Vittoria

Шум аплодисментов оглушающе бьёт по ушам, кровь пульсирующей болью отдается в висках, а руки трясутся так, что едва ли не роняют столь важную статуэтку, пока в голове все пытается уместиться одна маленькая мысль — они выиграли. Они выиграли чертово Евровидение. Главный музыкальный конкурс Европы. Они — маленькая группа из Италии, которая еще недавно бродила по улицам Рима с каверами чужих песен. Дамиано чувствует, что сейчас просто разрыдается от накативших эмоций, что подпитываются бурлящим внутри алкоголем. Он радостно улыбается в камеру, машет визжащей толпе в зале, бросается на Викторию с объятьями и все еще не может поверить в происходящее. Последние полчаса его жизни кажутся ему прекрасным сном, не более. Вот еще мгновение, и он проснется у себя в квартире и поймет, что все это — не более чем несбывшаяся мечта. Но затем Томас, в порыве эмоций, налетает на него, чуть ли не запрыгивая на спину, при этом больно царапнув по голому плечу, и Дамиано понимает — это не сон. Все это реально. Но накатившая волна радости, восторга и просто сумасшедшего безумия от победы сменяется сначала легким беспокойством, а затем откровенным страхом, когда парень понимает, что не может найти Итана. Их победное выступление уже закончилось и организаторы дали им несколько минут на передышку перед пресс-конференцией. И если в эти минуты относительного покоя Виктория и Томас маячили перед объективами камер и самим Дамиано, то Итан как в воду канул. Покрутившись еще несколько раз вокруг своей оси и окончательно убедившись, что на сцене барабанщика нет, парень бросает друзьям короткое «сейчас приду», на которое они не обращают ни толики внимания, и направляется на поиски. Закулисье почти полностью пустует, так как все веселье сейчас происходит на сцене, и Дамиано отчего-то становится не по себе. Он уже привык к толпе выступающих артистов, что сновали туда-сюда в свободное время, и делегациям, которые ни на шаг от них не отходили. Сейчас же это пустое, полуосвещенное помещение напоминало ему кадр из фильма ужасов. Коротко помахав головой, пытаясь выбросить явно не в тему пришедшие мысли, Дамиано слегка щурится, пытаясь отыскать знакомый силуэт. Ему стоило бы догадаться, что Итан уйдет. Итан, который ненавидит большое скопление людей, у которого ярко выраженное социальное расстройство и который едва ли может связать два слова в незнакомой компании. Дамиано мысленно бьет себя по лбу, хотя стоило бы взаправду, потому что он — идиот, который настолько сильно вошел в эйфорию победы и пьяный экстаз, что напрочь забыл о друге. Парень чувствует, как начинает неприятно колоть в груди от этих мыслей. Итан всегда был рядом с ним, когда ему становилось плохо. Поддерживал, давал советы или просто был жилеткой для слез. Он всегда замечал изменения в поведении Дамиано, мастерски умел отвлечь его от плохих мыслей или перевести все в глупую шутку. Он заботился о нем, терпел его выходки и причуды, при этом, никогда не обижаясь на брошенные сгоряча слова. А что сделал Дамиано в итоге? Правильно. Забыл о нем в самый важный момент их карьеры. Браво, Дамиано. Двенадцать из десяти. Солист вновь отвешивает себе смачный мысленный подзатыльник, громко хлопая дверью уборной. Здесь барабанщика не оказалось, как и на улице, где они ранее привыкли курить. Под ложечкой начинает неприятно сосать от нарастающего беспокойства. А что если ему стало плохо? Паническая атака или что похуже? Дамиано читал, что высокий уровень адреналина, не снижающийся в течение длительного времени, приводит к тому, что повышается кровяное давление и учащается пульс и кто его знает, к чему это может привести. От этих мыслей еще больше становится не по себе, а тело начинает брать мелкая дрожь. Парню ничего не стоит накрутить себя за считанные секунды, особенно сейчас, когда его нервы и так на пределе от произошедших событий и длительного волнения. Дамиано как раз находится на грани истерики, когда, без особой надежды, заглядывает в их гримерку и натыкается