Though the thorns to the stars.

Лес хранит много тайн и секретов. Шепчется по ночам с кронами деревьев и редкими путниками, болтает с ручьем. Дружелюбный и таинственный, манит к себе и прячет где-нибудь в укромном овраге и среди сухих листьев. Так, что хочется взбить их пуховой подушкой и лечь спать. Но есть и обратная сторона. Когда тёмная чаща воет зверем, скалится дико и необузданно, стучит тяжелыми копытами, разрываясь полуночным криком. Да так, что даже у отъявленных смельчаков кровь стынет в жилах. Лес ворчит, как злобный престарелый старикашка и также мерзко пахнет - слабыми, не сумевшими выжить жителями. Какой же парадокс! Лес не прощает слабых, но баюкает и лелеет тех, кто находит в себе силы бороться. Лес их любит. И редко колется ежевичными ветками. Позволяет срывать свои плоды и душистые васильки, ландыши, фиалки. Все-все цветы на свете! Он даже жалеет маленьких волчат раз в месяц. В день полной луны. Сириус знает об этом с шести лет. И ужасно гордиться. Он не только научился рано читать, но и понимать природу, людей и зверушек. Но только не свою семью. Не родную мать, ни отца. Только брата. Но только на четверть. Этого было вполне достаточно им двоим. Совсем недавно ему исполнилось девять. Однако, он выглядел младше своих лет, несмотря на отсутствие детских и по мнению многих, милых щёчек. У него было худое лицо, но это не делало его некрасивым. Скорее наоборот - необычно обаятельным, очевидно, аристократично-симпатичным юношей в будущем. Но пока Сириусу было откровенно плевать на это. Что он по-настоящему ценил в себе, так это быстрые ноги, ясный ум и задатки на непоколебимый характер. Конечно, иногда он хныкал, как и все капризные детки с богатым наследством и таким же обеспеченными родителями. Но... Иногда его голос надрывался до сухого крика. Вовсе не из-за детских капризов. На то были совсем недетские причины. За свои девять лет он пережил безумно много. И увы, не мог гордиться этим. Иногда мальчишка хотел исчезнуть, банально раствориться в воздухе. С помощью магии, палочки или своих невербальных многообещающих возможностей. Только на время. Пока всё не наладится. Он любил жизнь. Ту жизнь, где не было строгой матери и молчаливо-угрюмого отца, безумной кузины и дурацких семейных традиций. Он отчаянно верил, что где-нибудь, далеко-далеко, за лесом эта жизнь существовала. Верил так сильно, что продолжал взрослеть и оставаться самим собой. — Мам! Мам! Смотри, что я умею. Ну, посмотри же! — требовательно голосил маленький Блэк, уверенно удерживаясь в седле на вороном, чёрном, как сама ночь жеребце. Он весело махал своим шейным платочком над головой. Это отец на день рождение подарил ему желанную игрушку (так коня окрестила Вальбурга). Но это была любовь с первого взгляда. Сириус ласково окрестил его Лютиком. Почему же Лютиком? Да потому что он обожал Лютики и радовался когда на утро в ноздри ударял сладкий запах цветов. Их приносила душка-прислуга. Милая старушка. Кажется, и её Сириус любил сильно-сильно. Она всегда была добра к нему. Она была его родственной душой. Он читал о таких душах и решил для себя, что это такие особенные люди, с которыми чувствуешь себя таким... Родным. И нужным. — Сириус, немедленно слезай с этой грязной скотины, — её голос, как и всегда был полон скрытой злости. Холодный и бесстрастный. — Но мама! — он даже остановился посреди их обширной полянки позади усадьбы и обиженно надул губы. — Сириус, немедленно. Не заставляй меня иди на крайние меры. Словно чувствуя крайнюю необходимость в своём присутствии из-за дубовых дверей высунулось кислое лицо домовика. Его тонкие, испещренными первыми морщинами губы растянулись в злорадной ухмылке. Неужели подслушивал? Старый гадёныш. Сириус слышал, как отец называл его так. Они на дух не переносили друг друга, но это было секретом. Со временем мальчик начал воспринимать это не так серьёзно, как раньше. Теперь это было их тайной игрой. Жестокой, но увлекательный. Кто кого. — Какие-то трудности, моя госпожа? — Мерлин. Ну и подхалимство. Бледное лицо Сириуса стало серым, тревожным. — Сам посмотри. Он возится с этим вонючим жеребцом всё утро. Сириус, повторяю в последний раз. — Ни за что! Вы оба ужасные злюки! А ты, Кикимер, отвратительный подлиза! Противный... Противный! Она бессловесно кивнула домовику. В следующую секунду тот щелкнул кривыми пальцами. В этот же момент в воздух взметнулся увесистый кнут и с силой хлестнул по боку жеребца. Сириус едва успел поднять ноги. Но тем не менее вздрогнул так сильно и так испуганно будто ударили его самого. Послышалось испуганное лошадиное фырканье. Лютик встал на задние копыта