***
Близнецов он встречает по отдельности, но обходится без дешёвых не то комедий, не то мелодрам, по сюжету которых Арсений обязательно должен был принять одного за другого. Первым на его пути попадается Лёша — старший из двоих. Матвиенко притаскивает Арсения в какой-то бар на Лиговском с живой музыкой и обещает «охеренное выступление, Арс, ты не понимаешь, они обычно в таких местах не дают концерты вообще». Арсению всё это категорически не нравится: раз в баре, который он сам более-менее терпит, группа не выступает, то, значит, выступает обычно там, куда Арсений бы ни сунулся ни ногой, ни рукой, ни любой другой частью тела. А, значит, и музыка ему не понравится. Сидя за барной стойкой, Арсений задумчиво крутит в пальцах флаер и пренебрежительно фыркает. Что за название — «Десять с половиной граммов»? Это какая-то отсылка к сексу, наркотикам и рок-н-роллу? Группа поднимается на сцену. Арсений совсем не шарит в наркотиках, в рок-н-ролле, если честно, тоже, но в сексе кое-что понимает. И длинноногое недоразумение, стоящее у микрофона, под это слово неожиданно подходит. У солиста «Десяти с половиной граммов» непонятный стиль в одежде — где-то между роком, гранжем и «я подобрал себя на барахолке». Тяжёлые чёрные ботинки на здоровенной подошве делают его выше, хотя куда уж, и так скоро макушкой будет собирать паутину под потолком. Чёрная кожаная куртка и куча металла на руках — колец, браслетов, цепочек, — совершенно не должны сочетаться с почти мальчишеским лицом и слегка кудрявящимися волосами, но… сочетаются, чёрт возьми. Как будто этого было недостаточно, едва только Арсений слышит чуть хриплый, пробирающий до костей баритон, он плывёт окончательно. — Да ёб твою мать, Арс, — гневным шёпотом взрывается рядом Серёжа. — Я тебя музыку послушать привёл, а не на мужика подрочить! — Я и не дрочу, — не отводя глаз от сцены, отвечает Арсений. — Хотя хотелось бы. Но Серёжа в чём-то прав: хоть Арсений и визуал, облизывание солиста глазами не мешает ему вслушиваться в выступление. Это не сильно помогает — к тому моменту, как группа отыгрывает несколько песен и откланивается, он даже не помнит толком, о чём они пели. По динамике и атмосфере: что-то между Ночными Снайперами и Би-2. Старый добрый депрессивный русский рок. В голове приятно легко не то от пары стаканов виски, не то от хрипотцы солиста, до сих пор отзывающейся где-то в груди, поэтому Арсений даже не сразу замечает, что пресловутый солист стоит у противоположного конца барной стойки и перетирает с барменом. В разговоре парень улыбается — такой улыбкой, которую совершенно непривычно видеть на лице русских рокеров, у которых под любую песню хочется не то утопиться, не то вскрыться. Эта улыбка цепляет Арсения под рёбра и тянет на себя с жуткой неумолимостью. Он допивает свой виски и поднимается на ноги. Серёжа рядом только вздыхает. — Если он натурал, сам виноват, я за тебя вписываться и получать в морду больше не буду. — Понял, — не возражает Арсений. И правда, одного раза с Матвиенко хватит уже. Или двух. Или даже трёх, но в третий Арсений был, если честно, в говно, поэтому утверждать со стопроцентной уверенностью бы не стал. В этот раз он почти трезвый, по крайней мере, походка у него твёрдая. Арсений очень надеется, что ещё и соблазнительная. Прекрасное создание с ангельским лицом и прикидом доморощенного бунтаря поднимает на него глаза, когда понимает, что идут, собственно, к нему, а после — смотрит изумлённо, как будто не осознаёт, чем такое внимание заслужил. Глупенький, в зеркало что ли не смотрел никогда? — Классная музыка, — произносит Арсений, приблизившись. Лицо солиста неуловимо меняется — мелькает что-то осторожное, заинтересованное, а затем появляется улыбка. Но уже не открытая, а какая-то опасная, острая. — Правда нравится? — чуть насмешливо спрашивает он. Арсений очерчивает взглядом высокую фигуру, задерживается на окольцованных пальцах, сжимающих наполовину пустой пивной бокал, и кивает. — Нравится. Очаровательное создание меняется на глазах — вот исчезает хороший, правильный мальчик, по чьей-то нелепой ошибке одетый в вычурные шмотки, а вот появляется что-то наглое и самоуверенное. Арсений только в этот момент замечает щетину на чужом лице и едва видимые линии морщинок у глаз — мальчик-то вовсе и не мальчик, а мужчина, хоть и молодой. И одежда не выглядит уже так уж вычурно, скорее, наоборот, — как будто не хватает мрачности. Парень наклоняется к нему — Арсений удивлённо отмечает разницу в росте, — и шепчет на ухо: — К тебе или ко мне? Голос, на этот раз намеренно низкий и хриплый, звучит по-блядски — настолько, что Арсений оказывается совершенно сбит с толку. — Чего? — Гримёрок здесь нет, а в туалете трахаться как-то не охота, — пожимает плечами парень. Медленно, но верно до Арсения доходит, как он просчитался. Образ почти невинного, трогательного мальчишки с берущим за душу голосом бывалого рокера рассыпается, как карточный домик. Никакой он не невинный, а трогательный — разве что от слова «трогать» в прямом смысле. Арсений поджимает губы и чувствует накатывающее разочарование. Год или два назад он бы согласился, не задумываясь, потому что секс обещал быть незабываемым, а большего ему было и не нужно. Но не сейчас. Не сейчас, когда полгода назад очередное расставание оставило привкус пепла во рту, а грядущий день рождения не вызывает ничего, кроме ужаса. Арсению не хотелось ни интрижек на одну ночь, ни несерьёзных отношений — ему хотелось чего-то стабильного, надёжного. Своего. Видимо, неверно расценив молчание, парень протягивает ему руку для пожатия. — Лёша, — представляется он. — Арс, — отзывается Арсений. Чужие кольца неприятно холодят ладонь. Лёша не удивляется странному имени, снова вздёргивает уголок рта в улыбке — скорее даже ухмылке, — и произносит: — Так что? Куда едем, шеф? На секунду в голове Арсения мелькают соблазнительные картинки: длинные худые ноги вокруг его бёдер, припухшие от поцелуев губы, багровые засосы на бледной шее. Но Арсений встряхивается и решительно отвечает: — Никуда не едем, сиди на месте. Лёша, кажется, опешивает. Даже слегка отстраняется, нахмурив брови, а затем вздыхает и уже без прежних зазывающих интонаций произносит: — Бля, мужик, сорян, я подумал, что ты из наших… — Я и из ваших, и из наших, — перебивает Арсений. — Но секс на одну ночь меня не интересует, я для такого слишком… — он осекается на слове «стар», — устал. Девочка выросла, ей больше не нравятся плохие мальчики. Период, когда Арсения привлекали мудаки — или стервы — давно прошёл. Примерно тогда, когда он понял, что для идеи «он для всех плохой, а со мной хороший» есть только одно место — в мусорке. По соседству с «мы начнём с секса, а потом он в меня влюбится» и «ему просто нужна помощь, я его исправлю». Исправляют колонии, помогают психотерапевты, а Арсений не тяготел ни к зэкам, ни к душевнобольным. Не то весь этот мыслительный процесс отражается на его лице, не то Лёше в принципе глубоко поебать, что о нём подумают (Арсений склоняется ко второму варианту), но он пожимает плечами, носком тяжёлого ботинка подвигает барный стул и кивает головой. — Ну хочешь, просто попиздим? Ты чёт выглядишь так, как будто хочешь выговориться. Глупо отрицать очевидное, поэтому Арсений опускается на стул и кивает. С этого начинается их странная дружба.***
