Чувствовать и обладать

Декабрьский холод впивался ему в кожу, когда он возвращался с поля для квиддича. Он ненавидит зимние тренировки. Он ненавидит зиму и точка. Он потерял свою верхнюю одежду, когда ему пришлось лететь настолько быстро, что ветер сдул её. Он не поймал снитч и упал на траву. Фантастически. Это один из таких дней. Он не серьезно ранен, но ему больно и холодно. Практика-отстой. Он не мог добиться от команды того результата, к которому они готовились неделями, а школьная метла все время подводила его. Его мозг говорил ему о том, что он неудачник. Его тело говорило ему, что стоит расслабиться. Обратный путь к Главному залу казался одним из тех кошмаров, где вы пытаетесь убежать от монстра, но ваши ноги заплетаются, как в этих дешёвых магловских ужасах. Стены замка холодные и влажные, и он даже не пытается наложить согревающее заклинание. Он такой измученный. Но она ждет его. Он не знает, как ему это удается, но каждый день его ждет прекрасная ведьма. Он будет вечно благодарен, что их первоначальная вражда переросла в это. Эта волшебная и не от мира сего вещь. Он долгое время пребывал в депрессии. Может, он и сейчас в таком состоянии. Раньше он считал себя крутым. Когда он принял Метку. Он думал, что сумеет пройти через весь этот ад до Последней Битвы. Его мама тогда смотрела на него. Глаза отца наливались кровью. Просили его подойти к ним. Пойти туда. Он никогда не хотел ничего подобного. Но он все равно шагнул вперед. А потом был Азкабан. Он пробыл там десять дней до суда. Его мать осталась на месяц. Его отец так и не вышел. Но все было в порядке. Мирно, на какое-то время. По крайней мере, насколько это возможно. А потом наступил 8-й год обучения. Условие его условного срока. Они сделали ее Старостой, чтобы она контролировала его и наблюдала за ним. Никто иной, как мисс Грейнджер. И он должен увидеть ее снова. Как он сможет отплатить за то, что она для него сделала? Ради его матери? Чувство вины за то, что он видел ее в коридорах, в классе и в общежитии, пожирало его заживо. Разъедало его изнутри. Деля комнату в общежитии, они не могли ускользнуть друг от друга, и они провели много тихих ночей вместе в присутствии зажженного камина. Ее рука с книгой. Его со стаканом. Но она никогда не осуждала его. Ни глазами, ни словами. Когда она вставала, чтобы лечь спать, она наколдовывала себе стакан воды и оставляла его перед ним на кофейном столике. Молчаливое понимание. Это успокаивало. Он даже чувствовал себя защищенным. Заботилась. И он не смог удержаться, чтобы не влюбиться. Он признался ей в этом в один из тех вечеров, когда за его спиной было слишком много выпивки. После этого они две недели не обращали друг на друга внимания. Но они снова заговорили. И она поцеловала его. Ему нравится верить в то, что она была тогда также влюблена. Все вокруг потеряло краски, но она помогает. Она помогает ему спать, есть, видеть сны и чувствовать . А сегодня он отчаянно нуждается в том, чтобы чувствовать. Дверь в гостиную со скрипом открывается, старое дерево трещит на петлях. В общей комнате теплее, чем в стенах замка, и тепло мгновенно охватывает его. Ему становится еще теплее, когда он видит ее внутри. Она сидит на диване, поджав ноги к груди, укрытая толстым гриффиндорским одеялом, с книгой на коленях. Ее волосы растрепаны. Красивые. И огонь справа от нее отражается в ее глазах. Она смотрит на него и улыбается. Он достигает ее глаз и щек. Он слегка улыбается ей и закрывает за собой дверь, но она мгновенно все понимает и встает, чтобы обнять его. Ее руки обнимают его за талию, а ухо слушает биение его сердца. То, которое бьется