***
— Опоздание, — пропевает Руби, не отрывая взгляда от блокнота, в котором она набрасывает какой-то эскиз. — Извини, мне жаль, — выдавливает Эмма, пытаясь восстановить дыхание, и опирается на колени для поддержки. Она бежала сюда всю дорогу. — Воспитательница Генри хотела поговорить со мной. Мой клиент… — Ты опоздала, — пожимает плечами Руби. Она выглядит слишком равнодушной, потому что она только что сказала Эмме, что они потеряли клиента с тату на огромную сумму. — Но… Но прошло только десять минут… — Хватит пугать ребёнка, Рубс, — говорит Дэвид, выходя из подсобки и ударяя её по голове тетрадкой, — твой клиент ещё даже не пришёл. Эмма падает на диван, который предназначен для клиентов, ожидающих своего времени, с громким стоном. — Чёрт, — выдыхает Эмма. Руби наконец поднимает взгляд от своих набросков с ухмылкой и сверкающими глазами. — Попалась. — Когда ты снова приведёшь Генри? — спрашивает Снежка, просматривая папку с эскизами тату. — Я скучаю по нему. — Я согласен, — говорит Дэвид, появляясь из подсобки и присоединяясь к своей девушке, — он поднимает мне настроение. — Когда он здесь, посетители чаще выбирают именно нас, — добавляет Руби с небольшой усмешкой. — Ты не можешь использовать моего сына ради рекламы, — она знает, что Руби только шутит, но не может не сказать это оскорблённым тоном. — Оставь её в покое, — говорит раздраженно Снежка, — она уставшая мама, у неё нет времени на твои шутки. — Снежкаа, — стонет Руби, — почему ты такая злая… — Иди отсюда и сделай что-нибудь полезное, — она ударяет её по плечу, и Руби уходит. — И Эмма, подними свою задницу и иди сюда. Я плачу тебе не для того, чтобы ты лежала на чертовом диване. Она поднимается и подходит к ней. Эмма многим обязана Снежке и Дэвиду. Она иногда сомневается, сможет ли оплатить им сполна. Если бы Снежка по счастливой случайности не нашла её эскизы в Инстаграме и не предложила бы ей обучаться у нее, то она не знает, что бы с ней было сейчас. Только закончив школу, с младенцем на руках, без каких-либо надежд или планов на будущее, которое ей всегда обещали родители, какое-то время Эмма думала, что разрушит жизнь Генри. Но они в порядке. Она не поступила в университет, как хотели её родители, её квартира маленькая, в ней протекает крыша и нет садика. Она не может купить Генри самые крутые игрушки или книги, которые он хочет, но они в порядке. Они справляются. (Несмотря на то, что люди смотрят на неё с презрением, потому что у неё слишком много тату, и что родители всё ещё говорят ей, что она ужасная мать, так как работает в месте, которое технически незаконно, которое технически сомнительно, даже если копам уже плевать.) Эмма подходит к стойке и открывает свой скетчбук, чтобы повторить эскиз первого на сегодня клиента, хотя и видела его миллионы раз. Она уже хотела идти и готовить своё место, когда колокольчики на двери звенят, и они все оборачиваются на пришедшую. Это красивая работница книжного — Реджина. Реджина смотрит прямо на неё. Эмма смотрит в ответ. — Здравствуй, — говорит Реджина. — Хей, чем мы можем пом… — слова Дэвида странно обрываются, когда Снежка пихает его локтём в бок. Он возмущенно смотрит на неё. — Эмма справится, — говорит Снежка, она как всегда пугающе проницательна, — ты поможешь мне прибраться. Эмма не успевает спросить, что случилось, как они уже ушли. Реджина всё еще стоит на пороге. Сегодня она одета в брюки, которые весьма хорошо очерчивают её фигуру и в чёрной водолазке, из-за которой её плечи выглядят узкими. Эмма снова понимает, что ей достаточно сложно говорить. — Простите, чем я могу помочь? — краснеет Эмма, борясь с желанием наклонить голову. У неё есть ребенок. Она должна быть уже достаточно взрослой, чтобы не становиться бормочущей кучкой, когда говорит с милой девушкой, но посмотрите на неё, всё как всегда. И давайте не будем вспоминать, что у неё вообще никого не было с самого рождения Генри. — Я бы хотела узнать примерную стоимость татуировки, у меня есть эскиз, — она достает листок из кармана, аккуратно его разворачивает и кладёт на стойку между ними. Эмме приходится посмотреть дважды. Она моргает, чтобы убедиться. Не то, чтобы татуировка была удивительной, она набивает подобные постоянно, но просто… Это красивая работница книжного. Красивая работница книжного с эскизом татуировки на ребра, на котором винтажным шрифтом написано «Bambola», что в переводе с итальянского означает «Куколка» Она смотрит на Реджину, которая смотрит в ответ с ожиданием. Небольшое стеснение видно в её карих глазах, но она встречает её взгляд с уверенностью. — Это будет около 180 долларов. Примерно два часа работы. Вам нужен кто-то определенный? Реджина кивает. — Вы Эмма Свон? — Да, это я. — Я видела твои работы в инстаграме салона. Мне они очень понравились. — Спасибо, — Эмма краснеет. Она не может поверить, что она краснеет. Она вообще-то мать. Разве то, что ты становишься родителем, не освобождает тебя от