Завтра

      Когда салон такси оглушительно сотрясает хриплое «Сделайте, пожалуйста, погромче», водитель от неожиданности едва не подпрыгивает. Если бы уж Итан откровенничал, то данное вежливое обращение можно было бы смело исключить из словесного ряда без потери смысла, потому что таков уж Дамиано. С переднего пассажирского слышен лишь тяжкий обреченный вздох Виктории, который тут же безнадёжно тонет в нарастающей мелодии «Pa Pa Power». Парни втроём сидят на заднем сидении: Томас прилип к окну, даже не обратив внимания на начинающийся концерт, а Итан сидел между ним и Дамиано, что уже вовсю отстукивал по подлокотнику окольцованными пальцами ритм своей любимой песни и напевал «burn the street, burn the cars...», ничего и никого не стесняясь.       Ну, давайте уж начистоту, ему ничего и не стоило на сцене самого крупного песенного конкурса исполнять пируэты на грани всех пристойных рейтингов. И, к сведению, они этот конкурс выиграли, так что можно ведь себе позволить? Не то чтобы Итан хвастался, но вообще-то да. Совсем чуточку.       — Сеньор, откройте окна, пожалуйста! — и без того седой водитель повинуется беспрекословно, наверняка надеясь довезти кучку разукрашенных подростков побыстрее к назначенному месту.       Дамиано, казалось бы, ведёт себя вызывающе, чуть (или нет) эпатажно, обращая на себя все взоры, но, оказавшись однажды во власти его энергетики, вряд ли вы будете думать о чем-то подобном. Вряд ли вы будете думать вообще, отдавшись музыке целиком и полностью.       Итан даже не успевает осознать, что все это время сидел вполоборота к Давиду, чтобы был лучший обзор, и нет в этом ничего удивительного. Он будто живой магнит для чужих взглядов и сердец. Ну, или колдун потомственный, что тоже, в общем-то, может оказаться правдой.       Волосы Итана ожидаемо разлетаются по всему салону, но Давид вдруг подхватывает несколько прядей и пропускает сквозь пальцы, продолжая напевать. Когда эти самые пряди оказываются накрученными на длинные фаланги, а Давид увлечённо их разглядывает, это практически пять фантомных микроинсультов из десяти. Дамиано нечасто так делает; Итан почти не дышит, но делает вид, что так и нужно. Профиль Давида подсвечивают лучи предзакатного солнца, волнистые волосы живут своей жизнью, как, впрочем, и ткань цветастой наполовину расстёгнутой рубашки, что открывает вид на ключицы и татуировки.       Вы не подумайте, Итан вовсе не пялится, а всему происходящему есть очевиднейшее объяснение: Дамиано просто такой. Никто и не удивится, если однажды ему на законном основании предъявят обвинения в убийстве чьей-либо гетеросексуальности. Например, доброй половины мужского населения планеты. Такой себе серийник. Ладно, шутки шутками. Итан не пялится!       По приезде на студию они разбредаются по своим углам, настраивая аппаратуру перед небольшим разогревом. По правде, репетиции и запись музыки, наверное, теперь единственное привычное для них занятие в бесконечном водовороте всех событий. Виктория разместилась на мягком диване со своей любимой гитарой в обнимку, закинув одну ногу на колено сидящего рядом Томаса и перебирая струны. Парень же держал перед собой ноутбук, настраивая звукозаписывающую программу.       Итан как раз склонился над ударной установкой, проверяя исправность бас-бочки и попутно пытаясь найти пару своих любимых и самых «удобных» палочек, когда почувствовал сперва легкое прикосновение к голове, а затем обзор ему перекрыла рассыпавшаяся копна собственных волос.       — Эй, — недовольно буркнул парень, задрав голову. — Зачем?       