Она сказала: «В моих силах помочь, но ответь, Детка, осилишь ли цену ты?» Ты укрепляешь мои подозренья, Что тускнеет душа твоя с каждым мгновеньем.
Видно, ты из тех, кто любит разум смущать, Так запутан никогда раньше не был я, Так запутан никогда раньше не был я. Так сломи меня, встряхни меня, оскорби, обмани меня, Но лишь безумству конец – и ты будешь одна. Что же ты, сломи, встряхни, оскорби, обмани меня, Но лишь безумству конец – и ты будешь одна.
Savage Garden — Break me, shake me
— Да неужто целка? Как говорится, доверяй, но проверяй, — едко ухмыльнулся бандит. — Снимай, — приказал он и, щурясь, подошёл ближе. — Сейчас, — Мошенница сипло согласилась. — Присядьте. Мужчина с тихим кряхтением опустился на корточки, и она медленно потянулась к пряжке ремня. Её слегка потряхивало от напряжения, негнущиеся пальцы судорожно дёргали застрявшую в защёлке пластину. — Пошевеливайся, — угрюмо бросил он, как вдруг в его горло с противным хлюпом, от которого у неё подогнулись колени и возникла слабость в ногах, вонзился нож. Сгорбившись, Мошенница погрузила припрятанную заточку по самую рукоять, удерживая её обеими ладонями. В лицо хлестнула горячая кровь, ослепив на мгновение. Она по инерции завалилась на бок, больно ударившись плечом об твёрдый пол. Адреналин зашкаливал, сжатым лёгким мучительно не хватало воздуха. Сердце колотилось так быстро, что едва не выпрыгивало из груди. — Сестрёнка! — закричала Малышка, бросившись к Мошеннице. В её ушах всё ещё пульсировали отголоски адской какофонии: треск рвущейся материи и сочное чавканье разрезаемой плоти навсегда отпечатались в душе, на скрижалях её судьбы, перечеркивая жизнь на до и после. Или это случилось гораздо раньше, когда она подобрала с асфальта злосчастную монету? Теперь уже плевать. В голове билась, как бабочка в стекло, одна единственная мысль: выжить любой ценой. — Бежим, — Мошенница схватила девочку за рукав и, собрав волю в кулак, вскочила. Они практически успели скрыться, но в последний момент затормозили: очкастый тип выхватил пистолет и дважды пальнул. Мошенница внутренне похолодела и сжалась от ужаса, вторая пуля просвистела в нескольких сантиметрах от её виска, угодив в дверную раму и выбив сноп искр. Она прикрыла Малышку, не придумав ничего лучше, чем заслонить её собственным телом. — Вот же сучка, — раздраженно проговорил гангстер. — Давненько нам таких бешенных не попадалось, а проблемных следует отстреливать. От нового залпа Мошенница уклонилась на чистых инстинктах, не думая. Подняла с пола револьвер и, почти не целясь, выстрелила. Пальцы, прежде чем она смогла это осознать, сами нажали на курок. Гангстер сложился пополам, захрипел и рухнул на кафель лицом вниз. Мошенница, точно во сне, заторможенно опустила оружие, впав в подобие полнейшего ступора — она замерла, её взгляд остекленел. Предательская солёная влага защипала веки, но что-то не давало разрыдаться в голос, на шею словно натянули удавку. И параллельно к горлу подступала тошнота — или чувство отвращения за содеянное, не разобрать. За что она так обижена судьбой? В чём провинилась, чтобы заслужить такие испытания? Ведь она всегда была законопослушным гражданином и особо не выделялась на фоне остальных обывателей. Теперь же на ней несмываемое клеймо убийцы и беспринципной аферистки. Довольно иронично, если учесть, что она всегда считала себя кристально честным человеком и тщательно соблюдала все правила. Однако порядочные люди не протыкают других ножом, не прошивают глазное яблоко консервной банкой¹, не стреляют в упор... В какой-то момент на неё навалилось равнодушие, накрыло плотным плащом, мокрым и вонючим, не согревающим, но удушающим и придавливающим к земле так, что невозможно было ни дышать, ни двигаться. Мошенница крепко обняла Малышку, хватаясь за неё, как утопающий за соломинку. Её разум — измученный и опустошённый, — тонул в пучине депрессии, апатии и