Житие-бытие

      Под ногами вспыхивали сухие ветки. Ветер порывами еще сильнее разжигал костер, и в нос уже начинал забиваться запах паленой резины моих кроссовок. Страх душил, душила веревка, перекинутая через шею, фиксируя голову у столба. По лицу бежали соленые дорожки, а сердце заполошно билось. Джинсы были хорошими, но никакие джинсы не были способны спасти меня от огня, что подбирался все ближе и ближе и в конце концов обхватил ноги.       Больно. Как же больно!       Я ненавидела сны.       Утро встретило меня солнцем и больной головой. Мерзкий привкус кошмара-воспоминания омрачил начало нового дня. Спустив ноги на пол, нащупала пальцами башмаки и, встав, направилась к выходу, припадая на правую ногу. Засов звякнул, ударился о дубовую дверь, и, выйдя на крыльцо, я поежилась. Холодно. Поздняя осень уже.       Вернулась, стянула с крючка за дверью плащ. Укуталась. Холодрыга-то какая!       Впрочем, это не мешало мне одернуть свою длинную рубашку, мазнув взглядом по обгорелым, покрытым шрамами ногам, запахнуться поплотнее в плащ, усаживаясь на крыльце поудобнее, и потянуться к глиняному горшку, стоящему на покосившейся ступеньке. Забыла вчера после вечернего сеанса медитации занести в дом свою «шкатулку».       В импровизированной шкатулке лежали трубка, табак и огниво. Сеанс лечебной медитации можно считать уже состоявшимся.       Редкий сорт первоклассного табака был с мощным успокаивающим эффектом, но при этом от него не тянуло в сонную одурь, а наоборот, организм настраивался на долгую и тяжелую работу. Мозги прочищал только так.       Затянулась. Выдохнула. Хорошо-то как…       Тянуло смесью запахов поздней осени и веяло первым морозцем. Лес застыл в ожидании холодов и готовился к периоду тишины и сна. Совсем скоро придет зима, наметет сугробы, скрыв все тропинки к моему дому, и отрежет все возможные пути нежданным гостям, тем самым радуя меня невероятно.       Люблю осень за размытые непроходимые дороги, зиму — за сугробы по самую маковку, а весну — за те же размытые дороги. А вот лето — самое отвратное время года.       Долго сидеть на крыльце не позволяли дела, так что, прихватив вместе с собой трубку, которую можно было курить еще пару часиков, я вернулась в дом. Встряхнула мятые шаровары, стянула их на талии широким поясом, заправив рубаху, и, накинув меховую безрукавку, направилась во двор за дровами. Печку надо топить, еду варить, баньку не мешало бы затопить и отмыться в ней до скрипа.       Уже набирая в колодце воду для бани, замерла, почуяв чье-то приближение. И когда из лесу выскочили кролики, запряженные в сани, искренне улыбнулась.       — Радагаст!

***

      Другой мир.       Думаю, многие из нас мечтали однажды залезть в шкаф и оказаться в Нарнии. Я тоже была из тех детей, выросших на книгах о приключениях Алисы и других «везунчиков», которым довелось оказаться в мире, полном чудес. Я зачитывалась книгами. Любила и частенько витала в облаках, размышляя о героях. И нет-нет да проскальзывали мыслишки — «вот бы мне туда попасть, и я бы…».       Вот только авторы книг всегда забывали упоминать одну важную вещь. В реальности все совсем не так. И добро частенько проигрывает злу.       Как-то раз, помню, мы сидели с мамой на кухне и обсуждали возможность попадания и выживания современного человека в фэнтезийном средневековом мире. Мне запомнилось то, что я в шутку поинтересовалась мнением у нее о том, каковы у меня шансы выжить там.       — Сразу на костер, — хмыкнула тогда совсем без веселья мама. — Пойми, Оля. Будь то прошлое или будущее, другой ли мир, ты неизменно будешь отличаться. Ты и так у меня девушка с приветом. Подумай, как местные отреагируют на тебя?       Думала ли я об этом? Конечно. Но недолго. Реальность часто диктовала свои условия, и думать о несбыточном и абсурдном мне тогда было некогда.       