Дамиано лишь кратко рассмеялся и снова накрутил одну из прядей на указательный палец с массивным перстнем.       — Даже на репетициях не выходи из образа, — вроде и аргумент, но Итан так и не смог взять в толк, к чему был этот жест. Дамиано отходит к микрофону, оставляя Торкио в том же положении. И в полнейшем недоумении.       Не то чтобы ему было неприятно подобное, а даже очень сильно наоборот (только по секрету), но Давид никогда прежде не касался его так часто безо всяких видимых на то причин, в отличие от Вики и Тома: вместе они составляли некое «тактильное трио» с периодическими понятными только им приступами нехватки касаний. Могли сгрести друг друга в охапку, начать щекотать или щипаться, хватать за руки или за ноги. Даже поцелуи на прощание были привычным делом. Не то чтобы Итан в этом не участвовал, но конкретно Дамиано редко проявлял что-то подобное в его сторону. А тут... Торкио грешил на тот поцелуй перед двухсотмиллионной публикой, случившийся как раз по его инициативе. А она, как известно, наказуема, поэтому происходящее вполне можно было списать на это.       Но это все же было странно. Почему именно волосы? Нахер Итан ему вообще упал? Это смущало. Торкио не такой человек, ему не хочется кого-либо трогать без необходимости, на самом-то деле. Давид не в счёт. Его и так хочет поймать и трахнуть полконтинента.       Репетиция проходит в привычном ритме, разве что Торкио периодически ощущает чужие загребущие руки на собственном затылке, когда Дамиано в порыве страсти и вдохновения начинает скакать по комнате в своей привычной манере и касаться всего вокруг. Виктория и Томас тоже не оказываются обделёнными, поэтому можно мысленно сделать пометку, что все в порядке. Насколько это возможно.       — Думаю, наш менеджмент против не будет, если мы сегодня сгоняем в бар? — невзначай бросает Де Анджелис на выходе из репетиционной, поправляет растрепавшуюся прическу.       — Да никто их не будет спрашивать, —подмигивает Дамиано, из-за чего вкупе с подведёнными глазами выглядит как змей-искуситель, или, вернее сказать, из них двоих змей как раз-таки жалкая копия. — Мы, в конце концов, крутые рокеры, или из библиотеки вышли?       Итана инициатива напиться сегодняшней ночью не прельщает, он более домашний мальчик, но Вик с Томасом выглядят очень воодушевленными и по возвращении в их общую квартиру уже вовсю планируют сборы. Торкио успешно игнорирует все поползновения в его сторону с предложениями пойти с ними и торжественно отметить начало выходных, аргументируя это тем, что он может так же торжественно поспать дома, нежели на полу прокуренного и заплёванного туалета бара.       По правде говоря, он все же пиздецки устал, от природы не будучи таким же энергичным, как его друзья. Наверное, Итан уже родился стариком в теле младенца, имея лишь пристрастие стучать по всему, что его окружает, выстраивая различные ритмы. Три юных оторвы и престарелый барабанщик. Хорошая комбинация, не так ли?       — Точно не хочешь пойти?       Торкио резко вздрагивает и едва Богу душу не отдаёт, когда руки, явно принадлежащие наглому высокому итальянцу, обхватывают его поперёк живота. Крупные ладони ложатся аккурат на его солнечное сплетение, а затем и вовсе сцепляются в замок. Удивительно, как они ещё не отбивают ритм его собственного бешено колотящегося сердца. На кухне они одни, удав и кролик, и волшебная фея и эльф в данную секунду не смогут его спасти. Да и нужно ли?       — Блять! Ты чего так пугаешь? — Торкио поворачивает голову в сторону и едва ли не касается носа Дамиано.       