Любить — значит...

Любить — значит не замечать. Даже если всё очевидно и непримечательно в своей абсолютной безнаказанности. Даже если найти чью-то кровь на одежде брата легко и непритязательно. Даже если включить новостные каналы и увидеть знакомые волосы, зафиксированные камерой наблюдения, и прочитать надпись о массовой расправе с экстремисткой группировкой людей, ненавидящих кого-то с силами (шестьдесят три тела). Так легко сказать себе, что это не может быть правдой. Но знаешь, что это не так. Любить — значит не слышать. Даже если брат говорит по телефону и фраза «избавьтесь от него», не может звучать более двусмысленно, чем сейчас. Даже если он слышал, как его брат угрожал невинному доктору, который сказал, что он неизлечим. Даже если он пытается уснуть, но слышит за тонкими стенами, что брат кого-то привёл в дом и ему чудится своё имя с полустоном. Даже если он может различить оттенки чего-то другого в тоне брата, пускай начинает опознавать это к своим шестнадцати или восемнадцати, замечая взгляды, слова, жесты, которых слишком много. И он знает о слухах, распускаемыми их соседями, и слышит их крики пару месяцев спустя, делая вид, что очень крепко спит, накрывшись подушкой. Любить — значит смывать кровь. Даже если спустя годы он с ужасом ловит себя на том, что привык делать подобное, находя настоящие лужи в их новых квартирах и домах, переезжая и сбегая от тех, кто хочет убить их. Даже если он знает тринадцать видов моющих средств только для того, чтобы стереть-стереть-стереть запах и любой намёк на красноту. Даже если его руки шершавые и сухие от химии, нос заложен и чешется безостановочно, а глаза наливаются кровью и лопаются капилляры. Брат ловит его руки, вынимая щётку из напряжённых пальцев, гладит по волосам и предлагает его любимое какао, целуя в лоб, уводя его от несуществующего уже давным-давно пятна на ковре. Любить — значит позволять причинять другим боль. Даже если всё внутри кричит иначе, даже если слёзы за чужие страдания могут не прекращаться, даже если крики и мольбы людей могут преследовать в кошмарах, даже если чужие призраки пятнают светлые стены несуществующей кровью до самого рассвета, спрашивая: почему ты не остановил его? почему не помог нам? почему предпочёл игнорировать всех вокруг себя? почему-почему-почему? Ах, если бы он знал. Любить — значит умирать за свои чувства и грехи, принимая их за двоих. Даже если тело сдаёт, мышцы исчезают, кашель не прекращается, а грудная клетка сжимается и грозится сомкнуть рёбра вокруг сердца клешням. Даже если брат заботится и поддерживает, беспокоится и шепчет утешения, держа отросшие сальные волосы, пока кровь выплёвывается вместе с частью гнили из горла. Даже, когда он сам никогда не плачет и всегда улыбается обезвоженными губами, а тёмные круги под красными глазами напротив зелёных становятся глубже и тяжелее. Даже когда ему шепчут в волосы, вплетают устами, касаясь бледных костяшек, дышат в обессиленные изношенные лёгкие, вместо кислородной маски, что он спасёт его, что он близок, что он найдёт нужную причуду скоро, совсем-совсем скоро, отото, подожди ещё немного — и веры в это меньше, чем дождя в засуху. Но сожаления и страха перед смертью нет, он заслужил. Любить — значит отдавать больше, чем он может и должен был позволять. Даже если значит, что он не согласен, он не совсем хочет, он не может чисто физически даже подумать возбудиться, но у брата есть на каждый случай причуда. Даже если его не спрашивают и он согласен автоматически. Даже если всё болит, ломит, и он кашляет трижды сильнее, чем обычно. Даже если на нём причуда сказывается наркотическим действием, а тело чувствуется чужим. Он не против, пока брат счастлив, а он был счастлив, так счастлив, словно только этого всю жизнь ждал и жаждал. Любить — значит пытаться помочь, даже если тебя возненавидят в итоге. Даже если все слова и действия не принимаются в расчёт. Даже если брат злится и запирает его глубоко-глубоко под землёй с пустыми стенами, темнотой и уродливыми мыслями. Даже если он перестаёт считаться человеком и личностью (до дня, когда за ним придут со взрывом, протянутой рукой и надеждой на искупление). Даже если он видит, как его любимый драгоценный брат сходит с ума, улыбки превращаются в оскалы, глаза открываются шире и маниакальнее, а он беспомощен. Он никогда не хотел причуду или чтобы их отношения так исказились, ему просто нужен был его старший брат. Любить — значит любить в ответ. Даже если это неправильно и грехоподобно. Даже если это омерзительно по мнению любого другого человека. Даже если у брата могут пробегать проблески сомнений, а он душит их, затягивая в нелепые слова, улыбки и поцелуи. Даже если он сам по уши погряз в любви грязной и недостойной существования. Даже если у этого не может быть хорошего исхода. Он не позволял себе думать, что это могло быть одной из многих причуд его брата. Любить — значит прощать. Даже если это мучения и разрушения для сотен, тысячи и десятков тысяч людей. Даже если это революция и террор в одном флаконе, помноженном на эгоизм и тиранию. Даже если это преследования, гонения и убийства. Даже если это попытка убить всех, кого он узнал, к кому он привязался, кому отдал частичку себя. Даже если это последнее украденное дыхание среди руин, пыли, ночи, красных глаз и кровавых тёплых рук. Даже если это миллионы сожалений, омрачающие россыпи знакомых веснушек и любимых черт, со слезами, редкими и горькими, с просьбами и мольбами — пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, Йоичи, не сейчас, не оставляй меня, прости-прости-прости-прости-прости!.. — с улыбкой ответе, последней и вечной, без ненависти и гнева. Даже если он никогда бы не смог убить монстра, коим был его брат, и возложил эту обязанность на других — он любил и простил, не имея на того права. И это погубило его и века далеко впереди.