— Скажи честно, Арс, — начинает Лёша, запрыгивая на кухонную тумбу. Толку, правда, ноль — кончики пальцев на его ногах всё равно касаются пола. — Ты ж хотел со мной поебаться в первую встречу? Арсений, не отвлекаясь от жарящегося на плите омлета — из десяти яиц, послал же Господь проглотов по его душу, — пожимает плечом. — Конечно, хотел, ты себя видел вообще? — не отрицает он. — Но сердце просило любви? Лёша хитро щурится, тянется к лежащей рядом пачке сигарет — «Парламент» Антона, сам он покупал только красный «Мальборо» — и закуривает. Арсений уже даже не просит Шастуна выходить на балкон, всё равно бесполезно. — Сердце подсказывало мне, что мы потрахаемся, и ты про меня забудешь. А я бы попробовал и хер тебя отпустил потом. Лёша улыбается — той самой чуть скромной, смущённой улыбкой, в которую Арсений в своё время влюбился. Той самой, которая у них с братом одна на двоих. В свои тридцать семь Арсений всё ещё думает, что связываться с мудаками — гиблое дело и плохих мальчиков не исправишь. Но бывают приятные исключения — только тогда, когда эти самые мальчики сами хватаются за спасательный круг. Да и вытаскивали его, в общем-то, в четыре руки, а не в две. — А Антон? — А что Антон? — отзывается Арсений так, как будто не понимает, о чём речь. — Да ну давай колись, — хмыкает Лёша и пихает его голой холодной ступнёй. Арсений тяжело вздыхает, выключает плиту от греха подальше — хотя куда дальше, когда грех тут сидит в растянутой футболке и одних трусах на кухонной тумбе, щурит зелёные глаза и бессовестно курит так, что руки сами тянутся к пачке. — И с Антоном хотел, — признаётся Арсений. И не удерживается от подначки: — Вы ж с ним одинаковые, какая разница, старший, младший… — Пошёл ты, — фыркает Лёша. Арсений подходит к нему, бесцеремонно раздвигает его колени и притирается совсем близко, опершись руками на тумбу по обе стороны от его бёдер. — Честно говоря, с ним даже больше хотелось, — признаётся он негромко. Он знает, что не обидит. Знает, что, пожалуй, только здесь и сейчас и можно в таком признаться. — Ну, прикинь, он как ты, только без всех твоих минусов. Тогдашних минусов. — Нет такого слова, — не моргнув глазом, перебивает Лёша. И передразнивает: — «Тогдашний». — Вообще-то есть, Достоевского читать надо. — В перерывах между затяжками Арсений крадёт осторожный, едва ощутимый поцелуй. Лёша послушно поддаётся, прикрыв глаза, и ещё пару секунд отстранившийся Арсений разглядывает его лицо, привычно обводит взглядом выученные наизусть черты. — С тобой можно было сразу, хоть на один раз, но можно было. Ты мне не просто зелёный свет дал, ты там чуть ли не красной тряпкой размахивал, матадор хренов. А с ним… ну сам понимаешь. Лёша тушит сигарету в пепельнице, не слишком грациозно съезжает задницей с тумбы и обвивает руками за плечи. — Понимаю, — негромко произносит он куда-то Арсению в шею.***
Дружить с Лёшей… странно. После вечера в баре они обмениваются номерами и даже подписываются друг на друга в Инстаграме — Арсений с интересом разглядывает фотки с местечковых концертов и репетиций где-то в гаражах. И хотя они не ведут ежедневную переписку, Лёша совершенно не парится о том, чтобы написать какую-нибудь дичь или прислать тупой мем с котом и подписью «это ты кек». Он выдёргивает его на свои — и чужие — выступления в барах, послушно не пытается вести в задымлённые клубы после одного неудачного раза, скидывает Вконтакте треки, треть из которых Арсений даже добавляет в свой плейлист. Арсений, в свою очередь, тащит Лёшу в театр, о чём тут же жалеет, потому что одну половину спектакля пытается не дать ему сказать очередную тупую шутку, а вторую — безбожно с этих шуток сыпется. Арсений приводит его в «#уберитерыбу», где Лёша добрую половину дня с восхищённо приоткрытым ртом разглядывает футболки с принтами и надписями. А потом, когда Арсений протягивает ему приглянувшуюся толстовку и отказывается от денег, на удивлённое «Ты знаешь владельца?» отвечает «Я и есть владелец, дурачина». Арсений приводит его в любимую кофейню у дома и знакомит с Катей. Варнава с Лёшей бессовестно флиртует, но она так себя ведёт со всеми мужчинами старше восемнадцати и младше шестидесяти. Лёша, в свою очередь, быстро подстраивается под её манеру разговора и либо безобидно флиртует в ответ, либо отшучивается, да так остроумно и смешно, что к концу их встречи Катя показывает Арсению два больших пальца. Вот уж новость, Варнава — и кого-то одобрила. Не иначе как мир перевернулся. Собственно, Варнава и подводит его к самому краю жизненно необходимого прозрения, когда во время одного из созвонов вечером понедельника — «потому что мне надо в этот уёбский день послушать кого-то, кто хоть не сильно тупее меня, Арсений», — неожиданно произносит: — А твой этот Лёша стендапом не занимается? — Он поёт в группе, — отзывается Арсений. — Я ж говорил. — Да? — голос Кати звучит как-то рассеянно. — А фамилия у него какая? — А я ебу, Кать? Мне его не в ЗАГС вести. В соц. сетях он вообще как-то по-тарабарски записан. — Ну-ну, — загадочно тянет она. Этот её тон — тон под названием «я знаю то, чего ты не знаешь, но я в жизнь тебе не признаюсь, потому что люблю смотреть, как ты страдаешь», — Арсения всегда бесил. Спустя неделю его страдания заканчиваются. Или начинаются, тут как посмотреть. Лёша тащит его на тусовку каких-то своих друзей, клятвенно заверяет, что там не будет одних музыкантов — Арсению эта недо-рокерская компашка понравилась, но принимать её надо было дозировано, не больше порции раз в месяц, — да и вообще, тусовка скорее семейная, такие все там близкие друзья. На логичный вопрос, что там делать самому Арсению, Лёша только загадочно улыбается. Улыбка подозрительно похожа на коронную от Варнавы, о чём Арсений и сообщает: «Вам с Катей надо поменьше общаться, нашлись два изверга на мою голову». «Тусовка» — Арсений упорно продолжает использовать это слово, хотя в его возрасте это уже, наверное, не очень прилично, — проходит на чьей-то квартире в центре Питера. Уже прикидывая, какой головной болью будет попытка добраться домой до Петроградки через разведённые мосты, Арсений без особого энтузиазма заходит в скромную прихожую. В нос ударяет потрясающий запах еды, и не евший ничего, кроме завтрака, Арсений воодушевляется. На пороге их встречает миниатюрная девушка, и вместо приветствия Арсений выдаёт: — Это чем так богически пахнет? Девушка — хозяйка квартиры, — смеётся и представляется Оксаной. Лёша, крепко её обнимая и приподнимая над полом под девичьи визги, сообщает, что лучше способа понравиться Оксане, кроме как похвалить её стряпню, Арсений не мог придумать. Их усаживают за столом в гостиной — Арсений с интересом разглядывает необычный интерьер квартиры, что-то между поздней российской империей и ранним Союзом, — и от души кормят пастой с беконом. Когда ему подсовывают ещё и бокал вина, жизнь начинает казаться Арсению прекрасной. Его знакомят с постепенно прибывающими гостями — приезжают какие-то Позовы, милейшего вида супружеская пара, потом Шеминовы — тоже женатики. Когда ближе к девяти вечера объявляется Игорь — муж Оксаны, — в голову к Арсению закрадываются подозрения. Лёша представляет его всем как друга и не ведёт себя как-то странно или непривычно, но то, что все собрались на «тусовке» исключительно парочками, вызывает у Арсения вопросы. Тем более, когда Дима, устраиваясь на диване с бутылкой пива, кряхтит: — Неужели Шастун в кои-то веки не в гордом одиночестве? Ты чего, Лёха, заболел? — Сплюнь, Поз, — лениво отзывается Лёша. — Да ладно, Димка, каких болезней бояться человеку, который половину зарплаты тратит на анализы? Лёша показывает ему красноречивый средний палец. — Здоровье превыше всего, а у презервативов есть какая-то там вероятность порваться. Арсений делает глоток вина, поворачивает голову к сидящему рядом с ним Лёше и удивлённо шепчет: — Половину зарплаты? — Анализы — штука дорогая, — совершенно серьёзно заявляет Лёша, а затем совершенно несерьёзно подмигивает. Арсений ещё хотел бы поднять тему его фамилии — Шастун, звучит-то как, прямо скатывается с языка, да и знакомо почему-то, — но в квартиру прибывают очередные гости, и Оксана бежит открывать. Первой заходит девушка, не вызывающая у Арсения совершенно никаких эмоций — ничего примечательного, абсолютно не в его вкусе. Оксана представляет её как Иру и не даёт никаких дополнительных пояснений, да и их бы Арсений прослушал — слишком занят тем, что охуевает. Потому что следом за Ирой в комнату заходит Лёша. Который сидит рядом с ним — вон, притёрся тёплым боком, закинул руку на спинку дивана за плечами Арсения, едва ощутимо касаясь кончиками пальцев открытой над рубашкой шеи. Его даже не представляют, видимо, думают, что они уже знакомы. Но Лёша — нет, не Лёша, потому что Лёша сидит рядом и нагло скалится, — тянется к нему через стол с протянутой для пожатия рукой. — Ты Арсений, да? Я Антон. — Антон? — Голос выходит каким-то сиплым и тихим. С запозданием Арсений пожимает протянутую ладонь, на ощупь привычно прохладную и влажную. — А Лёха не говорил? — удивляется Антон, приподнимая брови. А затем, уже явно обращаясь не к Арсению, добавляет возмущённо: — Вот ты жук. Опять? За столом раздаются коллективные смешки — беззлобные, но всё равно Арсения смущающие. Он чувствует себя по-дурацки и не на своём месте. — Шастун как всегда, — вздыхает Оксана. — Любимая игра под названием «Давайте не скажем, что у меня есть близнец, посмотрим, как охуеет», — со знанием дела продолжает Дима. — Охуел я знатно, — всё ещё шокировано произносит Арсений, что вызывает новую волну смешков. — Да он говнюк тот ещё, привыкай, — с улыбкой «утешает» Антон и садится напротив. Теперь уже Арсений понимает, что не так уж они и похожи. То есть — да, конечно, идентичные близнецы, одни и те же черты лица, одни глаза, практически одинаковые