взглядом на черное пятно, сидящее на диване. Парню требуется несколько секунд, чтобы его глаза привыкли к полутьме и он, наконец, смог рассмотреть Итана. Барабанщик сидел на самом краю уже порядком обшарпанного после налета их группы дивана, спрятав лицо в ладони. Его плечи слегка подрагивали, словно в судорогах и Дамиано требуется какое-то время для осознания того, что парень плачет — его тело бьет мелкая дрожь, а тишину комнаты пронзает не то вздох, не то всхлип. — Итан, — охрипший шепот Дамиано звучит слишком громко в этом осевшем молчании. Барабанщик мгновенно дергается, несколько раз хлопает ресницами, фокусируя взгляд на друге, а затем принимается судорожно размазывать мокрые дорожки по щекам. Он коротко прокашливается, пытаясь убрать возникший в горле ком, и как-то смущенно дергает плечами, словно его застали за каким-то невообразимо постыдным делом. Дамиано пару секунд мнётся в дверях, не совсем понимая, что ему делать, а затем медленно выдыхает, в который раз за последние пару минут убедившись, что он — последний идиот и кретин. Потому что только такому человеку могла прийти в голову мысль поскорее убраться отсюда при виде своего плачущего лучшего друга. Иногда Дамиано искренне не понимает, как они его терпят. Парень делает сначала не совсем уверенный шаг вперед, а затем, выдавив из себя еще один тяжелый вздох, резко сокращает расстояние между ними. Итан испугано замирает, поднимая голову. Его глаза широко распахнуты, в уголках залегли не успевшие упасть слезинки, по щекам размазалась потекшая тушь, нос слегка покраснел, как и кончики ушей, делая его и без того детско-милое лицо еще более умилительным. В любой другой ситуации Дамиано, наверное, позволил бы себе легкую улыбку или, что более в его стиле, безобидную подколку по поводу его вида, но сейчас он лишь медленно опускается на корточки перед парнем, хватаясь ладонями за его колени, чтобы не упасть. Итан невольно дергается от прикосновения и подсознательно желает отстраниться, скорее из рефлекса, но, тем не менее, продолжает смирно сидеть и, кажется, даже не дышит. — Что ты здесь делаешь? — интересуется он также полушепотом, хотя в этом и нет никакой нужды — ни в гримерке, ни в коридоре за ней никого нет. — Это я у тебя хотел спросить, — Дамиано закусывает нижнюю губу — он всегда это делает, когда волнуется, уж Итан то заметил — и начинает неосознанно выводить круги пальцем на чужой коленке, вызывая невольные мурашки на коже последнего. — Что случилось? — Мы выиграли, — отвечает ему барабанщик, без какого-либо намека на радость. Наоборот, он словно выглядит расстроенным этим фактом, что заставляет Дамиано еще больше нахмуриться и вопросительно поднять бровь. — Ты поэтому плакал? — ни намека на подколку, лишь чистое беспокойство в голосе и взволнованный взгляд. — Я… — Итан на секунду запинается, делая неопределенный жест рукой, словно пытаясь этим выразить не сошедшие с языка слова. — Я просто поддался эмоциям. Видимо, волнение сказалось. Не бери в голову. Парень коротко усмехается и уже собирается подняться на ноги, но чужие руки не позволяют этого сделать, обратно пригвоздив его к дивану. Итан более чем удивляется, явно не привыкший к такому поведению друга. Раньше он даже обижался на это, потому что он, как верный щенок, то и дело бегал за Дамиано, подтирая ему сопли и выслушивая его обиды на Викторию, менеджера, официанта из кафе и вообще на весь мир. В ответ же парень не всегда замечал откровенно плохого настроения Итана, предпочитая его либо игнорировать, либо глупо отшучиваться. Это уже позже он понял, что Дамиано просто не свойственна забота в такой ее форме. Он не знает как себя вести и как выражать это привычным для всех образом, а потому использует свои, откровенно говоря, идиотские методы. Сейчас же вместо привычных шуток — мягкие жесты и взволнованный взгляд, вместо игнорирования — поиски Итана по всему концертному залу, вместо напускной самоуверенности и обаятельной улыбки — ничем не скрытое беспокойство и закушенные