I hope it's already too late

Огни города перемещались за тонированным стеклом с такой скоростью, что отдельные точки превращались в длинные неоновые полоски. Шлатт моргнул пару раз, пытаясь прийти в сосредоточенное состояние, потому что Квакити продолжал вдохновлённо щебетать что-то по поводу работы, даже когда рабочий день его четыре часа как был закончен. Это был вечер пятницы. По старой традиции, от которой Шлатт получал только страдание, отравление и похмелье, Квакити каждый месяц выбирал новый клуб, где, по его мнению, они обязаны выпить и расслабиться. Шлатт, как бы он ни открещивался, доверял Квакити как бизнес-партнёру, с которым работает уже больше семи лет, но тот, пусть и стал хорошо зарабатывать, вывести из себя нищебродские замашки так и не удосужился. Из-за этого часто они попадали в какие-то абсолютно отбитые притоны, полные шлюх и нариков, но абсолютно не имеющие хорошего алкоголя. Поэтому, когда они подъехали к сомнительного вида заведению, Шлатт был готов повернуть назад от одного только вида этой дешёвой, переливающейся неоново-синим цветом вывески. – Квакити, если ты опять привёз меня в какую-то сатанинскую дыру, я самолично прогрызу тебе горло. – Эй-эй, это было всего-то один раз, – нервно хихикнул Квакити, открывая дверь и выходя из машины, чувствуя, как сырой воздух бьёт по щекам. Скоро будет дождь. – Ничего с тобой не случится, покуришь, выпьешь угля и всё пройдёт. Шлатт прищурился хмуро, сканируя это ублюдочное, по его мнению, лицо, будто пытаясь добавить ему ещё пару шрамов одним только взглядом. Квакити, наученный опытом, стойко выдержал любые попытки друга испугать его и просто пошёл ко входу. Главный вход, у которого собралась очередь из людей разной степени паршивости, они благополучно обошли, пройдя к заднему двору. Квакити постучал в железную дверь, послышались шаги, и им открыл высокий мускулистый брюнет, сразу потянувшийся к Квакити за поцелуем. Шлатт изогнул бровь. – Ты опоздал на двадцать минут. – Прости, детка, у шоссе была авария, мы попали в пробку. Их пропустили, проводя по тёмному коридору к ярко освещенному огнями залу, который сотрясался от громкой музыки. Квакити тут же схватил Шлатта за рукав и повёл к одному из диванов. – Пусти меня, я пришёл нажраться, а не сидеть и сплетничать с тобой. – Да ладно, Шлатт, я сам схожу к бару и куплю всё, что захочет твоя душа, – перекрикивая музыку сказал Квакити, отлично зная, где нужно надавить, чтобы его послушались. С достаточно измученным выражением лица, Шлатт плюхнулся на кожаный диванчик, локти располагая на спинке и ноги расставляя так широко, чтобы они могли занять хотя бы половину от площади сидения. Квакити сел рядом, посмотрел на Шлатта с ухмылкой, от которой тошнило, и старший, пересиливая желание встать и уйти, спросил то, что хотел Квакити. – Кто это и почему моя сахарная тыковка называет его деткой? Квакити хихикнул, ударяя игриво ладонью по его колену. Шлатт сжал челюсть. – Завались уже, я просил меня так больше не называть. Это Сап, мы не вместе, просто иногда потрахаться по пьяни можем. У него есть парень. – А разве он не против? – Эм, ну я и с ним иногда тоже могу потрахаться. На этом моменте мозг старшего заболел. Иногда ему казалось, что любой человек на этой чёртовой земле успел переспать с Квакити, как они не встретят кого-нибудь, у него обязательно случится, или окажется, что уже случилась, интрижка с его бизнес-партнёром. Чего уж там говорить, они сами успели переспать пару раз, о чём вспоминать не любят, просто потому что когда начали отношения, внезапно открыли у друг друга такие скелеты в шкафу, что открестились от идеи совместного будущего раз и навсегда. И теперь Шлатт уже как три года ни с кем не может хоть что-то построить, ограничиваясь одной ночью. Просто впуская нового человека в свою жизнь, а тем более личную, он уверен, что испугает любую девушку или парня своим прошлым, тем, что пережил и что переживает. Уж лучше навсегда остаться одиноким, чем