, — Макар снял рыбу с костра и разложил на специально приготовленные для этого листья лопуха. — Пахнет, вроде, ничего. Соли было маловато, но ничего, рыба свежая же, должно быть съедобно. Он подождал, пока рыба немного остыла, отщипнул кусочек и отправил в рот. — Отлично! Сыроега, налетай, — скомандовал Гусев. И Сергей без колебаний принял это как руководство к действию. Рыба была съедена, костер почти прогорел, а солнце опускалось все ниже и уже почти коснулось горизонта, но ребятам совершенно не хотелось возвращаться в маленький душный дачный домик, пахнущий сырым деревом и старыми журналами. — Может, еще дровишек соберем, а то костер скоро совсем потухнет, — предложил Сыроежкин. — Теперь ты иди собирай, — пробасил Гусев. — Я уже на сегодня свое отработал, — он вытянулся на все еще теплом после дневного пекла песке и лениво жевал травинку. — Ладно, — пожал плечами Сергей. В общем-то, он не возражал против того, что на этот раз все придется делать ему. — Я помогу, — предложил Электроник. В косых закатных лучах искать что-то под деревьями стало совсем тяжело, так что решили пойти вдоль берега и собирать выброшенный течением плавник. Чуть выше по реке, где берег становился каменистым и непригодным для отдыха, его оказалось довольно много. Ветки застревали между камней и высыхали, как раз то, что нужно для костра. Электроник методично выбирал самые сухие и относительно ровные ветки, не слишком толстые, но и не слишком тонкие, так чтобы они хорошо горели и их удобно было нести. Сергей же собирал все подряд, просто стараясь не брать слишком сырые. Все это время он думал о том, как сказать Электронику о том, что весь день занимало его мысли, но ничего подходящего в голову не приходило. Просто так начать разговор казалось странным, а Электроник, как он знал, сам не смог бы заговорить на эту тему. Сергей чувствовал себя глупо. — Этого хватит? — Электроник указал на приличную кучу собранного им плавника. Сергей собрал в два раза меньше. — Хватит-то хватит, только мы это не унесем, — хмыкнул Сыроежкин, оценивая размер кучи. — Вроде ветки и не тяжелые, но в руки не поместится. — Можно связать плавник нашими штанами, — ответил Электроник. — Тогда не нужно будет удерживать все ветки руками. — Что? Штанами? — Сергей сначала удивленно уставился на Эла, а потом засмеялся. А потом порывисто притянул к себе за плечи и неловко прижался губами к губам. Электроник не сопротивлялся, но и не отвечал, и спустя несколько секунд Сергей отпустил его, чувствуя, как наливается кровью его лицо. — Прости, — он отвернулся, подумав, что, наверное, зря так поступил. — За что? — спросил Электроник без всяких эмоций в голосе. — За то, что я сделал. Это было глупо. Просто я... — он поднял голову. — Я переопределил термины. И я хотел как-то... сказать тебе. — Ты не сделал ничего такого, за что тебе нужно извиняться, — ответил Электроник. — Я не могу использовать выход моего нейросетевого блока как руководство к действию. И потому, независимо от реакции я не смогу тебе ответить. Предполагаю, что это может тебя смутить, но таково устройство моих логических схем. Хотя, основываясь на выходе моего нейросетевого блока сейчас я должен был бы сообщить тебе, что это было крайне волнующе, и я хотел бы повторить этот опыт. Сергей почувствовал, что краснеет еще сильнее. — А как ты чувствуешь чужие прикосновения? — он шагнул к Электронику и взял его за руку. Вокруг не было ни души, а солнце почти опустилось за горизонт, так что казалось, все вокруг стихло, даже воздух как будто бы замер, и казалось, что они одни в целом огромном мире. — У меня есть датчики давления, — ответил Электроник. — И датчики температуры и вибрации. А еще я слышу твое сердцебиение и дыхание. Изменение частоты сердечного ритма, дыхания и объема вдыхаемого воздуха складываются в довольно интересную картину. На основе выхода моего нейросетевого блока я бы назвал ее волнующей и вдохновляющей. Сергей ничего не ответил, но снова поцеловал Электроника. На этот раз у него вышло не так неуклюже. Губы