детская клятва на всю жизнь.

— кэйя! ты чего там застрял? — да я сейчас! уже почти достал! — скорее, я еще не долго смогу отвлекать аделинду! да-да, тетушка, я иду... — легким бегом отдалялись шаги, пока не стали слышны лишь отдаленно, доносясь приглушенно где-то со стороны кухни. мальчишка набирает побольше воздуха в легкие, собирается с силами и, вставая на носочки, тянется к сосуду с эксклюзивным винтажным вином, так и манящему своим притягивающим взгляды внешним видом. "главное - не сорваться и ничего не уронить..." — напоминает себе кэйя, только кончиками пальцев пытаясь придвинуть бутыль к краю слишком высоко расположенной полки, пока с победной ухмылкой не хватает ее за горлышко и не спрыгивает со скамьи с желанным вином в руках. он вылетает из подвала, не забывая перед этим вернуть на место лавку и прикрыть за собой дверь, чтобы не было подозрений, что здесь побывала парочка юных негодников. прокравшись к выходу и выйдя на улицу, кэйя приходит к окнам кухни, чтобы подать знак, что все прошло успешно, своему аловласому братцу. заглядывает в них - аделинда была увлечена перестановкой всяких баночек и склянок со специями, дилюк же сидел за столом и попивал чай. по движениям их губ было ясно, что они активно общаются о чем-то, но о чем именно было неясно в силу закрытых окон. недолго думая (точнее, вообще не думая) парнишка подхватывает с земли мелкий камешек и бросает его прямо в оконную раму, сам же смывается за угол винокурни, одним глазком лишь выглядывая из-за него. на неожиданный стук аделинда и дилюк одновременно резко обернулись. — что это было? — первая, откладывая в сторону приправы, собирается осмотреть улицу на наличие источника звука, но юный мастер ее опережает, соскакивая со своего места и за пару шагов оказываясь у окна. — наверное, птица какая влетела, — сделав вид, что разглядывает вечерний двор, дилюк отмахивается, в мыслях уже ругая дурака кэйю за это совершенно необдуманное несогласованное между ними двумя действие. — не волнуся, там правда никого нет, — монотонно проговаривает он, видя недоверчивый прищур тетушки. — мы пойдем с кэйей прогуляемся перед сном. аделинда провожает юношу, наказывая, чтобы возвращались до девяти вечера, а сама с улыбкой думает, что нужно будет из запасов восполнить бутыль вина, которую так "умело" скрыл за рубашкой кэйя, совершенно незаметно проходя мимо кухни, из которой открыт прекрасный вид на коридор. × × × × × ночной двор винокурни "рассвет" освещает тусклый свет луны, что блеском отражается от темного полупустого сосуда вина. широкие листы виноградников развеваются легким ветерком, который не пробирает до костей - скорее освежает и ласкает покрасневшие от алкоголя щеки двух братьев. те сидят на крыше невысокого здания - они любили здесь находиться, ведь в этом месте их не находили иногда слишком надоедливые взрослые. а еще отсюда открывается безупречный вид на просторы бескрайнего неба, на котором эти двое так любили ночью находить различные созвездия, а днем гадать, в какие формы на этот раз обратились лениво плывущие облака. на улице тихо. лишь стрекотание кузнечиков да цикад (было довольно тепло в этот вечер) звучит в ночи, освещаемой лунным светом и яркими звездами, что понемногу начинают проявляться на небосводе, да шуршание в кустах: наверное, лисята - частые гостья из леса неподалёку - снова устраивают какой-то мятеж. маленькие рагнвиндр с альберихом ни раз пытались протащить в дом бедных детенышей феников, но аделинда не одобряла таких затей, предлагая просто кормить их за границей виноградников, чтобы эти малыши не потаскали ценные ягоды. — ахх... — вздыхает кэйя, повалившись спиной на жесткую черепицу крыши. — все таки, подобные моменты бесценны, — с довольной опьяневшей улыбкой лепечет он. — рад, что оказался с нами? — дилюк падает рядом, устроив руки под головой и устремив свой взгляд ввысь. — конечно. спрашиваешь еще, — синевласый отвечает не задумываясь. юноши глядят на звезды еще долго. в это время кэйя задумался: он ведь даже смутно помнит день, когда родной отец оставил его прямо здесь, среди вьющихся виноградников. мальчишка