только для нее и ради нее. — Привет, - шепчет она ему в грудь, и от звука ее сладкого голоса у него в животе порхают бабочки. Они никогда не уходили. Скорее всего, никогда. - Привет, - шепчет он ей в волосы, крепче обнимая, словно она может вот-вот, да и исчезнуть в его руках. Будто он не может насытиться ею. Он не может. ‐ С тобой все в порядке? - Она снова говорит ему в грудь, и ее голос посылает вибрацию через его грудину. “Да, сейчас” - это все, о чем он может думать. Если он скажет что-нибудь еще, он боится, что его голос сломается. Но она его знает. Она отодвигается на секунду, чтобы посмотреть в его серые глаза, и он видит в них только чистое обожание. Затем он медленно целует ее. Чувствовать ее и вдыхать ее тепло. — Я знаю, что заставит тебя чувствовать себя лучше, - бормочет она ему в губы. “А, так ты знаешь?” - говорит он игриво, пытаясь скрыть ужас в голосе. — Иди сюда, - шепчет она ему в губы, зная, что он не может сказать больше, не сломавшись, и хватает его за руку, подводя к дивану и заставляя сесть. Он знает, что она делает. Они уже делали это раньше и ему нравится то, насколько хорошо она его знает. Как сильно она его любит. Она снимает школьную рубашку и остается только в тонком, черном кружевном бюстгальтере. Тот, который она использует ежедневно. Тот, который он любит. Он остается на месте, наблюдая за ней с восхищением и обожанием. Он чувствует, что пах наливает кровью, но ничего не может с этим поделать. Она слишком красива, чтобы этого не происходило. Она едва прикрывала грудь. Единственный предмет одежды, который её более менее прикрывал, это была школьная юбка. И она принадлежит ему. И он принадлежит ей. Он оставил всю свою верхнюю одежду в раздевалке за трибунами Слизерина, так что ей осталось снять только свитер и рубашку. Ее руки тянутся к его бокам, к подолу свитера и начинают медленно тянуть его вверх. Он мог бы... Он сбрасывает туфли, прежде чем она успевает это сделать, и бросает их куда-то рядом с кофейным столиком. – Ты можешь снять брюки? Она шепчет, и он кивает. Он расстегивает квиддичную форму и приподнимает бедра, чтобы снять ее с ног. Она снимает чулки и трусики и бросает их рядом с ним на диван. Его взгляд секунду следит за движением одежды, прежде чем вернуться к ней. Он делает шаг вперед, хватает ее за бедра и притягивает ближе. Он целует ее в низ живота. Чуть выше пояса юбки. Она стала еще худее, чем раньше. Он проводит языком вокруг ее пупка и оставляет ей последний маленький поцелуй, прежде чем посмотреть на нее. Она смотрит на него сверху вниз и слегка улыбается. Его рука движется к молнии на ее правом бедре. Он растегивает пуговицу и тянет вниз молнию. Его пальцы едва коснулись ее кожи, пока молния не растегнулась полностью, и он смотрит на нее, хватаясь за пояс ее юбки и медленно стягивая её вниз по бедрам, пока она не достигают пола. Затем она садится верхом на его бедра, она хватает его за плечи для равновесия, а его руки тянутся к ее бедрам, чтобы помочь ей устроиться. Они остаются в таком положении на мгновение. Обнаженные складки Гермионы касаются его одетого паха. Его руки лежат на ее бедрах, рисуя маленькие круги и спускаясь вниз, чтобы ласкать ее бедра. Ее руки движутся к его груди, и ее маленькие пальчики касаются его шрамов. Они мгновение смотрят друг на друга, и он ловит локон, упавший ей на щеку, и заправляет его за ухо. Она выглядит неземной, с приглушённым светом, идущим от камина, и с ее блестящими глазами. Она для него - все. Он чувствовал себя сломленным, пока она не ворвалась в его мир и не сложила его по кусочкам. Он был отстранённым и потерянным в жизни точно так