до крови губы. Дамиано впервые казался парню настолько настоящим и открытым и в какой-то момент Итан побоялся, что сможет его спугнуть. Одно неверное движение, одно слово — и он снова закроется в себе и спрячется за маской секси-солиста, за которым бегает добрая половина Рима. — Что случилось? — голос Дамиано звучит тихо, вкрадчиво, и от того еще более трепетно, заставляя Итана лишь громко выпустить ртом воздух, не в силах сделать последующий вдох. — Ничего не случилось, — в конце концов, отвечает он, понимая, что нет смысла врать. Это правда, ничего не случилось, просто ком мыслей, который парень так упорно сдерживал последние месяцы лавиной свалились на его порядком расшатанные за время Евровидения нервы. — Просто, я тут вспомнил, как Виктория мне написала, тогда, пару лет назад, с предложением вступить в вашу группу. Как я впервые пришел к вам на репетицию, как переступил порог ее дома и впервые увидел всех вас. Вы были такие дружные, немного сумасшедшие, конечно, но вы выглядели как семья. Иногда мне кажется, что я так и не вписался. Словно до сих пор остался четвертым лишним, всего лишь мальчиком из объявления. — Итан… — лишь тихо выдыхает Дамиано, не находя, что сказать. Он никогда и подумать не мог, что его все еще мучат такие мысли. Конечно, поначалу Итан и впрямь казался слегка отстраненным, далеким, словно чужим, но это было много лет назад. С тех пор прошло уже уйма времени и какой только ерунды они не пережили за эти годы. Сколько падений и маленьких побед, ссор и примирений. Да за это время Итан уже так сильно врос корнями в их коллектив, что его топором не вырубишь, покрепче сиамских близнецов будет. Дамиано просто не мог представить группу без него. Да и не только группу, даже свою привычную жизнь. Он свыкся с тем, что по утрам Итан делал им кофе, когда они засиживались в студии до рассвета или приходили ни свет, ни заря, свыкся с его недовольным шепотом себе под нос, когда они с Томасом или Викторией принимались ругаться, а ему приходилось их разнимать. Он свыкся с кучей разбросанных резинок по всему помещению и тому, что Итан все равно не мог найти ни одну, когда она была так нужна. Свыкся с тем, что у него всегда в сумке найдется запасная зажигалка, потому что Дамиано свои постоянно теряет, еще одна курточка, потому что Дамиано всегда одевается супер модно, но вовсе не тепло, а затем идет и стучит зубами от холода, и пачка обезболивающих, потому что Дамиано часто мучает мигрень. Он просто свыкся с тем, что Итан рядом, что он есть в его жизни, вовсе перестав придавать значение таким мелочам. — Ты вовсе не…. — Я знаю, — перебивает его барабанщик, слегка улыбнувшись. Так ласково и трепетно, что у Дамиано закололо в груди от этого вида. — Я знаю, что мы все друзья, и вы считаете меня равноценной частью группы, и все же, меня не покидала мысль, еще из Сан-Ремо, что было бы, не напиши мне тогда Виктория. Какой бы была тогда моя жизнь, как бы сильно она изменилась. — Наша жизнь, — исправляет его Дамиано, на что тот лишь коротко машет головой. — Нет. Ваша бы не поменялась. Все было бы точно также, только с другим барабанщиком, их полно в Риме. По правде говоря, по тарелкам не так уж и сложно научиться бить. Вы нужны были мне, чтобы добраться до этой точки, но я Вам — не обязательно. Кажется, Итан хочет еще что-то сказать, но фраза замирает на кончике языка, когда Дамиано резко поднимается на ноги, а затем усаживается на диван возле парня. Непозволительно близко, на самом деле, но он почему-то не возражает. Наоборот, борется с непреодолимым желанием подвинуться еще, а затем резко отдергивает себя от этой мысли. Кажется, его нервы уже и впрямь ни к черту, раз уж его голову посещают такие идеи. Но Итан едва ли успевает обдумать все это, когда Дамиано жестко сжимает пальцы на его подбородке, заставляя его поднять голову и встретиться с ним взглядом. Его лицо напряжено, острые скулы кажутся еще более четкими, а челюсть плотно сжата. В любой другой ситуации Итан подумал бы, что тот зол, но