причёски. Но если Лёша явно отдаёт предпочтение тёмным вещам, Антон весь какой-то пастельный: кораллового цвета худи, светлые брюки, белые носки с принтом. Колец на его пальцах меньше, всего по одному на каждую руку. Интонации и манера речи совершенно разные: у Лёши голос ниже и более хриплый, у Антона — выше и звонче. Антон неловко убирает отросшую чёлку со лба рукой, Лёша лениво откидывает её движением головы. Лёша улыбается уголком губ, как будто не всегда искренне или, по крайней мере, имея в голове какой-то только ему понятный подтекст. Антон смеётся открыто, чуть ли не слепит своим светом. Придя в себя, Арсений переводит на Лёшу гневный, возмущённый взгляд, а тот, засранец, в ответ только с усмешкой двигает бровями, мол, попался? Арсений попался. Весь остаток вечера он не может не смотреть на Антона — тот хоть и сидит напротив, но даже с другого конца комнаты притягивал бы взгляд. В ходе шуток и дружеских перепалок выясняется, что у Лёши в компании друзей репутация блядуна — вполне заслуженная, если честно, — зато Антон моногамен и не признаёт коротких интрижек. У Антона все отношения длились не меньше года, да и заканчивались не скандалами или изменами, а простым житейским «прошла любовь, завяли помидоры». Там, где Лёша — всё только острые углы, усмешки и привкус тревоги на языке, Антон — что-то мягкое, нежное, что хочется прижать к себе и не отпускать. Впечатление, конечно, обманчивое, потому что, как узнаёт Арсений, близнецы родом из Воронежа, и можно забрать гопника со дворов, но нельзя забрать дворы из гопника. Они оба матерятся, как сапожники, могут на двоих скурить табачный ларёк, не признают компромиссов, упрямы как бараны («Овны, что с них взять», — философски замечает Оксана) и оба влюблены в сцену, хотя и считают, что это не взаимно. — Ты стендапер, — неожиданно выдаёт Арсений, когда они выходят курить на балкон. Недавний разговор с Варнавой очень кстати всплывает в памяти, и теперь понятно, почему фамилия «Шастун» кажется знакомой — Арсений видел афиши, расклеенные по городу. — Ага. — Антон расплывается в радостной улыбке. — Приходи как-нибудь. Я, конечно, не Лёха, петь не умею вообще, но скучно не будет. Арсению уже нихуя не скучно. Потому что Антон услужливо позволяет у него стрельнуть и даже подкуривает, треплется обо всём и ни о чём сразу, поправляет свою дурацкую чёлку — руки чешутся сделать это за него, — и влюбляет в себя Арсения за считанные минуты. Он уже думает, что, может быть, это — его второй шанс? С Лёшей им не по пути, но Антон выглядит так, как будто… Арсений замирает на этой мысли. Антон выглядит так, как выглядел для него Лёша, пока Арсений ещё не успел разочароваться. Когда они с Лёшей остаются на балконе вдвоём, Шастун-старший понимающе хлопает его по плечу и разбивает все надежды Арсения вдребезги. — Они с Ирой встречаются. Можно и не заметить со стороны, но поверь мне на слово. Арсений не верит, потому что и не нужно: через стеклянную балконную дверь он видит, как Антон склоняется к Ире за поцелуем.***
— Ты её правда любил? — задумчиво интересуется Арсений, запуская пальцы в непослушную кудрявую чёлку Антона. Тот жмурится как кот под лаской хозяина, вытягивает длинные ноги — одна из тысячи причин из списка Арсения под маркой «Почему Шастуны сводят меня с ума», — и поудобнее укладывается на его коленях. — Не знаю, — лениво отвечает Антон. — Не думаю? Ну, в смысле, я не прям мазохист, она мне правда нравилась. А как она может не нравиться? Почуяв напряжённую тишину, Антон приоткрывает один глаз и, увидев скептичное выражение лица Арсения, смешливо фыркает. — Ой, ну тебя. Он показательно отворачивает голову Арсения ладонью, но тот ловит его пальцы губами и прикасается в едва ощутимом поцелуе. — А если не любил, зачем встречался? — А ты всех любил, с кем встречался? — Тушé. Антон снова на мгновение прикрывает глаза прежде, чем встать на колени на кровати и нависнуть над Арсением, а затем и вовсе перекинуть ногу через его бёдра и усесться сверху. — Я один быть боюсь, — признаётся Антон тихо, но без смущения или стыда. — Какой-то близнецовый комплекс что ли. У Лёхи он тоже есть, только мы справлялись с ним по-разному. Я влипал в долгие, не всегда искренние отношения. Лёха — трахался налево-направо. А по факту… — А по факту вас просто друг к другу тянуло? — подсказывает Арсений, осторожно поглаживая поясницу Антона — там, где между задравшейся футболкой и пижамными штанами виднелась полоска кожи. — Нет, — качает головой Антон. — И да. Мы же… мы могли бы жить вместе. Я бы мог ходить на все его концерты, он — на мои. Могли бы баб в постели делить, не в первый раз. — Под снисходительным взглядом Арсения он добавляет: — Или мужиков, неважно. Но мы с ним… не поубивали бы друг друга, конечно, я бы скорее сам удавился. Нас друг для друга… много, понимаешь? Мы одинаковые в одном, противоположности в другом. В одних моментах понимаем друг друга без слов, в других — как будто на разных языках говорим. Арсений переваривает это всё медленно, но Антон и не торопит. Ластится к рукам, обнимает за плечи, прикасается невесомыми поцелуями к лицу. — И вам что, нужен был кто-то третий… как отдушина? — Нет такого слова. — «Отдушина»? Тох, ты дурак? Где вы, Шастуны, учились вообще, Господи… — В Воронеже, — хмыкает Антон. Его голос, хриплый со сна, звучит идентично голосу брата. Арсений уже привык, это не вызывает стыда или страха, только приятную волну мурашек по всему телу. — Так и скажи, что ты просто не знаешь, что такое «отдушина». — Да знаю я, — возмущается Антон. — Звучит по-дебильному просто. И ты не отдушина, Арс. Ты… как бы это… Ебать, у Лёхи со словами получше выходит, чем у меня, я ж только в каламбуры умею. — Неправда, — жёстко пресекает Арсений. — Всё ты умеешь. А Лёша иногда тоже чудит, недавно срифмовал «любовь» и «монобровь». — Придурок, — смеётся Антон. А затем отстраняется, смотрит с улыбкой и произносит уже уверенно: — Ты, Арс, два в одном. Мост, когда мы с ним друг друга не понимаем. Или стена, когда нас нужно разлепить, чтобы мы не атрофировались в одну бесформенную массу с восемью конечностями. — Вы были бы очень симпатичной массой, — рассеянно произносит Арсений. Антон не ведётся на дешёвый комплимент, легонько встряхивает его за плечи и спрашивает обеспокоенно: — Арс, ты чего? Опять думаешь, что ты у нас лишний? Нихрена подобного, ты ж нам обоим сразу понравился. — Ага, один хотел потрахаться и разбежаться, а второй вообще в отношениях был. — И поэтому мы за тобой бегали постоянно. — Антон раздражённо фыркает. — Ну в самом деле, Арсюх, там же с самого начала было всё очевидно. Арсений поднимает глаза, встречается с ним взглядом и очень, очень хочет ему поверить.***
Шастунов в жизни Арсения становится двое, и это — худший кошмар наяву. Антон входит в его жизнь с той же грациозностью, что и его брат, — то есть с полным её отсутствием, прёт вперёд с упорством танка, а Арсений благосклонно позволяет вить из себя верёвки. На концерты приходится ходить в два раза чаще, благо, что на билеты тратиться не нужно, иначе бы Арсений уже точно стал банкротом. Не то чтобы его это сильно напрягало: что под звуки музыки, что под дурацкие (но всегда смешные) шутки он получает удовольствие, только образ на сцене смешивается, превращается не в два раздельных, а в какой-то один, единый. И не потому что Шастунов не отличить, а потому что они вдруг начинают казаться неотделимы друг от друга, как инь и янь, как Питер и дожди, как майонез и кетчуп (как сказал бы Антон) или как водка и пиво (как сказал бы Лёша). Оставалось только удивляться, как Арсений раньше даже предположить не мог, что у Лёши есть близнец. Они выглядят настолько естественным, правильным продолжением друг друга, что захватывает дух. В четыре руки Арсения тащат в компанию «близких друзей», и в этом есть хоть какой-то плюс: с Димой действительно интересно, а Оксана готовит так, будто родилась уже в фартуке, здесь Арсений не жалуется. Не жалуется и тогда, когда его таскают по барам или странным ресторанам, потому что «ну Арс, ты просто обязан попробовать эту тайскую кухню, в смысле ты не ешь острое?» И когда к нему домой заявляются без приглашения: один близнец тащит коробки с пиццей, второй — ящик пива, как будто тут не три мужика собрались футбол смотреть (который Арсению, к слову, совершенно не интересен), а обе команды с тренером и рефери в придачу. И когда в три часа ночи раздаётся телефонный звонок, и Антон спрашивает, нельзя ли завалиться к нему на ночь, потому что кое-кто нажрался в слюни, а ехать на другой конец города нет ни