Пока смерть не разлучит нас

      Есть такая категория людей, которые мнят себя великими эстетами. У них всегда на неделю вперёд запланирована интеллигентно-образовательная программа: посещение оперы, экскурсия по музею, визит в самую дорогую кофейню города, где готовят сладковато-пряное дерьмо. Вкус херня, впечатления тоже херня, но типа модно же. Сплошные интеллектуалы кругом, высокая духовность, культурная столица, мать её. Игорь таких людей не любит. Ему кофе заменяет та коричневая бурда, что с трудом выплёвывает из себя автомат в участке. А вместо музеев и картин как правило уродливые фотороботы, кнопками пришпиленные к доске. В них даже дротики кидать можно, такой абстрактный дартс получается с нотками постмодернизма. Но понятие эстетики Игорю, всё же, не чуждо. Правда, она у него своя особенная. Состоит из солнечного света, редкого для дождливого Питера — чтобы прям вот в окна заливало и от яркости глаза слезились. Поднимаешь руку, пальцы раскорячиваешь, и на стене тень появляется — то ли паук, то ли краб какой-то хромой. Ползет своими кривыми лапками ниже, перемещается на смятую постель и дальше-дальше бочком, пока не дотянется до худой спины. Игорь даже приподнимается на локтях, чтобы удобнее было. Прищуривает один глаз и высчитывает траекторию. Краб-паук своими теневыми клешнями цапает выступающий позвоночник — такой идеально ровный в обычном состоянии, спину же держать и высокомерно подбородок задирать надо. Но сейчас чуть согнутый из-за неудобной позы, а гладкая бледная кожа кости обтягивает, внимание привлекает. Вот она личная эстетика Игоря — голый Пётр Хазин, восседающий на краю кровати и что-то быстро печатающий в своём навороченном телефоне. Игорь не видит его лица, но по напряжённым плечам понимает, что тот сейчас занят максимально важным.       — Ну что за говно? Сплошной эконом, — Хазин говорит это таким возмущённым тоном, словно сама английская королева отказала ему в приёме. Делает затяжку, пару секунд удерживает дым, а затем ровным потоком выпускает. И вроде упрекнуть его не в чем, пахнет-то приятно, с цитрусовой ноткой какой-то. У Хазина даже сигареты выёбистые, как он сам. Игорь решает промолчать и не подливать масла в огонь. Хотя, конечно, можно было бы посоветовать не ебать себе мозги и махнуть в Москву на Сапсане, но это ж, блин, Петя. Он как простые смертные не хочет. Ему именно самолёт подавай, так ещё с бизнес-классом. Чтобы тощая задница провела час времени со всеми удобствами и комфортом, а то у самомнения корона отвалится и царская мантия спадёт.       — Блядь, нашёл! — радостный возглас получается слишком громким. Игорь, занятый театром теней, даже вздрагивает, из-за чего краб, ползущий по шее Пети, получается совсем инвалидом. — Ой, поедем, ой, помчимся… Уже спустя минуту телефон летит куда-то в груду одежды, разбросанную на полу, а сигарета оказывается затушенной в пепельнице на тумбочке. Петя потягивается, как мартовский кот, спину выгибает — то ли специально провоцирует, то ли даже не понимает толком, какой эффект оказывает на Игоря. Член, который ещё полчаса назад отказывался подавать признаки жизни после очередного сексуального марафона, заинтересованно приподнимается под тонким одеялом, наспех накинутым сверху.       — Обратный билет тоже взял? — интересуется Игорь, чтобы хоть немного себя отвлечь. Он человек старой закалки, ему всё ещё дико от того, что даже ехать никуда не надо, всё можно заказать прямо с телефона — хоть билет, хоть доставку еды, хоть проституток.       — Ага, — Петя, наконец, поворачивается и хитро смотрит из-под светлых прядей волос. Когда они растрёпаны, а не уложены наверх в модную причёску, Хазин выглядит ещё моложе, чем обычно. Игорь порой чувствует себя старым дедом, который совращает студента-первогодку. Правда потом это невинное дитя, которому под тридцать, открывает рот и портит весь образ нимфетки. — Через неделю вернусь, даже соскучиться не успеешь. Или успеешь? Он забавно склоняет голову набок и прищуривается, продолжает провоцировать. Наготы своей не стесняется — наоборот нагло демонстрирует. Собственно, чего там Игорь ещё не видел? Гром резко подаётся вперёд, хватает его за запястье и тянет на себя. Петя валится на него сверху, своим весом придавливает к кровати и широко улыбается. Хорошее настроение и Хазин — вещи не то чтобы несочетающиеся, но довольно редкое комбо. Особенно перед поездкой в Москву. Тащится он туда не так часто, стабильно раз в пару месяцев по делам, но этот случай особенный. У матери юбилей, присутствие обязательно. Петя ей обещал. Игоря за компанию пригласил, но тот наотрез отказался. В Москву он не попрётся даже под угрозой смерти, слишком ненавидит этот город.       — Не отвлекайся, на меня смотри, — Хазин щёлкает пальцами перед лицом Игоря, вытаскивая того из мыслей. Наклоняется, нависая сверху, и заглядывает прямо в глаза. — Что не так?       — Не знаю, — честно отвечает Игорь. Руки кладёт Пете на талию и давит, прижимая к себе ближе. Одеяло между ними слишком тонкое, чтобы можно было скрыть стояк. Но Игорю пофиг, возбуждение маячит где-то на периферии сознания, заглушаемое странным беспокойством. — Сейчас херню скажу, но… не хочу, чтобы ты уезжал. Он думает, что Петя рассмеётся, как-то едко прокомментирует и скривится, но Хазин остаётся серьёзным. Ладонями скользит по груди Игоря, кое-где покрытой застарелыми шрамами, пальцами очерчивает их контуры и тяжко вздыхает.       — Это всего на несколько дней, — он не оправдывается, просто констатирует факт, но Игорь всё равно улавливает извиняющиеся нотки. Опять же, из уст Хазина это звучит так дико непривычно, как если бы он потребовал боковушку в плацкарте. — Я же не останусь там навсегда.       — Ну, это твой родной город, ты там вырос и…       — И смертельно заебался, поэтому и свалил сюда, — резюмирует Петя. Теперь уже сдерживать улыбку не получается. Уголки губ предательски ползут вверх. Хазин наклоняется и прижимается лбом ко лбу Игоря. Это, пожалуй, гораздо интимнее того, чем они занимались недавно. — Так ты боишься, что я захочу там остаться? — он поворачивает голову, ведёт носом по виску Игоря и прикрывает глаза, достигая тёмных, влажных прядей волос. — Страшно?       — Немного, — соглашается, не видя смысла скрывать очевидное. Петю потерять он боится охереть как. Потому что Петя за последние пару лет стал ближе и важнее, чем кто-либо за всю жизнь. Специфичный запах медикаментов и хлорки, которым пропитаны стены больниц, ему никогда не нравился. Вызывал самые мерзкие ассоциации и возвращал к не радужным воспоминаниям детства, когда родители насильно тащили его делать прививки. Денис поморщился, захотел по привычке натянуть горловину тёплой кофты повыше, чтобы перекрыть тошнотворному запаху доступ к носу, но в последний момент замер. Вспомнил, что сейчас на нём красуется, отдавая идеальной белизной, больничная рубашка. Отвратительно просто.       — Страшно? — рядом раздался тихий голос, знакомый и привычный настолько, что Денис без проблем мог разгадать все, даже самые микроскопические интонации в нём. Сейчас ему чётко слышались сочувствие, сожаление, забота и беспокойство. Ещё, возможно, капля смирения и, конечно же, любовь. Вот с определением последнего всегда возникали проблемы, когда речь заходила о Максе, но Денис наловчился.       — Немного, — честно признался он. А вздумай даже соврать, всё равно бы трясущиеся руки и бегающий по палате взгляд его выдали с потрохами.       — Понимаю, но это необходимо.       — Думаешь, я этого не знаю? Совсем дебилом меня считаешь? — Титов по привычке огрызнулся. Прикусил губу, тут же пожалев о своей грубости. Непроизвольная реакция, очередной всплеск раздражения. За последние месяцы нервы ему потрепало так, что теперь любая мелочь вызывала агрессию. Тем более забота и сочувствие, которыми его пичкали абсолютно все. Даже Макс, и то порой смотрел, как на ходячий труп. В принципе, справедливо. Скоро так всё и будет. — Извини, — буркнул Денис и поспешно отвёл взгляд, чтобы не смотреть на сидящего рядом парня. Кольцов, кажется, возвёл глаза к потолку и мысленно посчитал до десяти. Затем сполз с кушетки и опустился на корточки перед Денисом. Аккуратно обхватил широкими, чуть шершавыми ладонями его руки и сжал. На контрасте, как всегда — Кольцов горячий, как печка, Титов холодный, как ледышка. Макс сверлил его скулу настойчивым взглядом, пока Денис не сдался и не повернулся, смотря на него в упор.       — Что? — снова вышло грубее, чем хотелось, но он ничего не мог поделать. Нервы натянулись подобно гитарным струнам в руках неумелого музыканта. Ещё немного, и лопнут с характерным рвущимся звуком.       — Всё нормально будет, Дэн, — он сжал его руки сильнее, большими пальцами погладил тыльные стороны ладоней, рассылая по коже приятное тепло.       — Ага. И меня вылечат, и тебя вылечат, всех вылечат, — Титов закатил глаза. Не будет ничего нормально. Никогда уже. У него онкология, а не мозоль на пятке. И все эти лекарства, которыми его пичкают, нихрена не помогают. Денис сильно сомневался, что от химиотерапии тоже будет какой-то толк. — Не стоило тебе связываться со мной, у меня короткий срок годности оказался, — криво улыбнулся.       — А я ни о чём не жалею, прикинь? — Макс, в отличие от него, улыбнулся широко и искренне. Поднёс его руки ближе к лицу и поочерёдно поцеловал каждое запястье прямо там, где торопливо бился пульс. — Всё будет нормально, — повторил он уже настойчивее, смотря Денису в глаза. — Веришь мне?       — А если нет?       — Если нет, я напишу тебе такой некролог, что вся страна будет рыдать и давиться от зависти, — Кольцов скорчил смешную физиономию, и это странным образом подействовало. Денис наклонился и мазнул губами по его колючей щеке. Молчаливая благодарность за то, что не жалел, как остальные. За то, что оставался рядом, хоть и понимал, что будущего у этих отношений нет. Долго и счастливо оказалось не про них.       — Ты чё-то совсем расклеился, сентиментальный стал. Только не говори, что влюбился, — Петя нагло ржёт, своим горячим дыханием ухо опаляя. Игорю хочется смачного пинка ему дать, чтобы перестал кривляться, но он сдерживается. Вместо этого голову поворачивает и в призывно распахнутые губы голодным поцелуем впивается. Они у Пети красные и опухшие, но такие же мягкие, с лёгким привкусом цитрусового табака. Хазин охотно отвечает, рот шире открывает, позволяя Игорю трахать его языком. Глубже и не прекращая, так, чтобы воздуха не хватало, и чужой вкус намертво впечатывался в рецепторы. Петя приподнимается и рывком стягивает одеяло, избавляя их от преграды. Садится обратно на голые бёдра Игоря и начинает плавно двигаться, ягодицами потираясь о возбуждённый член. Когда Гром тянется к нему руками, собираясь задать темп, Петя раздражённо обхватывает его запястья и грубо вжимает их в спинку кровати, лишая Игоря возможности манёвров. При желании, он бы легко высвободился, конечно, но иногда можно и по правилам Хазина сыграть.       — Не лезь, сам разберусь, — Петя забавно морщится и прижимается к Игорю ближе. Снова целует, уже медленнее и не так дико, словно сожрать хочет. Языком ведёт по губам, очерчивает их по контуру, оставляя влажный след, и перемещается на щёку. У Игоря странные ассоциации с наглыми котами возникают. Те тоже вечно шипят, царапаются и готовы пальцы откусить, если у них нет настроения и желания играть. Но зато как самим приспичит, лезут под руку, ластятся, строят самые невинные глаза и облизывают горячим влажным языком везде, куда только могут дотянуться. Петя как типичный уличный кот. Его сколько не приручай, всё равно норовит удрать, за высокий забор поглядывает. Но Игорь научился. Знает, когда нужно погладить и потеребить за ухом, а когда лучше не лезть, чтобы потом лоскуты кожи с рук не срывать.       — Нет, ну ты совсем бревном-то не лежи. Или я сам с собой ебаться должен? — Хазин смеётся, лицом куда-то в шею утыкается и снова лижет. Кончиком языка собирает выступивший пот и перекатывает во рту солоноватый привкус. — Сдохнуть с тобой можно, Игорь, вот честно. Грому хочется думать, что это комплимент. Он рывком приподнимает бёдра, скользя членом между упругих ягодиц. Петя тихо стонет и окончательно сдаётся, завязывает с прелюдиями. Приподнимается и обхватывает рукой член Игоря, проходится быстрым движением по стволу и направляет истекающую смазкой головку прямо в себя. Садится так восхитительно-медленно, не сводя взгляда с Игоря. Прямо в глаза смотрит, с удовольствием замечая, как у Грома зрачки увеличиваются и дыхание сбивается.       — Ты такой растянутый, Петь, — Игорь сам же давится нелепостью своих слов, но судя по улыбке Хазина, ему такая сомнительная похвала нравится.       — Твоими стараниями, — он отпускает запястья Игоря и перемещает ладони ему на грудь для точки опоры. А затем начинает двигаться, приподнимается и снова насаживается, чуть покачиваясь. Игорь готов смотреть на него вечно. Вот это реальная эстетика и искусство, а не те дерьмовые полотна, что в музеях выставляют. Хазин, двигающийся на его члене — одновременно самая сладкая порно-мечта и картинка из разряда фантастики, когда до конца не можешь поверить, что всё происходит именно с тобой. Петя закрывает глаза, крепко жмурится и зажимает зубами нижнюю губу. Откидывает голову назад, из-за чего кожа на горле натягивается, и кадык проступает особенно сильно. Идеальные округлые линии и пропорции, эпохе Возрождения такое и не снилось. Влажные пряди светлых волос ко лбу и вискам липнут, хочется их убрать, чтобы не мешались, но Игорь не решается. Руками цепляется за поясницу Пети, помогая ему сохранять равновесие, и ещё грубее насаживает на свой член. Сам же громко стонет, когда Хазин ладонями по груди ведёт, соски задевает и между пальцами их сжимает. Знает, как это действует на Игоря. Паршивец уже всё выучил.       — Я готов уезжать… чаще, если… блядь… — давится очередным стоном и распахивает глаза, смотрит снова на Игоря. — Если каждое прощание будет т-таким. Игорю не хочется отвечать, вообще как-либо это комментировать. Он не станет вслух говорить, что готов, скрепя сердце, вовсе отказаться от секса, если Петя пообещает никуда никогда не уезжать и просто оставаться рядом. Игорю достаточно смотреть на него, видеть эту самодовольную улыбку и шальной блеск глаз. Обниматься с ним, лицом зарываясь в изгиб шеи, пока запах дорогого парфюма ласкает обоняние. Тупо, до жути банально, но просто за руку его держать, пальцем сбитые костяшки оглаживать, уже покрывшиеся сухой корочкой. Одну сигарету на двоих раскуривать, из одной бутылки дорогое, но кислое на вкус вино глотать. Слушать его, ведь голос у Пети тоже приятный. Возможно, слегка резковатый, когда тот орёт, но в целом Игорю нравится. Особенно когда Петя всякие непристойности ему на ухо шепчет прямо в коридорах полицейского участка, пока остальные не видят. Знает, что прямо там Гром ничего ему не сделает, зато потом вечером в стенах дома отыграется сполна.       — Чёрт, Игорь, чёрт, — он что-то неразборчиво бормочет сквозь стоны, едва не задыхается. Ладони предательски соскальзывают по громовой груди, и Петя чуть не валится на кровать. Игорь поспешно подставляет руки, помогая Хазину опереться на них. Пальцы переплетаются в крепкий замок, намертво почти — не отодрать ничем. Петя начинает двигаться быстрее, хаотично, наклоняется немного, меняя угол проникновения. Снова громко стонет, матерится и кусает свои несчастные губы, на которых живого места не осталось. Но всё равно он красивый. До невозможного. Растраханный, уставший, с налипшими прядями волос, с безумно мечущимися зрачками, со сбитым дыханием. Но красивый. Игорь под ним готов сдохнуть и душу продать за то, чтобы всегда видеть его таким. Петя вдруг замирает, протяжно стонет и сжимается на члене Игоря. Горячий и тесный, не оставляющий ему выбора. Гром в последний раз толкается бёдрами и изливается внутрь, чувствуя себя охренительно хорошо. Не передать это состояние, не описать никакими словами. Словно на несколько долгих секунд возносишься куда-то на вершину мира и застываешь там, пока знакомое до мельчайших изгибов тело опускается на тебя и приятно давит своим весом.       — Я тебя люблю. Затёртые до дыр слова, озвученные уже миллиарды раз в самых разных ситуациях из самых разных уст, именно с губ Пети срываются как-то особенно идеально. Игорь неверяще хлопает глазами и смотрит удивлённо, когда Петя отстраняется. Снова нависает над ним, одной рукой упираясь в спинку кровати, а второй поглаживая щеку Игоря.       — Что такое? Не расслышал? — сытая довольная улыбка украшает его губы. — Я. Тебя. Люблю, — повторяет медленно, по слогам почти, считывая чужую реакцию. — В трезвом уме и в здравой памяти. В физическом плане, конечно, не совсем порядок, ибо ты меня натурально заебал, но… да, я тебя люблю. Игорю хочется ответить, сказать всё то же самое и убедить во взаимности, потому что именно от этого чувства он уже загибается последние месяцы. Но Петя не позволяет. Указательный палец прикладывает к его губам и улыбается.       — Не надо, я и так знаю. Догадался уже, — тихо смеётся и снова целует. Будто жирную финальную точку ставит. Кровью расписывается под невидимым договором. Игорь улыбается сквозь поцелуй и обнимает его, прижимая к груди. Если бы Петю можно было засунуть себе под самые рёбра, навечно запереть там, Гром бы так и сделал. Сочные стебли травы щекотали шею и щёки, стоило только повернуть голову набок. Рома прищурился, потому что от палящих лучей солнца не спасали даже тёмные очки. Наверное, лежать на поле за базой было той ещё гениальной идеей, учитывая, что тренирующиеся неподалёку новобранцы периодически бросали на них странные взгляды. Но Роман Романыч как-то плевать хотел на чьё-либо мнение. Ну, кроме сидящего рядом Шустова, который активно бренчал на своей любимой гитаре, напевая незамысловатый мотив.       — Чует моя жопа, сегодня нас снова выдернут, — Рома лениво потянулся и сунул в рот травинку, пожёвывая её, чтобы отвлечься и немного унять беспокойство.       — Страшно? — Макс напрягся, уловив в голосе Ильина нервные нотки. Отложил гитару в сторону и внимательно посмотрел на парня, который стал частью их команды не так давно, но уже успел прижиться.       — Немного, — Рома нехотя кивнул. Признаваться в своих слабостях ему всё ещё гордость и слишком высокое самомнение не позволяли, но… это же Макс. Ему можно. Он ржать и осуждать не станет.       — Нормально всё будет, я же рядом и присмотрю за тобой, — Шустов сказал это таким тоном, что не оставалось сомнений — обещание своё он выполнит. Перегнувшись через Рому, он сорвал одиноко растущий распустившийся одуванчик. Глянул на него, потом бросил хитрый взгляд на Ильина и, прежде, чем тот успел среагировать, набрал в щёки побольше воздуха и дунул. Семена полетели Роме прямо в лицо, парочка даже во рту застряла, и парень начал их судорожно сплёвывать.       — Совсем дурак что ли, — возмутился он, но получилось не так грозно, как хотелось. Потому что смеющийся Шустов, у которого на щеках ямочки проступили, заметно снижал градус недовольства, заставляя и самого Рому широко улыбнуться. — Ты и сам как одуван, блин, — фыркнул он, намекая на его светлые кудряшки. Резко обернулся, проверяя, не смотрит ли на них кто-то, и, убедившись в безопасности момента, рывком потянулся к Максу. Привычным жестом мазнул по его губам, оставляя короткий поцелуй, и так же быстро отстранился.       — Полегчало? — Макс продолжал улыбаться, озаряя всё вокруг не хуже солнечных лучей.       — Ага. Телефоны пиликнули одновременно. Короткий текст сообщения гласил, что они должны быть готовы к вылету уже через час. «Накаркал», — подумал Рома и закатил глаза. Позже, сидя в вертолёте и морщась от громкого шума, они вместе с остальными наблюдали за традиционным ритуалом. Спичка в руке Соколова догорела до конца, и маленькое пламя обожгло его пальцы. Сердце пропустило удар. Рома подвинулся поближе к Максу и незаметно опустил руку, крепко сжимая его ладонь. Тревожное чувство поселилось в душе, но Макс снова ободряюще улыбнулся. Рома ему поверил. Как оказалось, зря. Напоминая маленький смерч с большим радиусом разрушений, Петя носится по комнате и собирает вещи, заталкивая их в чёрную сумку. Распыляет в воздухе запахи своего мятного геля для душа и дорогого парфюма от какого-то там итальянского бренда. Он пытался и Игоря приучить, но ему такое пафосное дерьмо не нравится. На Пете — да, пахнет вкусно и сладко, на себе — боже упаси.       — Паспорт мой не видел? Бля, где паспорт? — Петя психует, начинает копаться в вещах, даже подушки с кровати спихивает, словно удостоверение личности может валяться там. Игорь со скепсисом смотрит на задницу Хазина, обтянутую дизайнерскими джинсами. Прямо из кармана выглядывает красный корешок паспорта. Игорю очень интересно, когда этот гений догадается.       — Я его порвал и выкинул, пару кусочков даже сожрал. Так сильно не хочу, чтобы ты уезжал, — Гром усмехается, смотрит, как недоверчиво распахиваются глаза Пети, превращаясь в блюдца, но, благо, осознание к нему приходит быстро.       — Не надо вот этих щенячьих взглядов, я предлагал тебе поехать со мной, но ты отказался, — говорит он, нащупав паспорт в заднем кармане.       — Да я никогда добровольно не сунусь в эту клоаку, — Игорь кривится так, словно проглотил испорченный лимон. Петя закатывает глаза, тяжко вздыхает, мысленно спрашивая у всевышнего, за что ему свалился на голову Гром. Потом вспоминает, что грехов за ним, вообще-то, водится много, так что Игорь в качестве небесной кары ещё даже не самый худший вариант.       — Бубнишь, как старый дед, — Хазин подхватывает своё любимое пижонское пальто и надевает его. Поправляет воротник, чтобы стоял идеально, иначе как же, весь образ попортит. Бросает быстрый взгляд на отражение в зеркале, проверяя причёску — чтобы волосок к волоску, но при этом небрежно-растрёпанно. Как у него получается балансировать на этой тонкой грани, Игорь искренне не понимает. — Так, теперь важное, — Петя вытаскивает из кармана ключи и кидает их Игорю. Тот ловит на автомате и смотрит вопросительно. — Тачку я оставляю здесь, катайся сколько влезет, хотя после мусорника она покажется тебе космическим кораблем. Но, блядь, Игорь, не расхуярь её, пожалуйста, она же совсем новая. Гром не горит особым желанием даже близко подходить к чёрной Ауди, которая по уровню пафоса не уступает своему владельцу. Но ключи в карман, всё же, сует — для надёжности.       — Всё, мне пора, — Петя усмехается. Указательным пальцем манит к себе Игоря и, когда тот подходит достаточно близко, цепляется за ткань его домашней футболки и рывком тянет к себе. Целует требовательно, мокро, влажно, перехватывая инициативу, словно пытается насладиться и пресытиться так, чтобы на всю неделю хватило. Игорю хочется стоять так целую вечность. Чувствовать его касания, вдыхать знакомый запах, от которого голову сносит, и прижиматься к нему. Но время бежит слишком быстро, не желает останавливаться. Петя отстраняется с явной неохотой, а Игорю буквально насильно приходится заставить себя разжать руки.       — Давай, не скучай. Я ещё позвоню, — он подхватывает сумку и уходит. Игорь следует за ним, провожает до дверей. Смотрит вслед, пока Хазин спускается по лестнице, громко топая ногами.       — Петь! — зовёт громко.       — Чего? — он тормозит на последней ступеньке и вопросительно смотрит наверх на перевесившегося через перила Игоря.       — Я тебя тоже, — произносит на выдохе, почте не размыкая губ, но Петя всё равно слышит. Улыбается широко, искренне. Игорь вдруг чётко понимает, что навсегда запомнит его именно таким. Он прокручивает в голове этот момент десятки и сотни раз, пока тот намертво в подкорку не вгрызается. ...