Академия вампиров. Взгляд Дмитрия

      Утром, после того, как я проводил Василису в ее общежитие, а затем на завтрак, где Роза, несомненно, взяла на себя заботу о Лиссе, я вернулся в свои апартаменты, чтобы подготовиться к своей собственной смене. Сегодня я работал в раздельную смену, следил за некоторыми утренними занятиями, а позже вечером взял на себя одну из дежурных смен в общежитии. Я был рад более легкому графику сегодня, так как мне также нужно было закончить кое-какие документы, и мне было бы полезно немного отдохнуть, так как я снова не выспался прошлой ночью.       Я видел, как слухи начали распространяться рано утром. Я был уверен, люди слышали о втором нападении. Этого, плюс события во время визита королевы, было более чем достаточно, чтобы сегодня запустить мельницу слухов. К сожалению, Василиса и (соответственно) Роза были в центре обеих историй. Глаза следили за ними, несмотря на все их занятия. Я думал, что боевые курсы только для дампиров Розы принесут некоторое облегчение, но даже там я мог видеть косые взгляды, а кто-то даже открыто пялился.       Меня раздражало, что обе девушки подвергались такому давлению, но по большей части Роза, казалось, этого не замечала. Я знал, что она видела нежелательное внимание, но она позволяла ему скатиться с ее плеч. Я мог видеть, как она «регистрировалась» время от времени в сознании Лиссы, чтобы убедиться, что она все делает правильно, но в остальном она казалась равнодушной к болтовне вокруг нее. Она хорошо сражалась со своими одноклассниками, используя некоторые приемы, которые я показал ей, чтобы защищаться и побеждать более крупных противников.       На мгновение я почувствовал гордость. Не только за то, как хорошо она овладела навыками на тренировках, но и за то, как она недавно начала вести себя: сдержанно и зрело. У нее все еще были свои моменты, но молодая женщина, за которой я наблюдал сейчас, сильно отличалась от той, которую мне пришлось тащить обратно в школу всего пару месяцев назад. Эта Роза была подобна лесному пожару; одна-единственная искра могла воспламенить ее, прежде чем она сожжет кого угодно и что угодно на своем пути, не заботясь о последствиях.       Теперь она напоминала контролируемое пламя. У нее все еще был потенциал быть смертоносной, но теперь у нее были направление и цель. Она проявляла сдержанность и силу, когда это было необходимо. Я бы точно не назвал ее ручной (она была далека от этого), но она становилась тем, к кому относились с уважением и благоговением, а не со страхом и презрением.       В то время как большинство занятий, на которых я присутствовал, были для новичков-дампиров в тот день, мой последний урок был для некоторых студентов-мороев. Лисса сидела в передней части класса, послушно делая заметки и слушая лекцию. Это был урок древней поэзии, и, хотя я узнал кое-что из древнерусской цитируемой классики, вряд ли это было чем-то таким, что привлекло бы мой интерес. Я провел большую часть урока, стоя по стойке смирно в задней части и теряясь в собственных блуждающих мыслях.       Я заметил одну особенную вещь. Так или иначе, казалось, что после событий прошлой ночи вокруг Лиссы стало меньше хихиканья. Не поймите меня неправильно, их все еще было много, но я бы подумал, что теперь их будет значительно больше. Студенты-морои, как правило, были гораздо более сосредоточены на школьной политике и слухах, которые их формировали, чем новички. Плюс, хотя казалось, что имена Розы и Лиссы всегда будут так или иначе связаны друг с другом, Лисса должна была быть в центре внимания, а не Роза. Хотя меня это не очень беспокоило. Я знал, что Роза предпочла бы, чтобы Лисса была избавлена от любого неприятного внимания, и я бы согласился с ней. Лисса все еще была довольно хрупкой, даже если сегодня она пыталась казаться храброй.       