Давай притворимся, будто я не умирал

Москва стоял у распахнутого настежь окна своих покоев спиной к солнцу, так, что лицо его оставалось в тени, а на золотые локоны падал свет. Волосы пребывали в не свойственном их обладателю беспорядке, и легкий летний ветер не добавлял им опрятности. Прикосновения этого ветерка они запомнят так же, как и миллионы других касаний. Однажды их обжигали языки пламени, они были испачканы в чёрной вязкой грязи, с ними соприкасались венки полевых цветов, заплетали добрые девичьи руки, угрожало холодное лезвие ножа. Они пережили все, что только возможно за сотни лет существования и они всегда оставались такими, цвета пшеницы. И останутся точно такими же, и, не смотря на то, что это не всегда было понятно их обладателю, никогда эти волосы не тронет седина. В такие моменты, стоя в полном одиночестве, с абсолютной тишиной в мыслях и душе, Москва чувствовал себя пыльным стариком, с глубокими морщинами и выцветшими глазами. И только маячащая у лица золотая прядь и веками неизменное отражение твердили обратное. Москва смертельно устал, но кого это вообще волнует? Пахло духотой, пахло удушающим летним жаром, тонкие струйки прохладного воздуха не могли спасти от этого зноя. Его взгляд был направлен в одну точку. Михаил, может несколько минут, а может и несколько часов смотрел на массивный дубовый стол в метре от него, его не интересовали бесконечные замки из документов и важных бумаг на нем, нет, не завладела вниманием и исписанная мелким почерком карта будущих торговых путей, не волновал его и открытый конверт с очень знакомой печатью. Он смотрел на неглубокую царапину, которую совсем недавно самолично оставил на темной ножке царского подарка. Это след от ножа для бумаги. Это олицетворение его секундной слабости. Москва так долго ждал. Он последние несколько лет только и делал, что готовился к этому моменту. Работал на износ, чтобы ЭТО из огромной проблемы, кучи неудобств и, банально, бумажной волокиты превратить в торжество. В каждом письме от государя он боялся прочитать об этом. Каждый раз держа конверт в руках, он думал, что даже дворец сотрясается от переполняющей его ярости. Но это дрожали его руки. И в этот раз распечатывая письмо, Михаил просто не выдержал. В этот взмах руки он вложил лишь часть агрессии бушующей в нем, и пострадал величайшей красоты стол из темного дерева. Прожигая взглядом эту царапину, Москва боролся с желанием сжечь эту деревяшку, эту улику, доказательство слабости его характера. Смятое с одного края письмо, казалось было эпицентром обжигающе яростной атмосферы в этой комнате. Письмо было кратким. Видимо отправитель не желал нужным распинаться перед Москвой. «Ровно через месяц ты отречёшься от титула «Столицы Российской империи» и передашь право правления ему.» Москве было страшно даже представить, что с ним будет дальше. Его имя вот-вот растопчут пред лицами тех, кого он объединил в одно государство, перед лицами тех, кого он обманывал, покорял, завоевывал, шантажировал, предавал. Перед лицами всех, кого он однажды победил и кому проиграл. Кажется жизнь длинной более чем в пятьсот лет вот-вот потеряет смысл. Что же ему делать? С момента основания Санкт-Петербурга он знал, чем все закончится. И поэтому подготовил все, чтобы мальчишка без лишних трудностей начал свой путь правителя. Вот только одного он не обдумал, что будет с ним самим после того, как он потеряет свой титул? Он не видел себя дальше в этой истории. А самое забавное, что Михаил действительно испытывает наисильнейшие злобу и ярость, но знаете что? Эти эмоции не были адресованы кому-то конкретному, нет. Он ненавидел всех, кто к этому причастен. Санкт Петербург, ничем не заслужил право править, когда-то он сам зубами рвал плоть, выгрызая себе это место под солнцем, а этот мальчишка? Чтобы заполучить всеобщую любовь и уважение