этой неловкой фазы краснеющих подростков? — Я могу записать тебя. — Это было бы неплохо. Она неловко берёт мышку, открывает своё расписание на старом компьютере, который они всё ещё используют, и ищет свободное время. Куколка. Она собирается набить чертову куколку на девушке, из-за которой она краснеет так, будто ей пятнадцать. — У меня есть свободное место через месяц. Пятница восемнадцатое, с двенадцати до двух. — Подходит. — Это ваша первая татуировка у нас? — Да. Эмма достаёт бумаги, которые необходимо заполнить, и протягивает их Реджине. — Это моя первая татуировка, — голос Реджины звучит тише, чем раньше. Она смотрит на бумаги, а не на Эмму, — это больно? — Будет больнее, потому что она на рёбрах, — Эмма не собирается её обманывать. — У тебя их много, — Реджина показывает на её руки, — было больно? Ей нравится, что на работе ей не нужно прятать рукава на её обеих руках. Большинство её одногодок не обращают на них внимания, все проблемы идут от старшего поколения. Но когда она с Генри, они смотрят ещё больше. — Это не так плохо. У тебя, по крайней мере, она не на пятке. Вот это реально больно. Реджина улыбается, немного менее напуганная. Эмме интересно, сможет ли она когда-нибудь смотреть на неё, чтобы ее сердце не начинало биться быстрее. — Тебе позвонят за пару дней до записи со всеми деталями. Не бойся спрашивать, если у тебя появятся вопросы. После того, как Реджина заполняет все бумаги и берёт визитку, она благодарит Эмму и идёт к двери. — Передавай привет Генри, — выходит она с улыбкой.***
Пару дней спустя она забирает из школы плачущего Генри. Сложно описать, насколько она зла, когда они идут по улице, и он начинает рыдать и говорить ей, что он никогда больше не хочет туда возвращаться. — Ты не заставишь меня, — хнычет он, — я ненавижу школу. Около пятнадцати минут она шепчет ему успокаивающие слова и гладит по спине, сев перед ним на колени, чтобы он перестал плакать и рассказал ей, что случилось. — Грэг собирал пазлы, и я подошёл, потому что хотел поиграть с ним. Но он сказал, что я странный, поэтому мне нельзя. И Аврора начала смеяться, а потом Лилит, и для меня не осталось свободных игрушек, и мне пришлось сидеть в уголке одному. Эмма хотела бы поставить этих задир на место, позвонить их родителям и в подробностях рассказать обо всех плохих словах, которые их дети сказали её сыну. Но она знает, что это не поможет. Они начнут над ним издеваться еще больше. Генри превосходный и уникальный, у него возникают лучшие идеи, он спрашивает самые курьёзные вопросы, и она бы хотела, чтобы остальные тоже это увидели. Хотела бы, чтобы они знали его, как знает она. — Если они не хотят играть с тобой, то не говори с ними. Играй с другими детьми. Они просто не понимают, насколько ты классный, — она щекочет его живот и он, хихикая, уклоняется. Этого недостаточно. Она должна сказать ему что-нибудь ещё, сделать это жизненным уроком, как сделал бы это хороший родитель. Но она не знает, что сказать. — Мама, давай возьмём пирожные в том книжном? — Конечно, малыш. Можем сделать всё, что ты захочешь. Они проходят в кафе через магазин. На данный момент, Эмма не должна бы удивляться, учитывая количество неожиданных встреч, но она все равно вздрагивает, когда видит Реджину с фартуком и бейджиком за стойкой кафе. — Генри, рада снова тебя видеть, — улыбается она. Генри прячет свое лицо за ногой Эммы, как будто это не он рассказывал Реджине о лучшей детской книге, когда они встретились в прошлый раз. — Генри-и, скажи «привет», — Эмма перебирает его волосы. Он быстро выглядывает из-за её ноги, чтобы пролепетать «привет», и прячется обратно. Она хмыкает. Довольно сложно подходить к стойке, когда Генри так прилип к её ноге. По крайней мере, кафе абсолютно пустое, так что ей не надо беспокоиться о том, что они кого-то задерживают. — Здравствуй, Эм-ма Сво-он — Реджина протягивает имя и фамилию. — Можно просто Эмма. — Тогда зови меня просто Реджина. — Хорошо, — Эмма краснеет. Она помнит своё удивление, когда она просматривала анкету Реджины. Она слишком молодо выглядит для того, чтобы быть на два года старше. — Генри, — мило говорит Реджина, через стойку наклоняясь, чтобы посмотреть на него, — ты меня уже забыл? Он выглядывает одним глазом и трясет головой. — Он стесняется, — объясняет Эмма. — Понятно, — говорит Реджина с преувеличенной обидой, — я хотела рассказать ему о книге, которую он предложил, но похоже он меня даже не помнит. — Я помню тебя, — быстро говорит Генри, — ты Реджина. Ты прочитала её? — Да. Моя подруга прочитала её вслух детишкам, которые пришли в книжный. — Вслух? — Генри вопросительно смотрит. — В конце книжного, знаешь, где сцена? — Ага. — Моя подруга Зелина читает там книги детям, которые приходят на неё посмотреть. Она иногда даже играет. — Мааам, мы можем сходить? — он дёргает Эмму за рукав. — Я хочу посмотреть. Эмма смотрит на Реджину. — Это проходит по воскресеньям. В час дня. Воскресенье — день отдыха для Эммы. Она работает в течение недели, а по субботам они ходят с Генри веселиться или остаются дома, чтобы посмотреть мультики вместе. Но по воскресеньям она позволяет ему заниматься, чем угодно, в то время как сама делает что-нибудь по дому и отдыхает как можно больше. — Пожалуйста? — спрашивает Генри, смотря на неё умоляющими глазами. Эмма думает о том, как забрала его расстроенного, и что, может быть, дети в этом книжном клубе гораздо приятнее, чем его согруппники. — Звучит весело. Мы придём. — Перейдём к заказу? Чего желаете? — улыбается Реджина. — Мне большой американо. Генри, что ты будешь? Он подбегает к витрине и, прижав нос к стеклу, задумчиво смотрит на сладости. Реджина подходит к нему, ставит локти на тумбу и кладет подбородок на ладони. — Я не могу выбрать, — говорит он ей очень серьёзно. — Между чем? — Между этим и этим, — он показывает на клубничный кекс и шоколадный мини-тортик на палочке. — Хороший выбор. Мне кажется, я бы тоже не смогла определиться. — Закрой глаза и выбери, — предлагает Эмма. Он закрывает глаза и выбирает мини-тортик. Но после того, как Эмма платит, и Реджина достаёт ему его, она так же достаёт и клубничный кекс. — За счёт заведения, — говорит она. — Ты не обязана это делать, — Эмма потирает затылок. — Я хочу. Генри смотрит на маму и ждёт её кивка, а потом берёт кекс. — Спасибо, Реджина! — говорит он мило и делает такой большой укус, что у него на носу остаётся немного глазури. — Спасибо, — говорит Эмма, — я очень ценю это. — Не за что, — ответная улыбка Реджины — превосходный баланс между скромной и отзывчивой. — Значит, вы придёте в воскресенье? — Ни за что не пропустим.***
Эмма нервничает. Она не помнит, когда в последний раз нервничала перед встречей с кем-то. Она стоит перед зеркалом дольше, чем надо, взъерошивая волосы и поправляя воротник зелёной блузы. Нельзя даже сказать, что она наряжалась. На ней обычная блузка, чёрные узкие джинсы и белые кроссовки. Снежка недавно покрасила её волосы, потому что ей было скучно, и теперь они светлые-светлые, с редкими пепельными прядками. Генри нравится, но сама она не уверена. Генри нетерпеливо ждёт её у двери. Он позволил ей полностью одеть себя сегодня — редкое событие. Всякий раз, когда он позволяет, Эмма надевает на него костюм. Сегодня он с белой рубашкой-поло, кремовый пиджак и чёрные брюки, с белыми носочками и крошечными туфельками. Она даже выбрала подходящую бабочку. Она особенно гордится сегодняшним выбором. В последнее время Эмма просматривает профили с детской модой в инстаграме, когда ей скучно. Это большое достижение. Он болтает всю дорогу до книжного, его возбуждение передается и Эмме. Около маленькой сцены в детском отделе уже собралось несколько детей, а рядом с ними на стульчике сидит девушка примерно её возраста и играет куклой-марионеткой льва. Когда они подходят, она встает и машет львом. — Привет! Ты новенький. Эмме приходится подтолкнуть Генри, чтобы он вышел вперед и представился. — Привет, я Генри. — Приятно познакомиться, Генри. Меня зовут Зелина. Ребята, поздоровайтесь с Генри. Детишки в унисон говорят свое привет. Генри дергает Эмму и она наклоняется, чтобы он смог прошептать ей в ухо: — Мама, ты можешь идти. Она бы соврала, если бы сказала, что её это не задело. Она задаётся вопросом, не готовит ли он её заранее к подростковому возрасту, и с оскорбленным видом уходит. Клуб идёт только час, так что возвращаться домой нет смысла, поэтому, чтобы убить время, она идет в кафе. Время от времени Эмма оглядывается, чтобы увидеть краем глаза Генри в компании других детей. Он в порядке, она знает это, но все равно переживает. Реджина заканчивает обслуживать клиента, когда заходит Эмма. Её улыбка становится настолько ярче, когда она видит Эмму, что в её груди расцветает уверенность. — Хей, — говорит Эмма, засунув руки в карманы. — Ты пришла, — отвечает Реджина. — Генри с остальными? — Он выгнал меня. Он уже меня стыдится. Реджина смеется. Это самый приятный звук, такой сладкий и звонкий, Эмма слушала бы его вечно. — Подожди, пока он станет подростком. — Этого я и боюсь. — Я как раз собиралась взять перерыв, если ты хочешь выпить кофе вместе, — предлагает Реджина настолько свободно, что это смущает Эмму. — Да… Да. Звучит здорово. Сидеть напротив Реджины за крошечным столиком оказывается куда более интимным, чем представляла себе Эмма. Она вертит в руках кружку, чтобы занять себя чем-нибудь, а не смотреть на Миллс. Это оказывается гораздо сложнее, чем она думала. Реджина, подпирая рукой подбородок, разговаривает с ней, сверкая глазами, попивая по виду горький кофе, покрытый взбитыми сливками. Даже несмотря на то, что Эмма смотрит прямо в глаза Реджине, либо на её руки — на эти аккуратные и аристократичные руки — её глаза то и дело смещаются на полные губы, обхватывающие кружку. — Ты всегда хотела быть тату-мастером? — спрашивает Реджина, когда их разговор немного затухает. — Типа