После окончания урока я молча последовал за Василисой в кафетерий на обеденный перерыв. Я был на приличном расстоянии, чтобы не привлекать внимания ни к одному из нас. Хотя мне была ненавистна мысль о том, что я не могу полностью доверять другим опекунам и персоналу кампуса, правда оставалась в том, что мы не приблизились к поиску негодяя прошлой ночью. Возможно, я не смогу наблюдать за Василисой каждое мгновение каждого дня, но я делал, потому что хотел быть там так часто, как только могу. Я ждал прямо в дверях кафетерия, пока она не встретилась с Розой, которая, была более чем способна присмотреть за ней днем. Затем я направился в офис школьных стражей, чтобы найти журналы посещений за последние несколько недель и забрать их к себе домой, чтобы начать поиск возможных подозреваемых. Пообедав, я был не ближе к разгадке тайны, чем утром. Ни один из двух посетителей не подходил друг другу. Я знал, что это маловероятно, но у меня была некоторая надежда, так как было бы гораздо легче допросить пять или около того человек, чем все население кампуса. Как только мой разум достиг своей умственной дееспособности к этой теме — по крайней мере, на данный момент, — я поставил будильник на свой телефон и попытался немного вздремнуть. У меня было всего около двух часов до тренировки с Розой, но, несмотря на мою физическую и умственную усталость, я обнаружил, что с нетерпением жду встречи с ней. Наши тренировки начали становиться своего рода передышкой для нас обоих. Хотя ее праздная и часто саркастическая болтовня бесконечно раздражала меня, когда мы начинали наши тренировки, теперь это стало взаимным подшучиванием, которое, кажется, помогает скоротать время и даже снять часть стресса от наших напряженных графиков. Мы оба, кажется, больше расслабляемся во время наших тренировок, чем в любое другое время. Мне все еще трудно назвать Роуз другом, так как я знаю, что это испортило строгие отношения наставника и ученика, которые у нас были, но также становилось все труднее и труднее не признавать, что она была самым близким мне человеком, который появился у меня после смерти Ивана. У меня были коллеги, сверстники и знакомые, но ни с кем я не чувствовал себя комфортно, делясь чем-то большим, чем поверхностные любезности. Роза, казалось, успокоила меня и позволила мне раскрыться больше, чем за последние годы. Теперь я действительно наслаждался нашими разговорами. Но, очевидно, не сегодня.       Возможно, я должен был заметить, что что-то не так, когда она пришла пораньше, но на самом деле мне даже не пришло в голову, что она была немного не в своей тарелке, пока после нашей пробежки мы не тренировались почти 15 минут. Она должна была сказать что-то, кроме одного слова, ответить на любой мой вопрос.       Сначала я подумал, что она, возможно, просто устала. Этим утром она казалась вполне нормальной, даже если была необычно сосредоточена. Теперь она кажется… рассеянной. Я вижу, как она вкладывает больше энергии, чем необходимо, в каждый удар, как будто она борется за какой-то контроль. У нее была похожая реакция после первого приступа. Но это тоже как-то по-другому. Она пытается выместить свою агрессию не на мне, а на себе. Ее техники небрежны и причиняют ей еще больше боли. — Роза! Держи запястье прямо. Ты можешь навредить себе.       Единственное подтверждение того, что я получил, что она меня услышала, — это короткое колебание, прежде чем продолжить комбинацию, над которой мы работаем. Внезапно она поражает мою ручную мишень с почти идеальной техникой. Она не только правильно поставила запястье, но и исправила почти все остальные слабые места в своей форме. В моей голове вспыхнул красный флаг… Она делает это нарочно.       Я перехожу к силовым тренировкам в надежде, что она не навредит себе, но даже там я замечаю, что она напрягается сильнее, чем следовало бы. Я знаю, что должен ей что-то сказать, но я не знаю, что именно. Каждый раз, когда я задаю ей вопрос и пытаюсь заставить ее открыться, она отвечает одним слогом. Если это невозможно, то она просто игнорирует меня и вообще не отвечает.       