самобичевания. — Сдохни, мразь! — внезапно раздалось позади. Обернувшись, она увидела нависшего над ней бандита, которого девушка считала мёртвым, собственноручно заколотым ржавым и гнутым куском железа. В его оскале было столько звериной злобы, что она онемела, находясь во власти иллюзии, что видит страшный сон. Мышцы сковал паралич, живот стянуло, будто к нему подвесили свинцовую гирю. Физически и морально истощённая, Преступница скорчилась в ожидании неминуемой расправы. Вдруг кто-то их оттолкнул, выступив вперёд. Поперхнувшись слюной, Мошенница беззвучно вскрикнула и, часто моргая, шокировано уставилась на спину Маньяка. В том, что перед ними стоял именно он, девушка ни секунды не сомневалась. Его густые платиновые волосы и белую накидку трудно было не узнать. Маньяк неуловимым движением перехватил руку бандита и вывернул запястье, а затем отшвырнул мужчину от себя. Достаточно сильно, чтобы тот пролетел пару метров, врезался в стол и больше не шевелился. — Наконец-то я нашёл тебя, моя радость! — приветливо воскликнул Головорез, развернувшись к Мошеннице. — Ох, ну и пришлось же мне побегать за тобой, — он состроил жалобную мину и пошевелил правым коленом. — А у меня ноженька, как назло, болит. Почему ты... Альбинос не договорил — в коридоре послышался торопливый, тяжёлый топот, какая-то возня за дверью. Пятеро мужчин вломились внутрь и, шустро смекнув что к чему, грозно ощерились. Мошенница бегло насчитала у них два пистолета, ружьё и пару дубин, обитых железными кольцами. Вероятно, это подоспели остальные члены банды, разбившие неподалёку лагерь и привлечённые шумом. Маньяк без сантиментов метнулся к ближайшему противнику и воткнул ему нож в кадык, мимоходом опрокинув стеллаж с какими-то сыпучими продуктами. Вокруг взметнулся столп серой пыли, началась суматоха, в которой истошные крики и выстрелы чередовались с отборной бранью. Выдернув нож и перепрыгнув через упавшее замертво тело, Головорез оказался меж двух бандитов. Пока они пытались прицелиться, он взвился волчком и с разворота нанёс быстрые удары: одному отрезал ухо, другому — распорол брюхо. И, закрепляя успех, резко повернул первому голову до хруста позвонков, а второму — уже лежачему с вываливающимися наружу кишками — размозжил череп ботинком. Мошенница, воспользовавшись всеобщей неразберихой, отползла подальше от столпотворения, спрятав Малышку за шкафом, а сама забилась в угол, наблюдая за дракой, больше похожей на бойню. Холодным оружием Маньяк, не отнять, орудовал мастерски, выкручивал такие лихие восьмёрки, что подобраться к нему и не попасть под звенящее лезвие было делом почти безнадёжным. Своим размашистым почерком он выписывал смертный приговор каждому, кому не посчастливилось встать у него на пути. Маньяк, в особенности когда входил в кураж, отталкивал и притягивал одновременно. Мошенница хотела, но не могла отвести от него взгляд. Он являл собой ярчайший пример того, как запредельный кошмар может вызывать извращённое, иррациональное восхищение, как завораживает зрелище жуткой автокатастрофы, взрыва мощной бомбы или извержения вулкана. Его непредсказуемые и отточенные взмахи, бледное лицо с широкой улыбкой безумца производили неизгладимое впечатление, аллюзию на некий dans macabre². Рябой юноша в панике перезарядил ружьё и выстрелил. Головорез, перекатившись, увернулся. Один рывок — и он оказался рядом. Острый клинок с близкого расстояния вонзился нерасторопному пареньку в грудь и вышел со спины, попутно вынеся вместе с брызгами крови и обломки рёбер с кусочками позвоночника. Мысли Мошенницы не поспевали за глазами, а глаза не поспевали за Маньяком. Она ничего не понимала в сплошных поворотах, приседаниях и бросках — просто очередной мафиозник, столкнувшись с ним, отлетал прочь, зажимая чудовищную рану. Или, скрючившись, оседал на скользкую плитку. Либо валился ничком с разрубленной головой, а залитый кровью Маньяк бросался на новую жертву. У