того. Мне всегда очень нравились татуировки, я рисовала много эскизов. Именно так меня нашла Снежка, эм, моя начальница. Родители хотели, чтобы я пошла в универ и все такое, но потом случился Генри. — Ты бы лучше пошла в университет? — Нет, меня устраивает то, чем я занимаюсь сейчас. Сомневаюсь, что в университете мне бы понравилось больше. То, как слушает Реджина, будто ей это правда интересно, заставляет в её груди что-то ныть. Прошло очень много времени с того момента, как её кто-то слушал так внимательно. — Что насчет тебя? Ты ходишь в университет? — Я заканчиваю культурологический факультет. Иногда устраиваю исторические форумы в одной студии. — Вау, история, — Эмма не была удивлена. Реджина была похожа на любительницу истории и культурологии. — Если ты не против, то могу я задать вопрос? — Реджина вертит в руках свой напиток. Эмма знает, что это за вопрос. Он неминуем. — Где отец Генри? — Его нет. Реджина кивает. Она не продолжает тему. Эмма раньше злилась на него из-за того, что он ушёл. Она ненавидела его в те моменты, когда её накрывала с головой реальность, в которой она родитель. Но его родители были не такими, как у неё: его родители были полны резких слов и осуждения. Его родители были полны угроз и бесстыдной жестокости. Он хотел быть вместе с ней и Генри в самом начале, но потом сдался под давлением родителей. Теперь, когда она старше, она больше на него не обижается. Она понимает. Ненависть к нему только делала её злой. И в конце концов, всё это неважно — Генри всё для неё. Эмма наклоняется назад на стуле, чтобы хоть немного увидеть, что происходит в книжном. Генри все еще там, с остальными, слушает Зелину с восхищением. — Он будет в порядке, — улыбается Реджина. — Зелина хорошо их развлекает. — Да. — Ты кажешься очень хорошей матерью, — говорит Реджина, как будто на лице у Эммы написано, насколько она не уверена в себе. — Спасибо, — её голос немного ломается. Она прочищает горло и смотрит в сторону. — Приходите почаще, хорошо? Книжный клуб очень хороший. Он понравится Генри. — Да, ему нужно делать что-нибудь веселое за пределами школы. — Разве не всем детям это нужно? — спрашивает Реджина, усмехаясь. — Ну да, точно. — Кстати, недавно я разговаривала со своей подругой, и она сказала, что когда делала тату на ребре, то плакала от боли, — смотрит она на Эмму обвиняющее. — Я никогда не говорила, что не будет больно, — ухмыляется Эмма. — Знаешь, у меня очень низкий болевой порог. — Тогда, может тебе не надо делать тату. — Говорит моя татуировщица. — Мне виднее. Реджина смеётся. — Так почему куколка? — Не знаю, — отвечает Реджина, а Эмма очарована тем, как мило Миллс опустила взгляд в свой кофе. — Это довольно плохой ответ, учитывая что она навсегда останется на твоем теле. — Ладно, мне кажется, что это горячо. — Да, ты права, — отвечает Эмма так естественно, что удивляет саму себя, а потом прикусывает губу и смотрит на свой кофе. Ответная тишина напрягает и несколько смущает. К счастью, она не длится долго. Эмма слышит, как собираются дети и наклоняется, чтобы проверить. Они закончили. Генри выглядит счастливым. Её наполнило осязаемое облегчение. — Увидимся на следующей неделе? — спрашивает Реджина, когда Эмма встает. — Да, — бормочет Эмма, у которой перед глазами стоит яркая улыбка Генри, — до следующей недели.***
Татуировать Реджину — это настоящее испытание. До этого у Эммы уже были красивые клиенты. Она делала потрясающей девушке татуировку на груди, а еще был парень, из-за которого у неё пересыхало во рту, пока она делала ему тату на заднице. Она знает, как сфокусироваться на работе. Но с Реджиной все по-другому. Она знает Реджину. К тому времени, как Реджина приходит за своей татуировкой, они практически друзья. Генри её любит; каждый день на пути домой они проходят мимо книжного и он спрашивает, могут ли они зайти поздороваться. Ей приходится объяснять, что каждый день беспокоить Реджину на работе нежелательно. Каждый раз, когда она приводит Генри в книжный клуб, она пьёт кофе с Реджиной. Она знает, что Реджина пьёт сладкие напитки только когда у неё стресс, Реджина знает, что Эмма — отменный игрок в овервотч. Поэтому работа с Реджиной тестирует её концентрацию больше, чем обычно. Эмма понимает, что она попала, как только Реджина стягивает рубашку и обнажает свое подтянутое тело и узкую талию. Она всегда выглядит хорошо, но сегодня выглядит особенно красивой, её глаза сияют, а губы розовые. Или, быть может, Эмма просто слишком нервничает. На остальных абсолютно точно нельзя положиться: они подмигивают ей, когда Реджина не смотрит, и шутят пошлые шуточки. Сначала Реджина держится достаточно хорошо для своей первой тату. Она немного морщит нос и поджимает губы, но мало говорит и не плачет. Эмма пытается её разговорить, рассказывает ей истории про Генри, чтобы та улыбалась. Потом она предлагает взять перерыв, и Эмма идет в туалет и размяться. — Я чувствую сексуальные феромоны