И я нашёл любовь твою в дыму кальяна

В кафе дико душно. Музыка долбит по ушам, а дым от кальянов теперь кажется приторно-сладким. Говорил же Поз: «Давайте сядем на веранде». Но нет — Стасу холодно, Шасту дует, а Серёже непременно нужны мягкие стулья. Вот и сидят теперь, как пенсионеры, в закрытом, тëплом помещении с обитыми креслами — смех, да и только. В их профессии смех — это, конечно, хорошо. Но только если он не получается сквозь слëзы. Или, как сегодня, сквозь дымовую завесу. — Не кисни, — Матвиенко по-дружески пихает Арса в плечо. — Кто грустит — тот, знаешь, кто? — Кто грустит, у того цистит, — Арсений хмыкает, глядя на вытянувшееся лицо Серëжи. — Или гепатит. Или пропадает аппетит. Всяко лучше, чем банальный «трансвестит», которого ты ждал. — Сам ты банальный, — Серый делает ударение на той части слова, что лучше всего описывает ориентацию друга. — Ты из-за Шаста переживаешь? Арс неопределённо пожимает плечами, переводя взгляд влево. Вот он, Антон, здесь, совсем рядом, только руку протяни и коснешься. И Попову хочется — безумно хочется коснуться. Схватив за ворот новой футболки, притянуть к себе, зарыться свободной рукой в кудряшки и целовать — целовать каждый сантиметр лица напротив, целовать до потери пульса, целовать, пока наша планета не сойдет с орбиты, а небо не упадёт на землю. А это значит — целовать вечно. Антон у Арсения везде. Не просто под кожей, он — в каждом сантиметре, в каждом движении, в каждом вздохе. Шастун, бесстыдно облизывающий пухлые губы. Шастун с тонкими, увешанными грудой колец, пальцами. Шастун с длинным, умелым языком и горящими зелëными глазами. Антон, Антон, Антон — везде Антон. В каждом углу квартиры, на любой улице города — и не важно, что вокруг: дождливый Питер или солнечная Вологда — даже самый затхлый закоулок все равно будет кричать о том, что Антон здесь. Им пропитан не город. В нём весь Арсений. По самые уши. Утонул, погиб, захлебнулся. И выбраться уже никак. Волной сносит с ног, хватает, утягивает в самую пучину. А Попов не сопротивляется. Он любит море, потому что он сам — море. А Антон — целый океан: бесконечный, буйный, уникальный. И чертовски манящий. И, конечно, Арс за него переживает. Шастун — он давно уже не Тоша, а настоящий Антон Андреевич — по-прежнему наивный, искренний, глубоко к сердцу принимающий любые потрясения. Он так и не научился распределять ресурсы: всего себя отдаëт на съëмках и концертах, а потом ходит, точно неживой. Всю энергию выплескивает зрителю, а для себя ничего не оставляет. И Арсений боится. Боится, не как Ира, что раньше вечно звонила и ныла о недостатке внимания — нет. Попов знает, что нужëн. Что, несмотря на вечную занятость, расстояние и нехватку времени, каждый из них готов в любой момент сорваться с места и приехать первым же сапсаном. То, что они с Шастом стали единым целым — уже аксиома, много раз подтверждëнная взглядами, жестами и действиями. Арс боится не этого. Он, в отличии ото всех остальных, боится не за себя. За Антона. Боится, что тот перегорит — в один момент, точно спичка, полыхнëт, сломается, погаснет. И не зажжëтся больше никогда. Но это всë — гиперболизированные фантазии. Арс, к тому же, всегда был склонен к драматизации. Сейчас, глядя на расслабленного, искренне улыбающегося впервые за эти дни, Шаста, загоняться почему-то совсем не хочется. Хочется залипать на смех, раскрасневшиеся щёки и на то, как красиво Антон выпускает в воздух кальянный дым. — Будешь? — Шаст протягивает Арсению кальян, но тот лишь отмахивается. — Ну и зря. Всë равно никто из нас не доживëт до старости. Попов сигареты не любит. И не потому что от них першит в горле, а вероятность умереть увеличивается в несколько раз. Не любит, потому