Мне б сгореть

Ночной Питер удивителен. Сотни огней сливаются друг с другом, превращаясь в завораживающий хоровод цвета. На крыше вид действительно хорош. И город весь словно на ладони. Игорь снова был здесь, снова один. Его ноги, неконтролируемые вечно думающей головой, опять сюда приволокли. Гром на деле уже устал думать. Думать о том, что недостоин своих близких, своего звания, что выгорел как спичка. Ему бы сгореть вовсе. Он же правда старался быть хорошим. Сажал преступников, вытаскивал, обнародовал все коррупционные данные продажных шкур (читай – политиков и бизнесменов, сильных мира сего, так сказать), старался помогать тем, кому действительно нужна была помощь, защищал тех, кто не в силах спасти себя сам. Да даже с животными ладил, у него так с детства повелось: то кошку драную притащит отцу на «радость», то псину за гаражами подкармливал остатками завтрака со школы, птиц кормил хлебом, который нагло тащил со столовой (людям его есть всё равно невозможно было, таков уж общепит). Одним словом, делал всё, чтобы заполнить ужасающую дыру в душе, которая еще с детства росла и развивалась, словно болезнь. Но всё равно, бандиты, дай Бог, отсиживали свои положенные пятнадцать суток, а дальше выходили и продолжали делать то, что делали: грабили и напрягали жителей своих районов, политики и бизнесмены откупались от исков, даже жаловались на Грома и его методы, давали комментарии в СМИ и нагло ухмылялись, выходя из зала суда. Да даже Шарика, пса его, который вечно хвостом таскался за Игорем еще со средней школы да отжимал лакомый кусочек шавермы, забили палками пара ублюдков, закинутые наркотой так, что крови там уже и не наблюдалось. Игорь тогда только поступал, но размазать по стенке их труда не составило. Только сквозь дождь было сложно собачье обмякшее тело тащить. Он не ревел тогда, взрослый же уже парень был, это всё ужасный питерский дождь. К чертям его. Игорь никогда не проливал слёз. Кровь – да, это помогало. Слёзы – нет, зачем. Драки он вообще любил какой-то нездоровой любовью. Всегда считал, что уметь четко вмазать в пару рож является действенным методом самозащиты. Верил в это. А за деньги он дрался лишь пару раз, на тайных тотализаторах. Побеждал. А потом лечил сломанную руку. Злой и огорчённый Констатин Гром был не причём, Игорь сам упал, правда. Отец просто заботился, он мент, иначе не умел. Зато доходчиво. Отец. Игорь на его могиле вообще появлялся лишь пару раз со дня похорон. Он-то и при его жизни не знал, что сказать, как объяснить своё поведение, куда делся тот милый и спокойный мальчишка, который шахматы и игру на гитаре ставил выше любых игр во дворе (дело в том, что замкнутого и едкого в словах Игоря никто и не звал играть, ему и дела до этого не было). А на похоронах и вовсе не мог плакать, даже не расстроился. Он ничего не чувствовал. Пустоту, разве что. Не понимал, что должен был чувствовать. С тех пор драки увеличились в геометрической прогрессии, он разумом-то понимал, что просто пытается почувствовать себя живым, боль была нужна для этого. А сердцем верил, что просто для того, чтобы люди спокойно жили. Гром гонял шпану по всему городу, кошмарил улицы, на выходных патрулировал даже. Вон, у Армена перестали арбузы таскать в ночи, а тётя Люба, Любовь Николаевна точнее, спокойно могла по темному проулку домой вернуться, такова уж участь учителей. Она любила свою работу, вот и досиживалась допоздна. Игорь тоже любил свою работу. Любил, в прошедшем времени. Всё, абсолютно всё, что бы он не делал, падало в бездну, созданную коррумпированными коллегами, бандитами, выдающими себя за честных ИП, олигархами, которые на закон такой болт клали, что стоило бы вызвать манипулятор, да и просто озлобленными, плюющими на всех с высоты полки, на которой лежит конституция в нашей стране, людьми. Игорь натурально заебался. Ещё это чудо в перьях, именующее себя Чумным доктором, любитель палёной гречки, мать твою. Игорь узнал, кто скрывается под маской. Узнал, и вновь разочаровался в людях. Ему так хотелось верить в чистую и добрую сущность одного миллионера из детдома, что он перестал на какое-то время анализировать странное стечение