каждый раз видеть их недоумённые отвращённые лица, слышать их вопросы, видеть, как они навсегда уходят. Звон бокала о стол вывел его из мыслей. Перед ним стоял глубокий бокал из толстого стекла с янтарной жидкостью виски. Квакити же залпом выпил два шота, содержимое которых Шлатт просто не успел разглядеть, и тут же упорхнул на танцпол, зная, что вывести туда Шлатта просто физически невозможно (ещё в начале их знакомства он оставил свои попытки, только когда ему прилетело бокалом с мохито по голове и кулаком в глаз). Отпив немного виски, Шлатт попытался полностью изолироваться от надоедливой громкой музыки и соперничающих с ней в надоедливости собственных мыслей. Клуб, на самом деле, был очень даже неплохой. Виски даже не просто сносное, а на самом деле добротное, с терпким запахом, от которого щекочет ноздри. Стоит сделать бармену комплимент. Да и прошло тут уже минут десять, а к нему до сих пор не подошли предложить какого-нибудь на коленке сваренного мета, от которого вставить так может, что Иисус сам придёт спросить, какого чёрта ты эту дрянь вообще попробовал. Шлатт оскалился на свои мысли, с удивлением отмечая, что бокал пустой. Собравшись уже встать, он слышит звонкий смех и громкие разговоры, что со слишком большой скоростью приближаются к нему. Повернувшись, он видит Квакити, держащего за талию двух симпатичных девушек, которые, словно осьминоги, облепили его по бокам. Он быстро говорит что-то и подходит к Шлатту, еле сдерживая довольную ухмылку. – Мужик, прости, мне надо ехать. Я тут таких рыбок подцепил, а их ещё и две. Если не сейчас, то сорвутся, ты же знаешь, я давно таких цыпочек не трахал. Шлатт издал что-то среднее между злым рыком и удивлённым возгласом. – Я не понял, Квакити. Ты хочешь кинуть меня тут одного, а сам поехать спать с какими-то бимбо? – Да, именно так, – подмигнул Квакити, уходя. Шлатт откинулся на диван. И зачем он здесь теперь? На приятеля он не злился, если бы он сам попал в подобную ситуацию, Квакити бы не разводил сопли, они всё-таки два взрослых мужчины, а не подростки, что по парам ходят в туалет. Взяв бокал за края, Шлатт встал с диванчика и огляделся. Зона отдыха находилась позади танцпола, из-за чего бар оттуда видно не было, поэтому до сих пор он его приметить не смог. А находился бар чуть дальше у входа и, слава всем известным богам, там было не так уж много народу, чтобы ждать, пока смогут принять твой заказ. Когда Шлатт сел на высокий стульчик, бармен стоял к нему спиной, обслуживая кого-то другого на другом конце стойки. – Эй, парень, повтори мне виски, – стараясь звучать не так заёбанно, сказал Шлатт. – Одну минуту, — ответил ему бармен, вытирая руки белым полотенцем. С первого слова, нет, с первой ноты этого голоса Шлатт почувствовал, как холодеет внутри, заставляя сердцебиение ускориться. Бармен повернулся и посмотрел на него теми самыми карими глазами, один из которых был прикрыт слегка до боли знакомыми каштановыми кудряшками. Он был одет в голубую рубашку с повязанным на поясе чёрным фартуком, с последней встречи их вырос сантиметров на пятьдесят, побледнел и успел обзавестись синяками под глазами, которые, что неудивительно, ни сколько не портили этого подонка. Шлатт открыл рот и почти на автомате хотел произнести его имя, но сдержался. Посмотрев на свои руки, кончики пальцев которых уже потряхивало слегка, он постарался вложить в голос максимальный вес и спокойствие. – Повтори мне виски, – сказал Шлатт, чувствуя облегчение, когда бармен отвернулся, чтобы наполнить его бокал. Уилбур Сут, как ему описать этого человека? Шлатт не знал, возможно ли это, но о нём в сознании не осталось ничего, кроме плохих воспоминаний, которые вновь всплывали в мозг, окутывая словно дёготь. Они познакомились, когда Уилбур был выпускник, а Шлатт только пошёл в старшую школу. Оба выбрали клуб государственного управления, немногочисленный, где все друг друга знали и считали товарищами. Позже Шлатт ещё не раз будет проклинать тот