Всего через 20 минут силовой тренировки я останавливаю ее для ее же блага. Меня так и подмывает просто отпустить ее на вторую половину дня… но у меня в животе замирает предчувствие, что это последнее, что ей нужно. Вместо этого я решаю предложить свое собственное тело в качестве боксерской груши. Мы спаррингуем.       Только когда я сражаюсь с ней, я начинаю понимать, насколько она нестабильна на самом деле. Я буквально чувствую ее напряжение, когда ловлю ее в замок на руке. Одолеть ее сегодня почти слишком легко. Матч за матчем она падает на мат. Тем не менее, я вижу больше облегчения от этого, чем от чего-либо другого во время практики, поэтому я молча позволяю ей просто напасть на меня. Все, что я делаю, это готовлюсь к этому.       С диким рычанием она наносит удар, более дикий, чем намеревалась, и, прежде чем она вступает в контакт со мной, она распластывается на земле. Она выведена из строя собственным дисбалансом. На этот раз она не встает.       Я наблюдаю за ней, пока она лежит неподвижно в течение минуты. Я собираюсь проверить ее и посмотреть, не нанесла ли она больший ущерб, чем я думал вначале, когда она внезапно несколько раз ударяет по коврику. Наконец она садится, обхватив руками голову и балансируя на согнутых коленях. Когда ее дыхание начинает выравниваться, она поднимает на меня глаза — впервые за всю практику — и я застывая в шоке от того, что я вижу. Это не тот заботливый и сосредоточенный молодой новичок, что был прошлой ночью.       Это не та беззаботная молодая женщина, за которой я наблюдаю, когда она общается со своими друзьями в академии. Это даже не тот злой дикий ребенок, которого я встретил в Портленде. Нет… это сломленная девочка.       Она — олененок, попавший в свет фар, испуганный и потерянный. На секунду мне кажется, что она на краю обрыва, и я знаю, что должен протянуть к ней руку и оттащить ее… но я этого не делаю. Она отводит взгляд, встает и выходит из спортзала, не говоря ни слова. И я позволяю ей это.       Я все еще стою на месте три минуты спустя, прежде чем, наконец, собираю свои вещи и иду в раздевалку. Мои мысли все еще путаются, когда я стою в душе. Я все еще ошеломлен, когда наконец добираюсь до зоны отдыха стражей.       Я пытаюсь заполнить отчеты о ходе наших тренировок, но я не сосредоточен. К счастью, для такого рода отчетов не требуется много умственной энергии. Это все еще занимает у меня гораздо больше времени, чем необходимо, но у меня есть время до следующей смены. Каждые несколько мгновений мои мысли возвращаются к Розе и ее взгляду. Я знаю, что это не было вызвано вчерашними событиями. Случилось что-то еще, но я не знаю, что именно. Я так погружен в свои мысли, что чуть не подпрыгиваю, когда Альберта садится напротив меня. — Как она? — мягко спрашивает она. Я поражен тем, что она может казаться смертельно опасной или заботливой, в зависимости от ее настроения. — Кто? Принцесса? Она все еще довольно хрупкая, но я думаю, что в сложившихся обстоятельствах она хорошо держится, — после вчерашнего я уверен, что она все еще беспокоится о ней. — Слухи, похоже, уже распространяются, но прямых угроз не было. — Я спрашиваю не о Василисе, — ее тон кажется таким, будто это должно быть очевидно, и ясно, что я чего-то не понимаю. — Роза… Как Роза? Я хмурю брови и задаюсь вопросом, о чем именно она спрашивает. Я не хочу слишком много рассказывать о ее нынешнем состоянии, когда сам этого не понимаю. — Она…отвлеклась после инцидента с кроликом. В остальном ее обучение идет хорошо, лучше чем, я думаю, кто-либо из нас ожидал. Она разочарованно вздыхает, и я понимаю, что снова дал неправильный ответ. — Хорошо.       