последнего из оставшихся в живых, очевидно, сдали нервы. Растеряв боевой запал, он с визгливым криком побежал к двери. Маньяк метнул в него широкий нож, и он, просвистев в воздухе, воткнулся ему в бедро. Жулик покачнулся, но, не успев упасть, снова оказался в плену. Маньяк преодолел разделяющее их расстояние, схватил за подбородок и зажал его челюсть в мощных тисках, игнорируя слабое сопротивление. Он держал его на вытянутой руке, прижимая к стене, медленно поднимая, пока ноги трепыхающегося труса не отделились от пола. — Вы прервали мою милую беседу с ненаглядной. Так поступать крайне невежливо, — пожурил Головорез, сокрушённо поцокав языком, после чего воткнул в рот скулящему уголовнику нож, кроша зубы. Мошенница съёжилась, подавляя рвотный позыв — она невольно услышала, как заскрежетало о металл стены вышедшее из затылка острие. Уловив краем зрения какое-то мельтешение, Мошенница обнаружила, что бандит, которого она заколола заточкой, всё ещё жив. Правда, оставаться таковым ему было суждено явно недолго. Находясь в предсмертной агонии, он конвульсивно вздрагивал. В наступивший тишине, нарушаемой лишь мелко подрагивающими в судорогах ногами умирающего, сбоку от неё раздались мягкие шаги. Насвистывая незатейливый мотив, Маньяк подошёл к бандиту и наклонился над ним. Взявшись за рукоять заточки, торчащей из ключицы мужчины, рванул её, выдёргивая. Мошенница вновь поморщилась от характерного резкого звука. Бандит булькнул в последний раз и затих: под ним начало расползаться густое тёмное пятно, смешиваясь с другими кровавыми лужами. Маньяк неспешно приблизился к Мошеннице и опустился перед ней на одно колено. Она неподвижно сидела, в испуге опустив глаза. — Ты, видимо, целилась в шею, однако в спешке чуточку промахнулась. Девушка по-прежнему не двигалась, желая уменьшиться в размерах или совсем испариться, лишь бы не слышать его слащавых речей. — Ну-ну, не расстраивайся, мой ангелочек, — ласково произнёс Головорез, липкими от крови пальцами коснувшись её щеки, вынуждая посмотреть на него. — Это в любом случае был хороший удар. Ведь таким образом ты выиграла драгоценное время, и я смог примчаться к тебе на помощь. — На помощь... — бессвязно повторила Мошенница, захлопав ресницами. — Возьмёшь? — Маньяк протянул ей заточку рукояткой вперёд, держась за окровавленное острие. — Это теперь твоё. Преступница машинально приняла нож, разглядывая свою открытую ладонь, словно пытаясь вычислить, какая из ломанных линий привела её к такому исходу. Хищным и вместе с тем плавным движением изящная рука с длинными пальцами пианиста и белоснежней кожей, там, где она не была заляпана кровью, опустилась на запястье Мошенницы, успокаивающе поглаживая. Сейчас его прикосновение было горячим, обжигающим. — Это только поначалу неприятно, — ей почудилось, будто в его тоне прозвучала нотка почти что искренней жалости, — а потом привыкаешь. Жуткие переживания последних часов дали о себе знать, и Мошенница почувствовала, как её воспалённое восприятие потихоньку гаснет. Ещё несколько секунд она держалась, борясь с головокружением, затем сдалась и обессиленно обмякла. Спасительная темнота заволокла всё вокруг, окутала бархатным саваном, даря ощущение невесомости и свободы, не только от мира, но и самой себя. Внизу больше не чувствовалось стылого пола, и она не тонула в водовороте отчаяния, а наоборот, парила, плавно летела сквозь пустоту. Хотя, возможно, то были всего лишь объятия Маньяка, подхватившего её безвольное тело на руки. Впрочем, это не так уж и важно, какая именно тьма — метафорическая или в материальном обличии — приняла её под своё чёрное крыло.***