сейчас он понимает, что парень скорее не на шутку встревожен, и этот скользнувший еле заметным светом огонек заботы и беспокойства со стороны друга отдается волной тепла в груди барабанщика. Он смотрит пристально, казалось, заглядывая в самую подкорку сознания, почти не моргая, а Итан, как завороженный, сверлит его взглядом в ответ. — Не смей больше так говорить, — полушепотом отзывается Дамиано. Его голос твердый, как никогда, а стальная хватка на подбородке не позволяет барабанщику отвернуться, отчего он видит каждый подрагивающий мускул на лице друга. — Ты не лишний и никогда им не был. И ты важен. Поверь, ты намного больше для нас, чем просто барабанщик. — Заботливая мамочка, — тихо издает смешок Итан и Дамиано не может удержаться от ответной улыбки. — Да, это тоже. А еще прекрасный друг, который не раз нас выручал. Да если бы не ты, мы бы уже давно сгнили в какой-то канаве, с нашим-то умением находить приключения себе на заднюю точку. Слушай, я не силен во всех этих вдохновляющих речах и тому подобное, и, наверное, достаточно редко тебе это говорю, если вообще говорю, но, поверь, ты очень важен для группы. И для меня. Дамиано резко замолкает, словно осознав, что сказал немного больше, чем стоило. Он понимает это по округлившимся глазам сидящего напротив Итана и приоткрытому в удивлении рту. Все же, не стоит забывать, что он еще под градусом, а его язык и в трезвом виде не всегда мысли через мозг проводит, а тут и подавно. В голове почему-то, так некстати, всплыло воспоминание победного выступление, а именно одна маленькая деталь — их «дружеский» поцелуй. Конечно, стоит отметить, что Дамиано слегка перебрал и в пьяной эйфории перецеловал добрую половину Евровидения, но здесь немного другое. Здесь Итан поцеловал его сам. Но, это ведь нормально? Для рокеров поцелуи после выступления в порядке вещей, для рокеров-итальянцев — подавно, но для Итана — точно нет. Это не в его манере, не в его стиле и, конечно, это можно было бы списать на фансервис или взрыв эмоций, но почему-то Дамиано не хочется. Ему хочется верить, что все это было не просто так, что в этом есть какой-то подтекст, скрытый смысл, несмотря на вопль здравого и трезвого червя в его голове, что это не так. Он просто напился, а теперь накручивает себе черт пойми что, и все же эти мысли слишком сильно греют душу и немного растерзанное сердце, а потому Дамиано позволяет себе окунуться в этот мир собственноручно построенных иллюзий. Впрочем, закончись это лишь глупыми фантазиями — все было бы не так плохо. Однако это же Дамиано, он не может не выкинуть что-то, о чем потом будет жалеть. Ему требуется еще пара секунд упорной мозговой деятельности, чтобы осознать, что его пальцы до сих пор сжимают чужой подбородок, заставляя парня смотреть на него, в то время как вторая рука болтается на спинке дивана. За все это время Итан ни на йоту не шелохнулся, лишь продолжал сверлить солиста недоуменным взглядом, выражая свое легкое беспокойство монотонными постукиваниями пальцами по обивке. Дамиано вдруг очень сильно захотелось узнать, о чем он думает, при этом вовсе не понимая, о чем думает сам. Эти мысли занимают у него ровно три секунды, прежде чем новая идея возникает в сознании, и, видимо, забыв пройти сквозь мыслительный процесс, вываливается наружу. Парень шумно выдыхает ртом, нарушая возникшую в помещении гробовую тишину, а затем резко подается вперед, накрывая чужие губы своими. Всего лишь одолевший его секундный порыв, пьяная выходка, очередная идиотская шутка — Дамиано готов оправдывать это как угодно, ибо признаться себе, что он мечтал сделать это уже не один год приводит его в ужас. Хотя, от правды не убежишь. Парень не уверен, когда именно его восприятие Итана перешло в какое-то другое русло. Просто со временем он начал понимать, что его интерес к барабанщику перетекает из «мне весело с ним находиться и проводить время за разговорами» в «я хочу его обнять и поцеловать». Не то чтобы Дамиано презирал такие отношения или воображал