Я собираю бумаги перед собой и смотрю ей прямо в глаза. Я ненавижу делиться необычной деятельностью Розы с кем бы то ни было, но я доверяю стражу Петровой и знаю, что она заботится о ней так же сильно, как и я. Возможно, она сможет дать мне некоторое понимание. — Она… ведет себя странно. На самом деле она не притворяется. Она спокойна, но выглядит так, словно находится всего в нескольких шагах от переломного момента. Я не понимаю. Этим утром казалось что она в порядке… но на нашей дневной тренировке ее как будто там не было. Я не знаю, что случилось. Я никогда не видел ее такой. Внезапно, кажется, в глазах Альберты мелькает какая-то форма понимания. — Ты… ты не знаешь, да? — Что? Что не знаю?  — Дмитрий, некоторые… слухи… распространились по кампусу. Я уверен, что замешательство заметно на моем лице. — О прошлой ночи? Вчера? — Нет. — Тогда о чем? Это не первый случай, когда Роза оказывается в центре глупых школьных слухов. Они никогда не трогали ее раньше. Она смотрит вниз. — Этот раз отличается, — я выжидаю, и она продолжает, — Каким-то образом кто-то узнал о Розе и Василисе, пока они были в бегах. О том, как Василиса… выжила. Я слышу, как у меня перехватывает дыхание. Под «выжила» я знаю, что она имеет в виду «кормилась». Как…этот отчет должен был быть конфиденциальным именно по этой причине. — К сожалению, это еще не конец. После того, как эти слухи начали распространяться, некоторые студенты-морои решили приукрасить эту историю. Студенты-морои мужского пола. Внезапно в моей голове щелкает. — Кто? — В первую очередь, Джесси Зеклос и Ральф Саркози. В классе мистера Надя произошла стычка, но она ушла без драк.       Я чувствую, как пульсирует вена у меня на шее. Мои кулаки сжаты на столе. Хотя я знаю, что слухи не соответствуют действительности…вот о чем я беспокоился. Не имеет значения, лгут ли они, как только вас заклеймят как кровавую шлюху, вас всегда будут считать таковой. Она это знает. Внезапно боль, страх, пропажа контроля, все то, что я сегодня видел… все имеет смысл. Ярость, которую я испытал той ночью в гостиной, вернулась. Я хочу задушить мальчиков. Но я не могу. — Дмитрий, — мое внимание возвращается к Альберте. — Ей нужен кто-то, кому она доверяет. Ей нужно с кем-то поговорить. Ты ей нужен. Но я не знаю, что сказать. Как я могу сделать эту ситуацию лучше? — Возможно, вы бы лучше подошли для этого. — Я так не думаю, Беликов. Я знаю ее всю жизнь, я думаю о ней как о чем-то вроде дочери, но у вас с ней есть связь, которой я никогда раньше не видела. Она откликается на тебя. Ей нужен ее наставник.       Мы сидим там еще мгновение, прежде чем я соглашаюсь быстрым кивком. Я все еще понятия не имею, что я могу ей сказать, но, возможно, я смогу немного облегчить боль. Моя смена в общежитии дампиров через несколько минут, но я быстро нахожу Лиссу, прежде чем зарегистрироваться. — Принцесса. Ты знаешь, где Роза? — Нет. Я не видела ее с нашего последнего урока. Она расстроена. Очень расстроена. Я предполагаю, что она в своей комнате. Я оглядываюсь на мгновение, прежде чем взять ее за руку. — Пойдем со мной. Я отпираю заднюю лестницу и вталкиваю ее внутрь так, чтобы никто не видел. Близится комендантский час, слишком поздно, чтобы войти в общежитие мороев через главный вход. — Встретимся на этаже Розы, но оставайся на лестнице. Я буду там через минуту.       Она кивает в ответ на мои указания и начинает подниматься по лестнице. У меня осталось всего восемь минут до начала моей смены. Я вхожу через главный вход и бегу вверх по ступенькам к комнате Розы. Я колеблюсь, прежде чем постучать. Я слышу, как шмыгают носом за закрытой дверью. Я делаю глубокий вдох и стучу три раза. — Одну минуту, — ее голос срывается, и мое сердце разрывается. Мгновение спустя дверь открывается, и я вижу, чем она занималась. У нее розовый нос, а глаза заплаканы. Даже ее щеки кажутся немного воспаленными от соли в слезах. Она все еще в той одежде, в которой ходила на тренировку. Ее волосы в беспорядке. Она плачет уже несколько часов.       