не помнит его лица, голоса, прикосновений, но помнит, что тот говорил о какой-то миссии. точного монолога запомнить не удалось - все таки, с тех пор прошло тринадцать лет; кэйя был еще малышом, когда оказался на винокурне. быть может, детский разум и придумал эту миссию, дабы оправдать поступок отца, но какая сейчас к черту разница? сначала маленький кэйя ждал, что папа за ним придет. проводил день и ночь у окна, с замиранием сердца бежал на звук топота копыт, надеясь, что это именно отец приехал его забрать или навестить. господин крепус очень переживал в это время: мальчик был очень тихим, замкнутым, молчаливым. казалось, что тот так и не освоится в новых обстановке и окружени, семье, но спустя дни, недели, он все же начал привыкать к жизни на винокурне - на радость мастеру, которого малыш начал вскоре по-детски неуверенно, осторожно и робко звать "папа". отец двух ныне неразлучных братьев с улыбкой вспоминает, как те издалека наблюдали друг за другом, не решаясь подойти и заговорить. часто, когда малыш альберих вновь уходил в себя и наблюдал за видом улицы, дилюк прибегал к отцу и, дернув за подол плаща, чтобы старший наклонился к нему, на ушко шептал: "папа, братику кэйе снова грустно. как думаешь, кофетка и сок поможет ему снова стать веселым?" — и слова пропитаны таким искренним переживанием, что аж за душу берет. синевласый в свою очередь нередко подглядывал за рагнвидром младшим: малыш был все еще скромным, поэтому лишь прятался за углом винокурни и как бы присматривал за тогда неуклюжим и неострожным дилюком. каждый раз, когда последний либо падал, разбивая коленки и ладошки в кровь, либо застревал где-то и не мог сам выбраться, кэйя бежал к крепусу со словами: "госпо... папа, там братик дилюк снова поранился... ему точно нужна помощь," — и уже снова на своем прежнем месте наблюдал за тем, как их отец "спасает" аловласого. слезы радости наворачивались от того, что эти двое, хоть и не показывали этого, переживали друг за друга. словно настоящие, родные братья. позже кэйя начал злиться. на бросившего его на произвол судьбы человека, толком ничего не объяснившего. ну как можно оставить своего ребенка!? а если бы добродушный крепус не встретил его, непонимающего происходящего, кэйю? "безумие," — думалось мальчишке, когда тот со злости пинал камни у дороги. в конце концов уже чуть повзрослевшему альбериху стало все равно. и действительно: зачем тратить свои время и нервы на того, кто за всю его короткую жизнь ни разу даже не показался и не напомнил о себе? у парнишки было все, о чем он мог мечтать: брат, с коим они стали лучшими друзьями, теплый дом, вкусная еда, заботливая тетушка и, самое главное, любящий отец. так не лучше ль наслаждаться тем, что он имеет сейчас? к этому выводу кэйя пришёл к двенадцати годам. — дилю-ю-юк, — тянет, наконец, альберих, и названный поворачивается на зов с вопросом в глазах, — а помнишь нашу детскую клятву? — также поворачивается к аловласому, что прикрыл глаза в усмешке. — ту, на мизинчиках? естественно. такое не забывают. × × × × × мальчик лет семи усердно собирает маленький походный рюкзачок, перечисляя тихо, в пол голоса, что он уже успел сложить. водичка, небольшой перекус, который он припрятал после обеда, маленький нож и книжка с картинками всяких растений, в которой изображена как раз его цель - лесные ягоды, для которых, к слову, он также захватил отдельную сумочку. — тетушка, я пойду, погуляю... можно? — уже на выходе, крепко сжимая в ладошках лямки рюкзака, покоявшегося на хрупких плечах, спрашивает кэйя, на что получает согласный кивок. — только будь аккуратен. и возвращайся к ужину! — вдогонку наказывает аделинда, слыша с улицы радостное: "хорошо, обязательно!" небо постепенно окрашивалось в рыже-желтые оттенки. сегодно оно было необычно: облака принимали золотые лучи уходящего за лес солнца, обличаясь в такой же цвет. вид поистине завораживающий; не часто можно было застать небосвод в таком свете. мальчишка, поджав губки и вцепившись в лямки рюкзака, переминался с ноги на ногу перед величественным лесом, под могучими кронами деревьев