Рыбалочное

Вода в реке светилась и горела против солнца, слепя их обоих. Сотник в первый раз в жизни решился привести дочку на рыбалку, учил её забрасывать удочку, следил, чтобы не наколола пальцы острыми крючками, а панночка смеялась и плескала пальцами по поверхности реки, не боясь распугать рыбу. Они вышли рано утром и провели на пологом песчаном берегу всего около часа, а голова у сотника уже немного кружилась от быстро поднявшейся жары, и казалось, под ровной сверкающей гладью носились не рыбы, а перепуганные солнечными лучами мавки, а из-за долгих ивовых бород с берега в спины рыбакам впивались пристальные взгляды каких-то бесов. — От себя, от себя закидывай, чтоб на глубину пошла, — учил сотник. — Вот так, от течения! Умница. Панночка забросила удочку почти идеально, как показал отец, опустила конец ближе к воде, держала довольно тяжёлую снасть без видимого усилия. Солнце заливало всё, куда только ни глянул бы сотник, больно резало глаза, так что невозможно было даже разглядеть другой берег и мост, по которому с грохотом проносились машины. Всё тонуло в силуэтном мареве, оставляя глазу только белый туман вокруг контуров. Силуэт дочери выделялся на фоне широкой ленты слепящего солнечного огня, в которую превратилась река. — Ой, клюёт! — Поднимай удочку! Осторожно, чтоб не сорвалась... ай, не страшно, всё равно мелкая была, пускай подрастает, — сотник улыбнулся, и панночка засмеялась в ответ. — Насадишь нового сама? От бесконечного света было некуда скрыться. Ивняки и спасительная тень слишком далеко от воды, в воду не окунуться — рыбу распугаешь. Сотник уже снял с себя всё, что мог, оставшись в одних плавках, и теперь чувствовал, как давивший на плечи тяжёлый полуденный жар наливал его тело краснотой. Но лучше уж сгореть, чем сидеть в мокрой одежде слепней кормить, решил он. Голова кружилась всё сильнее, и чудилось всякое всё ярче: то в кустах мелькнули рожки, то в ивовых ветвях будто девушки расселись... — Ты выходи из воды на песок, ноги же застудишь. — Вода же тёплая! — Это только кажется так. Над рекой пролетел самолёт, оставив за собой меловый полукруглый след во всё небо. Дочь забросила удочку в очередной раз, совсем как будто всю жизнь только и делала, что рыбачила с берега, аккуратно положила её на рогатины и вышла с мелководья на берег, к отцу. У того в глазах уже плясали круги, но он бы ни за что не признался даже самому себе, что скоро окончательно одуреет от жары. Панночка, легко ступая по раскалённому песку, подошла к нему сзади и медленно запустила пальцы в волосы отца. Прикосновение холодных, как донная вода, даже ледяных пальцев к голове заставило сотника слегка вздрогнуть. Панночка перебирала пряди на его голове, и даже разогретые на палящем солнце волосы не согревали её рук. Сотник закрыл глаза и отдался воле холодных мокрых пальцев дочери, и чудилось ему, будто его лёгкие постепенно заполняет такая же холодная вода — с самого дна реки, стылая, недвижная, тёмная. Он и хотел бы, может, закашляться, но не мог даже шевельнуться под пальцами панночки, как заговорённый. — Рыба... объест наживку, снова ничего... — Пусть объедает, — сказала панночка, прижимая холодную ладонь к его лбу. — С рыбой всё будет хорошо.