сил, ни возможности — чёртов Питер и чёртовы разводные мосты. Арсений, конечно же, соглашается, хоть и ворчит для вида. Расстилает диван в гостиной, куда Антон сваливает уже спящее тело брата, а с утра наблюдает идиллическую картину: оба близнеца дрыхнут, как убитые, а ноги свисают с края, потому что ну не рассчитана мебель Арсения на две одинаковые шпалы. Тогда Арсений впервые не может их отличить друг от друга. Антон — это тот, который в серой футболке, спит на спине с одухотворённым лицом и негромко похрапывает? Или тот, который в синей майке, уткнулся носом в подушку и не подаёт признаков жизни? Уже после, когда Арсений заваривает на кухне кофе в три чашки, а близнецы выползают на свет божий, он всё ещё не может разобрать, кто есть кто. На одном Шастуне тёмные боксёры, на другом — серые, оба совершенно не смущаются собственного не совсем приличного вида, двигаются по кухне Арсения так, будто всё тут им уже знакомо, зевают каждые две секунды и умудряются в тесном пространстве не сталкиваться локтями. В качестве последней подсказки Арсений кидает взгляд на их руки, но оба, заразы, вообще без колец и браслетов. Кажется, его окликают несколько раз, потому что когда Арсений приходит в себя, то видит два удивлённых взгляда — идентичных друг другу, конечно же. — Парни, — сконфуженно начинает он. Ставит на стол перед близнецами чашки с кофе и неуверенно продолжает: — Не обижайтесь, но… кто из вас кто? Шастуны расплываются в улыбках — абсолютно, сука, одинаковых. — Угадай. Произносят они это, конечно же, хором. А потом синхронно отхлёбывают кофе. Можно было бы, наверное, позадавать вопросы, но что-то подсказывает Арсению, что врать братья будут, не моргнув и глазом. Да и знали они друг друга слишком хорошо, чтобы не выкрутиться даже в самых каверзных случаях. Можно было бы психануть или махнуть рукой, мол, нафиг надо мозги себе парить, пейте кофе и валите из моей квартиры, нахлебники. Но Арсения захватывает какой-то доселе неведомый азарт. Это что-то вроде игры, где нет ни приза для победителя, ни наказания для проигравшего. Как говорится, важен не результат, а процесс. Он отставляет свою собственную чашку в сторону, подходит ближе и запускает пальцы в чужие волосы — благо, рук две (запишите это в список девизов Арсения). Когда близнец справа жмурится и ластится к ладони, Арсений уверен, что это — Лёша, потому что уже успел усвоить, что тот жутко тактильный и часто ведёт себя как кот. Но он переводит взгляд влево, и второй Шастун повторяет за братом, как зеркальное отражение. По итогу у Арсения два нежничающих с ним близнеца и ни одного ответа. — А если я одного из вас засосу? — рискует он. Голос со сна звучит сипло, хотя проснулся Арсений часа два назад. Этот трюк кажется ему беспроигрышным: один Шастун в любви сторон не выбирает, второй — натурал и в отношениях. Должно же сработать? Близнецы переглядываются, пожимают плечами и по-прежнему в унисон отвечают: — Засоси. — Не знаю, кто из вас Антон, но я возмущён и удивлён, — ошарашено отзывается Арсений. — Я был уверен, что ты только по девочкам. На поясницу Арсению опускаются две широких ладони — по одной на каждого из братьев. — Я такого не говорил, — сообщает ему тот, что справа. И это может быть как Антон, который не признавался сам, так и Лёша, который вкратце рассказывал, как так вышло, что его брата затянула эта трясина. То есть отношения, Кузнецову трясиной Арсений не считал. Так, мелкое болото. — Би-2, — неожиданно выдаёт Арсений. Близнецы удивлённо хлопают глазами и переглядываются. — Ну, би два. Вас двое, вы — би. Поняли? Первым сыпется тот, что слева — складывается пополам, сжимает пальцы на футболке Арсения, короткими ногтями задевая чувствительную кожу даже сквозь ткань. Тот, что справа, присоединяется, и у Арсения в груди сладко щемит сердце при виде двух одинаковых светлых улыбок. — Какой же ты, Арсений, — выдаёт левый. Какой именно, он не продолжает, да и звучит в целом так, будто продолжение там и не планировалось. Левый Шастун поднимается на ноги и уходит в комнату, потому что звонит телефон, а правый перехватывает Арсения за бёдра и подтягивает к себе поближе. — Тогда уж «би три», — посмеивается он, глядя снизу вверх невозможными зелёными глазами. — Себя-то посчитай. Арсений думает, что звучит это неправильно, нет тут никакого «три». Есть «два плюс один», может быть, такая вот незамысловатая математика. Шастун прерывает его размышления, когда упирается лбом ему в живот, и Арсений рефлекторно снова запускает пальцы в его волосы. Он чувствует едва ощутимый поцелуй у солнечного сплетения и недовольно фыркает. Загадка разгадана. — Не наглей, Лёш, — предупреждает он. — Я всё ещё не передумал и спать с тобой не собираюсь. Шастун улыбается — Арсений чувствует это кожей, — но послушно отстраняется и поднимает голову. А затем встаёт и отправляется следом за братом. Напоследок только наклоняется к самому уху и, обдавая горячим дыханием, шепчет: — Я не Лёша.***
Отношения на троих оказываются одновременно проще и сложнее, чем на двоих. Впрочем, это самое «сложнее» чаще всего идёт из головы Арсения, а не из фактов, и складывается обычно из мыслей в духе «я здесь лишний» или «а что люди подумают» или даже «ну это не навсегда, мы так просто, развлекаемся». Люди по этому поводу не думают совершенно ничего криминального. Среди друзей Шастунов все только пожимают плечами, как будто подобный исход кажется им закономерным. Дима даже так и говорит: — Я, правда, думал, что они всё-таки девчонку выберут, но Шастуны были бы не Шастуны, если бы не удивили. Ещё бы ты за футбол шарил, Арс… Друзья Арсения, как ни странно, тоже не спешат с осуждениями. — То есть ты не с одним мужиком трахаешься, а с двумя? — удивлённо спрашивает Серёжа. Молчит целую минуту и неуверенно продолжает: — А они как, в тачках разбираются вообще? Выясняется, что в тачках близнецы разбираются достаточно, чтобы завести с Матвиенко трёхчасовую дискуссию под пиво и чипсы. Арсений рядом меланхолично жуёт свой салат, листает ленту в Инстаграме и не идёт спать, просто потому что на его колене лежит рука Лёши, а на пояснице — Антона. Варнава, естественно, приходит в дикий восторг, говорит, что Арсений исполнил её мечту, задаёт кучу неуместных вопросов про позиции в сексе и «кто кого», а потом, уже наедине с Арсением, сжимает его руку в своей и сообщает, что счастлива за него. Арсений за себя тоже очень счастлив. Несмотря на это, мысль, что он в этих отношениях ненадолго, гложет его с упрямством добравшегося до хозяйского тапка щенка. Хотя обещал же себе — никаких мимолётных интрижек, хватит уже, не молодой, чай, надо и о будущем задуматься. Он искренне считает, что на такие размышления его толкает нестандартность происходящего. Близнецы фыркают и говорят, что во всём виноваты его комплексы. — Мы никуда не собираемся, — произносит тот, что слева — в пылу страстного секса Арсений частенько их путает и уже перестал по этому поводу загоняться — и наклоняется, чтобы поцеловать его в шею. — И тебя никуда не пустим, — вторит брату тот, что справа, касаясь губами ключиц. Когда следующим утром Арсений заходит на кухню и видит обоих близнецов, ожесточённо спорящих, две ложки сахара класть ему в кофе или одну, он тяжело вздыхает и, наконец-то, позволяет себе поверить, что да, возможно, эта головная боль с ним надолго. А потом идёт покупать себе кровать побольше, потому что на его двуспальной втроём слишком тесно.***