же, как когда вы настолько погружены в книгу, что забываете о жизни снаружи. Не совсем ободряющим, душераздирающим способом, но преследующим и выворачивающим наизнанку. — Я настолько влюблен в тебя, что боюсь что это когда-нибудь сожжет меня изнутри, - шепчет он, глядя в ее глаза настолько внимательно, что видит маленькие темные и золотые линии в ее радужке и маленькие кровеносные сосуды, контрастирующие с белыми, как маленькие тропинки и реки. Его рука хватает ее левую руку , задержавшуюся на животе, и прижимает к шраму над сердцем. Его кожа больше не была ледяной, а скорее раскаленной— теплой и пылающей. Только для нее. Она наклоняется, чтобы поцеловать его. Они медленно сливаются в трепетном поцелуе, без какой-либо другой мысли, кроме как любить друг друга. Их бедра двигались все это время. Он уже был готов, но он не уверен насколько она готова. — Готова? Он что-то бормочет ей в губы, и она кивает. Он опускает штаны, не снимая их полностью, и несколько раз целует её, прежде чем потереться между ее складок. Он слышит низкий вздох и всхлип, которые заставляют его посмотреть на нее. Она смотрит на него сверху вниз и снова кивает. Он встает у ее входа, и она опускается всего на дюйм, прежде чем наклонить голову, чтобы поцеловать его. Он издает тихий стон на ее губах от ощущения ее. Горячая. Влажная и идеальная. Их губы сливаются, а языки танцуют самый совершенный вальс, который он знает. Они не разговаривают. Им это и не нужно. Присутствие друг друга дает достаточно утешения и спокойствия, и она знает, что в такие дни, как этот, он предпочел бы не говорить. Он просто хочет чувствовать. Чувствовать ее. Они отодвигаются друг от друга, и она опускается, пока не доходит почти до конца. Он вырисовывает маленькие круги на ее клиторе большим пальцем, чтобы облегчить любой дискомфорт, который она может почувствовать. Он целует ее грудь, от выпуклости груди и вниз к соску, вынимая его из бюстгальтера и беря в рот. Он не груб, не кусается. Он целует ее, покусывает и нежно рисует языком круги. Он чувствует, как по ее коже бегут мурашки. Она опускается на дюйм, который остался, и он чувствует, как его головка касается этого места внутри нее, он сжимает челюсти и хрюкает от этого ощущения. Он еще раз смотрит на нее, прежде чем она опускается и кладет руки ему на шею, запуская свои маленькие пальчики в его волосы и обнимая его, в то время как его собственные руки обнимают ее за талию, крепко-крепко прижимая к себе. Ее голова лежит на изгибе его шеи. Они лениво целуют и пробуют на вкус кожу друг друга и увеличивают пульс, пока он не чувствует, как ее стены сжимаются на нем, и они отодвигаются, чтобы позволить своим языкам станцевать еще один ленивый поцелуй. Он смотрит вниз и сглатывает. Его взгляд прикован к ее животу и маленькому бугорку у пупка. Угол, заставляющий его член упираться в ее внешние стенки. — Посмотри вниз. - Он шепчет, и она делает, как он говорит, пока он прижимает к ней ладонь. — Ты видишь это? Чувствуешь? Как далеко я нахожусь внутри? Его большой палец начинает тереться о то, что является головкой его члена внутри нее. Она кивает и закусывает губу, подавляя стон. Он не может помешать своему мозгу сформировать эту мысль. Он сохранит ее на потом. Она опускается к изгибу его шеи, и его руки снова обхватывают ее талию. Он слышит шепот "Люблю тебя" у своего уха и улыбается ей в шею. Он никогда в жизни не был так доволен и мог бы остаться здесь. На всю оставшуюся жизнь. Позже, когда их тела станут влажными от пота, а ноги запутаются между простынями, он подумает, что все-таки любит холодные зимы. Если ему удаётся провести их с ней.