день, когда вообще ступил на порог комнаты этого клуба. Уилбур однажды подсел к нему за обедом, как раз под предлогом общего клуба, они разговорились и стали общаться чаще. Два подростка, у которых не было друзей, но которые любили оружие, шутки про терроризм и геев, и документалки про диктаторов быстро подружились и стали лучшими друзьями. Шлатт сначала кроме дружеских чувств ничего не ощущал, но примерно через три месяца понял, что влюбился по уши. Уилбур был красив, с приятным голосом и чувством юмора, почему такого ещё никто не забрал себе? Позже Шлатт отлично понял почему. В один из вечеров, когда они сидели дома у Уилбура и смотрели какой-то сериал на старых видеокассетах, Шлатт понял, что пора, он больше не может держать всё это в себе. Набрав в грудь побольше воздуха, он убавил звук на телевизоре, взял Уилбура за руку и вылил всё, что так гложило его несколько недель. Чувство облегчения было настолько сильным, что, казалось, Шлатт просто не заткнётся, так много всего он хотел сказать. Но кое-что его, конечно же, смогло заткнуть. Уилбур потянулся ближе, взял свободной рукой его за талию и поцеловал. Легко и непринуждённо, улыбаясь и ощущая собственной грудью бешеное сердцебиение другого. В тот вечер они переспали, не очень хорошее решение, но тогда Шлатт был в раже адреналина, не замечая ни странно грубого отношения к себе, ни того, что за всё время Уилбур так ни разу и не сказал, что любит в ответ. – Ваш заказ, – сказал приятный голос. По блеску в глазах и слишком ехидному выражению лица Шлатт понял: его тоже узнали. Бросив купюру на стойку, он как можно быстрее ретировался обратно к диванчикам. Сев, сначала Шлатт пытался отдышаться, только сейчас понимая, что всё это время был словно под водой. Глаза забегали по танцполу, громкая музыка сливалась в одно большое месиво, схватив бокал, он осушил половину, сразу же пожалев об этом. Шлатт закашлялся и прикрыл лицо руками, пытаясь абстрагироваться от боли в горле. Что с ним происходит? Они были в отношениях два года, а потом Шлатт уехал учиться с университет в другом штате, убегая от любого присутствия Уила в своей жизни. Девять лет прошло с тех пор, они ни разу не пересекались, не звонили и не писали друг другу. Так почему он вообще теперь делает из этого такое большое дело? Уилбур был просто ублюдком, больным на голову, вот и всё, забыли. Но сколько бы Шлатт ни пытался забыть, сказать себе, что эти отношения были нездоровы, он просто не мог. Ведь поначалу и у них всё было хорошо – цветы, походы в кино, вечера на крышах, секс. Ни тогда, ни сейчас у Шлатта не было перед глазами примера того, как должны выглядеть отношения. Он смотрел на родителей, что были на грани развода, и считал, что это нормально, смотрел на друзей, которые были подростками, как и он, и считал, что это нормально. Уилбур умел манипулировать и манипулировал, вскрывая, словно гнойные волдыри, любые намёки на девиантное поведение в Шлатте. Но, несмотря на всю ту ненависть, что бурлила сейчас в мужчине, мозг его продолжал снова и снова подкидывать образы Уилбура у барной стойки. Эти потухшие глаза, что полностью идентичны были его собственным, тонкие пальцы, держащие бутылки, волосы, каштановые с несколькими седыми прядками. Он был чертовски красив, воплощал, как на зло, в себе всё то, что заводило Шлатта по щелчку пальцев. Почувствовав тяжесть в животе он понял, что просто не может больше терпеть и встал, пошатнувшись. Странно, он выпил только два бокала, а уже еле стоит на ногах. Дойдя до барной стойки, он сел, сразу приковав к себе внимание Уилбура, потому что больше за ней никого не было. Они посмотрели друг другу в глаза, и Шлатт почувствовал, что уже хочет его до скрежета зубов, но надо было притормозить. – Давно не виделись, – прервал наконец тишину Уилбур, облокатившись о стойку и будучи теперь максимально близко к Шлатту. – Твоя мать до сих пор зарабатывает на трассе, чтобы купить тебе костюм? Ауч, ударил по больному, впрочем, как и