Что у близнецов между собой не совсем… братские отношения, Арсений замечает не сразу. Ещё долго пытается понять: это он тупил и не замечал очевидного или же братья просто начали ему доверять и перестали скрываться? Он сидит в баре на открытом микрофоне, с улыбкой смотрит на сияющего со сцены Антона, покоряющего весь зал парой шуток, переводит взгляд правее и чувствует, как сжимается в груди сердце не то от нежности, не то от тоски. Потому что Лёша смотрит на сцену так, как будто вокруг больше нет никого. Антон заканчивает с выступлением, спускается к ним за столик, и между собой братья общаются уже привычно — так, как и положено людям, знающим и любящим друг друга с рождения. Но Арсений замечает и задумчивую улыбку Лёши, и полный обожания взгляд Антона. Чтобы отвлечь себя, он заказывает ещё одну порцию виски, и к концу вечера близнецы тащат его к такси на себе. Несмотря на то, что чаще всего Лёше для хорошего концерта не нужно ничего, кроме микрофона, он, вообще-то, умеет играть и на барабанах, и на фортепиано, и на басу. Но, конечно, его верная подруга навеки — гитара. Арсений и сам залипает безбожно, когда Шастун-старший берёт её в руки, нежно оглаживает гриф, длинные пальцы в кольцах бегают по ладам и цепляют струны инструмента, а кажется — что ещё и струны души (Арсения всегда тянуло к поэзии). Он может наигрывать знакомые мотивы, а может импровизировать; может подыгрывать пьяной компании любую дворовую песню — от «Я солдат» до «Батарейки», — а может исполнять что-то невъебически сложное, с такими техническими приёмами, названий которым Арсений даже не знает, хотя и сам когда-то по молодости пытался учиться. Музыкальные порывы Антона заканчиваются на том, что он знает пару аккордов, может коряво их взять простейшим боем, но для чего и зачем — непонятно, когда под боком всегда живой виртуоз. — Да что ж ты пальцы так ставишь, дебил, — ворчит Лёша, зажимает зубами сигарету и встаёт со своего места, чтобы сесть на диван позади Антона. — На кончик ставь, не плашмя. — На кончик больно, — ноет Антон, но послушно двигает руку, когда Лёша перехватывает его запястье. — На кончик ему, блядь, больно, — невнятно пыхтит Лёша. — Барре плотнее прижми, звук грязный. Арсений со своего места в кресле наблюдает, как старший Шастун накрывает ладонь младшего на грифе, поправляет пальцы на струнах, а правой рукой, наконец, вытягивает злополучную сигарету изо рта и выдыхает дым брату в шею. Антон едва не высовывает язык от усердия, проводит по струнам, и гитара издаёт чистый, красивый аккорд. — Ого, — радуется он, как ребёнок. — А давай тот, который такой… с семёрочкой… — Септаккорд, — со вздохом поправляет Лёша. — Безымянный убери, мизинец на вторую… да на вторую, Тох, это третья. — Да я не вижу нихуя, где там какая! — Потому что на ощупь надо находить. — Это ты у нас профессионал по нахождению на ощупь. Лёша, по-видимому, не придумав ничего лучше, мстительно кусает брата в чувствительное место между шеей и плечом. — Ой, отвянь, — отмахивается Антон и, повернув голову вбок, просит: — Дай затяжку сделать. Лёша подносит сигарету к его губам, а Арсений вжимается в кресло, потому что чувствует себя свидетелем чего-то очень личного, но не может отвести взгляд. — Бля, чё ж так больно, сука… — шипит Антон, выдыхая дым. — Потому что если брать гитару в руки раз в полгода, мозоли появиться не успеют. — Странно, что по такой логике у тебя ещё на ладонях мозолей от дрочки нет, — фыркает Антон. — Ну ты сравнил жопу с пальцем. Лёша тушит сигарету в пустой банке из-под пива, зевает и утыкается лбом Антону в плечо, пока младший пытается что-то тренькать. Звучит, если честно, отвратительно. А вот выглядит… Арсений, всё ещё пытающий цепляться за нормы приличия и морали, убеждает себя тем вечером, что это просто проявление братской любви, что Шастуны — оба очень тактильные, а друг с другом — вдвойне. Получается так убедительно, что застав их обнимающимися на балконе на очередной вечеринке, Арсений прикуривает сам и со смешком выдыхает: — Ну вы ещё пососитесь. Шастуны отлепляются друг от друга, но рук не разжимают, смотрят на Арсения слегка удивлённо, а потом пожимают плечами и целуются. Арсений замирает с недонесённой сигаретой, чувствует, как открывается от шока рот. И смотрит, смотрит, смотрит, потому что целуются близнецы не пошло и развязно, а с нежностью и трепетом. И отрываются друг от друга с улыбками, Лёша поправляет съехавшую на лоб чёлку Антона, а тот перехватывает руку брата за запястье и прикасается губами к ладони. — Ваше желание — закон, — хмыкает Шастун-старший. Арсений не сразу понимает, что обращались к нему. — Охереть, — хрипло выдаёт он и поспешно делает затяжку. — А вы… ну… друг с другом?.. — Трахались? — невозмутимо уточняет Антон. — Было дело. У Арсения мутнеет в глазах: он представляет два идентичных обнажённых тела в одной кровати, и подкинутая богатой фантазией картинка одновременно пугает и возбуждает до дрожи. — Но это, если честно, скучновато, — продолжает Антон, опираясь спиной на стенку и откидывая назад голову. Вид оголившейся беззащитной шеи заставляет Арсения нервно сглотнуть. — Ну, ебать, спасибо, — хмыкает Лёша и легонько толкает брата в бок. — Но в целом, да, это почти как подрочить, глядя в зеркало. В голове у Арсения от смеси выпитого и буквально вываленных на него новостей — звенящий рой мыслей. Совесть нашёптывает, что он подобное должен осуждать, но получается только обеспокоенно облизывать пересохшие губы и переводить растерянный взгляд с одного близнеца на другого. Те молчат. С едва заметными лёгкими улыбками смотрят в упор, будто терпеливо ждут, пока Арсений дозреет. — То есть больше не экспериментируете? — наконец, выдаёт он. Собственный голос звучит жалко и сипло. — Ну, почему, — пожимает плечами Антон. — Мы обычно просто предпочитаем компанию. Так сказать, вносим в наш дуэт приятное разнообразие. — Вносили, — неожиданно ворчливо произносит Лёша. — Пока кто-то не вляпался в очередные «серьёзные отношения». Он настолько возмущён, что даже демонстративно делает скобки в воздухе пальцами. Арсений позволяет себе усмехнуться. — А что, Ира против экспериментов? Антон вздыхает и качает головой. — Она, может, и не против, только я её трахать не хочу, — с ухмылкой сообщает Лёша. А затем тон его голоса меняется, становится ниже и тягучее. — Мы вообще редко во вкусах сходимся. — Редко, но метко, — добавляет Антон. Две пары глаз демонстративно осматривают Арсения с ног до головы, кажется, что эти взгляды можно почувствовать физически. По телу идёт странная, холодная дрожь. Есть ощущение, будто его всё это время загоняли охотничьи гончие, а теперь, когда жертве некуда отступать, они готовы вцепиться в горло и не отпускать. Момент разрушается, когда на балкон выходят Дима и Стас. Арсений поспешно тушит бычок в пепельнице и уходит обратно в квартиру, невольно оттягивая ворот рубашки, будто это поможет избавиться от ощущения удавки на собственной шее.***
— Почему «Десять с половиной граммов»? — Потому что если поделить двадцать один на два, будет десять с половиной. Вот ведь хуев математик. — А двадцать один это что? Очко? — Ага. Твоё. Подставляй давай. Тупые грязные каламбуры уже не задевают тонкие струны арсеньевской интеллигентной души, он даже давит просящийся наружу смешок. Вопрос названия отходит на второй план, потому что Лёша уже лезет холодными влажными руками ему под футболку и наклоняется к шее — будь проклят тот день, когда близнецы нашли его слабое место. Только потом, спустя много недель, до Арсения, наконец, доходит. Озарение накрывает его внезапно, когда он, сидя на подоконнике своей квартиры и куря в форточку, посмотрит на едва умостившихся на диване близнецов. Антон уже явно спит, обхватив брата руками и устроив голову у него на груди. Лёша неторопливо перебирает волосы на его вихрастой макушке и полусонными глазами смотрит на Арсения, будто ждёт чего-то. Свет фонарей ложится на них неровными пятнами, поделёнными оконной рамой на квадраты, и Арсений задерживает дыхание. Ему хочется подойти, заползти куда-то между близнецами или, может быть, обнять обоих сразу, но он не смеет нарушить хрупкую идиллию, эту совершенную в своей красоте картину переплетающихся одинаковых тел. — Двадцать один грамм, — едва слышно произносит Арсений в темноту. — Вес души, да? Лёша сонно щурится, но его губы подрагивают в улыбке. — А «десять с половиной» — это… — Ровно столько, сколько выходит на сцену, — хрипло отвечает он. Антон, потревоженный его голосом, недовольно ворчит и утыкается носом брату в шею. Господи, думает Арсений, можно ли быть влюблённым в чужую любовь?***