Часы? Минуты? Рыхлое сознание, наполненное мгновениями блаженного забытья, не давало ответа на этот вопрос. Рассудок плавился, как воск. Cюрреалистичные картины, перемешиваясь, перетекали из одного причудливого видения в целый каскад фантасмагорий, отчего она несколько раз выныривала и проваливалась в беспокойную дрёму. Ей снилось, что она пришла в фешенебельный магазин одежды, но, когда сняла своё платье, чтобы померить новое, обнаружила, что снизу на ней надето ещё одно платье. Она стянула его тоже и увидела, что под ним скрывался очередной слой ткани. Она недоумённо снимала платье за платьем, становясь всё худее и худее, пока наконец не поняла, что вот-вот — и от неё ничего не останется, кроме вороха разноцветных тряпок и оголённых костей. Но продавец-консультант заставлял её срывать с себя наряды и беспрерывно хихикал, и его смех шуршал, как наждачная бумага. — Фальшивка, — отвратительно гримасничая, проскрежетал он. Мошенница проснулась, дёрнувшись. Её лица коснулось что-то мягкое и прохладное. Застонав, Мошенница различила расплывчатый силуэт Малышки. — Она очнулась! — ликующе возвестила взволнованная девочка. Малышка обновила компресс и аккуратно положила его на лоб Мошенницы. Её затуманенный взор понемногу прояснился, и она огляделась. Незнакомая тесная каморка с серыми засаленными стенами и потрескавшимся потолком была практически ничем не примечательна. А вот находящиеся в ней люди представляли куда больший интерес. — Слышал, ты отличилась, — Курьер выдохнул дым тонкой струйкой, лениво мотнув головой. — Двоих положила, как настоящий профессионал. — Роза показала шипы, оставшись всё равно невинной, — присовокупил раскачивающийся на стуле Маньяк, шурша пакетиком чипсов. Мошенница вскользь отметила, что его травмированная нога была тщательно перебинтована. Их слова разбередили свежую рану. Сердце болезненно сжалось в комок, словно смятая фольга. Во рту появился мерзкий металлический привкус. Ей хотелось свернуться калачиком, покрепче зажмуриться и снова забыться. — Мне... — она сделала над собой поистине громадное усилие, чтобы заставить себя справиться с колючим спазмом в трахее, — не оставили другого выбора. Мошенница закрыла лицо сгибом локтя. Через полминуты, показавшейся вечностью, она почувствовала осторожное прикосновение. Маленькая ручка Малышки накрыла её ладонь, и девушку затопила тёплая волна признательности. — Всё время меня кто-то спасает, — она тихо всхлипнула. — Спасибо. И, взглянув на Маньяка, повторила громче: — Спасибо. Проглотив очередной картофельный ломтик, Головорез облизнулся и послал ей воздушный поцелуй. На его маслянистых губах, растянутых в неестественной гримасе, блуждала жуткая улыбка. Мошеннице враз поплохело, холодная змея нехорошего предчувствия поползла по её спине. Она натужно сглотнула и попыталась унять волнение, кирпичным обухом свалившееся на дно занывшего желудка. Мошенница лежала на мягкой подстилке, в тепле и относительной безопасности. И смотрела на Маньяка, на своего отнюдь не доблестного, но преданного спасителя, не пожалевшего собственных ног ради её защиты, а между тем чувство тревоги всё нарастало. В мозгу свербело занозой: «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Страх, маленький противный червячок, упорно грыз изнутри, прорываясь наружу щекочущим зудом. — Что значит «спасибо»? — озадаченно спросила Малышка. — Это благодарность, — пояснила Преступница, отмахнувшись от смутного беспокойства, как от назойливой мухи. — Так говорят, когда кто-то тебе помогает, не прося ничего взамен. Опустив голову, девочка погрузилась в раздумья. Сдвинутые брови делали её трогательно серьёзной. — Спасибо, сестрёнка. За то, что защитила меня. Мошенница кивнула, смаргивая слёзы. Где-то в районе солнечного сплетения защемило от нахлынувшей нежности. Приняв сидячее положение, она порывисто обняла Малышку. Ещё совсем недавно у неё была тихая, размеренная жизнь: приличная работа с неплохим окладом, соц. пакет, медицинская страховка, какая никакая стабильность, нормальное имя, в конце концов. Теперь же она в списке самых разыскиваемых преступников в стране. Тем не менее сейчас её существование было гораздо полноценней. Мошенница