***
— Хес, я сегодня мимо ехать буду, можно заглянуть в гости? — Конечно. И снова этот уют в тёплой квартире, освещённой закатным солнцем, доставка и кальян. Почему-то так хорошо здесь. Вова не задумывается, просто напрашивается снова, хоть на часок заглянуть. И снова. Засыпает, обнимая диванную подушку, и улыбается, слыша дедовские ворчания и чувствуя тёплое одеяло, которым заботливо укрывают. А проснувшись тихо крадётся в комнату, откуда иногда слышатся громкие выкрики, которые совсем не мешают спать, машет рукой и уезжает домой. И возвращается и пары дней там не выдержав. — Что-то ты зачастил, Вов, раньше вообще в гости не приезжал. — Мешаю? — Просто странно, нет? Что-то случилось? — Нет, совсем ничего. Вова просто прижился, пригрелся, нравится ему держать чашку чая и встречать рассвет, оранжевый кружочек так красиво из-за горизонта выезжает только здесь и особенно красиво, когда Хесус рядом стоит и несёт такую чушь, что он смеётся, не переставая.***
— Ты уж рассказывай. Точно ведь случилось. — Тебе кажется. Хес проглатывает такой ответ и ждёт дальше. С Вовой в квартире стало совсем иначе, больше не болит так, что нужно обязательно что-то делать: спать, стримить, бухать. Достаточно посмотреть на улыбку до ушей, которая делает его лицо таким забавным, что он улыбается. Личное солнышко, светит даже ярче очередного заката. — Ставь чайник, я скоро буду. Вова встречает первый летний рассвет с чашкой чая в этой самой квартире, чужой, но такой своей, уютной и родной. Чувствуя, как тяжелеет плечо, и как теплеет на сердце, когда Хесус задремав прямо с чашкой в руке роняет голову ему на плечо. Не прогоняет, а доверяет свою башню, сминая её об его шею. Братишкин старается осторожно поставить чашки на стол, но Хес скатывается с плеча ему на колени и даже не думает просыпаться бесстыдник. Вова замирает, а потом рука сама тянется за телефоном, срабатывает вспышка, и Хесус вздрагивает, оборачиваясь. — Ты меня сфоткал? — Нет. Хес протягивает руку, а Вова поднимает телефон над головой, тогда он заваливает его набок, садясь, прижимает к дивану и забирает телефон. Заблокирован. — Удаляй. — С чего бы? Это мой телефон, что хочу, то и храню там. Хесус прищурившись смеривает сердитым взглядом и резко подставляет ему перед лицом телефон. Разблокировал. — Ах ты, сука! — Удалить и из корзины удалить. Вова не сопротивляется, только расстраивается немного, а Хесус лукавит слегка, отправив фото сначала себе. Братишкин смотрит на него снизу-вверх, так сильно прижимаясь к теплу, и, вернув телефон, делает ещё фото, на этот раз без вспышки и звука. Хес не спешит вставать или отодвигаться, устал. — Ложись. — Уже ты здесь лежишь. — Ничего страшного, я подвинусь. Хес сомневается, но спать так хочется сильно, что он ложится на бок рядом с Вовой, а тот прижимается животом к его спине и обнимает одной рукой, утыкаясь носом в затылок.***
Вове больше приходится уезжать домой, чем он действительно хочет этого. — Сегодня приедешь? — Не могу, дела. Хесус понимает, что разговор странный, лишь когда заканчивает его, но быть одному в пустой квартире, куда страннее, непривычнее, чтобы хоть ненадолго заскочить на чай, Вова всегда проезжает мимо. Хес снова вспоминает, что это неправильно, так никогда раньше не было, так и не должно быть, чтобы в одной квартире сразу два солнца светило. — Закажешь похавать? Я голодный как чёрт. — Не приезжай, я сегодня не дома. Вова отвык от своей квартиры, тут проблемы одни, тут думать нужно о многом, тут извиняться есть перед кем, кто извинений уже и не ждёт, здесь чай никто не заварит, рассветы и закаты не такие красивые. Вове здесь не нравится. Но Вове больше не разрешают приезжать домой. — А сегодня? — Бля, встреча с одним человеком важная, я потом сразу спать. — А может я просто с тобой съезжу? У тебя все встречи в Сикрете проходят. — Не, сорри, не получится. Хесус зашторивает все окна ещё днём и открывает лишь на пару часов. Заказывает колу и добавляет в неё коньяка. Чай больше не греет. Вова приезжает, не спрашивая, Хесус впускает, не споря, но весь уют куда-то девается, становится холодно и шторы всё так же закрыты. — Мы с Алинкой не помирились. — Я знаю. Хесус уже давно всё понял, а Вова видимо так и нет. — Ты снова пьёшь? — Немного. Вова катает пустую бутылку ногой и разбавляет тишину стеклянным скрипом. — Поставишь чайник? — Уже вскипел. Две чашки с ароматным паром стоят на столе нетронутыми и согревают комнату. — Могу я остаться до утра? — А может навсегда? У Хеса башня съезжает набок и глаза сверкают, в них отражается улыбка Вовы, самая дурацкая и счастливая. — И не спи до рассвета. Братишкин хохочет так громко, что звонкий смех от стен эхом разносится. Хесус греет пальцы в тёплой ладони. Никто не переубедит его, что два солнца — это невозможно, ведь на самом деле, как может не существовать того, что находится прямо перед глазами?