и возбуждение, что витают вокруг тебя, — жизнерадостно напевает Руби. — Рубс, замолчи, — шипит Эмма, поглядывая на закрытую шторой зону, где её ждет Реджина. — Это только вопрос времени, — напевает она, с ложным сочувствием похлопывая Эмму по плечу. Когда Эмма возвращается, Реджина доедает диетический батончик. — Как оно? — спрашивает Эмма. Реджина сводит брови к переносице. Это очаровательно. Эмма слабачка. — У меня слишком низкий болевой порог. — Ты достаточно хорошо справляешься. Когда Реджина готова, они продолжают. Эмма уже закончила первую часть слова, и теперь работает над второй. Внезапно ей в голову приходит мысль, каково это шептать слово «куколка» на ухо Реджине. Она представляет, как бы провела губами по татуировке, а потом краснеет так сильно, что уверена, что краснота дошла и до её ушей. Процедура длится еще час. Реджина хмурит брови и прикусывает губу настолько сильно, что самой Эмме больно. У неё покраснели щеки и нос, шея и грудь. Её губы искусанные и опухшие. Вскоре на её глазах начинают собираться слезы, но она сильно их зажмуривает, так что они не проливаются. Сохранять концентрацию, пока она заканчивает тату, кажется для Эммы самым сложным заданием на свете. И когда уже все закончено, когда она помогла Реджине, дала ей инструкции по уходу и попрощалась, Эмма понимает, что, может быть, она попала гораздо хуже, чем думала.***
Генри любит книжный клуб. Он каждый день говорит о Зелине и рассказывает Эмме одни и те же истории о своих новых друзьях, пока чистит зубы перед сном. Одна из девочек пригласила его на свой день рождения, и после, когда они с Эммой шли домой, он не переставал улыбаться. Впервые за долгое время Эмма чувствует, что может быть, все будет хорошо. Поэтому она никак не может предвидеть звонок из школы посреди рабочего дня. — Что он сделал? — она ходит туда-сюда по салону, крепко сжав телефон в руке. — Он толкнул Грэга на асфальт. Грэг в порядке, только в небольшом шоке. Но Генри убежал. — Вы потеряли моего ребёнка? — Эмма Свон, мы ищем его без перерыва. Он не мог убежать далеко. — Каким, чёрт возьми, образом вы потеряли ребенка? Разве не должно быть воспитателей в других группах, которые гуляют? У всех глаза что ли закрыты? — Он выбежал за ворота, когда никто не видел. Грэг сказал, что он побежал вдоль по улице. Половина наших работников его ищут. Половины мало. Всех их работников недостаточно. Генри где-то там посреди Бостона один, наверняка перепуган до смерти, и это все её вина, раз она не поняла раньше, что его проблемы в садике стали слишком большими, чтобы их игнорировать. Она кратко объясняет ситуацию и выбегает из салона. Генри достаточно хорошо ориентируется для пятилетнего ребёнка, но всё равно есть только несколько мест, которые он знает достаточно хорошо, чтобы идти туда одному. Сначала она проверяет их квартиру, подъезд и площадки снаружи, спрашивает прохожих, не видели ли они его. Здесь его нет. Потом она проверяет парк в трех кварталах от их дома. Она бежит туда всю дорогу, и боль в боку абсолютно меркнет перед её паникой. В парке его нет тоже. Она стоит посреди парка, думая, куда идти дальше, когда её телефон начинает звонить. Это Реджина. Она игнорирует звонок, но старшая девушка настойчива. — Реджина, сейчас не очень подходящее время, — говорит Эмма, отвечая на третий звонок. — Генри со мной. — Что? — она падает на ближайшую скамейку. Её дыхание начинает сбиваться, последствия непрерывного бега наконец настигают её. Внезапно ей хочется плакать. — Где вы? — Мы в книжном. Он в порядке. — Могу я поговорить с ним? — Он не хочет сейчас разговаривать, — говорит она мягко, будто знает, как она почувствует себя от этих слов, — но он в порядке, хорошо? Просто расстроен. — Я буду через десять минут. Она встаёт, морщится и снова начинает бежать. Когда Генри родился, казалось, что наступил конец света. Ей было 16. Она не знала, как позаботиться о себе, не говоря уже о малыше. Когда Генри заплакал, и она впервые попыталась успокоить плачущего ребёнка, Эмма сама разревелась, как младенец, потому что не могла понять, как это сделать. Потому что воспитывать ребенка оказалось ей не под силу, потому что последнее, чего ей хотелось, это разрушить его жизнь из-за своей неподготовленности. Это было не только успокоение плачущего ребёнка; это было всё. Сейчас ему пять лет и плакать он стал гораздо меньше, но всё еще кажется, что Эмме не под силу будет успокоить пятилетнего ребёнка. Но сейчас это уже не кажется концом света. Теперь он весь её мир, и ей не хочется представлять его как-то иначе, где бы не было Генри. Но где-то глубоко внутри неё все еще присутствует страх: что, если она все делает неправильно? Что, если Эмма совсем не та, кто ему нужен? В конце концов, никто, похоже, кроме неё не верит, что она может хорошо воспитать его в одиночку. Может быть, они правы. Она находит их на скамейке у окна в кафе. Генри ест шоколадный кекс, а его глаза прикованы к