приобрела намного больше, нежели потеряла — нежданно-негаданную, наспех склеенную, но всё-таки семью. Искреннее желание о ком-то заботиться дарило ощущение причастности к чему-то более значимому и важному. Несмотря на сомнения и колебания, она впервые чувствовала себя по-настоящему живой. Слегка отстранившись, Мошенница взглянула на меланхолично дымящего Курьера. — Скажите, что вы здесь делаете? — У белобрысого шизика чутьё натасканной ищейки, — Курьер иронично зыркнул на Маньяка, делая новую затяжку. — Я искал вас, но твой бравый защитничек меня опередил. Какой удар по моему самолюбию. Он вытянул руку с маленьким мешочком: — Доставка. — Талисман брата! — ахнула Малышка, не скрывая изумления, и подалась вперёд. Курьер передал вещицу Малышке, и та горячо прижала дорогой предмет к груди, сиротливо ссутулившись. — Я свою работу выполнил, — невозмутимо подытожил Курьер. Сказав это, он отвернулся и направился к двери. — Подождите, — суматошно подскочила Мошенница. — Умоляю, стойте! — она покачнулась из-за боли в боку и закружившейся головы, но кое-как устояла, уткнувшись ненароком в плечо подоспевшего Маньяка. Обойдя приставучего «телохранителя», Преступница шатающейся походкой поплелась за Курьером. Каким бы сильным в ближнем бою ни был Маньяк, им без помощи Курьера не обойтись. — Тише, милая, тише, — елейно пропел Головорез. — Ты ещё не до конца оправилась, — он засуетился, подхватил её на руки и бережно, как бесценное сокровище, уложил обратно на футон. — А что до Курьера, то без ключ-печати от своего байка он далеко не уедет. Так что расслабься и спокойно отдохни. Маньяк демонстративно подбросил продолговатый брелок в воздух и, как заправский шулер, проворно подцепил его на лету и спрятал в рукав. Не прекращая по-дурацки лыбиться, он подложил ей под голову валик, укрыл одеялом. Мошенница обеспокоенно заёрзала. В горле моментально пересохло, едва она осознала, что над ней нависло его приторное лицо, за которым скрывалась душа, чернее самой сажи, а жадные пальцы впились в бедро, не позволяя отодвинуться. — Тц, когда ты успел, — разозлился Курьер, обескураженно шаря по куртке. — Вот же ублюдок. — Ты, наверное, хочешь знать, как я нашёл тебя, правда? Ах, меня вело доселе невиданное, великолепное сияние, — вкрадчиво выдохнул Маньяк, игнорируя Курьера. Он состроил притворно-умильную рожицу, безотрывно следя за тем, как Мошенница затравленно вжималась в матрас, и наклонился так, что его волосы упали ей на лицо, закрыв от глаз остальных. Его зрачки расширились настолько, что от радужек остались только узкие фиолетовые ободки. Какая-то странная искра проскочила в них. Большие, круглые, бездонные, они излучали настоящую магнетическую силу. Затягивали в омут своих угольных дыр. Обещали, стращали, манили. Она ощутила себя беспомощным кроликом, впавшим в гипнотический ступор перед удавом. — Ни один иконописец не в состоянии передать грустную прелесть твоего дивного лика, чистоту небесного взора, ясного и глубокого, как очи ангела или мученицы, возносящейся в бескрайнюю высь, — голос Маньяка снизился до интимного шёпота. — Да, мученицы, ибо твоё чело венчает кровавый венец. Красный нимб, от вида которого меня прошибает священная дрожь и непреодолимо тянет тебя убить. Он отстранился, и искажённые вожделением черты разгладились, к ним вернулось выражение обычной безмятежности. Мошенница вновь видела перед собой дурашливого балагура, а не опасного хищника. Затёкшие конечности дрожали, словно по ним пропустили слабый ток. Виски ныли, их распирало давлением. Чудилось, ещё немного — и черепная коробка лопнет от перенапряжения. Она наивно полагала, что после пережитого стресса уже ничто не сможет её шокировать до колик в животе и ледяного пота между лопатками. Разочарование походило на ушат тухлой воды. Оно отдавало ржавчиной и полынью. — Мой милый бутончик скоро распустится. Уверен, это будет воистину грандиозное зрелище, — Маньяк стиснул рубашку и оттянул воротник, как будто ему стало душно. — Я весь трепещу от предвкушения. Мошенница хранила молчание. Её ошпарило запоздалое понимание, что уговорить Курьера доставить их к брату Малышки — не самая сложная задача.***