Тот как ни в чем не бывало улыбается даже как-то лучезарно и кладёт подбородок на его, Итана, плечо. Ничего необычного. Всего лишь почти что дышит ему в шею.       — Ты чего такой дерганый? Ей-богу, будто нож к твоей глотке приставил.       — Да ты подкрадываешься... Я н-не... Ну... Не ожидал, — не смотреть на него. Нельзя ни в коем случае!       — У тебя проблемы с телесным контактом? — в голосе — неподдельное удивление. Нет, проблема как раз с тобой.       Будто услышав эти мысли (никто и не удивился бы), Дамиано сильнее надавливает на плечо и ведёт подбородком выше, поднимаясь к шее. Заглядывает даже, кажется, Итану в лицо. А тот буквально за считанные секунды превращается в одну сплошную мурашку и не то что сказать ничего не может, а даже писк издать, только отрицательно мотает головой, мол, все в норме. Да уж, простой телесный контакт.       — Ну ладно. Не хочешь — не надо, я не заставляю.       Тут же все исчезает, Давид отстраняется, будто и не было, и Итан чувствует только прохладу в тех местах, где были его руки. Видимо, это интроверт в нем бунтует и заставляет предательски вздрагивать и судорожно касаться шеи. Колдун ее точно поджег, воспламенил своим дыханием, в то время как маленький невинный Итан стоял как вкопанный и позволял это все с собой делать.       Одним словом, пиздец. Двумя — полный.       К вечеру ребята все же заканчивают сборы и выбираются из квартиры, как им кажется, максимально тихо, однако барабанные перепонки Итана так не считают. Услышав хлопок входной двери, отрезавший все звуки внешнего мира, а затем последующий поворот ключа в замочной скважине, парень наконец выдыхает и закрывает глаза. Он лежит на кровати в своей комнате, накрытый пледом с головой, смотрит в темноту. Хочется спать, но упрямо держит глаза открытыми, потому что в своей голове он ещё не выстроил полную картину происходящего. Да и вряд ли получится. Что-то неумолимо ускользало от его внимания, и это как раз-таки являло собой главный смысл.       Дамиано красивый. То есть он прямо очень красивый, глупо это отрицать и уж точно не Итану. Они дружат много лет, Торкио и раньше отдавал себе отчёт о довольно недурных внешних данных друга, но никогда это не было чем-то волнующим для него. Никогда касания не были чем-то двусмысленным. Может, потому что Итан знал, что ничего другого и не может быть, что другие варианты развития событий попросту невозможны? Почему-то поцелуи на сцене с Томасом, их общим другом, тоже не казались двусмысленными. Друзья могут целоваться, это нормально, это даже естественно? Итан целовался с Викторией, даже с Томасом разок было, потому что кто они все такие против игры в бутылочку на пьяную голову? Пока у них есть юность, много алкоголя и такая компания, отсутсвие предрассудков попросту гарантировано.       Но Дамиано никогда не целовал Итана, и прежде никто не придавал этому значения. Торкио не помнил, чтобы когда-то об этом задумывался. Но теперь мысль о чем-то подобном будто на секунду перекрывала дыхание, сердце внезапно ёкало и ощущался лёгкий трепет во всем теле. Ему просто любопытно, как это, потому что, в конце концов, Дамиано — сгусток харизмы и сильнейшей энергетики, так что вряд ли хоть какой-либо стопроцентный гетеросексуал смог бы что-либо противопоставить, если бы Давид захотел раздвинуть его ноги.       Итан усмехнулся подобным мыслям и почему-то проигнорировал собственное участившееся дыхание, полностью погрузившись в атмосферу песни, что только что заиграла в наушниках. Тому, что это самая любимая песня Дамиано, которую они слушали в такси, Торкио почему-то тоже значения не придал и провалился в сон.