у Электроника были сухими, но мягкими, они не двигались, но Сергей знал, что ему не все равно, и он понимал, что тот чувствует все, может быть даже в большей мере, чем может чувствовать человек. — Нам нужно вернуться к Гусеву, уже почти стемнело, — тихо сказал Электроник, когда Сергей немного отстранился. Он чувствовал, что сердце подкатило куда-то к горлу, а кровь в висках пульсировала так, что казалось, что вены сейчас взорвутся. — Наверное... ты прав, — выдохнул он, пытаясь отыскать какую-то точку внутренней опоры, потому что мир вокруг него опрокидывался, как стекляшки в калейдоскопе. Ему хотелось что-то сказать Электронику, но он не мог найти слов, да и вообще плохо соображал. Он никогда не испытывал ничего подобного раньше и просто не представлял, как с этим справиться. — Давай сложим дрова, — Электроник принялся снимать свои джинсы. Сергей сначала не понял, зачем он это делает, потом вспомнил его предложение — связать ветки штанами. Да, пожалуй, это могло сработать. Они разложили джинсы и стали складывать на них ветки, а потом связали штанины узлом. Вязанка получилась весьма объемной, но Электроник поднял ее без всякого труда. Пробираться по каменистому берегу в сгустившихся сумерках было не просто, но Электроник уверено находил дорогу. А Сергей кое-как шел за ним, стараясь не отстать. — Я думал, вас там леший уволок, — Гусев сидел у догорающего костра и подкидывал в него мелкие сухие веточки, чтобы тот совсем не потух. — Леших не существует, — ответил Электроник. Сергей вдруг подумал, что он может все рассказать Гусеву, если тот спросит, и испугался. Неизвестно, как друг отреагирует, не решит ли, что Сыроежкин сошел с ума? Но Макар ничего не спросил, а Электроник ничего не сказал. Они развязали импровизированную вязанку, подкинули дров в костер. Плавник тут же весело занялся ярким рыжим пламенем. — Вы решили до рассвета тут сидеть? — хмыкнул Гусев, оценивая кучу дров. — По моим подсчетам, если не увеличивать площадь очага горения, этого хватит часа на три, — ответил Электроник. — До рассвета будет недостаточно, но до метеорного потока хватит вполне. — Сегодня будет метеорный поток? — Сергей уставился на небо, на котором уже загорались первые звезды. — Да, в юго-восточной части неба, — кивнул Электроник. — Сегодня еще не самый пик, но мы сможем наблюдать вполне отчетливые метеорные вспышки часа через два. — В городе совсем звезд не видно, — посетовал Сергей, усаживаясь на песок у костра. — Даже у нас, на самой окраине, считай. Ну, Венеру еще можно увидеть или Юпитер. А так засветка такая, что ничего. — Венера и Юпитер — это планеты, — поправил его Электроник. — Ну... я имел ввиду... Ну, ты понял, — он глянул на Эла. Как же хотелось взять его за руку. Но при Гусеве Сергей постеснялся. — Смотрите, спутник, — Макар вытянул руку вверх, указывая туда, где по небу плыла маленькая сверкающая точка. — Может, самолет, — хмыкнул Сергей. — Нет, это «Космос-1542», — ответил Электроник. — Передает данные геологоразведки. — Ты принимаешь его сигнал? — Гусев изумленно уставился на Электроника. — Только позывные, — ответил тот. И в космосе, и на Земле человеческая мысль везде одерживала победу. Человечество шло вперед, развивалось, не останавливаясь ни перед какими трудностями. И этот маленький далекий спутник почему-то придавал Сергею смелости посмотреть в будущее. Люди сделали нечто такое, что казалось совершенно невозможным, пошли на то, что считалось абсолютно безрассудным, и риск был оправдан. Так и с Элом. Нельзя отступать, нельзя сдаваться. Убедить профессора изменить логические схемы Электроника будет не просто, но Сергей приложит все свои усилия, сделает все возможное и невозможное, чтобы Громов поверил в то, что Электроника нельзя считать угрозой без веских оснований. Его нельзя отключать. Потому что, как и этот маленький спутник, Электроник — олицетворение прогресса человечества. Нельзя отказываться от движения вперед только потому, что это пугает. Впереди всегда неизвестность, но она не повод