которого почти не проходили ослепляющие лучи закатного солнца. страх неприятным ознобом полз по позвоночнику, сковывая тело и заставляя лишь стоять на месте. кэйя был таким крохотным по сравнению с верхушками стволов, кажется, уходящих прямо ввысь. каждый бы на месте синевласого испугался. но альберих решил: он обязан пойти туда и найти те самые ягоды, о которых как-то говорил дилюк. "говорят, они вкусные. правда, пап? я бы хотел их попробовать, но... в лесу слишком страшно,"— кэйя помнит эту печаль в голосе названного брата, когда тот со вздохом перелистывал страницы книжки, которую сейчас доставал юнец. — ну же, кэйя, ты ведь не маленький уже, — говорит он сам себе, меняя волнение на решительную улыбку и делая первые шаги в чащу. альберих все еще иногда чувствовал себя как не в своей тарелке на винокурне. а еще он все еще стеснялся заговорить со своим новоиспеченным братом, поэтому лишь наблюдал за ним издалека, понемногу узнавая его поближе, чтобы понять, как же ему лучше начать их общение. теперь же, узнав о такой маленькой "мечте" дилюка, кэйя принял решение: он обязательно достанет эти ягодки и принесет их (любимому) брату. это должно быть неплохим стартом для их отношений - именно так мальчишка думал, пока собирался в этот поход. лес встретил синевласого прохладой и некой сыростью. здесь было тихо - лишь щебетание птиц, шуршание в кустах и совиное уханье издали доносились до ушек маленького смельчака. тот повел плечами и обнял себя, оглядываясь: "зябко. и... страшно". также каждое место было похоже на предыдущее. казалось бы, что кэйя ходит кругами, если б не дорожка из белых камней, которые он собирал из клумб у дома пару дней до выхода. "как найду ягодки - обязательно верну," — думал альберих, пряча декор по карманам. а про дорожку он узнал в одной из сказок, что отец рассказывал им с дилюком на ночь. вначале синевласому показалось это глупой затеей - разбрасывать камни на дороге. однако отчего-то позже ему показалась эта идея довольно занятной. тем более, как еще ему одному тут не заблудиться? через какое-то время средь высоких кедров и елей стало совсем темно: кэйя не видел ничего дальше своей вытянутой руки. мальчик посчитал это идеальным временем для того, чтобы остановиться и, наконец, достать масляной фонарь, который он также решил взять "на всякий случай, вдруг не управлюсь до ночи". хоть альберих и был еще только шестилетним ребенком, но было две вещи, которые ни раз ему помогали: наблюдательность и внимание к деталям. во многих сказках, кэйя помнит, дети брали с собой фонарь, и мастер крепус, собираясь в поход, в первую очередь клал в сумку именно масляной фонарь. а раз уж даже отец без этой штуки не пойдет ни в одну поездку на лошедях, то вещь и правда нужная. мальчик вздрагивает, когда в лампе загорается танцующим пламенем язык огня, но быстро успокаивается и даже приободряется: надо же, ему с первого раза удалось зажечь фонарь! он обязательно расскажет об этом маленьком достижении отцу, когда вернется, конечно же. далее он идет по ночной тропинке, освещаемой тусклым теплым светом лампы. на удивление страх сменяется восхищением; как только пелена испуга спала с глаз малыша, ему открылся завораживащий вид на первый вид устрашающего леса: тут и там были цветы, бутоны коих светили приятным и успокаивающим голубоватым светом, а светлячки, снующие туда-сюда, мерцали над тропинкой, будто указывая мальчику дорогу. этот волшебный мир отвлек от переживаний и кэйя не заметил, как дошел до опушки в самой глуши. — ягодки! — кивнув в знак благодарности светлячкам (ведь папа учил всех, кто помог, всегда-всегда благодарить), синевласый радостно побежал к широким кустам лесных ягод, принимаясь их собирать. увлеченный своим занятием мальчик даже не заметил, как за кустами сквозь шуршание листвы разливался неприятный ехидный смех, явно предшествующий чему-то недоброму. × × × × × аделинда сновала из одного угла гостиной в дрогой, нервно потирая ладони, заглядывая в окна и кидая взгляд на часы. время близилось с восьми вечера, а это означало, что маленького господина не было уже почти три