всегда. Но Шлатт на это лишь оскалился. Прошло слишком много лет, чтобы он как раньше мог заплакать от любых унижений Уилбура. – А твой отец до сих пор пристаёт к тебе, когда напьётся, – сказал он, подмечая яркий фиолетовый синяк под воротником старшего. Но это тоже не задело Уилбура, ведь они оба понимали, что успели ещё тогда наговорить друг другу более ужасные вещи. Это ощущалось, тем не менее, как дружеское приветствие, возвращение домой, облегчение после долгой болезни. И по улыбкам они понимали, что чувствуют это одинаково. Они во многом были одинаковы. – Я скучал, – ладонь Уилбура оказалась на плече Шлатта, переместилась до предплечья, посылая мурашки по чужой спине, и они переплели пальцы. Шлатт не мог этому противиться, он ощущал эти холодные, длинные костяшки, словно у мертвеца, и чувствовал, как лицо его покрывается алыми пятнами. – А я нет, – сказал младший, но не отодвинулся. – Так зачем же ты пришёл? Поговорить? Шлатт, ты ведь прекрасно знаешь, чего я хочу. Он молчал, не понимая, что ответить. В голове роем носились мысли. И действительно, зачем он пришёл? Он знает Уилбура, знает, что нужен ему только секс, но всё равно вместо того, чтобы просто уехать, он подошёл сюда, позволяя сердцу и воспоминаниям управлять собой. – Повтори мне виски, – ответил после долгой тишины Шлатт. Уилбур ухмыльнулся и забрал бокал, отворачиваясь к стенду с алкоголем. Шлатт осушил бокал достаточно быстро, разговор утомил его, выжав словно лимон, поэтому теперь ему хотелось только убраться отсюда. Встав, он посмотрел на часы, без пяти час ночи. Выйдя за дверь, в лицо ему тут же полоснул дождь, заставив шикнуть и отпрянуть обратно под навес. Достав телефон, он заказал себе такси и принялся ждать, ёжась от холодного ветра. Прошло не так уж много времени, стеклянные двери открылись, и Шлатт, повернувшись, увидел, как из клуба выходит Уилбур, уже в чёрной рубашке и пальто, которому явно был не один год. Шлатт тут же отвернулся. Просто игнорируй его, сейчас ты поедешь домой, покуришь немного, закажешь себе красотку и оттрахаешь её до звёзд в глазах, звучит как план? Мужчина согласился со внутренним голосом и ему стало немного легче. Краем глаза он увидел, что Уилбур дошёл до угла здания, который также был закрыт навесом, и облокотился о кирпичную стену. Пару раз к нему подходил кто-то, они говорили, потом передавали что-то друг другу. Шлатт нахмурился. Уил продаёт наркотики? Неудивительно, на самом деле, у него всегда были с этим проблемы. Но раз прошло столько лет, а он до сих пор не откинулся, значит завязал. Или просто не употребляет так много, как раньше. Теперь Шлатт понял, почему к нему ни разу не подошёл никто предложить дозу - дилер, что держал это место, был занят за барной стойкой. К Уилу подошёл на этот раз немного ублюдской наружности амбал, достал пару купюр, крутя перед носом. Уил сказал ему что-то – из-за дождя не было слышно – и засмеялся. Ему бы тут же прилетело в лицо, но внезапно амбал отошёл, быстро уходя, и Шлатт мог поклясться, что на секунду увидел чёрный корпус пистолета в руке Уилбура. Что-то внутри похолодело, к Уилбуру подходили явно снять его, но, похоже, на такие предложения старший отвечал только пулей в ногу. И это чертовски заводило. Они оба всегда были такими. Сила не была их главной стороной, но пальцы Уилбура оживали каждый раз, как в них оказывался нож. На один из его дней рождения Шлатт даже подзаработал денег, чтобы купить один такой, прочный и эффектный, из цветного металла. Это был единственный раз, когда Уилбур мягко и нежно поцеловал его в губы и прошептал, что любит. Единственный. Шлатт похвастаться выдержкой и навыками для хорошего управления холодным оружием не мог. Ему нравился огнестрел, быстрый и простой в использовании. Противника, если у тебя была пушка, всегда легко можно было взять на слабо, задавив, в первую очередь именно тем, что у тебя пистолет был, а у него нет. Но для Шлатта с детства пристрелить кого-нибудь было маленькой