Все это, видите ль, слова, слова, слова...

Я - женщина, Господи! Мать изболевшего мира. И кому, как ни мне, Защитить колыбель И отнять у вражды и убийства. В эту тёмную ночь О, Господь, укрепи мои силы! Укрепи мои силы! Мне трудно… Молитва Марты

------------------ Безжалостный студийный свет. За камерами в масках сидят ее дети. В каждого вложено столько души, что и не расскажешь. Больше она и не рассказывает про это. Одной попытки хватило. - Кто из вас называет ваших фигуристов “Мои дети”? Она первой поднимает табличку “Не я”. Никто больше никогда не услышит от нее “она мне как дочь”. Никто никогда не обернет больше ее любовь против ее же детей. **** Лед Пхенчхана золотой для одной и убийственный для другой. Длинные очереди и короткие выстрелы одиночных из рядов фотографов. Они стоят на этом льду и улыбаются. Что точно говорила своим девчонкам, она уже не помнит, но четко впечаталось, как, глядя в совсем другие, такие непохожие на глаза ее Женьки, большие карие омертвевшие, она повторяет: “Все нормально!”. Давит взглядом на девчонку, хочет встряхнуть, внушить что-то большее, чем любые медали. И не пробивается за взгляд. Она ее еще держит за плечи. Кажется, укрывает, как птица птенца. Но глаза, глядящие на нее, уже мертвые. Остался только характер. Любовь и доверие выгорают в долгой агонии. Под вторым крылом спрятана Алинка, которая никак не может расслабиться и начать делать то, что должен делать ребенок, достигший высшего “золота” мира, просто радоваться. Ее девочка в красном, ее девочка в бордовом. И обе, подобно перетянутым струнам, того и гляди, оборвутся при неудачном прикосновении. А как начать верно мелодию она больше не чувствует. Пресс-конференция. Девочки говорят на редкость правильно и разумно. Они старше 90 процентов взрослых, которые уже начали раскручивать спираль взаимной ненависти вокруг них, поднимая на щит то одну, то другую и колотя всех, кто недостаточно разделяет безжалостную любовь к выбранной ими принцессе. Ее поколачивают с обеих сторон, выясняя, кого она предала из двоих. Склоняется к Алине и улыбается каким-то ее словам. Потом два года будут обсуждать этот наклон головы и оценивать, оценивать, оценивать. Проводит ладонью вокруг ореола волос Жени и создает повод для истерики, длящейся без остановки. Их жрут, многократно пережевывая. Народный гнев раскручивается, подобно хлысту, и оставляет кровавые раны на душах ее девочек. Женька молчит. Она все дальше. Ее просто нет. Она улыбается с экрана. И молчит. Пустота тем страшнее, что ребенок иллюзорно рядом. На фото. Выставляет посты в соцсетях, собирая сочувствие и злобные выпады. Смеется в передачах на тв. И больше ее нет для тебя. Телефон упорно не отвечает. Мессенджер глух в реакции на все твои вопросы, рекомендации и постановки задач. Алина ходит на тренировки. И выматывает нервы себе и другим. Хочу, не хочу. Буду, не буду. Работаю, бросаю. Амплитуда такая, что того и гляди рухнет все: совместная работа, доверие, взаимопонимание. Интернет девятым валом нависает над всеми. “Как дочь”, “люблю обеих”, “они обе мои дети”... Оказывается любовь - это оружие, которым будут убивать тех, кого ты любишь и позволила себе неосторожность сказать об этом вслух. Девчонкам рассказывают, как их предала та, кто говорила о любви. Игра в “верю-не верю” идет не на жизнь, а на смерть. Чему верить двум детям? Май бьет под дых. Нужно было ожидать. И все же… Все же она верила, что ее Женька придет, пусть для того, чтобы сказать в глаза, насколько же она ее ненавидит, насколько ей тяжело от предательства. Они бы смогли поговорить. И, может быть, этот мертвый взгляд снова стал бы живым и настоящим. Но Женька решает предавать в ответ. Платит той же монетой, как ей кажется. Женька больше не любит. Алина падает и плачет. Плачет и падает. Под