часа. горничная вздыхает и дышит тяжело в общем: покинуть поместье она не могла, чтобы отправиться на поиски мальчика, а мастер крепус отбыл по делам виноделья еще вчера. нервы были на пределе. переживал и второй маленький господин - дилюк. он с волнением сидел у окна, уткнувшись в него носиком и ладошками, и пытался высмотреть где-нибудь своего братишку. но нет, того будто след простыл. тут аловласый припомнил, что как раз перед тем, как кэйе уйти, тот что-то старательно укладывал в свой рюкзачок, что был походным. а еще зачем-то пару дней назад взял фонарь у папы. дилюк был отнюдь не глуп, и почти сразу догадался: он пошел в лес. это осознание отдается ему испугом за братика, и маленький господин прикрывает ротик руками, делая тише свой вздох. зачем братик пошел в такое страшное место - мальчик так и не понял, однако понял кое-что другое. — тетушка... — аделинда сразу же обернулась на него с вопросом в глазах. — я пойду... осмотрю округу, хорошо? я быстро, обещаю! — дилюк буквально умоляет щенячьими глазками - такими, на которые горничная не в силах отказать. — хорошо, — со вздохом соглашается она, — только, пожалуйста, возьми с собой фонарь. и будь осторожен... — конечно, тетушка! — и мальчик быстро выбегает к выходу, а затем и на улицу. главная горничная падает на стул и складывает ладони в молитве, утыкаясь в них лбом. ей остается только молиться барбатосу о том, чтобы с детьми было все хорошо. она здесь бессильна. схватив фонарь, что хранился в прихожей "на всякий случай", аловласый хотел уже выбегать на улицу, но внимание его привлек садовый нож, который, по видимому, по неосторожности забыли убрать кто-то из работников винокурни. "папа и тетушка запрещают там трогать инструменты без них..." — размышляет мальчик и колеблется какое-то время: он старался не пренебрегать наказам старших, но в лесу опасно - это факт, который было бы глупо отрицать. и все же, обещая себе, что позже попросит прощение, маленькие ручки хватают это временное оружие, после чего дилюк так быстро, как только может, бежит к темному и страшному лесу, у входа в который резко останавливается оглядывая такие высокие деревья, от вида которых детское сердечко начинает стучать чаще. в малыше бьются разные чувства: страх перед величием леса и в то же время страх за брата, ведь тот мог попасть в беду. дилюк разрывается между этими ощущениями, желаниями трусливо сбежать и все таки пойти навстречу риску, но спасти и привести домой кэйю. почему именно "спасти"? он и сам не знает. просто чувствует, что что-то обязательно случилось. беспочвенное переживание, появившееся, когда главная горничная только-только начала поглядывать на часы и окидывать взглядом округу, не давало покоя. тут на глаза попадаются белые маленькие камни, напоминающие те, коими усыпаны клумбы около дома. — братик кэйя... — сразу же понимает дилюк и, смело отбрасывая страх, отправляется как можно скорее в глубь чащи. мчась по пути из белых камней, мальчик все больше начинал переживать. он не замечал ничего вокруг себя: ни мелькающих светлячков, ни стрекотания кузнечиков в ночи. он лишь надеялся, что осталось не так много бежать, и что с братиком все... не так далеко послышался кроткий крик, после которого наступила гробовая тишина. душа мальчишки ушла в пятки; он мог поклясться, что это был кэйя. и что ему абсолютно точно нужна помощь. буквально через несколько минут взору открылась опушка: по краям ее были плотно сидящие пышные кусты ягод, которые он видел на страницах одной книжки, а возле одного из кустов происходило то, что вызвало прилив гнева и страха одновременно. маг бездны, о которых отец рассказывал детишкам, удерживал маленького альбериха, что брыкался и пытался выбраться из цепкой хватки. — ха-ха-ха! — давящий на уши искаженный смех разлился по поляне. — твои старания смешны. тебе не полу... ай! но договорить ему не позволил дилюк, что, не став стоять в стороне, налетел на него и сбил с ног. магу пришлось выпустить из лап синевласого, который с расширенными то ли от испуга, то ли от удивления, глазами глядел, как его названный брат с замаху огребает мага