И у него пожар внутри

      Есть неверный час перед рассветом, когда сон и явь будто соединяются в топкое ничто. Тело наполнено ещё сытой сонной тяжестью и внутри разливается странное чувство... Умиротворение?       Разумовскому тогда нравится просто лежать и смотреть. Ему кажется, что он уже до последней черты изучил того, кто сегодня проснётся рядом. Но он все ещё к этому не привык. Когда это началось? Кто-нибудь считает? Зато он точно знает, что встрепанный молодой мужчина на кофейных простынях, такой трогательный во сне - острый на язык "золотой мальчик", редкий говнюк с дерьмовым характером, обожает свою службу в ФСКН (читай власть), любит, когда трогают его волосы и убить готов за двойной капуччино по утрам. Последнее, кстати, очень удачно, потому что это единственный завтрак, который Серёжа способен приготовить сам, а не заказать в доставке. А Серёже очень нравится заботиться. Пусть даже это и подразумевает нажатие нескольких кнопок на кофемашине. В целом для их странных отношений этой информации было бы предостаточно, но разум по привычке собирает и анализирует.       Петя Хазин точно любит девочек больше, он не скрывает, что любуется ими и при желании Разумовский мог бы узнать, кого и в каких позах он предпочитает обычно трахать. А то и видео посмотреть, эта привычка снимать все на свете у Хазина никуда не девается, кажется, вшита на уровне днк. Петя, кстати, в восторге, что все помещения в башне записываются с нескольких камер, а окна легко затемняются и превращаются в зеркала. Сраный вуайерист. Серый улыбается, едва слышно поглаживая русые аккуратные брови спящего любовника. Его зрачки под веками едва заметно двигаются.       Петя любит девочек, но неизменно минимум 4 ночи в неделю оказывается тут. Иногда Серёже кажется, что он ещё одна дурная привычка Хазина, ещё одна зависимость.       Они никогда не говорят о будущем и не говорят о прошлом, хотя Сережа в курсе истории с бывшей, которая вроде как шантажировала Петра несуществующим ребёнком, дело почти дошло до свадьбы, но злой ядовитый язык Хазина-младшего, как обычно, все испортил. Как оказалось-к лучшему.       Как раз примерно тогда они и встретились. Перевод в Питер после очередного скандала с отцом, переезд и стычки с новым начальством не лучшим образом сказались на и без того далеко не ангельском характере господина офицера и его душевном равновесии. Так что при первой встрече Петя был чертовски пьян, и, кажется, вмазан. И уже спустя пятнадцать минут после знакомства грубовато, но жарко отсасывал Серёже в своей же собственной машине. Наверно, это и определило всё.       Наглый, избалованный и абсолютно беспринципный тип был бы последним, кого Серёжа впустил бы в свой ближайший круг в любой другой момент, а поди ж ты. Он был не похож ни на самого Разумовского, ни (слава богу) на Олега, ни на кого-то, кто когда либо Серёже нравился. Но он всё ещё был здесь. Он был огнём, углями на пепелище. Согревал, обжигал, но стоит тебе стать неосторожным - спалил бы дотла.       Когда впервые Серёжа осознал эту матафору, он подумал, что об этом стоит поговорить с терапевтом. Но факт оставался фактом, рядом с ним он чувствовал себя живым. И немного пироманом. И, кажется, понимал, зачем престарелые магнаты заводят юных любовниц. Не только ради красивого тела, нет. Чтобы почувствовать себя молодыми снова, напитаться что ли этой энергией.       — Дядь, так я твоя молоденькая содержанка? - совершенно беспардонно заржал Петя буквально вчера, услышав от него эту мысль и отведя руку с сигаретой в сторону, легко прикусил Серёжу за ухо, за что был наказан шлепком пониже спины       — Мы одногодки, придурок, я не об этом, - вздохнул тогда Разумовский, оставляя едва открытую банку с колой       — Ну так я не против, чтоб ты знал. Согревать твою постель и сосать на ламбу, - доверительно сообщил Хазин в ответ, черти в его глазах, впрочем, продолжали веселиться.       Наверно, это Серёже нравилось больше всего. Хаотичная, безудержная энергия, которая переполняла Петра буквально постоянно. И дело было точно не в наркоте, Серёжа всегда знал, когда тот под веществами. Просто эта энергия была частью адреналинозависимого Хазина даже после суток на работе, когда под тёмными глазами от усталости залегали круги. Даже после тяжёлых изматывающих тренировок. Даже после секса. Иногда эта энергия выливалась в кошачий обтёр о всего Серёжу, и тогда было совсем уж странно представлять, что полчаса назад этот же человек избивал кого-то до полусмерти или закрывал кого-то по статье просто потому что мог, и плевать, были ли основания. Эта часть его жизни Разумовскому почти не была известна, да он и не стремился узнать. Было важно лишь что у Хазина горячие руки, мягкие губы и он невозможно тактильный. Он обожает метки, свои и чужие, кусается и оставляет засосы, такие, что к утру Разумовский похож на жертву изнасилования или жестокого обращения с пылесосом. Для тревожного Серёжи и его тараканов это весьма ново.       А ещё Хазин потрясающе уверенный в себе и своей мужественности, харизматичный и безумно красивый, когда сидит на его коленях совершенно не стесняясь своей наготы (как и ничего никогда в жизни) и учит его курить по-цыгански. Кто и при каких обстоятельствах учил самого Петю - плевать. Главное что сейчас он весь в его руках.       — Ты сейчас как Марс с картины Ботичелли, - выдыхает Серёжа вместе с дымом быстрее, чем успевает осознать, что сказал, спешит объяснить, - это...       — Я знаю кто это, - фыркает Петя смешливо и трясёт головой, ещё больше растрепывая и без того совершенно хаотично лежащие волосы, - меня все детство таскали по музеям, интиллигентная семья, камон, - он фыркает, обозначая свои соображения по поводу культурного воспитания       — Ну, теперь по крайней мере я вижу в этом практический смысл. Чтоб было о чем попиздеть после секса, - он снова смеётся, а Серёжа улыбается. Ну да. За всеми этими его словечками, шутками про Эскобара и эксцентричными выходами с пьяными дебошами все ещё скрывается аристократическое воспитание старой московской семьи с музицированием, фехтованием и конным спортом. Какая ирония. Сильные ноги и талант наездника, кстати, пригождаются им буквально пару минут спустя.       И это, кстати, тоже забавно. Петя любит быть снизу, даже если он сверху, он, кажется, создан для того, чтоб благосклонно принимать удовольствие, которое ему дарят. Весьма гедонистически, как и все, что он делает в жизни. И хотя иногда, в моменты вот как сейчас, прижимая ладони к крепкому напряжённому животу любовника, давая ему дополнительный упор в то время, пока он жарко и с явным наслаждением объезжает его член, иногда Разумовскому очень не хватает этого ощущения наполненности, особого чувства принадлежности, он не просит о смене ролей. Никогда не просит. Хотя вероятно, Петя бы не отказал, лишь прищурил бы свои карие вишни, пошуршал упаковкой с презервативом и похабно облизал пальцы. Но он не просит. Боится сравнивать.       Раны ещё слишком свежи, терапия действует, но лучше не искушать судьбу. У него и так, в общем-то, многое есть. Башня, соцсеть, это вот неодиночество с острыми скулами и шутками за триста. Они не ходят вместе на презентации и светские рауты. У них нет общих друзей и полярно разные взгляды на мир. Они не обсуждают будущее, может, кроме Италии летом. Но у Хазина доступ к его личному лифту, ключи от его машины и пожар внутри. И Разумовский не против сгореть.