что они навевают воспоминания: о студенчестве и первой любви, о разводе, о дочери, о начале их отношений с Антоном. Все эти моменты насквозь пропитаны болью, обидами и сигаретным дымом. «Курение убивает» — шутка, которую Арсений вворачивает при каждом удобном случае. Смотрит, как виновато ухмыляется Шаст, тушуется Позов, и чувствует, как внутри что-то разгорается. Попов этот блядский дым ненавидит. А вот Антона любит. И смотреть, как длинные, окольцованные пальцы обхватывают кальян, любит. И как дым вырывается из покусанных, припухших губ — тоже. — Иди сюда, — Шаст смеется, глядя на Арсения затуманенными от алкоголя глазами. — Будем делать «цыганочку». У Арсения выбор стоит между третьим бокалом пива и яркой улыбкой парня напротив. И, если бы у него стоял только выбор, он бы, конечно, предпочëл первый вариант. Но Антон сегодня до мурашек красивый, а Арс пьян не столько алкоголем, сколько атмосферой их посиделок, поэтому сомнений не остаётся. Шаст, кажется, понимает всë верно, потому что в следующую секунду снова затягивается. Стол в кафе маленький и все вокруг увлечены беседой, но Арсений все равно осторожно оглядывается. Антон его опасений не разделяет — из-за количества выпитого или из-за того, что никто всë равно не сможет ничего доказать, Шасту, судя по хитрому блеску в глазах, на окружающих абсолютно все равно. Он наклоняется вперёд, едва не касаясь своими губами губ Арса, и легко выдыхает дым прямо в приоткрытый рот парня. Попов чувствует, что плывëт окончательно. По телу проходит неконтролируемая волна, а в голове раненой птицей стучится что-то очень важное, но совершенно в данный момент бессмысленное. Едва заметный вздох — и сладковатый привкус кальяна оседает в горле, пропуская дальше вкус самого Антона. Казалось бы, Шастун не сможет забраться ещë глубже, но нет — вот он, окутывает лëгкие и рëбра Арсения, заставляя потесниться всех грëбаных бабочек. Ещë одна затяжка. Где-то на периферии сознания проскакивает мысль, что их могут увидеть, сфотографировать и всë — прощай образ главного ценителя женщин, а вместе с ним и репутация крутого комика. Но вот Антон снова выпускает дым, и Попов отключается. В этот раз он вдыхает сразу, полностью, и чувствует, как Шастун подается вперëд, почти невесомом прикасаясь к его губам своими. Поцелуй, смазанный, длившийся всего секунду, переворачивает что-то внутри Арса. Руки предательски дрожат, уши горят, а ноги, кажется, подкашиваются. — Заканчивайте, — голос Стаса доносится будто издалека. — От прямых доказательств наличием Иры не отмажешься. Кто-то тянет Арсения за плечо, усаживая обратно в кресло. Серëжа — а это он — лишь неодобрительно качает головой, но молчит, подталкивая другу его порцию выпивки. Напротив них Позов что-то яростно выговаривает Шастуну. Тот выглядит расслабленным, довольным и совершенно незаинтересованным в диалоге. И Арс, кажется, чувствует себя самую малость счастливым. — Потанцуем? — Шеминов обстановку действительно разряжает ужасно. — А что? Музыка неплохая. Удивительно, но Дима соглашается сразу. Видимо, вид одурманенного и абсолютно похуистично настроенного друга окончательно выводит из себя. Вслед за Позовым медленно подтягиваются остальные. Танцевать хотят все, но признаться в этом не сможет никто. Серëжа вытягивает Арсения на середину танцпола. Пара минут безотчетных дрыганий под какую-то новомодную попсу, и Матвиенко уже меняет локацию, припарковываясь рядом с двумя симпатичными блондинками. Попов плавно изгибается под музыку, закрыв глаза и полностью отдавшись ритму. Он знает — Шаст смотрит. И от этого стараться хочется лишь сильнее. Арсений от этой расслабленной атмосферы кайфует, а потому пропускает тот момент, когда чужие — правильнее сказать родные — руки ложатся ему на плечи. Попов безотчетно вращает бедрами, чувствуя, как Шаст осторожно проводит пальцами по его оголенной шее. Они растворяются в кальянном дыме, теряются среди гостей заведения, медленно двигаясь в такт играющей музыке. Арсу хорошо: выпитый алкоголь наконец-то бьет в голову, а нежные прикосновения Антона заводят. — Какой же ты, сука, красивый. Не переставая покачиваться, Арсений разворачивается к Антону лицом. И, черт возьми, в этот миг только он здесь — сука, и только он — безумно красивый. Попов медленно проводит пальцами по футболке, что собралась на животе парня неаккуратными складками, и поднимает голову, сталкиваясь с пристальным взглядом родных глаз. Разряд. Еще один. Дыхание перехватывает, и Арс понимает — это, блять, конечная: поезд дальше не идëт, просьба выйти из вагонов. Приехали, за проезд можно не передавать. Кондуктор нажми на тормоза, а лучше на курок. Они здесь. Словно только вдвоëм. Глаза в глаза — зелëные против голубых. Вокруг беснуется танцующая толпа. Любой может повернуться, заметить, заснять. И это всë чертовски распаляет. Оба они на сегодня окончательно потеряны для общества. А может, не только на сегодня. А может, не только для общества. — Идëм, — Шаст хватает парня за руку и ведëт вперëд, не оглядываясь на окликнувшего их Стаса. — Идëм, — эхом откликается Арсений. В ушах у него шумит, а мир перед глазами нещадно плывëт. Ебучая «цыганочка». Они вваливаются в туалет, который, по счастливой случайности, оказывается с одной единственной незапертой кабинкой. Антон прижимает парня к двери, и Арс, будто вынырнувший из анабиоза, ухмыляется, улавливая настроение партнëра. Он тянется за спину и, нащупав щеколду, с тихим щелчком закрывает замок. Шаст припадает губами к шее Арсения, скользя руками под чëрную футболку, которую тот сегодня вечером предпочëл привычной рубашке. Попов закусывает губу, потому что уверенные движения и мокрые поцелуи распаляют. Понимает, что из-за музыки, заглушающей любые посторонние звуки, никто их не услышит. Это осознание отзывается пульсацией в паху, и Арс, окончательно теряясь, стонет во весь голос, прекращая сдерживаться. — Молодец, — Антон шепчет это прямо в ухо, не переставая оглаживать разгорячëнное тело парня. — Вот так. Трение их возбужденной плоти друг о друга становится почти яростным. Попов чувствует, что его кроет и не может сдержать разочарованный вздох, когда чужие губы снова, словно издеваясь, проходят в сантиметре от его собственных, перемещаясь на скулу. Шаст, игриво улыбаясь, покрывает его лицо влажными поцелуями — распаляет, подстëгивает, подводит к грани. — Заебал, — Арс почти рычит, хватая парня за плечи. — Как же ты меня заебал. Они меняются местами. Теперь Антон, всë ещë ухмыляющийся и до неприличия довольный, прижат к закрытой двери кабинки, а Арсений нависает над ним, жадно всматриваясь в каждую черточку знакомого лица. Антон шумно втягивает носом воздух и откидывает голову назад. Звук глухого удара от соприкосновения макушки с дверью тонет в гуле тусовки. Теперь очередь Попова усмехаться. Он облизывается и, наклоняясь чуть ближе, накрывает губы парня своими. Тот стонет в поцелуй и, слегка приоткрыв рот, впускает туда язык Арса. Сердце бьëтся где-то в районе рëбер, грозя переломать все внутренности. В ушах шумит, а температура тела, кажется, доходит до рекордной отметки. Мир перестаëт существовать. Остаются только он и Шаст: их рваные вздохи, объятия и сумасшедшее желание обладать друг другом. — Я хочу тебе отсосать, — Антон произносит это на выдохе, всего на секунду отрываясь от Арса. — Ты такой пиздецки красивый сегодня. Как и всегда. Но сегодня особенно. Можно? Попов выдавливает что-то