и тряхнул гривой. На боку расползался уродливый след. В глазах животного блеснули слёзы. Сириус не мог этого увидеть. А если бы увидел - мог расплакаться сам. — Лютик, нет, не надо! Я не хочу в лес! — но тот цокнул передним копытом и с легкостью перескочил через деревянное ограждение. Сириус пытался совладать со своими руками, вспомнить хоть какое-то заклинание, но те предательски вспотели и неумело соскакивали с поводьев. Он не так давно начал тренироваться. Он был самым настоящим новичком в верховой езде. Лютик безудержно мчался сквозь овраги и поваленные порывистым ветром деревья, через колючие кусты и заросли, безжалостно хлеставшие наездника по лицу. Сириус всё ещё умолял его остановиться. Впрочем, весьма безрезультатно. Ему словно передалась чужая боль. В этот момент он искренне ненавидел свою мать. Холодная, деспотичная и безжалостная, точно крапива, задевшая незащищенные лодыжки. Казалось, будто прошла целая вечность, прежде чем конь неожиданно встал на дыбы перед огромным исполинским дубом. Бедняга испугался мышей. Ослабевшие мальчишеские руки прорезали лесной воздух и выпустили поводья. Сириус приглушенно вскрикнул и свалился назад. Перелетел через опилки и шумно укатился в ближайший овраг. Он не чувствовал боли от удара об твердую землю. Ничего не чувствовал кроме вязкого страха. Об этом месте ходили жуткие легенды. Слуги рассказывали, что тут водятся безжалостные оборотни, призраки и огромные пауки. Он никогда не показывал вида, что ему страшно, но на самом деле Блэк боялся. По-детски сильно. На удивление он не обнаружил на себе ни синяков, ни глубоких порезов, он ничего не рассек и не сломал. Немного болели лодыжки и нижняя губа. Сириус стёр кровь с нижней, нечаянно прикушенной губы и огляделся. Конь виновато топтался на месте. — Ничего. Ничего приятель. Я в порядке. Прости за маму... Как только вернемся домой я попрошу Гвендолин залатать тебя. Мальчишка обнадеживающе улыбнулся багровыми губами. Он уже собирался подняться на ноги и искать дорогу домой, но рядом, под кучей листьев что-то шевельнулось. Что-то большое. И через секунду Сириус громко завизжал. цепляясь за мокрую землю и корни деревьев, судорожно оглядываясь. Ничего не получалось. Он безнадёжно рухнул обратно. Но не собирался так быстро сдаваться. Шумно сглотнув, он бесшумными шагами приблизился к лиственной куче и принялся крайне быстро её тормошить, собирать полную ладонь дубовых листочков и нещадно разбрасывать их во все стороны. Послышался сдавленный вздох. Мерлинова борода. Боже. Святейшие из святых. Сириус потерял дар речи и удивленно ахнул, прижав ладонь к губам. На него смотрел человек. Мальчишка. Какой-то долговязый и до дрожи в коленках странный. Медленно покачиваясь тот приподнялся, подобрав подол длинной, заплатанной, но ужасно порванной рубашки. Она была отцовской. Он почти что грозно сдвинул брови, но его лицо быстро исказилось в болезненной судороге, а губы задрожали. Блэк решительно взглянул в лицо незнакомца ещё раз. И с удивлением обнаружил, что тот вполне мог быть его ровесником. Он поджимал ноги и кутался в тонкую рубашку. Что-то внутри Сириуса надломилось. Он даже забыл о страхе, коварно поджидающего его у дверей собственного дома. Мальчишка казался диким зверёнышем, каким-то чудаковатым и... Беспомощным. Больше всего он казался беспомощным. Но, очевидно, стыдился этого, поспешно стирая засохшую кровь с худых рук. Его локти и пятки были ободраны. У него не было обуви. Казалось, у него не было ничего. Только вот... У него были глубокие травянисто-золотистые глаза, тонкая полоска губ и спутанные каштановые волосы. И очень доброе, перепачканное грязью лицо. Нежное. Обессиленный маленький щенок. Только вот не скулил. Шумно дышал от боли. Это и дураку было понятно. — Ты как? Что с тобой произошло? — первым голос вернулся к Сириусу, а через пять секунд он уже стаскивал с плеч черное махровое пальто и заметно приближался к незнакомцу, продолжая бессовестно глазеть. Ремус мгновенно оттолкнул его руки, когда тот собирался набросить на его плечи свою одежду. Он был таким грязным, а пальто красивым и бежевым. Нетушки. Ему не нужно ещё больше проблем. — Не трогай меня. Не надо. Я как-нибудь сам, — его голос был таким сиплым и уставшим.. Сердце Блэка провалилось в желудок, а собственные проблемы показались сущим пустяком. — У тебя есть дом? — Да. — И... Ну, почему ты не дома? — Я гулял. А тебе лучше уйти. Сказал же, сам справлюсь... — мальчик хотел сказать что-то еще, но зашёлся в надрывном кашле. Осенние листья окрасились кровью, вперемешку со слюной. Ему стало ужасно мерзко от самого себя. И неловко. Ремус