Реджине, которая что-то ему рассказывает. На ней всё еще её рабочий фартук; за прилавком стоит её коллега. Эмма останавливается на входе, запыхавшись, может быть от бега, может быть от облегчения. Он выглядит нормально. Его глаза красные и опухшие, как после плача, но в целом, он в порядке. Реджина вытирает пальцем шоколад с его щеки. Он кивает на её слова, потирая нос. Эмма проходит дальше в кафе. — Генри? Он поднимает голову, и его глаза расширяются. Эмма думает, не отвернется ли он от неё. Он ставит свой кекс на скамейку, спрыгивает и бежит прямо к ней. Эмма падает на колени, чтобы быть на его уровне, и крепко обнимает. Он такой крошечный и хрупкий, и её руки трясутся, пока она гладит его по волосам и держит так крепко, будто никогда не хочет его отпускать. — Прости меня, мам, — его голос приглушен, потому что он говорит ей в плечо. Её рубашка промокает от слез. — Прости меня, я не хотел. — Всё хорошо, малыш, всё хорошо. Я здесь, — её голос надламывается. Она прикусывает губу, зажмуривает глаза, сглатывает ком в горле. Ей нельзя плакать. Она его напугает. — Я не хотел. Я правда не хотел. Она мягко отодвигает Генри от себя, чтобы она смогла взять его личико в руки, вытереть слезы большими пальцами и поцеловать в обе щеки. — Всё хорошо. Мы поговорим об этом. Всё хорошо. Когда он успокаивается, Реджина подходит к ним. Эмма почти забыла, что она тоже здесь. Реджина кладет руку на плечо Генри. — Генри, дорогой, почему бы тебе не доесть свой кекс? Мне нужно кое о чём поговорить с твоей мамой. Реджина нежно смотрит на неё, пока она поднимается на ноги. Она ведет их в угол рядом с туалетами. Эмма осматривается: в магазине есть несколько покупателей. На ней только гавайская рубашка с короткими рукавами, потому что она работала, поэтому все её татуировки выставлены на обозрение миру. Татуированные руки, плачущий сын, и магазин, полный покупателей, чтобы все могли это увидеть. — Эмма, — твердо начинает Реджина. Её прохладная, мягкая рука ложится на щеку Эммы и поворачивает её голову, чтобы они смотрели друг на друга, — никто не смотрит на тебя, Эмма. Она фокусируется на Реджине. Кивает. Паника догоняет её, течет по её венам, пока её руки снова не начинают трястись. Слезы начинают течь из её глаз раньше, чем она успевает их остановить. — Он в порядке, — шепчет Реджина, всё еще держа руку на её щеке. — Он в порядке. Позвони в садик. — Точно, — она вытирает слезы, шумно втягивает воздух и тянется за телефоном. Реджина стоит рядом, пока она звонит в садик, чтобы сказать, что нашла Генри. Они просят её прийти на собрание сегодня вечером. Она заканчивает звонок, опирается на стену, вздыхает и проводит рукой по лицу. — Он рассказал тебе, что случилось? — Один из мальчиков из его группы, вроде бы Грэг, сказал, что его папа сказал ему, что мама Генри плохой человек и плохая мать. Грэг сказал, что это тоже делает Генри плохим человеком и толкнул его. Но Генри толкнул его в ответ, из-за того, что он сказал о тебе. — Боже, — Эмма нажимает пальцами на глаза, — Боже… — У него были проблемы с детьми в детском саду? — Я не понимала, насколько серьезными они стали, — плечи Эммы опускаются. — Они достают его только потому, что он мой сын. Это всё из-за меня. — Нет, не из-за тебя. Это вина их родителей, потому что они такие зацикленные и старомодные задницы. Скорее всего, они до сих пор думают, что если у тебя есть татуировки, то ты состоишь в банде. — Это не отменяет того факта, что они достают его из-за меня. — Я знаю, — мягко говорит Реджина, — но ты ничем не поможешь ситуации, обвиняя себя. — Если бы я не была настолько плоха в роли матери, то нас бы тут не было. — Ты не плоха в роли родителя. Ты хорошая мама. — Мой сын убежал из садика, толкнув перед этим одноклассника. — Твой сын постоял за себя и испугался. Когда мне было шесть, я убежала из школы, потому что учитель не уделял достаточное время истории, постоянно созваниваясь со своей женой, я решила, что бессмысленно оставаться там, не получая никаких знаний. Мои родители проделали прекрасную работу, воспитывая меня. То, что я делала, когда мне было шесть лет, не имеет никакого значения. Эмма пристально смотрит на Реджину сквозь свои прядки волос. Её голова немного наклонена и уголки губ приподняты в мягкой улыбке. Что-то в интонации Реджины заставляет Эмму хотеть ей верить. — Ты нужна ему прямо сейчас. Ему не нужно, чтобы ты винила себя за все. — Да. Эмма осматривает кафе. Генри доел свой кекс и сейчас возится со шнурками кроссовок, направив взгляд в пол. Она смотрит обратно на Реджину. — Спасибо, Реджина. И идёт к своему сыну. Он быстро и практически незаметно машет ей, когда она подходит. Она садится на скамейку напротив него, прижимает колени к груди и ставит подбородок на них. — Я знаю о том, что случилось. — Ты злишься на меня? — его голос еле слышен. — Нет. Грэг толкнул тебя первый, так? — Да. Но мне не надо было толкать его в ответ. — Почему ты это сделал? — Потому