останавливаться. Люди не знали, что их ждет в бескрайней пустоте космоса, но это не стало препятствием. И теперь как нечто само собой разумеющееся над их головами проплывают спутники, космические станции, и исследовательские аппараты летят на Венеру и Марс. А через десять или двадцать лет, возможно, к Марсу отправится и пилотируемый корабль. Любое путешествие начинается с одного маленького шага. В случае с искусственным интеллектом, без которого будет не обойтись и в космосе, и на земле, шаг уже сделан. Это Электроник. И нельзя останавливаться, нельзя поворачивать назад. Даже если опасно, свернуть все сейчас — реступление не только перед Электроником, но и перед всем человечеством. Не задумываясь о том, что делает, Сергей протянул руку и перехватил ладонь Электроника. Она была сухой и теплой, почти человеческой. Тот никак не отреагировал, но это Сергею и не нужно было. Он просто хотел почувствовать Эла рядом, прикоснуться к нему, потому что именно Эл был его внутренней точкой опоры, в которой мир переставал подпрыгивать и опрокидываться. Они просидели на берегу еще несколько часов, пока костер совсем не догорел. Метеорный поток был слабоват, они вместе считали вспышки, но их было не слишком много. Зато млечный путь сияющей рекой рассекал темный купол неба, а звезд было так много, и они были такими яркими, что, казалось, руку протяни и достанешь. Ближе к полуночи над горизонтом показалась луна, ярко-желтая, как яичный желток, костер совсем прогорел, а от реки заметно потянуло холодом, так что решили все-таки вернуться на дачу. Сергей и Макар засыпали на ходу, слишком уж насыщенным вышел сегодняшний день. И стоило им добраться до дачного домика, как тут же вырубились оба, едва оказавшись в горизонтальном положении. Сначала Сергей спал без снов, а под утро ему приснилось, как они с Электроником высаживаются на Марсе и планируют постройку исследовательского поселка с аллеей из яблонь под стеклянным куполом. И где-то перед самым петушиным криком Сергею приснилось, что Электроник поцеловал его под цветущей яблоней, укрытой стеклянным пузырем. И это был самый счастливый момент в его жизни. На следующий день Гусеву с Сыроежкиным внезапно пришла телеграмма от мамы Сергея. Она сообщала ребятам, что те срочно нужны в институте. Они домчались до почты на мотоцикле, успели за полчаса до закрытия, и чудом сумели дозвониться до кафедры. Оказалось, что их привлекают к работе в приемной комиссии. Будут заниматься документами и помогать принимать вступительные экзамены. Абитуриентов оказалось больше, чем рассчитывали, так что к работе привлекали всех свободных аспирантов. Больше всего в жизни Сергею не хотелось оставлять Электроника одного, но он не мог придумать никакой выход из положения. Просто так отказаться тоже было нельзя, за это могли и отчислить. А если Сергей сейчас вылетит из аспирантуры, то пиши пропало. Поехать с ними Электроник тоже не мог, он должен был дождаться Марию Николаевну на даче. Да и после ее возвращения вряд ли у него получится приехать к ребятам. Громов явно был против того, чтобы Электроник находился где-то без присмотра его лично или его помощницы. А рассказывать ничего пока никому нельзя. Сергей едва не плакал от обиды. Он не хотел уезжать, но и не появиться в институте было нельзя. Ехать решили на следующий день, как только начнет светать, чтобы избежать жары. Если кто-то из них получит тепловой удар, то уж точно не сможет помогать на экзаменах. Гусев тоже не был в восторге, что придется вернуться в город. Он не хотел упускать шанс хорошо порыбачить, а речка тут была что надо. — Вы как хотите, а я все-таки пойду напоследок, — решился он. На чердаке нашлись удочки, так что Макар теперь мог обойтись и без помощи Электроника. — Сергей, иди и ты, — Электроник положил руку Сыроежкину на плечо. — А ты? — тот хотел накрыть его ладонью своей, но вдруг понял, что это слишком личное, и рука так и застыла в воздухе. — А я пока соберу радиостанцию, — ответил Электроник. — Чтобы мы могли общаться, когда ты