К чату на троих в Телеграме Арсений привыкает настолько быстро, что когда тот молчит несколько дней подряд, начинает невольно беспокоиться. Что странно — лично ему оба близнеца отвечают весьма охотно, а вот в общем чате одни только вялые, односложные ответы. «Поругались», — думает Арсений. И прямо спрашивает об этом Антона, а тот и не юлит, так и пишет в ответ: «Ага». От этого простого «Ага» без скобочек, тупых стикеров и эмодзи веет такой тоской, что в тот же вечер Арсений собирается и едет в чёртово Купчино, потому что по какой-то нелепой причине оба Шастуна снимают жильё именно в этом Богом проклятом районе. Говорят, напоминает им о Воронеже. В квартире Антона царит странная стылая тишина. Арсений был тут несколько раз: на каких-то вечеринках (которым обычно не нужен повод), один раз перед поездкой за город на шашлыки, когда нужно было помочь донести пакеты до машины, а ещё раз, когда подвозил из центра пьяного вусмерть Антона и жутко недовольную этим фактом Иру. Тут-то до Арсения и доходит, что Кузнецовой не наблюдается. И она явно не просто вышла погулять с подружками или намылилась на маникюр. В прихожей на вешалке тоскливо пусто, только одна куртка Антона, а на полке для обуви — три пары его кроссовок и ни следа изящных женских туфель. Нет запаха духов или дорогих кремов, которые уже прочно ассоциировались с Ирой. В ванной на раковине — только мыло, зубная паста и щётка. В одном экземпляре. Арсений моет руки, захватывает из прихожей сообразительно принесённый с собой пакет из «Ароматного Мира» и идёт на кухню, где Антон мрачно молча курит. Судя по горке в пепельнице и стойкому запаху сигарет — уже не первую. А ещё Ира терпеть не могла, когда кто-то курил в квартире. — Тох, — неуверенно начинает Арсений, доставая из пакета бутылки. — Вы с Ирой разъехались? — Разошлись, — ровным, бесцветным голосом отвечает Антон. Ира Арсению никогда не нравилась и не только потому, что занимала мужика, которого потенциально мог занять он сам, а просто — ну, человек явно не тот. В те редкие моменты, когда они случайно оставались наедине, тем для разговоров не находилось вообще. Но в этот момент он даже не может мелочно обрадоваться, потому что Антон — с опущенной головой, сгорбленными плечами и дрожащими руками, — выглядит слишком жалко. — Эй, — негромко произносит Арсений, приобнимая Антона за плечи. Тот весь обмякает и утыкается лбом ему в живот. — Хочешь об этом поговорить или просто нажрёмся? Антон мычит что-то невнятное в ответ, и Арсений идёт доставать алкоголь. Спустя полбутылки виски выясняется, что инициатива исходила от Иры. Что Антон и сам чувствовал неладное в их отношениях, но до последнего цеплялся за какую-то призрачную надежду всё исправить. — Я же… привязался к ней, понимаешь? — скривившись, признаётся он. — Тупо звучит, она же не домашнее животное, но… мне почему-то казалось, что она никогда никуда не денется. Были такие вещи, которые… которые только она понимала, знаешь? Арсений, конечно, не знает — он бы Кузнецовой не доверил даже самой маленькой своей тайны, но это не обесценивало воспоминаний и переживаний Антона. — Если не сложилось с отношениями, вы же можете продолжить общаться? — неуверенно предполагает Арсений. — Ну, они с Дариной и Оксаной подружки, вряд ли ребята будут готовы её просто выкинуть из компании. Переждёте какое-то время, пока оба остынете, спокойно поговорите. Никто не заставляет тебя вычеркнуть её из своей жизни насовсем. Антон поднимает на него тяжёлый, удивительно трезвый взгляд и невесело усмехается. — Лёша бы заставил, если б мог. Арсений замирает. Ну, конечно, вот он — корень всех проблем. Ну, или не всех, но тех, что шастуновского толку. — Ты рассказал ему, а он не воспринял всерьёз? — предполагает он. — Сказал что-нибудь вроде «ну и забей, не она первая, не она последняя»? Или «чё ты слюни разводишь почём зря, нашёл, из-за чего убиваться»? Антон поднимает на него удивлённый, растерянный взгляд. Затем медленно, пьяно моргает и выдаёт: — Почти слово в слово. С бóльшим количеством матов, правда, но ты, считай, его процитировал. Арсений пожимает плечами. За прошедшие месяцы он успел неплохо изучить обоих братьев. На свою голову. Он вздыхает, протягивает руку через стол и сжимает ладонь Антона в своей. — Вероятнее всего он понимает, что словами тебе не поможешь, да тут никак со стороны не поможешь, такое только переждать и перетерпеть. А собственное бессилие его бесит, и ему неприятно осознавать, что с твоими переживаниями он не может ничего сделать. Антон смотрит на него ещё несколько томительных секунд, затем вздыхает, как будто сдаётся, опускает голову на стол, упираясь лбом в их переплетённые руки. — Ты слишком хорошо нас знаешь, — бормочет он глухо. И после короткой паузы добавляет: — И за что ты такой классный? «За все грехи в прошлой жизни», — обречённо думает Арсений и свободной рукой поглаживает Антона по волосам.***
— Мы не поедем в Воронеж. Голос Лёши звучит низко, резко и как-то угрожающе. Это тот самый тон, который означает, что Шастуны решили поругаться всерьёз — такое у них случалось редко, зато когда случалось, хотелось сбежать из их квартиры и где-нибудь спрятаться. Желательно в бункере. Но Арсений тяжело вздыхает и бредёт на кухню, откуда слышен спор. Сегодня у него снова роль медиатора. — Да нас родная мать скоро не узнает! — пылко возражает Антон. — Мы когда там последний раз были, полгода назад? — И чё теперь, внезапно срываться на какую-то всратую свадьбу всратой троюродной сестры, которую ни ты, ни я даже в лицо не помним? У меня концерты распланированы на три месяца вперёд, Антон! Дело плохо, раз Лёша даже брезгует привычным «Тоха». — У меня тоже, но я почему-то готов их подвинуть ради семьи. — Это чё щас за предъява вообще? Тебе таких слов мать в уши налила, да? А я, значит, скотина последняя, которая на семью хуй кладёт, так что ли? — Да какого хера ты опять передёргиваешь, а? Вид Арсению открывается замечательный: оба близнеца тяжело дышат, гневно раздувая ноздри, и возвышаются посреди небольшой кухни аки атланты, гордо расправившие плечи. Можно было бы назвать зрелище возбуждающим, но в десять утра в воскресенье мозг Арсения отказывается работать. Он проходит вперёд, намеренно вклинивается между братьями, раздвигая их в стороны, и принимается щёлкать кнопками на кофемашине. — И вам доброе утро, — позёвывая, произносит он. Шастуны замолкают на короткое время. Первым не выдерживает Антон. — Арс, скажи ему! — Да, давай, Арс, скажи мне тоже, какая я тварь последняя, раз отказываюсь внезапно отменять все свои планы ради какой-то хуйни. Чашка, которую Арсений доставал из шкафа, громко стукается об кухонную тумбу. Он полуоборачивается и предупредительно тыкает в Лёшу пальцем. — Так, на меня не надо свои проблемы сваливать. И злиться тебе на меня не за что, так что уймись, Шастун. Лёша замолкает, захлопывает уже было гневно открытый рот и скрещивает руки на груди. Антон ехидно улыбается, почуяв победу на своей стороне, но Арсений не даёт ему насладиться моментом. — Сели, оба, — приказывает он. Тон сам собой получается какой-то командирский, не терпящий возражений, и близнецы послушно усаживаются за стол. Поначалу Арсений старался в их споры не вмешиваться — мол, не моё это дело, всё это братские разборки, и для решения проблем Шастунам не нужно стороннее участие. Как оказалось — ещё как нужно. Арсений сперва удивлялся, как они до него умудрялись не драться при каждом удобном случае, а потом Оксана с Димой ему пожаловались, что не умудрялись. В особо памятные моменты их приходилось растаскивать, один раз даже везли в травмпункт накладывать швы. Настроения куда-то ехать в это утро у Арсения нет, поэтому приходится брать дело в свои руки. Тем более что Шастуны буквально сами просят. — Тебе нужна эта свадьба? — спрашивает он у Антона, когда кофемашина затихает после проделанной работы. — Или ты хочешь с матерью увидеться? Младший Шастун обиженно сопит, но не отвечает. — Антон, — чуть громче повторяет Арсений. Чувствует он себя учителем начальных классов, разнимающим подравшихся хулиганов. — Увидеться, — нехотя признаётся Антон. — Далась мне эта свадьба, всегда их терпеть не мог… Лёша со своего места фыркает. — Так, а ты, — продолжает Арсений, размешивая в чашке сахар. — Сколько раз уже Антон без тебя в Воронеж ездил? Лёша пристыженно опускает глаза. Ну точно провинившийся школьник. Или скорее нашкодивший кот. — Четыре, — едва слышно выдавливает Шастун-старший. — Значит, назначаете дату поездки на то время, которое будет удобно обоим. Не на свадьбу, а просто съездите, поняли меня? Близнецы кивают. — И чтоб больше своими воплями не будили меня в воскресенье, — ворчливо добавляет Арсений и уходит с кухни. Он, вообще-то, тоже обижен. Проходит примерно половина серии какого-то дурацкого ситкома, который Арсений повадился смотреть в последнее время, когда по обе стороны от него на диване устраиваются близнецы. — Прости, — шепчут на уши синхронно. — Мы больше так не будем, — с усмешкой добавляет тот, что слева. — Накажешь нас? — вторит брату тот, что справа. Арсений вздыхает. Порция кофе привела его в чувство, но моральных сил на изощрения нет никаких, в том числе, на ролевые игры, — хотя Шастунам, похоже, понравилось пользоваться их разницей в возрасте и изображать мальчишек. Подумать только, ещё год назад Арсения воротило от слова «папочка». — Может, просто потрахаемся? — вяло предлагает он. И не возражает, когда его принимаются раздевать в четыре руки.***