запретной мечтой. Он помнил, как в один день, во дворе его дома, он стрелял по банкам, что держал в руках Уилбур. Шлатт его, конечно же, не поранил, но тогда для них это было больше огорчением, чем облегчением. И теперь Уилбур спокойно ходил с огнестрелом, как будто так и должно было быть. Шлатт знал, он не любил пушки, это было лишь необходимостью на улице. Их взгляды встретились через плотную пелену дождя, что казалась между ними и пропастью, и каменной стеной одновременно. Уилбур ухмыльнулся и вновь достал пистолет из кармана, прокручивая в руках специально, чтобы Шлатт увидел. Сзади послышался гудок, к тротуару подъехало такси. Шлатт знал, что он пьян, поддался ностальгии и харизме этого ублюдка. Знал, что ему нужно развернуться и уехать, забыть об этой встрече, как о страшном сне, накричать потом на Квакити заодно, пусть тот и не поймёт за что. Шлатт уходит к машине, открывая пассажирскую дверь. Водитель заводит мотор, но мужчина достаёт бумажник и накидывает ему чаевых сверху. – Я отменяю поездку, пять звёзд потом поставлю. И уходит обратно под навес, пусть уже и промок слегка, но всё равно плетётся вдоль стены, пока стук капель сливается в один большой звук, заставляя голову гудеть. Уилбур стоит на том же месте, курит сигарету и улыбается. Шлатт хочет стереть эту улыбку парочкой ударов, но лишь сжимает кулак. – Есть молли, лсд, трава, остальное заказывай заранее. – Не придуривайся, сукин ты сын, мы идём к тебе, трахаемся и расходимся. Гадкий смех вырвался из старшего, он выкинул сигарету, туша её носком ботинка и засунул руки в карманы. – Хорошая попытка, Шлатт, но меня такой расклад не устраивает. Может, вспомним молодость? Как раньше, я трахаю тебя, ты остаёшься на ночь, а утром мы вместе едем на работу? – Что за хуйню ты несёшь. Я не собираюсь тут играть с тобой в бойфрендов. Мне больше не восемнадцать, так что не пытайся затянуть меня обратно с свои ублюдские отношения. Когда я, наконец, закончил школу и уехал, то смог вздохнуть спокойно впервые за два года. Моя жизнь без тебя отлична и менять это я не собираюсь. – Ага, жизнь, где ты живёшь уже девять лет один, без друзей, без любимой работы. Я прекрасно это знаю, Шлатт, моя жизнь точно такая же. – Откуда ты- Уилбур уже его не слушал и, выйдя из навеса, пошёл вниз по улице. Шлатт с удивлением понял, что дождь закончился, а он этого даже не заметил. Поравнявшись, они прошли пару дворов и остановились у аллеи. Пройдя дальше они вышли к многоэтажке, старой и слегка обшарпанной. От её вида Шлатт поморщился, примерно в такой же они с матерью жили, когда он был подростком. Прошло столько лет, но ничего не изменилось. Достав ключ, старший отпирает подъезд, они поднимаются на лифте в неловкой тишине и, остановившись наконец на пятом этаже, выходят на лестничную клетку. Открыв железную дверь, они проходят в квартиру. Вокруг темно, одна комната, которая представляла собой спальню и гостиную в одном лице, освещена лишь огнями города из не зашторенного окна. Уилбур ушёл на кухню, оставляя Шлатта рассматривать интерьер. В углу стояла кровать, тумбочка, заваленная всяким мусором, рядом шкаф и стол. Шлатт подошёл ближе, на столе лежали разного размера целлофановые тюфяки, некоторые вспоротые, некоторые целые, пакетики поменьше, разные склянки, грязные ложки и воронки. Ну да, другого от Уилбура он не ожидал. – Точно не хочешь? Тебе могу продать со скидкой, – послышался сзади голос старшего, и Шлатт подпрыгнул от неожиданности, поворачиваясь. – Нет уж, в прошлый раз, когда ты подсадил меня, я не мог слезть три года. Уилбур лишь улыбнулся, как будто это был комплимент, и передал ему бокал. – Выпей, в баре ты хлестал только виски. Шлатт нахмурился, он ведь правда выпил только три бокала, но развезло его, как от трёх бутылок. Младший посмотрел на бокал в руке. Он был сделан из полупрозрачного мутного пластика зелёного цвета, а внутри плескалось что-то золотое, вроде джина. И тут Шлатта осенило. – Ах ты сукин сын! Оба