ему достаточно просто появиться на свет? Это по-вашему честно? Императору он просто не нравится, не представляет стратегической ценности. Люди здесь не такие. Необузданные, жестокие и самое ужасное — суеверные. Сам Москва полудикий и «слишком русский». Царь видел в нем всю его суть: город напитавшейся кровью, город с кучей ран, с грязным прошлым. Однажды Пётр сказал, что не может смотреть Москве в глаза, что вместо голубой радужки видит кровавое месиво из своих, из чужих, из нечейных. И теперь Миша сам привык думать так о своих глазах, как о двух кроваво-красных озёрцах. А ещё Москва злился на себя. Злился, что не смог расположить, не смог предугадать, избежать сотен и тысячи ошибок. Он не знал в чем именно он виноват, просто чувствовал, что где-то точно оступился. За день до официальной церемонии переноса столицы. «Отец основатель рекомендовал оставаться сегодня в своих покоях и готовиться к завтрашнему дню, но… мне очень хочется на него посмотреть…» — мысли маленького Санкт Петербурга кружили только вокруг одного человека. Он никогда его не видел, но слышал истории о нем каждый день и в день по несколько раз. Сашеньке рассказывали о его победах и поражениях гувернеры, их рассказы состояли из сухих фактов и точных дат. Отец говорил о том, как ужасен его характер и отвратителен вкус, чаще всего при этом он заодно хвалил скромный нрав Петербурга. От одних иноземных гостей слышал о его красоте. От других о невероятной силе исходящей от его взгляда. Все их слова вырисовывали в голове маленького Города удивительного человека, сильного и прекрасного правителя. Поэтому мальчика и переполняло желание поскорее встретиться с Москвой. Подслушав сегодня утром разговоры служанок, Саша узнал, что одного особенно важного гостя император расположил не в гостинице как и остальных, а выделил несколько комнат в северной части дворца. Юный город не ставил под сомнения свои догадки о том, кто именно этот важный гость, конечно это нынешняя столица Российской Империи. Поэтому сейчас Саша пытался придумать как ему выйти из своих покоев не столкнувшись со сворой обеспокоенных нянечек, которые точно не дадут ему гулять по дворцу одному. Не придумав ничего действительно стоящего, Санкт Петербург взял увесистый томик Истории внешней политики своего государства и направился к массивным темным дверям своих комнат, готовый столкнуться с этими вечно чем-то недовольными женщинами. Но. К его удивлению за дверьми не оказалось никого, даже стражников, хотя эти господа всегда стояли у его комнат, под словом всегда он имеет ввиду буквально всегда. Саша не разу не видел и не слышал то, как они сменяют друг-друга, они были извечными призраками на страже его покоя. Сейчас он был настолько рад своему везению, что забыв об осторожности бросил больше не нужную книгу на пол, а та приземлилась с таким громким звуком, что Петербург испугался привлечь чьё-либо внимание и со всех ног помчался прочь от своих покоев в сторону северной половины дворца. Физическая подготовка мальчика была не на высшем уровне, поэтому его хватило лишь на минуту быстрого бега от невидимой погони. Первый лестничный пролёт он шёл удивительно медленно пытаясь привести дыхание в порядок. В северном крыле было всего два этажа с гостевыми покоями, поэтому Саша надеялся, что уже совсем скоро найдёт своего важного гостя. Мальчик начал перешагивать уже через ступеньку чтобы быстрее добраться до нужного этажа, но тут прямо за его спиной раздался голос: — И куда это направляется его маленькое высочество совсем один? — голос был ему не знаком, поэтому в животе Петербурга все будто разом перевернулось. Медленно разворачиваясь на ступеньке, он действительно боялся упасть, по природе своей он был довольно неуклюж, поэтому лестницы и всякие другого рода неровности казалось коварно подставляли ему подножки. Теперь