откос и в драбадан. Алина не уходит, но ее ломает так, что лучше б уже к одному концу, кажется. Улюлюканье толпы не стихает. Теперь любое падение на старте - это плевок со стороны вчерашних поклонников, рыдавших в умилении от двух призовых мест на Олимпиаде. Целятся в нее, бьют Алину. Целятся в Алину и рикошетят по ней. Канада молчит, спрятавшись от мира. Скрываясь от набегающей из ниоткуда толпы злопыхателей и доброжелателей. Не давая себя загнать окончательно. **** Кто кого тогда в итоге вытащил из под этого вала слов, крикливых нареканий и проклятий? Наверное, Алина ее, но Алина, пожалуй, скажет, что наоборот. А, может, они вытаскивали друг друга и в итоге как-то выползли. Полумертвые. Злые. Жаждущие плюнуть в ответ тем единственным способом, который был им доступен и был их достоин. Уже по взгляду Алины на лед Сайтамы стало понятно: убьет, но победит. Ей хотелось этой победы. На чем бы ни было замешано ее желание. Алина шла доказывать всем, что она не случайно тут. Не случайно с “золотом”, не случайно осталась со своим тренером. Алинка возвращала любовь, наплевав на толпу. Девочка в красном на олимпиаде превратилась в девушку в черно-красном на Мире. Словно половину ярких красок погрузили в траур по незамутненной радости и спокойствию, которого нет уже год с лишним. Этот черно-красный подиум навсегда останется в ней. Ее раной. Ее любовью. Ее благодарностью всем троим, которые самим результатом сказали ей о любви. К их общему делу. И о благодарности к ее труду. Два птенца укрыты крылами… Третий уходит. Взгляд, если ей достается хотя бы взгляд, все такой же мертвый. Спина прямая. Кто бы мог знать, что любовь так болит. Внутри тебя. Внутри нее. Сквозная любовь, которой вас же и убивают. **** Надо льдом летают трое новых птенчиков. Алина среди них вчерашняя. У нее нет ни стимулов, ни силы. Врачи требуют прерваться и лечить колени. Больной взгляд человека, который цепляется за любовь, чтобы найти причину продолжать. Остановись! Никакая любовь не стоит нынешней боли. Проход под прицелами камер в прайм-тайм. Короткое для любого, но такое длинное для нее заявление о приостановке карьеры. Алина отдала их любви максимум. Пусть отдыхает. А вьюга зла ядовитых комментариев крутит, крутит, крутит. Бьет, бьет, бьет. Выдергивает из ее золотого ребенка боль, обиду, раздражение. Не отпускает. Не так стоит. Не так свистит. Руки поклонников, которые готовы в экстазе навалиться всем телом, сбрасывает. Терзает без остановки. Не дает покоя даже за пределами соревновательного льда, на котором убивается вторая. Шансов взлететь выше голов больше нет ни у одной из тех, кто познал весь ужас любви, ставшей оружием в руках толпы. Уже никому ничего не докажешь. Ни вместе, ни врозь. Если любовь и осталась, то только для личных нужд. Еще раз посмотреть в глаза друг другу. И ожить рядом. **** - Кто может помочь, как ни мы? Наверное, одиннадцать с половиной лет не остались бесследно?.. Она больше не говорит о любви. Просто берет своего замученного ребенка и возвращает назад. Любую. Живую. Мертвую. Больную. Ненавидящую. Она забирает свою девочку домой. И к черту весь тот визг, который полетит следом! Что вы все вообще знаете о том, как они любят?! Эта девочка с измученным телом и взглядом. И эта женщина с избитой душой. Вам и не снилось! – Я просто не понимаю, почему мы должны мучиться? Какой в этом смысл? – Все любящие во все времена мучились. Такая у господа бога хорошая традиция! **** Больше она не говорит, что чувствует их своими детьми. Может быть, тем двум новым беглянкам перепадет чуть меньше зла от такого доброго и любящего народа, который еще вчера пищал от восторга, глядя, как они, малышки, забираются на пьедестал и держатся за свои медали, полученные болью, кровью, аскезой… и любовью, замешанной на всем этом.