их не правильными, однако до определенного момента своей жизни он считал себя гетеросексуальным. Сейчас же, сидя в полутемной гримерке, целуя своего друга, он понял, что математик из него дерьмовый, потому что в расчетах он явно ошибся. Кровь кипит в жилах, а голова кружится от накатившей волны удовольствия, которые ему приносят чужие губы. Итан сидит, не двигаясь, лишь поначалу рефлекторно дернулся назад, пытаясь отстраниться, но хватка на подбородке не позволила этого сделать. Дамиано шумно выдыхает через нос, опаляя горячим дыханием чужую кожу, и подвигается еще ближе, хотя казалось бы, что больше некуда. Одна его рука плавно перемещается на шею, щекоча чувствительную кожу своим прикосновением, другая же зарывается в волосы на затылке, слегка оттягивая. Итан вновь невольно дергается от этих действий, а затем снова замирает в оцепенении. Он не отвечает на поцелуй и даже не закрывает глаза, продолжая удивленно пялиться на Дамиано, но и не отталкивает, а солист воспринимает это как зеленый свет. Он медленно проводит языком сначала по верхней, затем по нижней губе, но не наседая слишком сильно. Адреналин кипит в крови, а кончики пальцев отдаются зудом. Дамиано так сильно хочется прикоснуться к Итану, несмотря на то, что он уже это делает, прижать вплотную к себе, зажать в объятиях и провести так как минимум вечность. Но вместо этого он отстраняется, оставив напоследок целомудренный поцелуй в уголке чужих губ. Итан выглядит невероятно растрепанным: волосы взлохмачены и прилипли к вспотевшей коже, на щеках румянец, а губы слегка покраснели от поцелуя. Требуется всего пара секунд, чтобы бурлящий адреналин и разливающееся по венам удовольствие сменились накрывшей Дамиано волной стыда и смущения, а последнее, признаться честно, бывает ой как редко. Осознание содеянного приходит со временем и парень уже сбился со счета, сколько раз за вечер он хочет себя ударить. Видимо, сегодня у него день проколов, не иначе. Итан все также не двигается, даже не моргает, и это начинает пугать. Лучше бы он уже перевел все это в глупую шутку или возмутился идиотской выходке, но он молчит, скользя взглядом по лицу напротив. Кончик его языка проходится по начавшим опухать губам, а по глазам можно понять, какая каша творится в его голове. Дамиано знает, у него сейчас точно такая же. — Прости, — только и выдает он, понимая, насколько глупо звучат его извинения в сложившейся ситуации. — Правда, извини. Я, видимо, слишком перебрал с алкоголем. Мне не стоило…. Фраза обрывается на полуслове, когда Итан, явно выйдя из своего оцепенения, как Дамиано пару секунд назад, резко подается вперед. Он делает это также, как на сцене: хватает парня за шею, притягивая к себе, на этот раз немного сильнее, отчего они больно ударяются деснами, но ни один не обращает на это внимания. Вот только на сцене это был безобидный поцелуй, продлившийся ровно секунду, сейчас же это больше похоже на взорвавшийся шар эмоций, который придавил их обоих. Итан целует остервенело, немного дико, кусая чужие губы, тут же зализывая возникшие раны, но Дамиано не против. Наоборот, он отвечает с не меньшим рвением, буквально наваливаясь на парня и прижимая его к спинке дивана. Его ладони судорожно блуждают по широким плечам, очерчивают рельефы груди, спускаясь ниже и останавливаясь на талии, резким жестом притягивая к себе. Итан издает нечто похожее на тихий стон и Дамиано чувствует прокатившийся по его телу табун мурашек, а еще накатившую волну желания услышать это еще раз. Он упорно пытается выкинуть из головы все ненужные мысли, не став заморачиваться о размышлении природы их действий, сосредотачиваясь на моменте и собственных ощущениях. А ощущения были превосходны. Каждое мимолетное движение Итана, каждое его прикосновение заставляло его кожу гореть, а сердце — отдаваться гулким ударом в груди. Если раньше Дамиано только застывал на пару секунд, рассматривая музыкальные пальцы барабанщика, то сейчас он чувствует, как они медленно задевают, казалось, каждый