что он говорил плохие вещи о тебе. — Спасибо тебе, Генри, за то, что ты заступился за меня. Но тебе не надо этого делать. Мама может сама себя защитить, — Эмма показывает свой бицепс. — Защищай только себя. — Хорошо. — Что ты мог сделать, вместо того, чтобы толкать его? — Сказать учителю. — Иногда и правда нет других вариантов, так? Иногда приходится толкать в ответ. Но в этот раз ты мог просто сказать кому-нибудь взрослому. Ты понимаешь меня? — это сложный разговор. Эмма знает, что в его жизни могут быть случаи, когда ему надо ударить в ответ, но не знает, как объяснить, как выбирать свои битвы. И она не хочет, чтобы он думал, что над ним могут издеваться и что он не может за себя постоять. — Ага. — Грэг и другие дети часто тебя достают, да? Он снова начинает возиться со шнурками. Эмма думает, что он не ответит, но до неё доносится тихое: «Да». — Мне нужно встретиться и поговорить с твоими воспитателями о том, что произошло сегодня. Может быть, мы можем рассказать им об этом, — это очень рисково, потому что помнит, что когда она была ребенком, для неё ябедничество было самым ужасным поступком. Она не знает, что на это скажет Генри. Но если все дошло до такого, то она не уверена, что у них остаётся выбор. — Они будут ненавидеть меня еще больше. — Генри, они будут тебя ненавидеть в любом случае. Он вздрагивает. — Прости. Просто некоторые люди именно такие, неважно, что ты делаешь. — Ага. — Может, мы скажем воспитательнице, чтобы это осталось нашим секретом? Посмотрим, может быть она сможет поймать их, когда они будут говорить тебе обидные вещи, и при этом не скажет никому, что мы ей всё рассказали. Может быть, это сработает. — Окей. — Но если это не сработает, ей придется поговорить с ними прямо. — Окей, — он кивает и в этот раз, когда их взгляды встречаются, она не видит в них сомнения, — это сойдет. Сложно приглушить чувство вины, которое гложет её за то, что она не сделала что-то раньше, что она не давала советы лучше, всякий раз, когда он жаловался ей на детей, что его задирали. Но нет никакого смысла смотреть назад. Она должна сделать что-то сейчас. — Реджина рассказала, что её часто задирали дети в классе, пока она не рассказала об этом своей учительнице по музыке, потому что она была её любимицей, и она сказала им прекратить. Они даже извинились перед ней и всё такое. — Видишь, иногда это работает. Надо мной тоже издевались. Но я никому не рассказала. — А ты бы хотела? — Может быть, — она не хотела. В конце концов, иногда это не работает. Авторитет взрослого ничем бы ей не помог. — Мне позвонить воспитателю и спросить, можешь ли ты прийти со мной? — Да, можно. Она набирает номер, когда он тянется и целует её в щеку. — Спасибо, мама. Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, Генри.***
— Итак, — Руби опирается о стойку тату-салона с выражением лица, предвещающим неприятности, — когда ты собираешься затащить в постель Куколку? Они решили называть Реджину именно так, несмотря на постоянное раздражение Эммы. Эмма кидает на неё злой взгляд с дивана, на котором она устроилась в ожидании следующего клиента. — Иди к чёрту, Руби Лукас. — Я старше тебя, не груби. — Обычно я стараюсь не соглашаться с тем, что она говорит, — добавляет Дэвид, выходя из кабинета с клиенткой, на носу которой красуется свежий пирсинг, — но серьезно, когда? Я устал от твоей влюбленной задницы, тоскующей здесь всё время. — Если ты будешь ждать слишком долго, то Куколка найдет кого-нибудь гораздо горячее. Хотя, если подумать, это не особо сложно, — говорит Руби с невыносимым выражением лица. — Ты пытаешься назвать меня уродливой, когда выглядишь вот так? — кидает в ответ Эмма. Дэвид смеется и отпускает клиентку. Перед тем как она уходит, она улыбается Эмме: — Удачи! Эмма тяжко вздыхает. — Ну же, что тебя останавливает? — спрашивает Руби. — Ну даже не знаю, может быть тот факт, что у меня, чёрт побери, есть ребенок? — Это не значит, что ты не можешь затащить в постель Кук… — Хватит так её называть. — Опять же, — с многострадальным вздохом произносит Дэвид, — я ненавижу соглашаться с ней, но она права. Генри любит Реджину. — Вы думаете, что Реджина захочет быть со мной, матерью-одиночкой? Она такая молодая. — Ты тоже молодая, дурёна. Если бы Реджину беспокоило наличие у тебя ребёнка, то она не смотрела бы на тебя влюблёнными глазами, — усмехается Дэвид. — С каких это пор она смотрит на меня влюблённым глазами? Он вытягивает вперед руку и начинает загибать пальцы. — Ну, даже не знаю. Может быть, когда она пришла сделать запись, когда она пришла делать тату, а как же тот раз, когда мы ходили в то кафе… — Ты сдерживаешь себя, — Руби на удивление серьёзна. — Эмма, если ничего не получилось с отцом Генри, то это не значит, что ничего не получится с Реджиной. — Перестань находить отговорки, — добавляет Дэвид. — Генри она нравится, ей нравитесь вы оба. Ты не можешь бояться вечно. Эмма прячет лицо в подушку. Это не так просто. Да, ей страшно, но это только одна из проблем. Если родители одноклассников Генри достают её только из-за татушек, то что будет, если они узнают, что у неё есть девушка? Но, может быть, ей следует прислушаться к своему собственному совету. Иногда люди будут тебя ненавидеть несмотря ни на что.***