Но мама оказалась права.       Я плохо помню, почему и как я попала в этот выдуманный мир. Первое воспоминание — это лихорадка и попытка дышать. Странное ощущение, что воздуха вроде и не хватает, а вроде и слишком много. Меня бросало то в жар, то в холод, а перед глазами крутилась неестественная яркая зелень, сменяясь на ослепительный цвет летнего неба.       Потом были голоса. Неизвестный язык. Попытка позвать на помощь. Вот только помощи я не дождалась. Да и люди оказались далеко не косплеерами и ролевиками, как я подумала изначально.       Изъеденные оспой лица, грубые черты и все признаки тяжелой работы и ранней старости. Крестьяне. Средневековые, мать его, крестьяне. Один из мужиков, который оказался самым храбрым, подскочил ко мне и больно дернул за длинные волосы, собранные в косу, едва не сворачивая шею. Я даже дернуться не успела, как острый нож срезал волосы, и аборигены будто осмелели разом.       Сила ведьмина в волосах хранится. Срежь ей косы — и колдовать она не сможет.       Я плакала. Не понимала, что происходит, пыталась подняться и совладать с подводящим меня телом, но ничего не смогла сделать. И теряя сознание от слабости, ловя перед глазами круговерть, чувствуя то смертельную усталость, то бешеный, нездоровый, будто под наркотиками, прилив сил, терялась в пространстве.       И пришла в себя уже на костре. Ненадолго. Чтобы сорвать голос от боли в крике, когда огонь облизал ноги.       Не помню, что тогда случилось. Я потеряла сознание, и это к лучшему.       А очнулась уже в странной покосившейся хижине в компании ебанутого старика, который отпаивал меня какой-то дрянью, служащей обезболивающим. Боли я не чувствовала — это точно, только тупо таращилась на то, как с моих обгоревших ног снимали повязки и качали головой.       Странный мужик шептал-напевал, то громко, то едва слышно, какие-то заклинания, носился по дому и окрестностям, сшибая все на своем пути, оставляя после себя стойкий запах какого-то курева, леса, пота и чего-то еще. От него несло какой-то настойкой на основе странных грибов, и он явно пребывал в каких-то своих грезах, редко возвращаясь на землю. Но он заботился обо мне и учил языку. Ну, как учил? Болтал на какой-то смеси сразу двух языков. Как позже я узнала, на всеобщем, иже человеческом, и эльфийском, который синдарин. Хотя на деле что всеобщий, что эльфийский еще и разные диалекты имели.       — Ничего, мясо нарастет. А может и нет, — бурчал старикан, срезая омертвевшую и ненужную плоть под моим стеклянным взглядом. — Ходить будешь. Надеюсь.       Его звали Радагаст. Был он местечковым сумасшедшим отшельником, колдуном-целителем, лесным хранителем и фанатичным последователем Грин Писа. А еще тем самым наркоманом, сидевшим на экологически чистых и безопасных наркотиках, которые можно было употреблять, не отходя от прихода, на постоянной основе и жить счастливой жизнью сумасшедшего. Что, впрочем, старикан и делал.       А пока я пыталась заново научиться ходить и не орать от боли, и меня на свою дурь подсадил.       Я его знала. Знала этого старика. Пусть не сразу смогла вспомнить и узнать, но все же у меня вышло. В тот день, пытаясь уложить ошеломляющее открытие в голове, я и сама закинулась местечковой средиземской дурью. Точнее, Радагаст, заметив мое состояние, влил в меня настойку и сунул раскуренную трубку с табаком интересного содержания и эффекта.       Сидя на кривой, скособоченной ступеньке, я курила марихуану и искала истину в грибной настойке Радагаста Бурого.       Средиземье. Арда. Хоббиты, местечковые Темные любители цацек.       Но самое отвратное — я здесь. И от этого к горлу подкатывал ком и желудок сводило спазмами.       Я в гребаном средневековом мире, в котором цветет и пахнет патриархальный уклад общества. Но если бы это еще было проблемой! Все было гораздо. Гораздо хуже.       