попытался встать, но его ноги подкосились. А плечи задрожали. Сириус испугался, что тот сейчас заплачет и неуверенно погладил его плечо. А Ремусу было банально тошно. Он просто смотрел вслед уходящему мальчишке и надеялся, что тот всё таки решит ускакать на своём коне куда подальше. Он ненавидел жалость, мёртвым грузом тянувшуюся за ним с пяти лет. Не принимал её. — Не бойся меня. Я Сириус Блэк. Я живу неподалёку. Представляешь, мой Лютик очень испугался мышей у дерева и забросил меня сюда! Сириус старался его заболтать, пока Люпин недоверчиво вздрагивал от чужих прикосновений. Он вернулся с фляжкой, полной воды и начал поливать его руки и разбитые коленки, продолжая болтать. Сириус. Сириус Блэк. Блэк. Один из этих богатеньких аристократов. Ремус так заволновался что ударился затылком об землю позади себя. — Ох, сэр... Т-тоесть, эм... Мистер Блэк, ваше величество... — Боже! Ну, какое ещё величество? Просто родители часто говорили ему, что Блэки, живущие по ту сторону чащи ужасно серьёзные и влиятельные аристократы. В любую минуту они могли скупить их дом и землю за сущие копейки. Все восемь лет ему внушали страх и уважение перед этими людьми. А сейчас его руки и ноги мыл мальчишка из родовитой семьи, не брезгуя, не грязью, ни кровью. Ни его волчьим запахом. Он никуда не уйдет ещё пару часов. Мерзость. — Чего? — глаза Сириуса странно блеснули, — ты с ума сошёл? Я не король. Я Сириус Блэк. Всего лишь Сириус Блэк. И я свалился с лошади. Пожалуйста... Не надо всего этого. Не знаю, что тебе известно о моей семье, но я им почти чужой. Как волк среди овец. Тебе не больно? У тебя вот тут кровь, — он указал на его плечо. Оно кровоточило. После чего Сириус оторвал от своих-ужасно дорогих брюк длинный кусок ткани и обмотал им чужое плечо, быстро отвернулся. Только бы вспомнить. Как его учил один незнакомец на одном из светских приёмов. Блэк сжал свои ладони вместе и плотно сомкнул веки. Длинные ресницы задрожали. Он старательно шептал под нос что-то на латыни. Получилось! Он развернулся к незнакомцу с маленьким пузырьком чего-то тёмно-зеленого внутри. — Не бойся, это лекарство. Оно самое волшебное в мире! — Нет, правда, вам... Незачем. — Не ворчи, дай мне руку. Ремус подчинился, страшно волнуясь. Он делал это не потому доверял. А потому, что бедняки, вроде него должны слушаться таких как этот Сириус. Тем временем тот старательно дул на все его ранки и немного неаккуратно размазывал липкую, пахучую субстанцию. Через минуту все раны и царапины Ремуса затянулись. Боль отступила. Широко открытыми глазами он уставился на заботливого не совсем аристократичного-аристократа. — А сейчас болит? — Уже нет. Что это за мазь? — он кивнул на пузырёк. Сириус задумчиво почесал затылок, а Ремус заметил какие же у него длинные волнистые волосы. Красивые. Как завитки его любимых домашних макарон. Он обожал макароны. — Просто мазь. Это... Моей бабушки, ага. Ты, прости меня, правда... Но у тебя нет штанов. Ну и всего остального. Ты понял. Так что я всё таки одолжу тебе своё пальто. А то как-то неприлично получается. Люпин снова послушно кивнул. Волосы упали лоб, который был чистым. Сириус умыл его? Стыдливый румянец прильнул к щекам. Он пропустил руки в рукава чужого пальто и почти сразу согрелся, а ещё перестал чувствовать себя ужасно стыдно из-за отсутствия нижнего белья, штанов и обуви. Сириус надел носки на его ноги. — Они шерстяные. Осень всё таки. Пойдём, я отвезу тебя домой. Откуда ты? — Из деревни, Годриковой впадины. — Я знаю, где эта деревня! — Откуда? — В прошлом году мои предки собирались купить её. Но не смогли. Им пригляделась усадьба. Мы живём в ней летом и немного осенью. Но мне там не нравится. И боюсь заходить в некоторые комнаты. Они страшные и мрачные. Совсем, как этот лес ночью. П ты чего-нибудь боишься? Да. Боюсь волка внутри себя. Боюсь тебя. Боюсь не получить заветное письмо в одиннадцать лет. Боюсь, что будет с нами, когда мама плачет. Боюсь идти домой. Боюсь навсегда остаться беспомощным и слабым. — Да. Я боюсь темноты. Сириус понимающе кивнул. Он тоже её боялся. Он помог мальчику взобраться на коня и смазал остатками мази бок Лютика. Он тут же жалобно сморщил ноздри. — Тихо, тихо, дружище... Сейчас всё пройдёт. Ты у меня такой сильный. И ты, ээ... Как тебя зовут? — Ремус. Ремус Люпин, — он замялся, но но вдруг протянул руку для пожатия. Сириус протянул липкую руку в ответ и заметил ранку, прочертившую ладошку Ремуса. Не успел он и подумать, как та затянулась, Люпин сжал его ладонь в своей. А у Сириуса Блэка в груди светило солнце. Никто из детей не подозревал, что это было началом их странной дружбы.