бокала полетели на пол. Шлатт схватил Уилбура за воротник рубашки и, замахнувшись, ударил кулаком в лицо. Старший отшатнулся, но быстро оправился, с состоянием Шлатта удар получился не такой сильный, как он хотел. – Ты нихуя не поменялся, – оскалился младший и попытался ударить Уилбура в живот, но тот увернулся. – Каждый раз блять одно и то же! Я же сам пришёл к тебе, согласился, ты этого ведь хотел. Но нет, нельзя хотя бы сегодня, после стольких лет, не вести себя, как долбаный психопат. Шлатт замолчал, тяжело дыша. Он просто не мог поверить, что это произошло. Три бокала из рук Уилбура и в обоих точно была какая-то дрянь, чтобы усыпить его. Шлатт научен горьким опытом, это происходило не раз и не два, когда его поил Уилбур, а потом Шлатт просыпался весь в синяках, а иногда и в крови. Уилбур молчал, он поправил рубашку и подошёл к Шлатту. Лёгкая улыбка так и продолжала язвиться на его губах. Младший чувствовал, будто сходит с ума, будто ему вновь семнадцать и он лежит под боком Уилбура, в его кровати, пытаясь уснуть после очередного раунда, пока старший курит марихуану и рассказывает ему, как недавно чуть не вспорол живот какому-то мужику, пытавшемуся его ограбить. Шлатт быстро бежит в коридор, где висит пальто Уилбура и, порывшись в карманах, достаёт пистолет. Тот не стоит на предохранителе, есть магазин, значит, он правда заряжен. Уилбур выходит в коридор и на него тут же наставляют пушку. – Ты мне всю жизнь испортил, мудак. Я убью тебя прямо тут, а потом заплачу суду и буду чист и спокоен. Старший остановился и испустил лёгкий смешок. Он запустил руку в задний карман джинс, что насторожило Шлатта, и достал тот самый нож, который когда-то ему подарили. – Я же говорил, всё как в наши подростковые годы. У тебя пушка, у меня нож. Потому что такая ситуация уже происходила. Тогда Уилбур довёл Шлатта до истерики, и тот наставил на него пистолет, обещая пристрелить. Уилбур держал нож вполне уверенно, говоря, что Шлатту пристрелить его не хватит духу, а вот он нанести пару смертельных ран вполне может. Тогда всё закончилось благополучно, пришёл отец Уилбура и разнял их. Шлатт подошёл ближе, всё ещё держа пистолет на уровне головы старшего. Уилбур тоже сделал шаг вперёд. Теперь, на таком близком расстоянии, хватит одного удара или нажатия на курок, чтобы вывести их из строя. Уилбур замахивается ножом, точно метая его в стену. Шлатт роняет пистолет на пол, совсем не беспокоясь о безопасности. Они хватают друг друга и, наконец, впиваются в губы. Металлический привкус тут же чувствуется на языке, пока они продолжают исследовать рты друг друга. Шлатт расстёгивает пуговицы на рубашке старшего и, кажется, парочка из них отлетела на пол. С него самого снимают пиджак, ослабляют галстук и холодные, слегка потные ладони залезают под рубашку, пробегаются по его бокам, животу, доходят до груди и резко сжимают один из сосков. Стоны заглушает поцелуй, что они никак не могут оставить, и младший вжимается тазом в чужой, чувствуя, как стояк трётся о ткань брюк и нижнего белья. Наконец, они отрываются друг от друга, тяжело дыша, и Уилбур утыкается в шею Шлатта, вонзая зубы в мягкую кожу. Прокусить её сил, конечно, у него нет, но вот вмятины от зубов, что саднят теперь просто адски, заставляют Шлатта простонать и задрать голову, давая Уилбуру больше простора для творчества на его шее. Старший на этот акт милосердия звонко засмеялся и повёл Шлатта обратно в комнату. – Ну вот, а ты ломался. Хочешь же больше меня. Он бросил Шлатта на кровать, буквально сдирая с того брюки и боксеры. Сам он снял свои джинсы и достал из тумбочки презерватив и лубрикант. Шлатт тут же выхватил их, хватая Уила за руку и подминая под себя. – Не так быстро. Трахать буду я. Старший на это ничего не ответил, лишь сильнее прижимаясь к Шлатту. Жаль, подумал Уилбур, что перед этим они так ничего и не приняли. *** Шлатт сидит на краю кровати. По коридору проскакивает маленькая полоса света, в ванной плещется вода. Сам он