прямо по голове рукоятью садового ножа. — вы еще пожалеете, жалкие людишки... мы покажем свое величие... — хрепит пешка бездны, прежде чем получить еще один удар и уйти в отключку. — пора спать, чудовище, — выплевывает со злостью дилюк, поднимаясь с тела мага. после этого он подбегает к кэйе, что все также сидел в стороне: — братик кэйя, ты в порядке? — с волнением в глазах и голосе интересуется он, на что получает заторможенный кивок. — тогда бежим! — мальчик хватает его за руку и тянет на себя. — подожди! ягодки... — оставь их! бежим скорее, пока он не очнулся! × × × × × — ах!.. — аделинда вздыхает, видя двух мальчишек, что были все в каких-то веточках и листочках. — слава архонтам, вы целы! — горничная падает на колени перед детьми, оставляет поцелуй на лбах обоих и обнимает так, будто это самое дорогое, что у нее сейчас есть. — все хорошо, тетушка. прости, что заставил переживать, — неловко звучит от кэйи. — ничего, дорогой, все в порядке, — женщина выпускает мальчишек из объятий и, смахнув поступившую слезу, поднимается с коленей, направляясь уже приободренная в сторону ванной. — идемте в ванную, кэйя, дилюк. а после этого пойдем ужинать. после ужина заботливая тетушка уложила непосед по кроватям и, не забыв прочитать им сказку о лисе с девятью хвостами, которую так любили детишки, ушла приводить все в порядок, перед этим оставив еще по одному по-матерински теплому поцелую на макушке каждого. сквозь полупрозрачные шторы проникает мягкий лунный свет, разливаясь холодным светом по детской; даже через приоткрытую форточку слышна ночная трель кузнечиков. единственная свеча, что стояла на маленьком округлом столике меж двух кроватей, служила ночником, разбавляющим холодное освещение луны своим тусклым, но теплым светом. никто из мальчишек не спал - слишком много всего произошло за этот вечер. каждый сейчас думал о прошедших событиях и изредка кидал взгляд на другого, быстро отворачиваясь, не находя смелости что-либо сказать. и не скажешь, что лишь пару часов назад один по-настоящему героически спас второго из беды, после чего они вернулись домой, крепко хватившись друг друга. — кэйя... ты спишь? — все таки набрался первым духу дилюк, шепотом позвав брата и перевернувшись на бок так, чтобы видеть последнего. пара секунд бездействия - и вот, со стороны стало слышно шуршание одеяла и васильковые глаза показались из под него. — еще нет, — также тихо отвечает альберих, стараясь не смотреть во внимательные алые очи напротив. ему все еще совестно, что его мало пришлось спасать, так еще и эта вылазка оказалась полностью провальной. — братик кэйя... — рагнвиндр младший замялся, а названный как-то дернулся от неожиданности: все таки, он не привык к такому обращению. и как же это по-детски нелепо, ведь оба друг друга называют этим ласковым "братик". — могу я тебя спросить, ам... а зачем ты все таки пошел за теми ягодами в такое опасное место? — я... — теперь очередь синевласого замяться. мальчик поднялся с мягкой подушки и принял сидячее положение, скомкав в руках одеяло так, чтобы то можно было обнять. отчего-то у него была вечная потребность в объятиях - даже таких, "односторонних". — ты.. нет, вы с папой смотрели ту книжку с картинками, и ты сказал, что очень хотел бы их попробовать, но в лесу слишком страшно. ну, я и подумал... — дурачок! — вынес грозный вердикт второй, резко принимая такое же положение и сердито ударив кулачком подушку. — а если бы твой братик не успел тебя спасти? если бы тот маг тебе что-нибудь сделал? ух, я бы им показал! я им всем покажу! — не на шутку разозлился аловласый, удар за ударом нанося подушке так, будто вместо нее лежал как раз тот самый преспешник бездны. кэйя, в порыве желания успокоить брата, спрыгивает с кровати, скидывая с себя одеяло, и босыми ножками шлепает по полу до кровати напротив. — братик дилюк! — вырывается у него с уст. — успокойся. все ведь хорошо. я жив и цел. так что... не стоит бить подушку, ей же тоже больно, — кэйя неловко смеется, осторожно касаясь хрупкого плеча. и, кажется, это помогает, ведь дилюк, хоть и смешно нахмурившись и сложив на груди