Какое-то время у Арсения ощущение, будто он ждёт надвигающуюся грозу: видит нависшие свинцовые тучи, чувствует, как сгущается и становится липким и душным воздух, но почему-то всё равно упорно игнорирует происходящее и не пытается взять с собой зонт. Он понимает, к чему идут его странные отношения с близнецами. Они — уж тем более. Антон расстаётся с Ирой, за пару месяцев приходит в себя, действительно продолжает с ней общаться, хоть и нейтрально-прохладно, но постепенно оживает и возвращается к прежнему себе — воодушевлённому, светящему, полному искреннего тепла. Лёша внезапно перестаёт спать с кем попало и даже не жалуется на отсутствие секса, хотя поначалу Арсений перевидал столько его пассий обоих полов, что бросил пытаться запоминать имена. Он понимает, к чему всё идёт, но упрямо не делает никаких шагов вперёд. Не потому что не хочет — его желания тут уже не играют никакой роли, это как пытаться кричать на небо с требованием прекратить этот дождь немедленно (и это в Питере-то!). Нет, скорее дело в том, что он хочет насладиться этим сладким предвкушением, когда ходишь по тонкой грани, и так волнительно делать за неё крошечный шаг и возвращаться обратно. И, чёрт возьми, как же приятно, когда на тебя полными обожания глазами смотрит не один человек, а сразу двое. Кто-то другой, может, стушевался бы или смутился, но не Арсений. Арсений в этом обожании купается. Лёша берёт за привычку обнимать его при каждом удобном случае. Он и раньше себе это позволял, но теперь тормоза срывает окончательно, и ему как будто нужно всегда касаться Арсения, а ещё лучше — прижиматься всем телом и проверять, как далеко он может зайти. Арсений, в свою очередь, покорно разрешает, с каждым разом выдерживает всё более долгую паузу прежде, чем дать по рукам. Когда Лёша, обнимая его со спины, впервые рискует опустить ладонь на его пах, приходится собрать все свои силы в кулак, чтобы не податься бёдрами вперёд с глухим стоном. Вместо этого Арсений закусывает губу от досады, но отстраняется. Антон не отстаёт от брата, только все его проявления внимания — скорее нежные, чем страстные. Он берёт Арсения за руку, когда вздумается, кладёт голову на его плечо, обнимает до хруста костей, ласково целует в макушку, раз уж разница в росте позволяет. Арсений тщётно пытается скрыть, как дрожат пальцы, улыбается в ответ едва-едва, потому что сердце в груди заходится в бешеном ритме, и с каждым разом всё с большим трудом давит порыв притянуть Антона за ворот футболки и поцеловать. Вселенная схлопывается прекрасным субботним вечером, и Арсений с самого утра предчувствует, что день Икс — именно сегодня. «Десять с половиной граммов» дают выступление в одном из баров в центре Питера, и поскольку у них дебют новой песни, приглашено столько друзей и знакомых, что, кажется, для фанатов не осталось места. Арсений этому мелочно радуется, потому что хотя большую часть присутствующих он не знает лично, лица у всех знакомые, а ещё он встречает и Позовых, и Фроловых, и Шеминовых; умудряется мило, почти без напряжения побеседовать с Кузнецовой, пришедшей с новым бойфрендом; радуется всё-таки заглянувшим Варнаве и Матвиенко — первая пришла кого-нибудь подцепить, второй по-прежнему оставался преданным поклонником группы. В конце концов, конечно, Арсений возвращается к барной стойке, к Антону. И когда гасят свет, а «Десять с половиной граммов» выходят на сцену, сам притягивает Шастуна к себе и заставляет обнять себя вокруг пояса. Антон послушно подчиняется, кладёт подбородок ему на плечо и горячо дышит в шею. Лёша выходит на сцену, приветливо улыбается и машет, кажется, что задерживает взгляд на них двоих, но это только кажется, в баре слишком темно, чтобы он мог их разглядеть. А потом начинает петь, и мир замирает. Хотя рядом только один близнец, а второй — невыносимо далеко светит со сцены, для Арсения ощущается всё так, будто они оба обнимают его, обхватывают в четыре руки, не давая ни шанса сбежать. А он и не планирует. Большую часть репертуара «Граммов» Арсений уже знает наизусть, но не подпевает — так, двигает губами едва заметно, слегка покачивается в такт, невольно увлекая за собой Антона в полу-танец. А потом группа, наконец, начинает играть дебютную. Арсений каким-то шестым чувством сразу понимает, о ком она, ещё даже не слыша слов. И пускай местоимения в тексте заменены на те, что не вызовут у поклонников нелепых вопросов, этот намёк слишком непрозрачный, чтобы его не понять. Лёша поёт о Неве, ходьбе по головам и через гранит. Антон обнимает Арсения и улыбается ему в шею. Взгляни, говорят они, на красоту; взгляни на этот свет, шагая в темноту. — Ты её уже слышал, — в проигрыше едва слышно выдыхает Арсений. — Песню. Ты её слышал. Антон крепче сжимает его, почти до боли и треска костей, прикасается невесомым поцелуем к шее. «Скажи, что я её люблю», — просит Лёша со сцены. — Ты и сам всё знаешь, — негромко произносит Антон. «Без неё вся жизнь равна нулю». Арсений думает о простейшей математике: двадцать один, десять с половиной, ноль; три вместо привычных двух; не делить и разделять, а складывать. И впервые начинает считать (ха!) себя не тем, что можно с лёгкостью вынести за скобки, а плюсом между двумя числами. Он сжимает дрожащими пальцами перехватившую его поперёк пояса руку Антона, несмело улыбается. Лёша улыбается ему в ответ — не ему, конечно, а всей толпе, но это и неважно. Своё Арсений получит позже. Концерт заканчивается слишком рано, но одновременно уже так невыносимо хочется домой, что Арсения едва не потряхивает. Близнецы это замечают, утешают как могут, но в то же время издевательски посмеиваются, будто наконец добились своего. Капкан схлопнулся, деваться некуда, вот они и не торопятся. В конце концов, они откланиваются, оставляя вечеринку в самом разгаре — гостей развлекают музыканты из «Граммов», их продюсер и уже подвыпившая Варнава. На парковке близнецы долго препираются, кто из них поведёт машину, потому что — удивительно, — оба не пили вообще. Арсений нервно переминается с ноги на ногу и не выхватывает ключи из руки Лёши и не садится за руль сам, просто потому что не любит водить. Шастуны мучают его как будто специально («как будто»?), поэтому когда на водительское сидение, наконец, усаживается Антон, Арсений залезает на заднее и делает вид, что утыкается в телефон. Делает вид, потому что лента Инстаграма перед глазами расплывается, кажется, он на автомате ставит лайк какой-то дурацкой фотке Матвиенко, потому что фактически его мысли в этот момент не связаны ни с Серёжей, ни с его идиотской скрепкой, которую он, вроде бы, успел обменять на самокат. Антон и Лёша негромко переговариваются на передних сидениях, обсуждая то ли какой-то футбольный матч, то ли поездку в Воронеж, Арсений толком не вслушивается. В какой-то момент решает даже отложить телефон в сторону и беззастенчиво их разглядывает, уже привычно подмечая и схожести, и различия: первых оказывается, как ни странно, меньше. Он даже не понял, в какой момент вдруг перестал воспринимать их как идентичных друг другу. То есть, конечно, по одежде, манере речи и жестам всегда можно было понять, кто старший, а кто младший (если Шастунам не приходило в голову начать придуриваться), но сейчас Арсений улавливает уже какие-то незначительные мелочи. Тембр голоса, смех, взгляды, даже запах. Когда они оба поворачиваются и смотрят на него выжидательно, Арсений понимает, что машина остановилась уже как пару минут. — Идём? — спрашивает Лёша. Его голос звучит не вызывающе или дразнящее. Скорее неуверенно, даже как-то застенчиво. Как будто он даёт шанс остановиться, пока не поздно, пока ещё можно дать по тормозам и сделать вид, будто они трое — просто хорошие друзья. Кому этот шанс нужен — близнецам, Арсению или, быть может, Вселенной, — конечно, непонятно. Арсений для себя уже всё решил, и даже Вселенная его не остановит. Близнецы и подавно. Вместо ответа он открывает дверь и вылезает из машины. В его квартире уже привычно пахнет сигаретами. На вешалке в коридоре висит чёрная кожанка, которую как-то забыл Лёша — Арсений её бессовестно напяливал как-то в бар, в чём, естественно не признался, но назад свою одежду Шастун не требует и ладно. На тумбочке рядом с ключами лежат кольца Антона, которые Арсений обнаружил в ванной после очередного визита близнецов, специально положил на видное место, чтобы вернуть, но, кажется, бижутерия уже начала покрываться пылью. А ещё в холодильнике стоит пиво, которое Арсений не пьёт, где-то в гостиной лежат зарядки от «самсунгов» (сам Арсений давний и преданный поклонник «яблока»), а, если поискать, в ящиках шкафа можно найти и футболки, и носки, и даже пару штанов, которые Арсению великоваты (да, он примерял). Несмотря на то, что присутствие близнецов в квартире