***

      Настойчивый стук в дверь ощущается самым настоящим набатом в пребывающем на грани сна и яви сознании. Итан не сразу понимает, что тарабанят по его двери, пока не продирает глаза окончательно и не вынимает наушники из ушей, где музыка уже давно не звучала. На самом деле, стук не такой громкий, но продолжительный. Торкио нехотя выбирается из кокона из одеял, сует тут же замерзшие ступни в тапки и плетётся открывать дверь. По правде говоря, формулировать связные предложения он сейчас совсем не в состоянии, поэтому рассчитывает, что незваный гость отъебется сам собой.       — Чего н... — Итан осекается на полуслове, когда видит на пороге своей комнаты Дамиано. Нагашенного в слюни, растрёпанного, с потеками подводки под глазами, со следами вырвиглазного цвета помады на скулах и ключицах Дамиано. На нем рубашка (хотя можно ещё поспорить, может ли жалкая попытка прикрыть торс называться этой деталью гардероба), чёрные брюки и целый букет разнообразных ароматов.       Итан не помнит, чтобы вызывал проституток на дом, но, как говорится, вот где мы теперь.       — Итан, — на удивление трезвее, чем выглядит, говорит Давид, — ты... — он окидывает стоящего перед ним парня с ног до головы нечитаемым взглядом, закусив губу, будто размышляет над чем-то, а потом вдруг резко вскидывает руку и касается тёплыми пальцами ещё тёплой со сна кожи под ключицей, поддевает край растянутой горловины футболки и отодвигает ещё дальше, оголяя плечо, пока запоздалая реакция Итана возвращается откуда-то из тридевятого царства, чтобы наконец проявить себя. Хотя бы ради приличия.       — Ты чего творишь?! — шипит парень, обхватывая надругавшуюся над его личным пространством ладонь своей и отодвигая от себя. — Дамиано? Ты совсем мозги пропил?       — Ты такой тёплый, — как ни в чем не бывало продолжает Давид, грузно опершись на дверной косяк, — я походу комнаты перепутал, но теперь хочу спать у тебя, — и проходит в комнату, попутно схватив за руку и охуевающего Торкио, тянет за собой.       — А меня ты об этом не хотел спросить?       Дамиано оборачивается и растягивает губы в улыбке. Может ли человек выглядеть как король стрипухи, но при этом улыбаться как довольный ребёнок? Дамиано может, если очень, очень сильно напьётся. Прямо как сейчас.       Итан с секунду взвешивает в своей голове все «за» и «против», в то время как Давид уже утаскивает его за собой на кровать, как тряпичную куклу. Все же тащить его в его же комнату — дело довольно энергозатратное и неблагодарное, учитывая соотношение их габаритов. Итан решает не гневить судьбу и просто остаться лежать так, постепенно слушая успокаивающийся ритм своего сердца и лелея светлую надежду, что Давид уснёт и не будет ему докучать.       Но, видимо, судьбу он все-таки прогневил. Дамиано бесцеремонно закидывает свои конечности сверху на Торкио, зарываясь широкими ладонями куда-то парню под бок, возится и шумно дышит. Итан будто у растопленной печки лежит, или, на худой конец, у пасти огромного разъярённого дракона. Видимо, удобнее позы не нашлось, потому что Давид утыкается носом куда-то Итану в щеку, ещё умудряется несколько раз о неё потереться.       — Ты так пахнешь, — тихо бормочет парень. Итан не морщится от запаха перегара, потому что это, на самом-то деле, не самая большая его проблема на данный момент. — Как дом, — кажется, будто парень уже на грани сна и яви, бормочет всякую ерунду.       — Спи давай.       Завтра они об этом не вспомнят. И вообще никогда.       — Ты такой мягкий, Итан. У тебя мягкое лицо, — Дамиано пьяно улыбается куда-то ему в плечо. — И волосы. Блять, мне так нравятся. Ахуенные, — Торкио чувствует, как горячая ладонь зарывается ему в волосы, ведёт вниз, продевая пряди сквозь пальцы, затем возвращается обратно, слегка царапая кожу чуть ниже уха. И тогда Итана будто током прошибает. Сказать, что ему нравится — не сказать ничего. — Как ты шарахаешься от прикосновений, — хмыкает Давид и продолжает свои издевательства.       Другая рука внезапно оказывается под хлопковой пижамной футболкой, обжигая горячую кожу, слегка щипает за бок. Итан закусывает губу в отчаянной попытке не издать ни звука, цепляется за предплечье, но в данный момент преимущество на стороне другого парня. Он ведёт короткими ногтями вдоль дорожки волос, затем выше — под рёбра, затем едва ощутимо царапает. Щекотно, и Торкио в попытке прекратить эти пытки пытается повернуться на бок, параллельно оцарапывая чужое предплечье.       — Прекрати уже, Дами. Спи давай!       — Так, значит, я уже Дами? — тихо смеётся парень. — Нужно было всего лишь немного пощекотать, и ты растаял?       — Боже правый, — хнычет Итан. — Ты пьян, прекращай уже, пока я добрый.       — И все же, что это за запах? Так бы и съел.       После этих слов Итан и правда чувствует лёгкий укус в плечо, что вызывает целую миграцию мурашек вдоль его позвоночника. Дамиано будто откуда-то знает (или угадывает), где нужно нажать, потому что от ощущения длинных пальцев на своей шее Торкио уже готов лезть на стену. Блять, зачем он так?       Но спустя несколько минут и тысячи ударов сердца барабанщика Дамиано все же затихает, отчего в голове Итана постепенно начинают возобновлять свой ход мысли. Он рад, что все прекратилось, или?.. Сбитое дыхание постепенно приходит в норму, пелена наваждения растворяется. Кажется, это действительно все. Больше они об этом не вспомнят.       Или:       — Итан, — приглушенно стонет парень откуда-то из-за спины. — Меня тошнит.       И сна ни в одном глазу, очень бодрит!       Пиздец, одним словом. Двумя — полный.       Чтобы сберечь своё постельное белье в целости и сохранности, Торкио, оказывается, готов на многое. Путь до ванной с повисшим на плече Дамиано кажется полосой препятствий, которую они успевают преодолеть до первого рвотного позыва. Итан склоняет парня над унитазом, усаживает на колени, крепко ухватив за волосы, как раз когда все и начинается. Зачем-то свободной ладонью водит между его лопаток, вычерчивая какие-то узоры, очерчивая татуировки, гладит и снова рисует, пока Давид не успокаивается.       Торкио помогает ему почистить зубы, а затем усаживает на край ванны, включает холодную воду и начинает смывать макияж. Дело начинает приобретать опасные обороты, потому что смыть подводку и тушь не так-то легко, все становится только хуже — и Итан льёт немного воды Дамиано на волосы и на лицо. Он на удивление покорный, не произносит ни звука, пока Итан старается как может, не представляя, как это так легко делает Вики (которая сейчас, к слову, валяется в отрубе). Когда с бьюти-рутиной покончено, Дамиано наконец открывает глаза без остатков туши на ресницах. На своих длинных мокрых ресницах. И блять. Итан держит его лицо в своих ладонях и зачем-то гладит большими пальцами скулы. Давид кажется таким чистым и незащищенным в данный момент, что хочется зажмуриться, чтобы это видение поскорее прошло. Потому что он не может таким быть, это другой человек, абсолютно незнакомый. Даже моргает не так и уж точно так никогда ни на кого не смотрит. Но вот он, сидит, смотрит снизу вверх, прямо, открыто и при этом абсолютно нечитаемо. Это же просто какой-то фэнтези-фильм, думает Итан. Спрятать ото всех и никогда никому не показывать.       Несколько секунд проходит, прежде чем Дамиано резко выдыхает и дергает Торкио вниз, усаживая к себе на колени. Почему-то язык Итана первым оказывается у Давида во рту, но какое это уже имеет значение? Он зарывается пальцами в длинные волосы, сжимает и царапает, сильно прикусывает чужую нижнюю губу, на что Итан отвечает не меньшей дерзостью, укусив Дамиано за верхнюю. Водит короткими ногтями по спине, пока наконец не смыкает пальцы вокруг шеи, ощущая бьющийся пульс под кожей. Дамиано лишь хмыкает и наклоняется к уху.       — Хочешь доминировать? — аккуратно прихватывает зубами мочку, оттягивает, пока Итан не издаёт тихий стон. Тихий, но очень отчетливый. Он проиграл. Дамиано будто нависает над ним, показывая, кто здесь победитель.       — Хочу тебя проучить... — Итан захлёбывается воздухом, когда рука Давида накрывает пах, потому что, о’кей, он сейчас буквально взорвется.       Дамиано берет его за подбородок, большим пальцем очерчивает контур нижней губы, приоткрывая рот.       — Почему мы этого не делали раньше? — вдруг серьезно спрашивает Давид. А потом вдруг пошатывается и едва не падает на Итана, который чудом успевает его подхватить.       — Потому что ты законченный алкоголик, — вздыхает Торкио и помогает ему подняться.       До своей комнаты он тащит полусонное тело почти на плечах, укладывает парня на кровать и даже укрывает одеялом. Улёгшись рядом и почти забывшись сном, Итан успевает поймать последнюю мысль. Вспомнят ли они об этом завтра?