нечленораздельное. Он возбудился от грëбанного дыма в своëм рту. Антон целуется жадно. В очередной раз доказывает себе, ему, обоим: Арс для него — всë. Они оба застряли в каждой клетке тела друг друга, в каждом атоме необъятной Вселенной, в каждом миллиметре космического пространства. Они целуются, негласно обещая друг другу, что то, что происходит сейчас — навсегда. И оба знают — сдержать это обещание будет чертовски трудно. Под воздействием бурлящего в крови алкоголя, ощущения, кажется, обострились до предела. Арсений чувствует себя, точно оголëнный провод, каждый раз, когда Шаст кусает его за нижнюю губу, путаясь свободной рукой в волосах и оттягивая их назад. — Сука, — Антон уже шипит. Он отворачивает голову в сторону, пытаясь выровнять дыхание и немного умерить их общее возбуждение. Попытка с треском проваливается. Арс фокусирует взгляд на ключицах парня. Ворот его футболки слишком широкий, и худые, бледные плечи из-за этого смотрятся слишком порнушно. Совершенно не контролируя себя, Попов нежно кусает парня в открытое пространство над левой ключицей. Он обводит языком адамово яблоко на чужой шее, когда слышит очередной гортанный стон. — Я хочу, чтобы ты трахнул мой рот, — Антон произносит это сиплым, чужим голосом. — Арс… А-а-рс. — Слышу, я слышу, — грязные разговоры заводят. Арсений тянется к ширинке парня, не переставая выцеловывать его ключицы. — Но не сегодня. Осоловелые глаза Шастуна уже почти чёрные. Ещё несколько Арсовых движений языком, и расширяющийся зрачок, кажется, окончательно вытеснит радужку. — Дава-а-ай, — Антон, кажется, с ума сходит от переполняющих его эмоций. — Смазка в левом кармане. Он снова срывается на стон, когда Арс слегка оттягивает кожу под шеей. Придуманное Шеминовым «никаких засосов», давно уже превратившееся в «никаких укусов» и «никаких царапин», сегодня снова успешно игнорируется. Попов справляется с собственными брюками сам и спускает их вниз вместе с бельем. Пока Шаст возится с ремнëм, Арсений шлепает его, не столько из желания, сколько из необходимости найти контрацептив. — Господи Иисусе, — пальцы Попова дрожат, пока он пытается справится с шуршащей упаковкой презерватива, но неподдельное восхищение в голосе Антона, наконец сумевшего расстегнуть джинсы, всë равно вызывает улыбку. — Он ахуенный. — Как и твой зад, — парирует Арс, наконец справившийся с непослушной оберткой. — Классная жопа для классного члена. Всë честно. Арсений разворачивает того спиной к себе и видит, как Шастун покорно выгибается. Он тянется за смазкой, выпавшей из кармана его штанов, и обильно выдавливает её на пальцы. — А ты подготовился, — ахает Шаст, когда чужие пальцы скользят между ягодиц, мягко раздвигая кожу. Холодная смазка капает на отверстие, и мышцы мужчины непроизвольно сжимаются. — Это ты подготовился, — Арс замечает, что пальцы проходят на удивление легко. И дело здесь вовсе не в фирме смазки. — Какой же ты всё-таки испорченный, Шастун. Антон в ответ лишь благодарно мычит и едва ли не закатывает глаза от удовольствия, когда Попов толкается своими пальцами глубже, задевая простату. Арсений чувствует, как колени Шаста трясутся, пока он аккуратно растягивает мужчину. Ему мало, чертовски мало. Хочется срастись, в прямом смысле слиться воедино, о чем обычно поют в банальных, дворовых песнях. Прижать к себе и не отпускать больше никогда в жизни. Дышать, гореть и, блять, слышать только его. Арс вынимает пальцы, буквально в следующее мгновение заменяя их собственным членом. Набухшая головка кружит у входа, трëтся об истекающее смазкой, растянутое отверстие, а после толкается внутрь. — Еба-а-ать, — все, что слышит Попов прежде, чем мышцы Антона начинают сокращаться вокруг него. Сначала