Место, где она родилась и выросла — это вечно бурлящий город-калейдоскоп. После заката ей нравилось бродить по ярко освещённым аллеям и рассматривать витрины, чередуя спонтанный шопинг с неспешными прогулками. Покупать имбирный чай со сладостями, вслушиваясь в рокот никогда не засыпающего мегаполиса. С наступлением сумерек градус оживлённости повышался, приближаясь к точке кипения. В пёстром королевстве из углепластика и синтетики единственным пороком являлась скука. Всюду разворачивались беспощадные маркетинговые войны: разноцветные неоновые вывески предлагали тысячу и один способ спустить всю свою зарплату за один вечер, голограммы топ-моделей призывно извивались, обещая неземное наслаждение, блестящие эллипсоиды аэробусов бомбардировали броскими лозунгами. Без всего этого суррогата человеку новой эпохи — homo consumens³ — не стать счастливым. Помнилось ей, она бодро шагала, и мир казался необъятным, безопасным и радостным, наполненным жаждой праздных развлечений и бесконечного движения. Удивительно, как же быстро рухнули её воздушные замки, оставив на душе руины и глубокие рытвины. С высоты птичьего полёта знакомый Кансай воспринимался совсем иначе. Стальной гигант походил на гудящий муравейник, в который злые мальчишки сунули горящую палку и хорошенько ею там поворошили. Остров Маишима, прилегающий неправильным многоугольником к порту, напоминал громадную заплатку на тёмном фоне залива, а в профиль его можно было принять за морское чудище, погрузившееся наполовину в воду и замершее, словно прислушиваясь к чему-то. — Блин, вот уж не думала, что подниму такой кипишь, — призналась Мошенница, зябко поёжившись. Они все вчетвером сидели на крыше многоэтажки и смотрели, как толпы недовольных горожан бесчинствуют на улицах, погружая в хаос целые кварталы. Повсюду, сбиваясь в группы, бегали протестующие, что-то выкрикивая. Верша самосуд над Акудама или над теми, кто хоть мало-мальски выглядел подозрительно. Паника распространялась подобно пожару сухим жарким летом. Какая-то часть её сознания отстранённо наблюдала за происходящим, а другая в это время витала в облаках. Возможно, тому виной была обманчивая перспектива: снующие туда-сюда люди казались крохотными, почти игрушечными... — Наша сестричка мега-клёвая! — звонко прощебетала Малышка, довольная тем, что применила новое выражение. — Умеет командовать. — Что ты, всё вышло случайно! — смутилась Мошенница. — Меня недавно засекли, и я решила, что привлечь внимание будет несложно. Написала в сети громкое заявление, особо ни на что не рассчитывая, а в итоге результат превзошёл все ожидания. Я даже не предполагала, что народ так бурно отреагирует, — она вздёрнула уголок рта в кривоватой ухмылке. — Стоит немного преувеличить, и поднимается такой шум. Вот что значит: не попробуешь — не узнаешь. — Люди ненавидят Акудама, — отчеканил Курьер. — Этим ты только подтвердила общеизвестный факт, не более. Однако у палачей заметно прибавилось работёнки, так что твоя выходка не прошла даром. Более благоприятного шанса проникнуть в их штаб, скорее всего, уже не представится. — Ты чудо, незабвенная, чудо из чудес, — вклинился в разговор молчавший до сих пор Маньяк. Он лежал неподалёку от Мошенницы, вальяжно откинувшись на черепицу, и ловко вертел между пальцев длинный тонкий ножик. Подкидывал лезвие и ловил его то за острие, то за рукоять и лукаво поглядывая на неё, пока она возвращала ему ответные колючие взгляды. Его назойливое присутствие и бесконечные выкрутасы-фокусы становились всё более невыносимыми. Торчать подле него — всё равно что восседать на динамите с подожжённым фитилём и гадать, когда же рванёт. Подойдя к