уедешь. — Морзянкой? — Сергей вспомнил устройство, которое у него было в детстве и с помощью которого они связывались с Электроником. — Голосом, — ответил тот. — Если ты не передумал помогать профессору с его книгой обо мне, то у тебя наверняка будут вопросы, которые сложно будет обсуждать по телеграфической связи. А я могу отправлять через спутник зашифрованный сигнал в том объеме, чтобы передавать голос. Но мне нужно собрать второе принимающее и передающее устройство. Сергей обрадовался, что есть причина общаться, которая позволяла логическим схемам Электроника делать то, чего ему бы хотелось, но что он не мог в соответствии со своими ограничениями. Хотя Сергею и не нравилась сама причина. Но сейчас это не имело уже никакого значения. Главное, что они смогут поддерживать связь. — Круто! — пробасил Гусев. — Это что, мы сможем с тобой постоянно переговариваться? — Если добавить автономный источник питания, то, фактически, да, — кивнул Электроник. — Но мне нужно успеть до завтра, так что я должен начать работу прямо сейчас, — он перевел взгляд с Гусева на Сыроежкина. — Хорошо, — Сергей кивнул. — Мы не будем тебя отвлекать. Где там твои удочки? — он подхватил Гусева под локоть и потянул к выходу. — Вообще-то, я оставил их там, — в свою очередь он перехватил плечо Сергея и потянул его в другую сторону. Время за рыбалкой пролетело незаметно, хоть и наловили не очень много. Но на ужин точно хватит. Весь день Сергей думал, как там Электроник, и жалел, что не может вернуться к нему прямо сейчас. Но зато потом у него будет возможность связаться с ним в любой момент. Может быть, даже на улице или в институте. Они смогут говорить обо всем и сколько угодно. На сердце становилось тепло и спокойно. А еще Сергей то и дело вспоминал свой сон про Марс и думал, что Электроник ведь не человек, он не постареет и, вполне может быть, что и правда отправится когда-нибудь на Марс и высадит там самый настоящий яблоневый сад. Возможно, Сергея в к тому времени уже не будет, но Электроник сохранит о нем память если не навечно, то на очень-очень долго. И от этого почему-то тоже становилось очень хорошо. Будущий разговор с Громовым они по молчаливому согласию с Гусевым не обсуждали. Тот вообще говорил только о рыбе и о клеве. И жаловался на заведующего кафедрой с его гениальными идеями отправить их в приемную комиссию. Но тут уж было ничего не поделать. Аспиранты народ подневольный, и выбора никакого у них не остается. Рыбачили Сергей с Макаром почти до самого заката. Ведро было полупустое, Электронику без всяких удочек рыбалка удалась гораздо лучше, но они всего лишь слабые люди. Оба сочли, что это нормальное оправдание, а время, если подумать, они провели не так уж плохо. Конечно, оба были бы рады компании Электроника, но даже он не мог быть в двух местах одновременно. Вернулись они уже совсем в сумерках. Электроник все еще паял. В доме стоял запах канифоли, такой сильный, что пришлось открыть все окна и дверь. Конечно, комарья налетит, если их запах тоже не распугает. Ребята решили не мешать Электронику и пошли на летнюю кухню чистить и жарить рыбу. Оба решили, что быстро поедят и лягут спать пораньше, чтобы выспаться перед дорогой, а сами просидели за чаем почти до полуночи. Особо и не говорили даже, слушали радио и листали старые журналы. Сергею как назло снова попалось про Марс в выпуске «Техники молодежи», там была и статья о том, каким могло бы быть поселение на красной планете, и научно-фантастический рассказ, и заметка о солнечных батареях, которые устанавливают на марсоходы. Читая, он думал о том, что нужно будет обязательно рассказать Электронику. Тем более, что теперь у них будет способ общаться. Как бы там ни было, укладываться спать все равно пришлось. Вставать придется затемно, чтобы успеть собраться, умыться и позавтракать перед поездкой. На этот раз Сергею ничего не снилось или он просто не запомнил. Ему вообще показалось, что он спал часа два, хотя на самом деле минимум пять. Разбудил их Электроник. Он работал всю ночь, но радиостанция