полностью развернувшись мальчик мог разглядеть того, кто стоял за ним. Это был высокий молодой человек, с золотыми волосами до середины шеи и очень яркими голубыми глазами. На его губах была лёгкая полуулыбка-полуусмешка, а взгляд выражал то ли нежность то ли усталость. Петербург склонялся больше ко второму, потому что на бледной коже ярко выделялись темные круги под глазами. Да и вообще вся поза незнакомца, его напряженные плечи и положение ног говорили о том, что ему не помешало бы отдохнуть, возможно он недавно был в долгой дороге… точно, возможно это тот самый важный гость. До юного Города только что дошло осознание, что они на лестнице северного крыла, и что этого господина он видит впервые. Конечно кто же это, если не он! — Я… я хотел увидеть одного человека… — О, и что же никто не вызвался проводить Вас? — щёки мальчика заалели, и Москва не удержавшись усмехнулся — Что ж, может тогда я смогу отвести Вас к тому человеку? — все лицо ребёнка уже пылало от смущения. — Если Вам будет не трудно. — Хм, конечно. Так кого же Вы ищете? — Москве казалось, что он знает ответ на собственный вопрос, но не подразнить это смущенное чудо было невозможно. Мальчик затеребил краешек своего камзола, поднял уверенный взгляд и вздохнув поглубже на одном дыхании выдал: — Я узнал, что сегодня во дворец прибыл особый гость, и хотя я не знаю точно кто это, но почти уверен, что это господин Столица Российской империи. — Он так отважно смотрел Михаилу прямо в глаза, при этом оставаясь красным как помидорка, и говоря так отчаянно будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь, что как он выразился «господин Столица» не мог не улыбаться этому ребёнку. Конечно он сразу понял, что за дитё мерит шагами дворцовую лестницу. И сначала хотел развернуться и уйти в обратном направлении лишь бы не смотреть в лицо своему личному проклятию, так он окрестил Петербург в своих мыслях. Но все-таки гулять по дворцу в одиночестве для него было совсем небезопасно, поэтому Москва действительно хотел сопроводить его, чтобы не шастал один где попало. Но что теперь? Оказалось малыш искал его компании? Образ этого сероглазого взлохмаченного воробушка совсем не связывался с тем, как Москва его себе представлял. Для него Петербург должен был быть избалованным отпрыском Петра, круглощеким толстым мальчонкой с чопорно поставленной речью и в заморских одеждах расшитыми золотом. — Значит Москву ищете… — Да, Михаила Московского, вы его знаете? — Сашенька безусловно сразу догадался, что тот, кого он ищет перед ним, но сказать это напрямую посчитал невежливым. Но к его удивлению человек напротив сказал. — Я его знаю даже лучше, чем хотелось бы, пойдёмте юный господин, отведу вас. — Глаза Александра тут же расширились от удивления, и в мыслях пронеслось разочарованное «так это не он…» Высокий молодой человек в красном и мальчик в явно дорогом, но не вычурном сером камзоле неспешно прошли ещё несколько лестничных пролетов и вышли в дворцовый коридор. Москва не удержался и закатил глаза, для него здесь всего было слишком: слишком огромный коридор, слишком много античных элементов: карнизы, колонны, бюсты не пойми кого. Красиво несомненно, но он рефлектирует по древнерусским архитектуре и убранствам. Поддавшись потоку из воспоминаний он чуть было не прошёл свои же покои. Он посмотрел на мальчика, который уже глядел на него в ответ, и сказал: — К нему можно без стука. Михаил улыбнулся, придерживая тяжелую дверь перед маленьким Городом. Ребёнок с трепетом в душе шагнул в комнату, и она встретила его прохладой открытого окна и… пустотой. Саша уже развернулся лицом к «незнакомцу» чтобы выплеснуть на него гневную тираду об обмане и о том, что самого начала обо всем догадался, но просто не успел. — Ну, что ваше высочество? — Михаил озорно улыбался мальчишке, как будто только что обманул самого