ручки, тяжко выдыхает. — хорошо. но... — мальчик глянул косо на альбериха, после чего полностью развернулся к нему лицом. — пообещай мне, что больше не полезешь в такие страшные места и вообще не будешь заставлять меня о тебе беспокоиться. и даже, если и захочешь куда-нибудь в такое место сходить - зови меня с собой! — дилюк с совершенно серьёзным личиком выставляет перед кэйей свой мизинчик. — пообещай на мизинчиках! тогда ты не сможешь нарушить свое обещание. и синевласый протягивает таки в ответ свой мизинчик, сплетая его с пальчиком братишки, одновременно кладя свободную руку на сердце в клятве. — клянусь, что я, кэйя альберих, ни за что не нарушу это обещание, — мальчик хихикает, но получает в плечо легкий удар кулачком вместе со смешком. — кэйя рагнвиндр, ты хотел сказать, — поправляет его с улыбкой дилюк, но улыбка переходит в волнение и обепокоенность, когда по щекам кэйи вдруг потекли слезы. — братик кэйя, ты чего!? — нет-нет, все хорошо, — названный утирает свои слезы, улыбаясь сквозь них. — я... я просто очень рад, — и улыбка такая искренняя, какой он еще не улыбался за три года жизни на винокурне. — глупенький. иди сюда, — дилюк раскидывает руки в готовности к объятиям и вот, через секунду братья уже смеются, упав на одну подушку в крепких долгожданных обоими объятиях. на утро аделинда не без удивления застает мальчишек, мирно посапывающих на одной кровати и закинувших друг на друга какие-либо конечности: на дилюке, например, оказалась нога кэйи, а на самом кэйе уже рука дилюка. и все же горничная с мягкой улыбкой прикрывает за собой дверь, решив этим двоим устроить внеплановый выходной и дать отдохнуть. × × × × × — ты меня тогда правда знатно заставил поволноваться, идиот! — дилюк, не желая покалечить, дает слабый удар в плечо (что стало уже некой привычкой) кэйе, что смеялся от всей души, вспоминая тот счастливый миг, когда понял, что теперь самым близким для него человеком будет именно это красноволосое чудо в перьях, которое совершенно не умеет пить. раньше он и подумать не мог, что когда-нибудь они будут вот так вот сидеть в ночи под открытым небом, любоваться звезднами, что мелкой крошкой усыпали небосвод, и распивать изысканное винтажное вино, которое вместе же и стащили с погреба отца. на самом деле это так греет душу, что любые переживания становятся настолько мелкими и незначительными перед осознанием, что вместе они преодалеют абсолютно все. плечом к плечу они обойдут все преграды в этой жизни, ведь каждый готов горой встать за другого. так, это зовётся братскими узами? — да ну тебе, дилюк, я же извинился. и не раз! к тому же, у меня к тебе предложение, — синеглазый вдруг кидает взгляд в глубину темного неба, пока рагнвиндр переводит на него заинтересованный взор. — я как-то в книжке прочитал... — о, дак ты читать умеешь? о, эти их вечные подколы. в один момент, когда их отношения стали более крепкими, начали проскакивать в начале безобидные шутки друг над другом, а затем и более жесткие, иногда даже смахивающие на обидчивые фразы с целью задеть достоинство второго. однако каждый из братьев понимал, что это лишь шутка - всерьёз никто из них не станет намеренно задевать чувства другого. — дилюк! — теперь уже кейя пинает плечо брата в негодовании. что за внезапное оскорбление чести будущего солдата? — я тут, вообще-то, серьёзным пытаюсь быть. — ну-ну. давай, попробуй. — в общем... только попробуй снова перебить, — на выдохе выставляет указательный палец прямо перед лицом брата, показывая, чтобы тот молчал. — в одной из книг были разные виды клятв. там был и наш вариант клятвы на мизинцах, но был и еще один вариант, — альберих выдерживает недолгую паузу, прежде чем продолжить, — "клятва на крови". дилюк, кажется, опешил. — я слышал о таком... ты знаешь, насколько это серьёзно? — он глядит на брата ошеломленными глазами, которые, кажется, от шока стали даже больше. — да. да, дилюк, я знаю, на сколько это серьёзно, так что... — я согласен. — если ты не согласишься, я... погоди, что? — в этот вечер, видимо, эти двое испытывают одни эмоции на двоих, ведь теперь кэйя, уверенный, что