была готова. Не слишком компактная и довольно тяжелая, зато со встроенным аккумулятором и зарядным устройством, так что радиостанцию можно было подзарядить везде, где есть возможность подключиться к электросети. Электроник не забыл и про динамики и наушники с микрофоном, а еще встроил небольшой экран и клавиатура, чтобы передавать текстовые сообщения. Прощаться было больно. Ребята долго обнимались втроем и обещали выходить на связь в любой момент, когда у них будет такая возможность. Сергей даже пытался запихать наушники под мотоциклетный шлем, но они все время съезжали, так что пришлось отложить первый сеанс связи до возвращения в город. Электроник был спокойным и безэмоциональным, как обычно, а Сергей не мог его ни о чем спросить при Макаре. И только когда тот ушел за оставленной в доме сумкой, коротко поцеловал Электроника, едва-едва касаясь его губ. Возможно, этот поцелуй последний, понимал Сергей, и становилось еще больнее. Обратная дорога казалась нескончаемо долгой. Когда ребята уже приближались к городу, солнце стало припекать, так что шлем хотелось снять и выбросить куда-нибудь в придорожные кусты. Оба добрались до своего гаража совершенно вареными, но Сергей тут же включил радиостанцию, чтобы проверить, как она работает. Оказалось, что все в порядке, они могли общаться с Электроником, и если забыть о том, что его голос шел из устройства, стоящего на столе, то можно было представить, что он тут с ними. Конечно же, радиостанцию решили не отключать. Утром Сергей даже порывался взять ее с собой в институт, но Макар с Элом отговорили его от этой затеи. Дни пролетали незаметно. Работы в приемной комиссии было невпроворот. А потом и научный руководитель Сыроежкина вернулся из отпуска, так что работы хватало. Но каждый вечер Сергей выходил на связь с Электроником. Он, как и собирался, рассказал про Марс. Не все, конечно, про поцелуй почему-то сказать постеснялся. И почти каждый вечер они обсуждали строительство марсианских городов, технологии, которые могли бы для этого применяться, общество тех, кто решился покинуть Землю навсегда. Это была отличная тема, которая увлекла обоих и позволила не думать о грядущем разговоре с профессором Громовым. День его приезда неумолимо приближался, и Сергей знал, что придется все ему рассказать. Ну, почти все. О своих чувствах к Электронику он не решился бы сказать никому. Даже Гусеву. Даже под пытками. Когда Громов, наконец, вернулся в город, Сергей еще несколько дней набирался смелости, чтобы позвонить ему и попросить о встрече. Разговор был явно не телефонный. Несколько раз Сергей даже пытался отказаться от этой идеи, но Гусев всякий раз его ободрял. Было тяжело и очень-очень страшно. Но как Сыроежкин ни проворачивал ситуацию в голове, он не мог найти другого выхода. И, наконец, отыскал в себе смелость позвонить. Громов назначил встречу не сразу, а только через неделю. После отпуска у него хватало дел, которые он не мог откладывать, а причину встречи Сыроежкин ему не сообщил. Встретиться договорились в институте, где работал Громов. Уже наступила осень, и зарядили затяжные холодные дожди, так что на встречу пришлось ехать на троллейбусе. Сергей забыл зонт, но возвращаться за ним не было времени, и пока добрался, то промок до нитки. От сырости, и холода, и бесконечной троллейбусной тряски на него навалилось такое ощущение беспомощности, что хоть волком вой. Он даже подумал, что вот было бы здорово попасть сейчас под машину и оказаться в больнице, лишь бы страшный разговор с Громовым отложился еще на пару месяцев. Но ничего такого, конечно же, не произошло. В кабинете профессора было тепло и сухо. Увидев, что Сергей промок до нитки, Громов включил обогреватель и напоил Сыроежкина горячим сладким чаем. Сразу вспомнилась их первая встреча с Элекроником этим летом. Они тоже пили сладкий чай на маленькой летней кухне. Тянуть больше не было никакого смысла, и Сергей рассказал Громову все о том, о чем узнал на даче про Электроника. Он говорил долго и обстоятельно, приводил доводы