Арс двигается медленно. Желание сделать приятно партнеру, как и всегда, пересиливает собственные животные инстинкты. Пара минут, и Шаст привыкает к ощущению наполненности внутри себя, начиная насаживаться на член самостоятельно. Так, словно безмолвно кричит — глубже, быстрее, сильнее. И Арсений слушается. Не может не подчиняться. Сам он всегда был тем ещё доминантом. Но сейчас, даже будучи снизу, стоя раком в туалете кафе где-то в центре Вологды, Антон все равно кажется на несколько ступеней выше. Принадлежать ему — не стыдно. Такому, как Шаст, прислуживать — хочется. Попов яростно, до белых следов по бокам, сжимает Антоновы бедра, наращивая темп. Тот под его руками — плавится. Такой податливый, свободный и горячий. Бесстыдно прогибается в пояснице, сильнее оттопыривая свою округлившуюся в последнее время задницу, чем заводит Арса только больше. Музыка, что все это время продолжала долбить в колонках, уходит на второй план. Вокруг лишь стоны наслаждения, шлепки мокрых тел друг о друга и сбивчивое, быстрое дыхание. Арсений прикрывает глаза, чувствуя, как в темноте под закрытыми веками разлетаются в стороны крохотные, похожие на маленькие фейерверки, искорки. Лицо Антона увидеть безумно хочется. Он, наверняка, чертовски красивый, с горящими щеками, припухшими губами и прилипшей ко лбу челкой. Но развернуться в кабинке — никак, а до второго раза, на кровати, лицом к лицу, ещë дожить надо. Но Попов по-прежнему движется, как заведенный, выхватывая из реальности лишь похабные звуки, издаваемые Шастом. Рука Арса по-хозяйски перемещается на член Антона и начинает тому надрачивать. Они оба понимают, что уже невероятно близки к разрядке. Шастун кончает первый, изливаясь в руку Арсения с последним, сладострастным стоном. Попов толкается ещё пару раз и дергается, ощущая, как презерватив заполняется его теплой спермой. Он не чувствует, знает — пропал. Окончательно и бесповоротно. Выровнять дыхание получается не сразу. Пока Арс выходит из Антона, избавляясь от презерватива и силясь хоть немного убрать бардак, что они устроили, последний лениво сползает на каменный пол. В дверь стучат, и чей-то пьяный голос требует немедленно впустить его внутрь и дать возможность отлить. — Это Серëжа? — Шаст натягивает на себя джинсы и тянется к губам Арсения, перехватывая быстрый поцелуй. — Видимо, с девочками не повезло. А их даже две было. — Лучше синица в руках, чем журавль в небе, — Попов натягивает футболку и на ощупь приглаживает растрепавшиеся волосы. — Хотя, мне-то как раз достался журавль. — Мы лебеди, — Антон прячет пригодившийся тюбик обратно в карман. — Они однолюбы. Мне так мама рассказывала. Арсений смотрит на парня и не может сдержать улыбку. Ещë четверть часа назад Антон похабно рассуждал о горловых минетах, а уже сейчас мило лепечет о лебедях. Сердце, переполненное нежностью к этому кудрявому созданию, едва ли не трещит по швам. В дверь стучат с новой силой. — Перекур? — Шастун поднимается, отряхивается и дергает щеколду, открывая дверь. В кабинку вваливается Матвиенко, бормоча что-то о наглости провинциальных жителей. — Перекур, — Арс осторожно обходит незаметившего их Серëжу и следует за Антоном к выходу. — Только давай в этот раз без «цыганочки». Ты куришь — я смотрю. — Ничего не могу обещать, — Антон хихикает, толкая плечом дверь кафе. — «Цыганский поцелуй» — это, когда у тебя пропадают золотые зубы. А у тебя ещë ничего не пропало! Арс во все глаза смотрит на посвежевшего, счастливого Антона, и думает, что всë у них не так уж и плохо. Антон любит курить и Арса. Арс — драму и Шастуна. Сейчас они — вдвоëм, на крохотном судне против целого мира. Но весь этот блядский дым всë равно уже не кажется таким ненавистным.