обстоятельств, которое кружило над Разумовским, словно стая воронов. Этих ворон Игорь сам прикормил. А кормом им стала вера Грома. Майор ударил себя по лбу. Дождь перестал хлестать минут десять назад. Его трясло, как за растрату. За самоанализом он как-то и подзабыл, что стоял под ливнем, который даже перестал идти уже. Обиделся, что один местный мент на него внимания не обращает. В себя Игорь приходит еще через десять минут, осматривается вокруг. Да, здесь мы были. Крыша одного из домов, на которой он еще лет с четырнадцати любит сидеть и думать о своём. Приходил сюда после уличных драк, ссор с отцом, в день рождения мамы, чей образ успевал подзабыть, после её смерти в психиатрической клинике от какого-то неясного диагноза, то ли шизофрения, то ли врачи что намудили, пытаясь поправить ментальное здоровье самой важной женщины в жизни Игоря. А еще был тут в последний день пса. И вновь поднялся сюда сейчас. Час назад на столе у Фёдора Ивановича, который был на выходном, лежало заполненное заявление и ксива майора. Бывшего уже. А ещё записка с просьбой не искать. Больше никогда. Да и спасибо за всё, дядь Федь. А телефон остался, прибитый гвоздём, возле гитары дома. К чертям всё, давайте так. Грома заебало по самое не балуй. Его пустота в душе пожирала с каждым годом всё больше и больше. Два года назад майору диагностировали депрессию, на которую Гром забил. Она не прогрессирует же, да? Хандра, пройдёт. Чушь это всё, просто в жизни случается дерьмо. С Игорем не случается что-то удивительно хорошее, брак или дружба. А вот дерьмо случается. Иногда Гром жалеет, что его на задании с вооруженной бандой не добили. Игорь не любит незавершенные дела. Он должен был сдохнуть ещё тогда, когда ему три пули всадили. Выжил же, выкарабкался, сбежал даже из больницы, чтобы продолжить ебашить, как не в себя. В больнице только думать и оставалось, а тут развлечения. То рана откроется, то швы разойдутся, то ножом по плечу получит, то это же плечо и выбьет. Этого хватало на какое-то время. Но уже мало. Игорю хотелось плюнуть в людей, которые говорили, что он сильный. Игорь сломан, слаб и отчаялся. В голове сплывает образ улыбающегося скромно и по-доброму одного рыжего парнишки, любителя птичек и сжигания людей. Игорь хотел броситься в этот поток огня, получить огнемётом чётко в лицо, хотел, раскинув руки, стоять под пожирающем его пламенем, он бы тогда улыбался. В последний раз. Смерть от огня считается одной из самых болезненных, ему бы хватило, он в это верил. Чердак экс-майора давно пополз по стенам, растоптав всю любовь и нежность, что когда-то давно жила в нём, там, в детстве может быть. Боль стала неотъемлемой частью существования, а чувства давно покинули его. Кроме чувства справедливости. Но Фемида грустно усмехается за его спиной, кидает весы в пропасть и снимает повязку. Это правосудие не нужно даже ей. Игорь вторит её движениям и скидывает вниз любимую кепку. Она падает с большой высоты в грязную лужу. В такую же, которая сейчас заменяет Грому его извращённое желание жить, такую, которая течет вместо слёз, которая олицетворяет его. Игорь отправится за ней. Вниз, к весам справедливости. Он утонет в ней, хотя бы сейчас. И делает шаг ближе. Сейчас он не хотел быть убитым огнём, словно в прошлой жизни уже горел. Стоит попробовать что-то новое. Он закрывает глаза и улыбается. Дождь вновь начинает капать, а крыша становится скользкой. Прекрасно. Скоро его найдут, будут считать, что погиб на задании. По несчастью, поскользнулся и упал. Или столкнули. Умрёт героем. Так скажут в управлении, так скажет Фёдор Иванович, так прочитает Сергей где-то во «Вместе». Игорь делает вдох и не хочет выдыхать. Заносит ногу и падает назад. Шок и нарастающая ярость отражается на лице Грома. Да кто посмел?! Он оборачивается и видит главное разочарование своей жизни. Чумного доктора. Хорошо. Видимо тема с огнём продолжает работать, и Игорь усмехается. Он ведь не успел сказать Разумовскому, что всё знает. Игорь не любит незавершенные дела. И судьба сама решила всё за него. - рад тебя видеть, Серёж, - Гром криво усмехается и садится, закрывает глаза и кладёт голову на колени, - как ты вовремя. .