Петя не возвращается. Ни через неделю, ни через две. И не вернётся уже никогда. Но своего он, всё-таки, добивается — заставляет Игоря поехать в Москву. Теперь Гром ещё больше ненавидит этот город. Ему кажется, что он сам умер вместе с ним. Прямо там, в тёмном переулке. В канализационный люк скинули сразу два тела. Игорь по всем неписанным законам и правилам должен чувствовать сильную боль от потери, но вот парадокс — он не чувствует ровным счётом ничего. Петя забрал с собой это умение, оставил Игоря с гранитным камнем в груди вместо сердца. Стоя у свежей могилы, заваленной цветами, Гром даже слезинку проронить не может, а ведь должен, блядь. Насильно давить из себя эмоции не получается. Игорь за короткое время разучился, потому что единственный, кому эти эмоции были важны, уже никогда не сможет оценить их по достоинству. Петя оставляет после себя пустоту, подобно чёрной дыре сжирающую абсолютно всё живое. Игорь только костяшки в кровь сдирает, колошматя шершавую стену, но физической боли всё равно недостаточно. Парнишку того он, вроде, ненавидеть должен, но опять полный ноль. Разве что жаль его немного, самую малость. Жизнь у него откровенно по пизде пошла из-за чужого поганого настроения. Оказался не в то время и не в том месте, нарвался на того, кого, по-хорошему, обходить всем надо было по широкой дуге. Игорь не кривит душой, признаёт очевидный факт — Петя был плохим человеком. Но он был его человеком. Пускай он ненавидел весь мир, скалился и вгрызался зубами в каждого, кто косо посмотрит. Но Игорю он улыбался искренне. Рядом с Игорем казался по-настоящему счастливым. Игоря он любил, а человек, способный на это чувство, заслуживает прощения в какой-то там параллельной вселенной. Грому начинают сниться остальные. Те другие, жутко похожие на них самих. Постоянное дежавю, преследующее его раньше, теперь обретает смысл. Всё уже происходило раньше, как по накатанному сценарию. Другие имена, другие обстоятельства, другие люди, но одна и та же жизнь на двоих. И это не меняется. Находить друг друга и снова терять. Замкнутый круг, из которого не вырваться. Но выпади возможность, они бы всё равно отказались. Потому что долгая и насыщенная жизнь порознь ничто по сравнению с коротким мигом счастья вместе.       — Я тоже, — повторяет Игорь тихо и, в последний раз посмотрев на могилу, уходит. Замыкает очередную петлю.

***

Он сидел на скамейке напротив университета и нервно курил. Пальцы, сжимающие сигарету, подрагивали от напряжения. Светлое просторное здание казалось ему чересчур величественным и недосягаемым. Словно таким, как он, в этих стенах не место.       — Не поделишься? — рядом плюхнулся какой-то незнакомый кудрявый парень и обаятельно улыбнулся, ожидая ответа. Он молча протянул ему пачку, дождался, когда тот вытащит сигарету, и помог прикурить.       — Тоже поступаешь сегодня? — кудрявый оказался догадливым. Да и сложно не распознать абитуриента в трясущемся нервном пацане, сидящем возле университета. — Страшно?       — Немного, — даже признаться самому себе было как-то странно, а вот этому незнакомцу захотелось ответить честно.       — Да не парься, нормально всё будет. Ты вон фактурный, скуластый, преподы наши таких любят. Вылепят из тебя звезду, с экранов потом слезать не будешь. Ну или со сцены — тут уж сам решай.       — Ты тоже здесь учишься?       — Ага, — кудрявый активно закивал головой, из-за чего светлые пружинки его волос забавно запрыгали в такт. Это невероятным образом успокоило. — Хочешь с тобой сгоняю? Я типа местного талисмана, меня вечно с собой на экзамены тащат. Говорят, помогаю.       — Хочу, — согласился так быстро, что вызвал у незнакомца широкую улыбку. Тот сделал последнюю затяжку, затушил сигарету и выкинул её в ближайшую урну.       — Ну, погнали, — он встал, оказываясь на целую голову выше. Сунул руки в карманы штанов и неторопливым шагом направился в сторону входных дверей. — Что, даже имя своё не назовёшь?       — Вот поступлю — тогда и познакомимся.       — Звучит как заявка на победу. Теперь-то ты точно обязан поступить. Они оба громко рассмеялись, слишком увлечённые, чтобы услышать, как завертелись стрелки часов, запуская обратный отсчёт. Времени у них пока было достаточно.