уважаемого сыщика мира. — Теперь можем представиться друг другу? Только сейчас Петербург осознал, что все это время был рядом со своим героем, с непоколебимой Столицей, с тем, кого очень сильно хотел сегодня увидеть. Вся отвага и негодование куда-то улетучились, стоило ему понять это. Видя нерешительность ребёнка, Москва решил не быть напыщенным индюком и отбросить оковы формальности. Он сел перед Петербургом на корточки и протянул широкую грубую ладом с длинными и красивыми пальцами: — Я Москва, Михаил, можно просто Миша. Глаза юного Города засияли, он впервые в присутствии Москвы улыбнулся, да так ярко и искренне, что заразил улыбкой Москву. Он схватил протянутую руку обеими своими ручками, будто боялся, что ее уберут слишком скоро. — Очень приятно, Москва… Миша, очень. А я Санкт Петербург! Александр Романович, Саша. Можно подумать, что Москва стал слишком сентиментальным, но сейчас в глазах маленького Петербурга он видел себя в детстве, как он точно так же восхищенно смотрел на названного брата. Киев своей добротой и терпением тогда взрастил в маленьком задире качества достойные главного города страны. И пускай сейчас они не общаются так как раньше и их отношения уже не такие тёплые, он всегда будет занимать особое место в сердце Михаила. Правда он никогда не мог себе представить, что кто-то будет смотреть на него вот так. С неприкрытым обожанием. И сейчас он боялся разрушить этот почти осязаемый восторг в глазах ребёнка стоящего перед ним. Москва медленно встал не убирая протянутой руки, но Петербург видимо понял, что слишком поддался эмоциям и, густо покраснев, убрал руки за спину. — Так все же, для чего ты меня хотел видеть непременно сегодня, если завтра мы все равно обязательно встретились бы? Саша покраснел пуще прежнего, хотя казалось, что сильнее невозможно, и на вопрос не ответил, только слегка отвернул маленькую прелестную головку. Москва понял, что разговор построить не получится, поэтому не стал допытывать ребёнка, он достал из дорожной сумки видавшее много книжку со сломанным корешком, сел на край прикроватной тумбы и погрузился в чтение. Петербург сначала растерялся, он посчитал, что так его просят больше не беспокоить, но потом увидел, что Москва смотрит на него, смотрит как-то вопросительно и книгу держит странным образом… Саша подошёл к кушетке и немного неуверенно присел рядом с Михаилом, тот кивнул в сторону книги и мальчик решил рассмотреть ее получше. Это оказалось «Сказание о Дракуле воеводе», мальчику уже читали отрывки из неё учителя, но все книги в их библиотеке были свежими, в ярких новых переплетах, а это очень старая книга, Сашенька таких книг никогда не видел, поэтому посчитал, что она представляет особую ценность, он бережно перевернул первые страницы и пододвинул книгу чуть ближе к Московскому. Так они провели несколько часов, застыв в еле удобном положении с книгой на коленях, когда старший из них заметил, что начинает смеркаться, Михаил проводил юного господина до его покоев. Это был довольно странный день, Москва понимал, что ничего не обязан делать для этого мальчишки, он бы даже мог притвориться, что не знает никакого Михаила Московского, а на завтрашней церемонии просто проигнорировать ребёнка, но… Кажется «пока ещё столица» сошёл с ума. Миша скажи ты дурак? Этот ребёнок сам того не подозревая вот-вот разрушит твою жизнь, а ты в няньки играть в собрался? Кажется собрался. Кажется именно сейчас он понял, что вся злость скопившиеся в нем из-за этого мальчишки, разбилась о камни реальности. Злиться на него надо в последнюю очередь, сейчас он станет столицей потому что мал и неопытен, потому что он удобен, мимо Миши нельзя было перелатать Россию на европейский лад, он слишком устарелых взглядов. Виноват в своём провале только он один, и от этого чувство вины в его сердце становится только тяжелее.