алоглазый не одобрит его идеи и назовёт спятившим, сидит в удивлении и прострации, переваривая неожиданно положительный ответ. — говорю, я согласен обновить нашу с тобой клятву, — то ли от воздействия алкоголя, то ли дилюк был по-трезвому серьезен в своих словах - было неясно. однако тот все равнно спокойно пожимает плечами и лишь равномерно продолжает: — я не собираюсь нарушать наших клятв, поэтому мне нечего бояться. в такие моменты кэйя готов благодарить судьбу, что все сложилось именно так. обиды на кровного отца забываются, покрываются слоем пыли, как некоторые книги на высших полках стеллажей их маленькой библиотеки, сменяясь теплым ощущением тихого семейного счастья и пониманием, что родные по духу люди всегда его поддержат и не бросят. это всегда придавало приятное чувство нужности кому-либо. — но нам нужно сделать надрезы на ладонях. чем мы их сделаем? — интересуется алоглазый и тут же принимает недоверчивый прищур, видя лукавую ухмылку брата. — ты что, сдурел!? — невольно повышает голос он, когда кэйя взялся за почти пустую бутылку вина и сделал большой глоток темной жидкости. — на. допивай, паинька ты наш, — вытирая губы рукавом рубашки, альберих протягивает стеклянный сосуд дилюку, что недоверчиво глядел то на кэйю, то на бутыль, — давай-давай, нечего хорошему вину пропадать. парень все же, фыркнув на то, как его назвал братец, принял бутыль и, вздохнув и еще раз метнув на синевласого, заливает разом в себя последние глотки вина. откашливается, нечаянно подавившись, и кэйя спешно хлопает ему по спине, забирая обратно уже пустую склянку. — ну и что ты... придурок, тетушка услышит! — отойдя от кашля, шипит на него алоглазый, на секунду жмурясь от короткого звона на удивление довольно аккуратно бьющейся о флюгер бутылки и озираясь на парадный и черный входы. — да нормально все будет. если что - отмажемся, — кэйя со своей фирменной улыбкой подмигивает, а дилюк лишь закатывает глаза. все как обычно, ничего не меняется. первый оставляет в руках "розу" от некогда целого сосуда, убирая в сторону остальную часть и отмечая себе, что позже нужно будет это забрать с собой, и тоскливо вздыхает, глядя на острый осколок: жаль было такой своего рода антиквариат. но ожидающая их клятва была важнее. — что же... начнем? — зачем-то спрашивает альберих и, получив решительный кивок в ответ, берет смелость первым начать их "церемонию". — клянусь, что я, кэйя альберих, буду ценой своей жизни защищать тебя, как твой брат, а также никогда и ни при каких обстоятельствах не оставлю и не предам тебя, — четко звучит признание от него, за чем следует неглубокий порез на тыльной стороне ладони, из которого моментально бурыми каплями начала сочиться кровь. – клянусь, что я, дилюк рагнвиндр, ни за что и ни при каких обстоятельствах не дам тебя в обиду, а также, что бы ни случилось и какие бы обиды нас не настигли, буду проходить все проблемы, что встретят нас, плечом к плечу с тобой, — второй принимает осколок и повторяет действия брата, оставляя на своей ладони такой же порез. подняв взор друг на друга, они кивают, произнося еще раз в унисон уверенное "клянусь" и пожимают руки, смешивая свою кровь, тем самым заключая контракт высшей категории, который они будут не в праве разорвать даже после смерти. отныне их души сплетены не только семейными узами - нынешние их узы выше. теперь между ними сильнейшая кровная связь. скрывшиеся в траве кузнечики и в птицы в листве, луна и звезды, мирно устроившиеся на чистом небе, — все они стали свидетелями когда-то давно данного детского обещания, что впоследствии перерасло в клятву на всю жизнь. братья, не расцепляя рук, тихо смеются, счастливо улыбаясь и радуясь, что они все таки сделали это. это было вовсе не обязательно - они и без этого ритуала не собирались когда-либо покидать и предавать друг друга, но почему-то для обоих было это настолько важно, что, казалось, дать новое, более серьёзное и сознательное обещание было необходимо. — ты хотел сказать: кэйя рагнвиндр, — вдруг поправляет синевласого дилюк. — да, — последний усмехается, улыбаясь уголком губ, — кэйя рагнвиндр.