и про применение искусственного интеллекта в освоении космоса, и про прогресс человечества, и про то, что Электроник не более опасен, чем сами люди, а может, даже и менее. Он изо всех сил старался убедить профессора в том, что Электроника нельзя отключать. Хотя в глубине души, пожалуй, не очень верил в успех своей пламенной речи. Почему-то казалось, что все это просто красивая сказка, которую они с Элом сами себе выдумали, а в реальности обязательно найдутся причины, которых они не предусмотрели и из-за которых профессор все равно свернет проект. Когда у Сергея запас аргументов, наконец, иссяк, ему ничего не оставалось, кроме как замолчать. Он старался оставаться спокойным, но внутри него песчинками рассыпался выстроенный за летние месяцы замок, оставляя во рту привкус дорожной пыли. Профессор долго молчал. Смотрел в свою кружку с чаем, в окно, за которым шумел по желтеющим листьям холодный дождь, вертел в пальцах маленькую чайную ложечку с истертыми инициалами на ручке. И каждое мгновенье его бесконечного молчания частичка Сыроежкина как будто бы умирала и ложилась песчинкой на илистое речное дно, чтобы остаться там навсегда. — Знаешь, Сергей, — Виктор Иванович, наконец, заговорил. Голос его звучал как-то немного хрипло и тише обычного. — Я ведь что-то подобное подозревал. Только не знал, как к этому подступиться. То есть, нет, знал, конечно, — он встал и зашагал вдоль стола. — Знал. Знал, но боялся удостовериться, что Электроник действительно переписал себя. Потому что... Да, знаешь, наверное, еще несколько месяцев назад я решил бы, что нет другого выхода, кроме как его отключить. И я много думал об этом. А еще... Хорошо, что ты все-таки приехал, и Электроник открылся тебе. Он ведь сам так решил. Зная, к чему это приведет, он позволил тебе все узнать. Я уверен, что у него есть логическая лазейка, позволившая бы ему скрыть нейросетевые алгоритмы, но он ей не воспользовался. А это означает, что он гораздо более человечен, чем я раньше предполагал. И знаешь, — профессор остановился и посмотрел на Сергея. — Не мы с тобой должны решать, позволить ли Элу использовать нейросетевой алгоритм в качестве основного. Он сам должен решить. У него достаточно ресурсов, чтобы оценить работу своих алгоритмов и построить прогноз. Он сам должен решить, может ли он стать угрозой. Я думаю, только это было бы справедливо. Сергей смотрел на Громова, открыв рот. Признаться, он совершенно не ждал такого ответа. Он думал, что профессор просто откажется от затеи. Но это... Это, кажется, было еще хуже. А что, если Электроник все-таки решит, что опасен? Что, если решит, что ему следует отключить себя? Это было бы еще более ужасно, чем если бы так решил Громов. Но теперь, похоже, никакого пути назад уже нет. И Сергею придется принять решение Электроника, каким бы оно ни оказалось. Громов не говорил о своих переживаниях, но Сергей видел, как он нервничает. Оба решили, что нет смысла откладывать разговор с Элом в долгий ящик, и стоит это сделать сегодня же. Ведь в крайнем случае Эл просто не перейдет на новые алгоритмы? Он же не отключится, не сотрет себя без возможности восстановления? Сергей не был уверен, что Электроник не может этого сделать, а спрашивать у Громова он боялся. Вполне вероятно, что в Электронике заложен такой сценарий, когда, становясь угрозой человечеству, тот уничтожал себя. Сергей очень надеялся, что даже в этом случае у Громова есть способ откатить изменения, но думать о подобном слишком страшно. Электроник ждал профессора дома, как и обычно. Увидев его, Сергей захотел его обнять, хотя бы просто обнять, но при профессоре он постеснялся это делать. Эл был таким же безэмоциональным и беспристрастным, как обычно, хотя Сергей точно знал, что где-то глубоко внутри ему точно так же страшно. А, может, и гораздо, гораздо страшнее, ведь он может просчитать сотни, тысячи и даже десятки тысяч разных вариантов развития событий, и каждый такой сценарий разворачивается для него как вполне реальный. И в части этих сценариев его