Примечание автора
Небольшой рассказ, вдохновленный хэдканоном о полном имени Пенни в моем блоге. :) Инспектор Гаджет всегда считал себя обычным человеком и до, и после того, как стал первым в мире бионическим детективом-инспектором. У него было обычное, вполне подходящее имя, даже если сейчас он был известен почти исключительно под своим позывным — Гаджет. Мало кто знал, что его настоящее имя Джон, однако никто не называл его так уже более десяти лет. Но ничего — Гаджет его полностью устраивал. Поэтому неудивительно, что он никогда особо не задумывался о прозвищах до того, как в его жизни появилась маленькая племянница. Всё-таки, Джон не нужно было как-то сокращать, но совсем другое дело, когда ты маленькая девочка с полным именем Пенелопа София Браун. Гаджет никогда не называет её так — он знает, что Пенни дразнят в школе по этой причине, хотя племянница и не рассказывает об этом, слишком гордая и взрослая, чтобы жаловаться. В глубине души он всегда считал, что Пенелопа — очаровательное имя и прекрасно подходит его племяннице, но также понимал, что Пенни нравилось ей больше, и поэтому Гаджет называет её так. Однажды, когда они были в библиотеке, он посмотрел значение этого имени. Пенни работала над докладом, зарывшись в груде книг, а Гаджет тем временем просматривал книжные полки, пока не наткнулся на словарь имён и их происхождений. Он с интересом прочёл о Пенелопе из греческой мифологии и странствиях её мужа Одиссея. Умная, красивая, верная, преданная, стойкая... все те качества, которые он с каждым днём всё больше и больше замечал в своей взрослеющей племяннице. То же самое и с ласковыми именами. Гаджет никогда не использовал их, и большинство казались слишком глупыми или совсем не подходили к серьёзной и гордой натуре его племянницы. И в течении того первого смутного, пугающего, чудесного года вместе, Гаджет был предельно осторожен, чтобы ненароком не обидеть Пенни, назвав её ласковым именем, которое могло ей не понравиться. Впервые он назвал Пенни "милая" совершенно случайно. Ей было пять, и она упала с последней ступеньки крыльца, поцарапав колено. Рана была небольшой, но довольно болезненной и кровоточила. Дядя мгновенно оказался рядом. Опустившись на колени под сдавленные всхлипы племянницы, он успокаивал её, пока она изо всех сил старалась не зарыдать. В конце концов, ей было пять лет, и она сказала себе, что уже слишком большая, чтобы плакать из-за такой мелочи. Но ей было всего лишь пять, и она всё ещё не отошла от потери родителей. Немного неумело Гаджет старался утешить её, но лишь, когда он начал поглаживать светлые волосы и легонько укачивать её, Пенни успокоилась настолько, что он смог обработать и перевязать рану. "Ну вот, гораздо лучше, милая!" — сказал он, не подумав, и нежно поцеловал её забинтованное колено. Слишком поздно осознав, что сделал, Гаджет взглянул на Пенни и увидел, что племянница смотрит на него широко раскрытыми глазами, а на её лице наконец появилась улыбка. С тех пор он называл Пенни "милая" только, чтобы утешить, когда ей было больно или плохо, и только когда они оставались одни (разумеется, не считая Брейна). Единственное другое ласковое имя, которое нравилось Гаджету, было "моё золотце", и он произносил его всего пару раз, но каждый такой момент — драгоценное воспоминание. Впервые это случилось той первой ночью, когда Пенни осталась у него, потеряв родителей в автокатастрофе. Она проплакала всю ночь в объятиях дяди, пока тот шептал ей нежные слова утешения, которые слетали с языка так естественно и легко, что он даже не задумался об этом. Потому что, насколько Гаджет понимал, с той ночи Пенни была под его защитой и опекой. Его бесценное золотце, самое дорогое, что у него было, и поэтому имя прижилось. Это особое, негласное соглашение между ними — Пенни всегда отмалчивается, но достаточно одного её взгляда, когда дядя произносит эти слова, — в такие мгновения Гаджет почти, почти снова ощущает себя человеком.***
Она знает, как Гаджет уязвим в этот момент, и поэтому не говорит ничего. Но всякий раз, когда она слышит эти слова, Пенни не может не думать о том, что её дядя человечнее всех, кого она когда-либо встречала. Во второй раз он назвал её "моё золотце", когда ей было десять. У неё лопнул аппендикс, и, очнувшись в больнице после экстренной операции, Пенни увидела дядю, склонившегося над кроватью и держащего её за руку. Когда Гаджет заметил, что племянница очнулась (хотя все ещё была очень сонной и потерянной), на его глазах навернулись слёзы, и он с облегчением стал целовать её руку. Широкие плечи дрожали от переживаний, пока он снова и снова шептал: "Моё золотце". Только несколько недель спустя Пенни узнала, что чуть не умерла, прежде чем оказалась в операционной. Она не называет дядю как-то иначе, но иногда, слыша, как кто-то бормочет себе под нос "псих" или "монстр", ей хочется донести до Гаджета, как много он для неё значит; что она не боится его; что он не псих, каким его считают люди; что все те ужасные оскорбления, которые, она уверена, он слышит, но игнорирует, совершенно незаслуженные. В конце особенно тяжелого дня, после предотвращения ограбления банка, большой пресс-конференции и очередных жутких оскорблений, брошенных в спину Гаджета, Пенни рада вернуться домой, в безопасность и тишину. Под конец ужина Пенни наблюдает, как дядя, смеясь, рассказывает о своих первых днях в полиции Метро Сити, и задаётся вопросом, почему так много людей видят лишь психа, когда она видит порядочного, доброго, мягкого (хоть и неидеального) человека. Решившись, она кладёт вилку и встаёт, отодвигая стул. — Что такое, Пенни? Хочешь ещё салата? Ты так быстро растёшь в последнее время, и важно… Он замолкает, когда она подходит и берёт в ладони его угловатое, худое лицо. Его кожа — синтетическая и не столь тёплая, как у обычного человека, — колючая из-за лёгкой щетины. Такая обычная, естественная мелочь заставила сердце Пенни сжаться от боли — дядя наверняка скучает по многим простым вещам, более ему не доступным. — Ты мой дядя Гаджет, — тихо говорит она, поглаживая большими пальцами его острые скулы. Она чувствует, как резко напряглись мышцы его волевого, угловатого подбородка, но он не отстраняется. К её удивлению, он даже чуточку тянется вслед за прикосновением. — Неважно, как тебя называют другие, дядя. Она наклоняется и целует Гаджета в переносицу, чувствуя небольшой бугорок посередине, где его нос был давным-давно сломан, но так и не зажил полностью. Почему-то его не выправили во время операций, но Пенни это не смущает. Ей нравится эта уникальная, слишком уж человеческая особенность, придающая его лицу такую выразительность. — Неважно, что говорят другие, — она ещё раз нежно целует Гаджета в нос, а затем в лоб. — Ты мой дядя Гаджет, — повторяет она и прижимается к его лбу, успокаиваясь от знакомого запаха одеколона и мыла. Как ни странно, от него никогда не пахло металлом или чем-то механическим. Мгновение Гаджет изумлённо смотрит на племянницу, но потом его взгляд смягчается, и он утвердительно кивает. Он тянется рукой к волосам Пенни, его горло сжимается, как будто он хочет что-то сказать, но не может подобрать слов. "Но ничего, — думает Пенни. — Слова нужны не всегда". Им хватает и тех немногих, что у них есть.***