уже помылся и теперь просто курит благородно украденные из тумбочки Уилбура сигареты. Это было не так уж плохо, конечно, за столько лет он смог наконец выплеснуть всю ту ненависть, что копилась и никак не находила выхода. Но чёрт бы его побрал, Шлатт хотел, чтобы Уилбуру тоже было хорошо. Сколько бы он ни грозился, он не может сделать старшему больно так, как это когда-то сделал он. Всё-таки, начиналось же у них всё с любви – по крайней мере со стороны Шлатта – и если бы тогда Уилбур не поддавался своим заскокам, они, может быть, представляли что-то из себя намного дольше, чем два года. Звук воды прекратился, зато противный скрип двери разнёсся по всей квартире. Щелчок выключателя, и она вновь погрузилась во тьму, прерываемую лишь огнями проезжающих машин. Уилбур, в одних трениках, что очень опасно свисали с его худых бёдер, поддерживаемые, похоже, лишь выпирающими тазовыми косточками, вышел из ванной, остановившись перед Шлаттом, пока тот, не поднимая головы, продолжал затягиваться сигаретой. Старший аккуратно, будто боясь спугнуть, опустился на колени и прижался щекой к бедру Шлатта. Они молчали, смотря друг другу в глаза, и Шлатт боялся, что его бешено стучащееся сердце будет слышно через такое расстояние. – Эй, Уил, – тихо подал голос Шлатт и Уилбур моргнул, позволяя продолжить. – Ты ведь помнишь, когда мы ещё встречались, ты… Он сделал паузу, не понимая, отчего вообще волнуется. – Ты любил меня? Это было взаимно? Уилбур улыбнулся слегка и покачал головой. Нервный смешок вырвался из младшего. Почему в горле сдавило так, будто он сейчас заплачет? – Так ты использовал меня просто ради секса два года, уёбок? – Я далеко не единственный, кто виноват здесь, Шлатт. – Вот только не пытайся выставить себя жертвой, я прекрасно знаю все твои манипуляторские замашки. Старший помолчал, затем поднял голову и потянулся рукой в лицу Шлатта, мягко оглаживая ладонью его щёку. – До тебя я никогда не понимал, что такое любовь. Мой отец меня не любил, люди вокруг меня не любили, да и я сам себя не любил. А потом ты влетел в мою жизнь, как ураган, со своим 'люблю и бла-бла-бла', а я не понимал, о чём ты говоришь. В теории я знал про подарки и цветы, походы в кино и прочее дерьмо, но значения для меня это никакого не имело. Только во время секса я мог чувствовать что-то, поэтому именно им мне и нравилось с тобой заниматься. А потом ты уехал, и я внезапно понял, что такое любовь. Это была радость в груди, когда ты рядом, стеснение, когда мы целовались в толпе, раж возбуждения, когда ты медленно раздевался передо мной. Я понял, что это была любовь, потому что после тебя у меня было бесконечное количество партнёров, но никто не вызывал во мне чувства так, как ты. Они вообще никаких чувств не вызывали. Шлатт не выдержал и, испустив рваный писк, заплакал, чувствуя, как тёплые дорожки расцветают на щеках. – А что ты чувствуешь сейчас? – сквось сбитое дыхание спросил Шлатт и, через слёзы, внезапно увидел, что Уил тоже плачет, закусив губу. – Ничего. Шлатт издал задушенный всхлип и улыбнулся. Нет, скорее, оскалился, прищуривая глаза. Он чувствовал это мягкое прикосновение щеки к его бедру, лёгкие касания ладони к его лицу и глухую боль в груди, что не давала спокойно вздохнуть. Как бы ему хотелось соврать, начать истерить, как школьница, кидаться в Уила мебелью и, в конце концов, придушить его подушкой. – Хорошо, что я тоже. Но Шлатт, в который раз за эту ночь, откидывает свою гордость и тянется за новым поцелуем. А поцелуй-то сладкий, приторный даже, тает на кончике языка, словно сахарная вата в тридцатиградусную жару, и он упивается этим, упивается Уилбуром без остатка, как раньше, девять лет назад. – Может всё-таки останешься? – шепчет старший, отрываясь от него. – Хорошо, отсыпь мне тогда дорожку. Уил улыбнулся и мягко целовал его слёзы, отходя к столу, поворачиваясь к нему спиной. Шлатт вздохнул и достал нож, переливающийся цветным металлом, из-под подушки. Они действительно похожи.