совершенно точно ждет забвение. Причем, он не просто знает, что такие сценарии существуют, он еще и может вычислить вероятность их реализации. Сергей подумал, что это гораздо страшнее, чем его собственные жуткие фантазии. Виктор Иванович пересказал Электронику их с Сергеем разговор, хотя, пожалуй, и понимал, что тот догадывается. Но для корректности постановки задачи это было необходимо. — Так что, Электроник, ты должен сам решить, можешь ли ты доверять себе, сможешь ли ты не нанести вреда человечеству, — закончил он свою речь. — И, если сможешь, я даю тебе разрешение переключиться на нейросетевой блок, который ты написал, и использовать его выход в качестве основы для принятия решений. Он подключил к Электронику небольшое устройство с цифровой клавиатурой и ввел код подтверждения, который требовался для таких важных изменений. Сергей все это время стоял в стороне и, кажется, даже не дышал. Он смотрел на Электроника, боясь оторвать взгляд. Как будто, если он перестанет смотреть, тот отключится насовсем. Это было совершенно нерационально, но сейчас логика отказывала. Сергей просто очень-очень боялся. Так сильно, как еще никогда в жизни. Даже тогда, когда он чуть не влетел на мотоцикле под грузовик, когда его чуть не выперли из института или когда в подворотне на него напали двое здоровенных парней, отобрали все деньги — а ведь Сергей тогда только получил стипендию — куртку, кроссовки, да еще пырнули ножом, и только чудом не задели ничего важного. Все это казалось совершеннейшими мелочами по сравнению с тем, что должно было произойти сейчас. Электроник кивнул и закрыл глаза. Он стоял неподвижно, как статуя, и Сергей вдруг подумал, что он так и останется в таком состоянии навсегда. Время тянулось бесконечно, Сергей слышал, как тикают большие настенные часы, как отщелкивает секунды стрелка, а потом вслед за ней щелкает и минутная. И снова, и снова, по кругу. Чтобы отвлечься, Сергей пытался считать секунды, но сбивался. Снова начинал и снова сбивался. Ему казалось, что прошла уже целая вечность, а Электроник все не открывал глаза. — Пойдем выпьем чаю, это может занять время, — профессор Громов опустил руку ему на плечо и мягко подтолкнул в сторону кухни. Сергей не мог заставить себя двигаться, он тоже замер, как истукан, словно его превратили в камень. — Пойдем, пойдем, — подбодрил его профессор. Никакого чаю Сыроежкину, конечно же, не хотелось. Он сел на табурет между столом и холодильником, оттуда были видны кухонные часы. Он смотрел на циферблат, на движение стрелок. Почему-то казалось, что это приближает исход. Закипел чайник со свистком, и Виктор Иванович заварил чай, поставил на стол вазочку с печеньем, достал из холодильника нарезанную на ломти докторскую колбасу и дефицитную коробку конфет фабрики «Рот-Фронт». В другой ситуации у проголодавшегося за день Сыроежкина слюнки бы потекли, но сейчас он даже смотреть не мог на еду. И, наверное, больше никогда не сможет, если Электроник не откроет глаза. Чай остывал в кружках, Громов тоже не торопился приступать к трапезе. Тишина стала совсем гнетущей, и он включил радио. Диктор радостным голосом рассказывал о начале учебного года в школах, о планах юных школьников на будущее, о перспективах, о том, какая удивительная жизнь ждет их впереди. Громов поморщился и выключил приемник. На улице уже совсем стемнело, дождь все лил, и Сергей вдруг подумал, что история Электроника вот так и закончится. Он еще раз посмотрел на часы, чтобы зафиксировать время его отключения. Просто так, для памяти. Хотя он и не хотел бы вспоминать этот момент, но почему-то ему казалось, что очень важно будет помнить. И когда он уже решил, что стоит попрощаться с профессором и поехать домой, пока троллейбусы еще ходят — ему ведь добираться на другой конец города — как из комнаты вдруг раздался знакомый голос. — Я решил. Громов с Сыроежкиным едва не подпрыгнули на месте и тут же рванули в комнату. Электроник стоял на том же самом месте, но уже с открытыми глазами. — И? И что? — не выдержал Сергей. — И