По своей природе я всегда была крайне любопытным человеком, который страсть как любил закопаться в википедию и познавать то, что его заинтересовало. Отчасти, будучи подростком, я заинтересовалась славянской и скандинавской мифологией, традициями предков и на волне восхищения русской красой волосы и отрастила. Резать их потом было просто лень и жалко, вот и щеголяла с косой ниже пояса.       Только красота наших предков зачастую была преувеличена. В тридцать лет — уже старость. Тяжелый труд изнашивал тела. Болезни, сыпавшиеся как из рога изобилия, редили их ряды естественным отбором, а смертность зашкаливала. Особенно детей и женщин, что этих детей рожали. Хотя и мужики то с одними повоют, то с другими начнут кровавые вакханалии устраивать.       Другое поведение. Другой уклад общества. Традиции, мораль, правила! Где уж мне в своих джинсах, кроссовках и джинсовке за ведьму не сойти! Взгляд, походка, привычки. Я долбанный инопланетянин, о которых надрывалось РЕН ТВ, свалившийся в отсталый мир, где крашенные ногти — ведьма. В двадцать лет без пяти детей, да еще и выглядишь юной девчонкой — ведьма. Глаза не прячешь и мужа не имеешь — ведьма!       Лицо чистое, белое, нежное, без шрамов от оспы и морщин. Руки без мозолей, маленькие и аккуратные, словно детские, тяжелого труда особо и не знавшие. А учитывая то, что в древние времена люди жили еще и в изоляции, зачастую поселениями и роднились между собой, то и приток крови не всегда был свежим. Поэтому и красоту, и экзотику было сложно взять, если, конечно, какого заезжего к себе не пустить. Яркий пример у меня был, когда я шестнадцатилетняя с мальчиком познакомилась, бабушке сказала, так она меня живо просветила, что он де с той-то деревни, она его бабку знала, да мы и родичи. В общем, он тебе четвероюродный дядя-племянник-брат, точно не скажу, надо разбираться. И таких случаев масса.       А вот в наш век, когда можно было хоть куда поехать и хоть с кем в браки вступать, мешая кровь, редко кого удивишь белой-белой кожей, серо-голубыми глазами и волосами, густыми, волнистыми, цвета темного каштана с медным отливом.       Радагаст качал головой. Выдыхал дым сквозь нос и нервно дергался.       — Красавица. Нельзя тебе к людям. Совсем нельзя. Чужая. Совсем чужая.       Я и не стремилась, честно. После аутодафе и не рискнула бы ни за что, хоть двадцать раз ты под местную попытайся сойти — не смогу. Акцент выдает, внешность выдает. Да и вообще. От меня веет этой нездешностью за несколько километров. Так ладно страшная была бы, но нет. По местным меркам — та еще экзотика. У меня вся семья невысокая, я так вообще всегда отличалась низким ростом. Хрупкой не была, диетами себя не изводила, но взгляды цепляла.       Да что там! Одни только здоровые зубы у местных вызовут ненужные вопросы. А у меня хоть в рекламу сниматься — от природы ровные были. Никаких брекетов не надо!       — Я домой хочу, — всхлипывала я, размазывая сопли и слезы по лицу. Старик протягивал мне замусоленную тряпку, хлопал по плечу ладонью, затягиваясь дурью, и говорил:       — На ноги встанешь, отвезу тебя в Лориэн.       Слово он сдержал. Хромая на обе ноги, спустя год я с ветерком прокатилась на санях Радагаста. Мой восторженный визг и хохот старик поддерживал с явным удовольствием, гигикая вместе со мной.       Эльфы были нам не рады. А та самая Владычица Галадриэль бросила на меня лишь мимолетный взгляд.       Спутанные волосы до плеч. Измазанная в саже ради маскировки, чтобы лишний раз не привлекать внимания своей красотой нездешней, одетая в потрепанный плащ и вообще прикид среднестатистического средиземского бомжа, вид я имела жалкий. А уж когда путалась в словах и выражениях и отчаянно пыталась совладать с акцентом… Вероятно, впечатление было еще хуже.       