По телевизору идет повтор очередного бессмысленного мультика. Эмма борется со сном, сидя на диване, пока Генри оккупировал её коленки. Одна из её рук свисает с подлокотника, зажав пульт, а другую Генри положил на себя, и теперь своими маленькими пальчиками водит по контуру её татуировок. — Скажи еще раз, что это? — Нарциссы. — Что такое нарциссы? Они проходили через это много раз, но Генри любит спрашивать. — Это цветы. — Почему ты выбрала именно их? — Они означают для меня кое-что важное. — А вот это мое имя, да? — он обводит буквы, спускающиеся вниз по его предплечью. — Именно. — Можно мне сделать тату с твоим именем? Эмма смеется, а её сердце наполняет нежность. Она притягивает его ближе и целует в голову. — Конечно, малыш, когда ты подрастешь, — не то, чтобы он захочет. — Я хочу себе льва, как у дяди Дэвида. — Целого льва? Ты уверен? — Ага. Или, может быть, тигра. — Окей, если ты этого хочешь, — она ерошит его волосы, на что он морщит нос и убирает голову в сторону. — Генри, могу я задать тебе вопрос? — Ага. — Я хочу позвать Реджину на свидание. Ты не будешь против этого? — Реджину? Свидание? — Да, ты же знаешь, что такое свидание? — Я слышал, как моя воспитательница позвала учительницу музыки на свидание на прошлой неделе. — Серьезно? — посмеивается Эмма. — Ты должна это сделать. Её сердце быстро бьется. Она целует его в щеку. Так долго были лишь они вдвоем. Думать о переменах гораздо больше, чем просто страшно. Но, скорее всего, не надо смотреть так далеко вперед. — Ты думаешь, она согласится? — Она должна. Реджина любит нас. — Ты так думаешь? — Не переживай, если она скажет нет, то я больше не буду есть её кексики. — Окей, Генри, — из неё вырывается непроизвольный смех, и ей кажется, что с её плеч сняли груз, — договорились.***
Заламывая пальцы за спиной, Эмма ходит туда-сюда перед стойкой в тату-салоне. От одного конца стойки до другого расстояние восемь с половиной шагов. К этому времени, она дошла уже до ста двух. Над дверью звенит колокольчик. — Эм-маа, — попевает Реджина. Улыбка, которую выдавливает из себя Эмма, больше похожа на гримасу. — Хей. Эмма спросила старшую, можно ли ей сделать фотографию тату для Инстаграма салона. Реджина предложила сделать её самой и отправить им, но Руби и Дэвид помешаны на сохранении определенной эстетики их профиля, а это значило именно этот фон, именно эти декорации и именно этот угол наклона. Но то, что Реджина здесь, — в большей степени отговорка. [— Если ты не возражаешь, — сказала тогда Эмма. — Ни капельки, — ответила Реджина.] — Давай пройдем назад, — говорит Эмма, показывая на последнюю отделенную шторкой часть салона. Она ведет туда Реджину, а потом задергивает шторку, отделяя их от остальной части салона. Перед белой стеной стоит лампа, обеспечивая идеальное освещение. [— Ты хочешь потратить наши с трудом заработанные деньги на лампу? — жаловалась Снежка. — Чем лучше наш Инстаграм, тем больше у нас клиентов, — спорила с ней тогда Руби. В итоге Дэвид купил лампу, не сказав об этом никому.] Реджина снимает водолазку и встает у стены, не ожидая указаний Эммы. Она принимает такую позу, чтобы её ребра были в фокусе. — Неплохо? — Превосходно, — говорит Эмма, не отрывая взгляда от гладкой кожи и подтянутой фигуры. Она садится на корточки перед ней с камерой в руках и приближает к её торсу. Фотография выходит прекрасной, «Куколка» обвивает её ребра, а тазовые кости четко выделяются над поясом брюк. Лица Реджины не должно быть видно на фотографии, но она делает ещё одну, на которой оно есть. Чёткие челюсть и пристальный взгляд слишком неземные, чтобы их не запечатлеть. — Тебе нравится? — она перелистывает обратно на первую фотографию и показывает камеру Реджине. — Превосходно. Затем Реджина вытягивает руку и нажимает на следующее фото. Эмма краснеет и пытается убрать камеру, но Реджина держит её запястье. — Ты же не собираешься выкладывать эту фотографию, да? — Я… — Я слышала затвор камеры, глупая, — нежная улыбка играет на губах Реджины, пока она щелкает Эмму по лбу. — Извини. Я просто… Ты очень красивая. Эти слова вылетают ненамеренно. Они смотрят друг на друга: глаза Реджины распахнуты широко, но глаза Эммы распахнуты шире. — О. — Реджина. Не хочешь… эм… ты пойдешь… Положив руки на бедра, Реджина смотрит на неё выжидающе. Эмма не понимает, как Реджина ждет от неё связной речи, когда она все еще сидит без верха. — Не хотела бы ты, может быть, сходить со мной на свидание как-нибудь? Эмма задерживает дыхание. Реджина улыбается. — Я думала, ты никогда не спросишь. Где-то за шторкой, как кажется Эмме, она слышит поздравительные крики своих коллег.