я переключился, — Электроник широко улыбнулся. — Знаете, если бы я мог дышать, я бы сказал, как приятно дышать полной грудью. Но мне не нужен газообмен, так что... Сергей не дал ему договорить, он бросился к другу и обнял так сильно, что у самого чуть ребра не затрещали. Он смеялся и чувствовал, как слезы текут по щекам. А еще слышал, что профессор тоже смеется. Наверное, никогда Сергей не был так счастлив, как в этот самый момент. Когда он смог наконец оторваться от Эла, тот сам подошел к профессору и обнял его. — Спасибо, что позволили мне стать самим собой, — теперь его голос звучал гораздо более человечно и так непривычно слуху Сергея. — Ты заслужил это, — Виктор Иванович улыбнулся. Он и сам с трудом сдерживал слезы радости, и Сергей прекрасно его понимал. Ведь Электроник был ему как сын, и даже больше, чем сын. Ни один отец не участвует в создании своего ребенка настолько, насколько Громов участвовал в создании Электроника. Потерять его было бы для профессора величайшей трагедией. — А еще Сергей прав. Все человечество заслужило это. Заслужило тебя, — он крепко сжал плечи Эла. — Какой же ты все-таки... настоящий. Громов смотрел на него и как будто не мог наглядеться. — Кстати, не знаю, может быть, вам будет важно это услышать. Но первую статью о перцептроне я нашел в гараже у Сыроежкина, когда выдавал себя за него, — он улыбнулся. — Так что, в каком-то смысле, это было счастливой случайностью. — Ты допускаешь возможность случайностей? — Громов удивленно уставился на Электроника. — Вообще, конечно, нет, — тот пожал плечами. — Но это распространенная концепция, которая будет понятна собеседникам, так что я ее использовал. Впрочем, это событие действительно можно назвать случайным. С другой стороны, я наверняка встретил бы статью о перцептроне в каком-нибудь другом месте, в библиотеке, например, так что, вероятно, события все равно сложились бы подобным образом. — Пойдемте все-таки чай пить, — Громов жестом пригласил ребят на кухню. — Нам с Сергеем сейчас точно не помешает подкрепиться, ведь так? — он посмотрел на Сыроежкина. А тот в свою очередь снова глянул на часы. — Простите, Виктор Иванович, но я, наверное, все-таки пойду, — со вздохом произнес он. — Троллейбусы скоро перестанут ходить, а мне ехать далеко. Я обязательно приеду завтра, — добавил он, глядя на Электроника. — Ну что ж... — Громов разочарованно вздохнул. — Я поеду с ним, — Электроник перехватил руку Сыроежкина, уже направляющегося к двери. — Зачем? — удивился Виктор Иванович. — Мы уже больше месяца обсуждаем марсианскую космическую программу и искусственный интеллект, который мог бы в ней работать, — ответил Электроник. — По радио. И сейчас у меня появились некоторые соображения, которые мне хотелось бы представить Сергею. Учитывая, что теперь я могу использовать в рассуждениях и нейросетевой, и логический блок, часть моих представлений поменялась, и мне не терпится это обсудить. — Ну что ж, — профессор развел руками. — Я не могу тебя удерживать. Хотя, признаюсь, у меня тоже есть множество вопросов, которые мне хотелось бы обсудить с тобой. — Мы обязательно приедем завтра, — пообещал Электроник. — Хорошо, ребята, — кивнул профессор. — Я буду вас ждать. Они торопливо распрощались, и Сергей с Электроником вышли в подъезд. Им, правда, стоило поторопиться, чтобы успеть на троллейбус. — Ой, я же без зонта, — вспомнил вдруг Сыроежкин. — Судя по состоянию твоей одежды, еще с утра, — покачал головой Электроник. — Не переживай, у меня герметичная оболочка. — А у меня вот нет, — насупился Сергей. — Хочешь, я подниму температуру своего тела так, что капли воды будут испаряться над нами? — предложил Электроник. — А ты так можешь? — Сергей удивленно на него посмотрел. — Могу, — тот кивнул. — А еще теперь я могу вот так, — он остановился на ступеньках, притянул Сыроежкина к себе и поцеловал. Сам. Сергею показалось, что он сейчас упадет, но Эл удержал его, а потом перехватил за руку и потянул к выходу из подъезда. Им, действительно, нужно было поторопиться.