краю парапета, Маньяк бесстрашно свесился вниз, распростёр руки в стороны, как будто желая обнять весь город, и расплылся в улыбке. — Как много красного! — восторженно воскликнул он, от избытка чувств едва не пританцовывая на месте. — И сие изобилие ты подарила мне, мой цветочек. Я польщён! — Сестрёнка сделала это ради братика, — негодующе выпалила Малышка. — Мы идём его спасать. — Значит, впереди роскошное пиршество, — промолвил он с мечтательным вздохом, выпрямившись в полный рост. — Я соберу для ненаглядной красивый букет! — Маньяк хлопнул в ладоши и неожиданно расхохотался. У Мошенницы по коже пробежал мороз. В его смехе была прохлада и предсмертная тяжесть косого ножа гильотины. В его смехе звучал отвратительный шорох скользких личинок, копошащихся в разлагающейся плоти. В его смехе проскальзывал чавкающий хруст гнилого мяса, чью плоть раздирают кривые когти стервятников. В его смехе бурлило исступлённое веселье, режущее глотку и заполняющее бронхи обжигающей кислотной. Она вздрогнула, и морок рассеялся. Руки её вспотели и затряслись. Пришлось поспешно засунуть их в карманы, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Мошенница нащупала внутри заточку — стало самую малость легче. Кулаки нехотя разжались, сердцебиение успокоилось. Психика у неё, похоже, изрядно расшаталась. Мошенница не знала, что её воображение способно столь живо разыграться. Быть может, сумасшествие заразно, и она постепенно, капля за каплей, сходит с ума? Маньяк вновь уселся на плитку, плюхнувшись рядом, разбивая в пух и прах обретённое с таким трудом душевное равновесие. Мошенница намеревалась положить рюкзак на колени, но не успела, потому что его наглая морда разместила на них свою голову, довольно зажмурившись. Возмутиться она не успела. Дать затрещину или огреть чем-нибудь увесистым тоже, хотя ладони аж чесались. А вот взбрыкнуться и вскочить, из-за чего он чуть не покатился кубарем по железобетону, вполне. — Пора выдвигаться, — Курьер встал следом за ней и бросил недокуренный окурок себе под ноги. — Мой цветочек такой стеснительный, — грустно протянул Маньяк, потирая ушибленную поясницу. В следующую секунду он оживился: — Ах, не бросай меня, ласточка! Куда бы ты ни пошла, я последую за тобой! Малышка воодушевлённо подбежала к Мошеннице и повисла у неё на локте. Они вместе прошли несколько метров, но Преступница на полпути замедлилась, а ещё через пару шагов и вовсе остановилась. Девочка вскинула кукольное личико и удивлённо посмотрела на старшую подругу, задавая немой вопрос. — Вы собирайтесь, а я мигом вас догоню. Перед тем, как мы отправимся, мне нужно прояснить кое-какие детали с мистером Маньяком, — Мошенница заботливо поправила безрукавку на плечах ребёнка. Стараясь выглядеть непринуждённо, она задорно подмигнула: — Не волнуйтесь, так просто вы от меня не отделаетесь. — Сестричка... — замешкалась Малышка. Мошенница скосила взгляд на насторожившегося Курьера и незаметно повела подбородком в сторону выхода. — Твоя сестрица — безнадёжная дурёха, так что не стой столбом и иди за мной, — мрачно изрёк Курьер и, подцепив девочку за капюшон, локомотивом потащил буксующий вагончик к лестнице. Преступница ехидно показала уходящему Курьеру язык, на что он, тряхнув чёлкой, мимолётно усмехнулся. Идущая задом наперёд Малышка скопировала её жест и свела глаза к носу, пытаясь рассмотреть кончик своего высунутого язычка. Оставшись наедине с Маньяком, Мошенница сделала глубокий вдох-выдох, приводя в порядок растрёпанные чувства, и повернулась к убийце. Он, запрокинув голову, увлечённо рассматривал что-то на чернильном полотне неба. Интуиция ей подсказывала, что Маньяк любовался вовсе не звёздами. Мошенница буквально заставила себя подойти к нему. И пока шла, её не покидало скверное ощущение, будто она ступала по подвесному качающемуся мостику и от малейшего неловкого движения или порыва ветра рисковала сорваться в бездонную пропасть. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было. В детстве Мошенница, как и многие её сверстницы, мечтала об белокуром принце в сверкающих доспехах. Но вместо благородного красавца она встретила больного на всю голову психопата в смирительной рубашке, словно в насмешку одетого во всё белое. Маньяк неоднократно называл её своим ангелом. На поверку настоящим падшим серафимом оказался именно он, карающим и милующим по лишь ему понятным, безумным прихотям. У него в запасе тысяча причин раскромсать её на кусочки и не единой — отпустить. Её бабушка говорила, что Смерть — это высокая статная дева, она возьмёт тебя за руку и поведёт за собой. И всё же Мошенница верила, что у каждого Смерть своя. Её личная погибель выглядела, как молодой привлекательный художник, одержимый идеей фикс «окрасить скучный мир в багровые тона». Ей выпала несчастливая участь стать его музой. — Вы всё ещё хотите меня убить? — Мошенница слегка запнулась на последнем слове, поскольку глупее вопроса не придумать, тем не менее в случае с Маньяком такая прямолинейность была абсолютно уместной. — Милая, разве я могу тебя разлюбить? — он уставился на девушку так, словно получил от неё вторую хлёсткую пощёчину. — Я спросила совсем о другом, — Преступница нахмурилась, скрестив руки на груди. — Для меня нет никакой разницы, — ответил Маньяк серьёзно и, пожалуй, впервые без тени фальши, она чувствовала это всем своим нутром. Мошенница непроизвольно улыбнулась, хотя и немного вымученно: она прежде ни разу не задумывалась, что выражение «любовь до гробовой доски» может иметь прямой смысл. — Твой алый нимб прекрасен. Такого огромного я раньше никогда ни у кого не видел. Ты ослепительная богиня, королева сердца моего... Его лихорадочная тарабарщина всколыхнула в ней полустёртые воспоминания. Однажды она услышала притчу о служанках, принцессах и королевах. Хаотичные обрывки прошлого, как кадры на киноленте, появлялись ненадолго и тут же исчезали. Служанки верят, что чудеса случаются, с принцессами они действительно случаются, королевы творят их сами. Кансаю, ровно как и Канто, не нужны личности. С ними слишком много возни. Их всех нельзя обеспечить стандартной работой, занять. От них одни убытки и никакой прибыли. Следовательно, от бракованных элементов нужно избавиться. Гарантий нет и не будет, но Мошенница твёрдо знала одно: она намерена бороться. Ей надоело быть послушным маленьким винтиком в насквозь прогнившей системе. Отныне она сама себе хозяйка. Служанками драконы не интересуются, принцесс драконы едят, с королевами драконы дружат. Мошенница уже давно не наивный ребенок. Счастливый конец бывает только в сказках. Правда куда непригляднее. Правда вообще всегда неприглядна, поэтому все и лгут. Поэтому она Обманщица супер S-класса. — Мне хочется сиять ещё ярче, всегда и везде рядом с вами, — ложь слетела с её губ легко, как колыбельные, что когда-то напевали ей на ночь. Помедлив, она протянула к Маньяку руку и, встав на цыпочки, дотронулась до его макушки, потрепав копну белоснежных волос. — Ведь я тоже люблю вас. Маньяк застыл в замешательстве, практически перестав дышать. Вся его фигура выражала крайнюю степень сосредоточенности, аметистовые глаза горели фанатичным блеском; подёрнутые флёром кровожадности, прямо сейчас в них плескалась мания иного рода — чистое и ничем не замутнённое обожание. Мошенница опустила ладонь на его щёку, потом ещё ниже, пальцами нежно прикоснулась к шее, вычерчивая на коже узоры, наматывая невидимый поводок. Все взрослые леди отлично знают, что подружиться с монстром невозможно. Но его можно попробовать приручить. В любой игре главное действовать на опережение. Нужно чередовать кнут и пряник. Быть всегда начеку, чутко улавливать перепады настроения. Ничего, она справится. Должна справиться. Потому что... Быть служанкой сложно, быть принцессой легко, быть королевой, по крайней мере, имеет смысл.⁴