не скрытый одеждой участок его кожи. Итан неспешно очерчивает плечи, задевает шею, проходится подушечками пальцев по линии челюсти, касается таких чувствительных ушей, вызывая у солиста непроизвольный полувздох-полустон, а затем размещает свои ладони у него на груди. Движения его рук кажутся плавными, ненавязчивыми, спокойными и это полностью отличается от того остервенелого поцелуя, с которым он набросился на Дамиано. Губы у обоих порядком опухли, раскраснелись и гудят, но никто не обращает на это внимания. Накатившая страсть полностью вытеснила остатки здравого сознания, заставляя их судорожно хвататься друг за друга, не в силах отстраниться, даже когда воздуха становится ничтожно мало. В конце концов, Дамиано отстраняется первым, но лишь на пару секунд. Он глубоко вдыхает, чувствуя как сердце больно ударяется о ребра от нехватки кислорода, и вновь припадает губами к желанному телу. Он пропускает опухшие чужие губы, скользя дорожкой поцелуев-бабочек по едва выступающим скулам, подбородку, задевая небольшую родинку возле ключицы. Итан резко закусывает губу, пытаясь не разразиться стоном на всю гримерку, когда чувствует сначала укус, а потом горячий язык на своей шее. Ему, наверное, стоило бы треснуть Дамиано хорошенько, ведь там останется след, который уж точно не укроется от придирчивых взглядов журналистов и фанатов, но вместо этого он лишь тянет его за волосы на себя, целуя вновь. На этот раз мягче, спокойнее, но с не меньшим желанием. Дамиано теряет поток времени, полностью погрузившись в пучину удовольствия, что захлестнула его с головой. Здравый смысл ушел в туман, не став даже махать ручкой на прощание, а бурлящий в крови алкоголь лишь подначивал к таким желанным действиям. В конце концов, Итан останавливается первым, заботливо обхватывая его лицо ладонями и несколько раз спешно целуя в губы. Дамиано какое-то время сверлит его удивленным взглядом, не до конца понимая, почему они остановились, пока барабанщик пытается привести в норму свое сбившееся дыхание. — Нам пора возвращаться на сцену. Сейчас будет пресс-конференция, — его голос кажется невероятно хриплым, а от того еще более прекрасным, а растрепанный вид лишь дополняет картину, не позволяя Дамиано здраво мыслить. — Да, пора, — на выдохе отвечает тот, но вместо того, чтобы подняться, снова тянется к парню. — Дами, — Итан предостерегающе выставляет ладонь вперед, утыкаясь в чужую грудь и слегка отталкивая. Это прозвище, сказанное невероятно низким и тихим голосом заставляет Дамиано едва ли не взвыть от прошедшего по его телу разряду блаженства. Он утыкается носом парню в шею, издавая обреченный выдох, и коротко кивает, заставляя себя в буквальном смысле этого слова отклеиться от Итана. Барабанщик поднимается первым, одергивая свою жилетку, которая уже успела почти полностью сползти вниз, и пригребая пальцами создавшееся на голове гнездо. Он немного прокашливается, пытаясь избавиться от хрипоты в голосе, какое-то время пялится в сторону выхода, словно что-то обдумывая, а затем вновь поворачивается к Дамиано, который все продолжал восседать на диване. Их взгляды пересекаются ровно на секунду, и Итан ощущает прокатившую по телу волну смущения, что кажется невероятно глупым, вспомнив, чем они тут занимались пару секунд назад. — Мы ведь потом об этом поговорим? — интересуется он, с заметными нотками беспокойства в голосе. — Обязательно, — Дамиано коротко улыбается, пытаясь выглядеть беззаботным, но получается так себе. Тем не менее, этого достаточно, чтобы Итан слегка расслабился и позволил себе короткий кивок в ответ. Он бросает на солиста последний взгляд и поспешно направляется в сторону сцены, изредка оглядываясь назад, на идущего позади Дамиано. Того самого, который улыбается во все тридцать два и едва ли не подпрыгивает от радости. Сегодняшний день явно войдет в историю. Шум аплодисментов, свет софитов и адреналин, что наполняет тело до кончиков пальцев. Сегодня они сделали невероятное — они выиграли. А Дамиано выиграл вдвойне.