Все, что я хочу сделать, это заключить ее в свои объятия. Я хочу закрыть за нами дверь и отгородить нас от остального мира. Я хочу обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Я хочу погладить ее по волосам и на мгновение стать ее силой. Я не знаю почему, но это правда. Я хочу быть рядом с ней. Может быть, я бы так и сделал, если бы знал, что Лисса нас не ждет, но она ждет. — Ты в порядке?       Я уже знаю ответ. Конечно, это не так. Я никогда не видел ее такой расстроенной. Я знаком с плачущими девушками; три сестры предоставили мне достаточно опыта. Однако с Розой все по-другому. Я знаю, как сильно она борется за то, чтобы быть сильной. Я знаю, что ее убивает то, что она позволяет мне видеть ее такой, не говоря уже о ком-то другом. Даже сейчас она пытается спрятать от меня свое лицо. Лицо, которое слишком прекрасно, чтобы быть омраченным слезами. — Это не имеет значения, помнишь? — она смотрит на меня, и те ужасные слова, которые я сказал, возвращаются ко мне. Не имеет значения, что я чувствую, не имеет значения, что чувствует любой из нас. Но это действительно имеет значение. Это важно для меня. Через мгновение она снова заговаривает. — С Лиссой все в порядке? Это будет тяжело для нее.       Я вздрагиваю. Даже после того, как ее репутацию подвергли сомнению, осмеяли, разорвали на части и наступили… она беспокоится о Лиссе. Я помню кое-что еще, что я сказал той ночью: Подумай о Лиссе. Ты выставляешь себя дешевкой… и это отражается на ней…и я. Я знаю, почему она не смотрела на меня на тренировке. Ей стыдно, и она чувствует, что подвела меня. Хотел бы я взять назад каждое резкое слово, сказанное мной той ночью. Я не могу смириться с тем, что часть ее боли — из-за меня. Тем не менее, я вижу, что она искренне беспокоится о Василисе — так же сильно, если не больше, чем о себе. Возможно, я совершил несколько ошибок, но, по крайней мере, одну вещь я сделал правильно. — Следуй за мной. Она беспрекословно следует за мной, но скрещивает руки перед собой, как щит. Я отпираю заднюю лестницу и осторожно толкаю ее в дверь с простым предупреждением: — Пять минут.       Она выглядит смущенной, но расслабляется, когда видит Лиссу, и обнимает свою лучшую подругу. Я закрыл дверь. Пока я стою на страже их укрытия, я включаю рацию и регистрируюсь к началу своей смены. Еще через несколько мгновений я тихонько стучу и просовываю голову, чтобы прервать их разговор. — Ты должна вернуться внутрь, Роуз, пока тебя кто-нибудь не нашел. Лисса, как ты думаешь, ты сможешь нормально вернуться в свое общежитие? Хотите, я вызову охрану? Лисса на секунду поворачивается ко мне. — Нет, не беспокойтесь об этом, страж Беликов. Со мной все будет в порядке, — она смотрит на Роуз, прежде чем спуститься по лестнице. — На этот раз я обо всем позабочусь, Роуз. Обо всем.       Роза выглядит немного лучше, чем раньше, даже если она все еще обеспокоена. Моя рука лежит на ее плече, когда я провожаю ее обратно в комнату. Когда мы подходим к ее двери, она смотрит на меня с благодарностью, хотя я все еще вижу некоторую печаль в ее глазах.       Я сопротивляюсь желанию обнять ее, вместо этого открывая для нее дверь. Как раз перед тем, как она захлопнет ее за собой…она улыбается. Эта улыбка стоила того, чтобы нарушить правила.       Следующие несколько часов я провожу, патрулируя общежития для новичков, и знаю, что провожу гораздо больше времени, чем следовало бы, на четвертом этаже женского отделения. Каждый раз, проходя мимо ее комнаты, я прижимаю ухо к двери, чтобы проверить, как она. Первые несколько раз я слышу, как льются слезы. Наконец, на моем пятом обходе, в ее комнате становится тихо. Она заснула, и я молюсь, чтобы сегодня ночью она обрела покой в своих снах.