уже закономерность, они почему-то мнутся в прихожей, раздеваются-разуваются как-то медленно, будто готовы к тому, что их в любой момент прогонят. «Дурачки», — с нежностью думает Арсений. Несмотря на то, что идея просто сразу прыгнуть в койку прельщает невыносимо, Арсению всё-таки уже достаточно лет, чтобы понимать — сперва надо поговорить. А такого рода разговор без бутылки будет слишком тяжёлым, поэтому спустя полчаса они уже бодро хлещут виски на диване в гостиной. Тишина стоит такая, что слышно как ругаются соседи этажом выше, а те явно стараются не шуметь (не потому что такие вежливые, а потому что Наташа очень боится, что все узнают, какой у неё на самом деле неидеальный брак). Поймав себя на том, что какого-то хера думает о выскочке-Наташе с восьмого этажа, когда рядом сидят аж два парня, с которыми Арсений планировал сегодня заняться сексом, он встряхивается, решительно ставит недопитый стакан с виски на стол и прочищает горло. — Ребят, — начинает он и осекается, потому что подступиться к щекотливой теме оказывается тяжеловато. «Тяжела вата», — добавляет всегда готовый к каламбурам мозг Арсения. Ну и как тут продолжить? Что за дебильное «ребят», после которого логично выстраивается только «давайте жить дружно»? А дружно Арсений не хочет, он хочет как в той песне Studio Killers: разрушим дружбу, нам стоит стать любовниками. От того, что для всех всё очевидно, но почему-то все проглотили языки, становится даже смешно. — Слушайте, — вздыхает Арсений, — сегодня мы потрахаемся, это и так понятно, вы мне только скажите… Он поднимает голову, встречает два встревоженных взгляда и продолжает: — Это у нас типа… развлечение на одну ночь? Ну, приятное развлечение для вас, неожиданный эксперимент для меня. Или… — Или, — вдруг перебивает Антон сиплым голосом. — Арс, если ты не заметил, я по-другому не умею. Ты правда думаешь, что мы всё это время общались с тобой, а тут вдруг потрахаемся и разбежимся? — Ну, может, не разбежимся, продолжим дружить… — неуверенно мямлит Арсений. Прилипчивый образ Кота Леопольда не выходит из головы. — Хуюжить, — недовольно буркает Лёша. — Херов ты поэт, — возмущается Арсений. — А на сцене вон как изворачиваешься. — Так то на сцене, — невозмутимо отвечает Шастун. Затем тяжело вздыхает и вдруг сползает с кресла и опускается перед Арсением на колени. — Арс, ну я не знаю, по-моему, мы своим поведением недвусмысленно намекали, что хотим от тебя не просто секса. Я тебе со сцены в любви, считай, признался, и не делай вид, что ты этого не понял. Арсений отводит глаза, чувствуя волну тепла, затапливающую лёгкие и опускающуюся приятным напряжением к низу живота. Он, конечно, понял, но услышать подтверждение оказывается сладко до дрожи. — А как же «я не признаю серьёзных отношений»? — не удерживается от укола Арсений. Лёша остаётся невозмутим. — Во-первых, я никогда так не говорил. Во-вторых, Арсений, ты себя видел вообще? Тут только серьёзно, иначе никак. Могу ли я сказать, что у нас это навсегда, мы уедем куда-нибудь в Швецию и горя знать не будем? Вряд ли, потому что ни в чём нельзя быть уверенным. Арсений прикусывает язык, чтобы не перебить и не сказать, что, вообще-то, выражение «шведская семья» не имеет под собой никаких оснований и выросло из советских стереотипов, потому что это сейчас неважно. Да и он уже представляет, как оба близнеца морщатся, стонут и просят открыть форточку, потому что стало душно. — Но сейчас я уверен в том, что хочу быть с тобой. И Антон тоже хочет. — Эй, я сам за себя сказать могу, — недовольно ворчит Антон и подползает к брату, зеркаля его позу. — Ну, правда, Арс, как ты вообще мог подумать, что мы к тебе относимся как к другу? В смысле, да, ты для нас друг, но с просто друзьями мы не делаем того, что делаем с тобой. И хотя Арсений прекрасно понимает, что Шастун имеет в виду, он всё равно склоняет на бок голову и как можно более невинно спрашивает: — Это чего именно? Близнецы знают его слишком хорошо, чтобы не почуять подначку. Они наклоняются к его шее одновременно, но целуют настолько очевидно по-разному, что Арсений чувствует, как перехватывает дыхание. Лёша касается быстро, порывисто, чуть прихватывает зубами кожу и тут же зализывает место укуса, словно извиняется. Антон прижимается осторожно, почти трепетно и ласково. Они стаскивают его с кресла на пол, и хотя до кровати практически рукой подать, Арсений не рискует об этом заикнуться, только помогает близнецам стащить с себя одежду и принимается раздевать их. Первым в губы его целует Лёша — то ли по праву старшинства, то ли из-за того, что с него всё начиналось, а, может, и просто так. Какая, в сущности, разница, потому что стоит Арсению оторваться от одного близнеца, его тут же притягивает к себе второй. Они двигаются лихорадочно и торопятся, не столько потому что времени мало, а сколько из-за того, как долго терпели наступление неизбежного. Арсений и не рассчитывает, что продержится долго — у него давно не было секса, а близнецов хочется до искр из глаз. В конце концов, он даже толком не понимает, сколько проходит времени — оно ускоряется и замедляется, как ему вздумается. Или, может, это близнецы им управляют, с них бы сталось. Со встречи с ними Арсений вообще начинает верить в невозможное. Он кончает, зажатый между двумя разгорячёнными телами, — пытался зажмуриваться и кусать губы, чтобы хоть как-то оттянуть уже близящийся оргазм, но потом Шастуны сомкнули ладони на его члене, переплетая пальцы, и поцеловались над его плечом, и от смеси сногсшибательной картинки перед глазами и уверенных касаний Арсения разбирает на молекулы и, кажется, так и не собирает обратно.***
Потом будет целый аттракцион новых ощущений, Арсений не будеть успевать ставить галочки в чек-листе, хотя уже и думал, что в его возрасте мало чему можно удивиться. Будут первые ссоры — Арсения с близнецами по отдельности, с обоими сразу, братьев между собой, в один памятный раз они даже умудрились переругаться по всем фронтам. Будут иногда болезненные, чаще — страстные примирения, будут притирки и поиск компромиссов. Будут и классические арсеньевские выебоны, когда его переклинит, он возьмёт билет до Омска и улетит, ничего никому не сказав. А потом, лихорадочно куря на балконе в квартире родителей, будет выслушивать спокойный, чем-то даже гипнотизирующий голос Антона, который расставит весь бардак в голове Арсения по полочкам и в конце, когда истерию заменит невыносимое чувство тоски, лукаво предложит оставить включённой камеру, пока они с Лёшей будут заниматься любовью. На его, Арсения, кровати. Будут вопросы друзей, неловкие разговоры, стабильно появляющееся чувство страха и сжимающая за горло паника, а следом — успокаивающие объятия на троих. Будет обронённое будто бы в пустоту арсеньево «люблю», которое относится ко всему и сразу: и Шастунам по отдельности, и вместе, и тому, что между ними происходит. И даже найдётся место классическому «я люблю то, каким вы меня делаете». Будут нелепые попытки Арсения научиться играть на гитаре, и прекрасно понимающий, зачем весь этот цирк, Лёша устроится сзади на диване, прижимая его к себе за пояс и беря в свою ладонь руку Арсения на грифе. Будут вечера на кухне, когда Антон, никогда и ни с кем раньше не советовавшийся, станет приносить Арсению сценарии своих стендапов с неловким «Ну, у тебя такое чувство юмора… ебанутое. В хорошем смысле! Посмотри, а?» Будет куча экспериментов в постели — и по двое, и по трое. Лёша принесёт очередной результат анализов, кинет на стол с небрежным «Раз уж мне больше не нужно на них бабки тратить, может, начать чё-нить коллекционировать?» Арсений предложит марки, потому что они же в Питере живут, и он помнит, с чем неразрывно связаны секс и рок-н-ролл, но Лёша в ответ только закатит глаза и завоет неожиданно мимо нот что-то про «ты мой наркотик, мой никотин». Будет неожиданно тёплый осенний вечер, в который Арсений распахнёт настежь окна и устроится на балконе на мягких подушках с бокалом красного полусухого. Прижимающий его к себе одной рукой Антон мягко поцелует его в макушку, а Лёша, напоследок погладив Арсения по выглядывающей из-под подвёрнутых джинс лодыжке, возьмёт в руки гитару и запоёт. Что-то про дождь под плащом и капюшоном; про дрожь, от которой и страшно, и смешно; про тесноту облаков, про буквы и слоги. — Возьми мои слова и брось к его ногам, — скажет Лёша, встречая где-то над головой Арсения взгляд Антона. Самому Арсению никакие слова не нужны, у него есть десять с половиной граммов незамутнённого счастья, помноженные на два, а всё остальное — простая математика.