Я даже рта не сумела открыть, только прохромать на обе ноги, придерживаемая Радагастом, когда она без всяких расшаркиваний просто сказала:       — Назад тебе не вернуться. Никогда. Путешествия между мирами уже случались. Но не печалься, смертная, теряя одно, ты приобретаешь другое. Теперь твой короткий миг будет не таким коротким.       — Что?       — Три сотни лет. Не больше. Это приемлемая цена за то, что ты потеряла свой родной мир. Радуйся!       Я стояла перед прекрасной эльфийкой, что смотрела на меня с равнодушием и некой долей сочувствия, и просто молчала, чувствуя, как рушатся мои розовые замки еще раз. Милые, мудрые, справедливые и добрые эльфы, творения света. Ха-ха-ха. Конечно. С чего бы бессмертным существам быть милыми и добрыми к червям, что копаются в земле и которым отпущен всего миг? Есть, конечно, исключения, но на то они и исключения.       Все очарование прекрасной красотой эльфийки пропало. И если местный люд бы испугался и побоялся, то свалившееся на меня осознание того, что я еще и благодарна должна быть за то, что меня из моего мира выдернули, чуть не сожгли, изуродовали, но надо же — дали пару веков жизни, привело меня в глухую ярость!       Да нахрена мне теперь эти годы жизни, когда у меня за душой ни дома, ни семьи, ни денег? Защититься я не в состоянии. Мордой по местным канонам слишком красива, мужика, за которым могла бы теоретически спрятаться, у меня нет, и обзаводиться им желания не появится, видно, никогда после знакомства с людьми этого мира. И я в гребаном средневековье, в боевой раскраске племени тумба-юмба из сажи — местный инопланетянин, который даже при желании вжиться в этот мир не сможет.       Да пошли вы нахуй. Все. И ты, стерва белобрысая, в особенности. «Будь благодарна, смертная!» От души благодарю, подавитесь!       Осознание того, что никакие Гэндальфы и Элронды тоже не будут гореть желанием спасти несчастную меня, здорово било по голове и замечательно отрезвляло.       — Дед, — дернула я уплывшего в нирвану отшельника за рукав. Мутный, одурманенный очередной дурью взгляд уставился на меня.       — А? Ольга?       Я глянула в расширенные зрачки, что почти закрывали карие глаза, и вздохнула.       — Поехали… домой.       Покосившая хижина за полтора года «волшебной» жизни в средиземье — единственное место, что могло бы стать моим пристанищем. Баня, которую хрен протопишь, на заднем дворе. Туалет на улице. Прелести деревенской жизни.       Будучи рожденной в сибирской деревеньке, все это зло было мне знакомо, а потому привычно. Ну а сумасшедшие старики… главное, чтобы конфликт интересов не случился. А животных я люблю. И местную дурь с недавних пор тоже. В адекватном состоянии все случившееся со мной воспринимать было решительно невозможно.       Старик сочувственно посмотрел на меня, сунул свою трубку с марихуаной, и я с удовольствием затянулась. Эльфы косились на нас с явным интересом, пока мы залазили в сани, запряженные кроликами.       — Йха! — залихватски гигикнул Радагаст.       — Поехали! — подхватила, чувствуя действие чудо-травы.       Так у Радагаста Бурого появилась ученица. А в довесок к одному лихому и придурковатому отшельнику, о котором было известно от Гондора до Рохана, появилась и его такая же чокнутая внучка и ученица. Лихолесская Ведьма.       Страшная — жуть! Ростом не велика, хромая, говором странная и колдовскими страшными речами известная. Дом ее стоял у самого Лихолесья, дорога была трудна и тяжела, а помощь она оказывала только за хорошую плату, да не золотом, хотя и его брала, а едой и тканями.       Лицо ее черно, а волосы собраны на макушке в узел и страшными стальными иглами заколоты. Даже длину не разобрать. Одежда! Одежда-то какая! Ни штаны, ни юбка! И рубахи из льна красными кровавыми узорами колдовскими, как есть, расшитые! Птицы и звери!       А имя-то, имя! Яга! Баба Яга, костяная нога! А уж правда ли у нее нога костяная, проверять никто не хотел…