С полуслова, с полувзгляда

В павильоне шумят только костюмеры, собирают чемоданы осветители и размышляют о завтрашнем дне ассистенты режиссёра. В душных высоких стенах становится прохладно, уличный свет тайком проскальзывает на площадку, чтобы одним глазком осмотреть, всё ли на месте, и тут же сбегает от шумного роллета. Уставшие рабочие возвращаются в свои машины, палатки, трейлеры; ищут открытое окошко с выпивкой и едой; останавливаются недалеко, любуясь ночным небом. Гун Цзюнь из тех, кто тоже умеет уставать, не смотря на то огромное количество энергии, которое он демонстрирует ежедневно на площадке. Крайняя сцена оказалась для него немного сложнее прочих, хотя он был готов к этому уже давно. Всё же, представлять, как ты это играешь и в действительности переживать — вещи совершенно разные и между ними нет вообще ничего общего. К тому же в этот раз рядом не было и сияющей поддержки друга, которая всегда спасала и гасила эту первобытную робость и истощение. Гун Цзюнь выдохнул, сидя в темном трейлере. Не было сил даже просто клацнуть проклятый выключатель, не то что бы поесть. Хотя этого требовал организм, но всё никак не получал. Гудел китом в желудке. К счастью, в жутком дальнодействии кое-кто кое-что понимал. — Муженёк? Муженёк?? Уже спишь? — прозвучал удивлённый тихий голос со стороны двери.       Белый свет соседнего трейлера вошёл вместе с этим человеком, бесстыдно разлёгся на ноющих от усталости босых стопах актёра. Тем человеком должен был быть и был Чжан Чжэхань. Он покрутил на пальце синий плотный пакет и спустя минуту копаний, всё же включил свет. Пусть это была не самая яркая лампа над столиком, источник приятного тепла всё же получился идеальный. — Последнюю вкусную еду забрали ещё в обед, я не мог допустить, чтобы ты питался тем, что оставила массовка! Там и половины чаши супа не набралось бы, видел бы ты этих голодающих…— немного недовольно бухтел он себе под нос, расставляя на маленьком столике тарелки с едой. Гун Цзюнь слушал этот недовольный добрый трепет, но не мог пошевелиться. Даже глаза не открывались, так он устал и был выжат эмоционально. Не нужно быть гением, чтобы понять это по его внешнему виду. Чжэхань чувствовал это с того момента, как открыл дверь. Он спокойно закончил свою тираду о том, что произошло с ним за день, в тихой комнате раздался приятный «пшик» открытия жестяной баночки. Чжэхань упал рядом с другом на пол и вытянул ноги, вставил в чужую руку прохладную баночку не самого крепкого пива и успокоился. Гун Цзюнь не мог сопротивляться и приоткрыл глаза. Только он набрал воздуха, чтобы поблагодарить друга, как тот не дал ему и шанса: начал болтать сам. — Разве ты сегодня не наболтался? Пей, ешь и ложись спать. Попрошу завтра, чтобы тебя до обеда не трогали. — Тебя не будут слушать, — шепнул Гун Цзюнь, устало улыбнувшись, и всё же сделал пару глотков холодного напитка. Освежает, но не бодрит. Чжэхань ухмыльнулся и с коварным прищуром возразил: — О, меня то они устанут слушать. Намекая на то, что он готов запороть десяток дублей со своим участием, лишь бы у друга был лишний час сна, Чжэхань невольно заставил этого самого друга хихикнуть в банку. Он всегда был крайне тактильным человеком, а с некоторыми людьми вообще терял все границы и, будем честны, его это вообще не волновало. Он положил руку на колено собеседника, говоря тем самым, что будет рядом, если потребуется. Может, в глубине души он верил, что так сможет передать ему часть своих сил и хоть немного снять эту ощутимо тяжелую усталость. Гун Цзюнь сам бы хотел в это верить. Положил свою руку сверху и слабо стиснул пальцы. Постепенно, слушая щебет Чжэханя, он опустил голову на его плечо и действительно почувствовал себя немного лучше. Тогда Чжэхань перешёл ко второму и естественному способу наполнить человека энергией — накормить его. Перемешав острый соус, грубо нарезанные кусочки мяса и овощи в одной пиале, он добавил немного риса и разогрел в микроволновке. За ту, ужасно долгую минуту, пока в печи вокруг своей оси вертелась пиала, стреляя рисом в крышку, Чжэхань успел открыть вторую банку пива. Кажется, работы завтра прибавится у гримёров и осветителей. Он вернулся к теплому месту рядом с другом и честно скормил ему половину булочки. Немного сухой (он ведь прятал еду с обеда!), но Гун Цзюнь посчитал, что это была самая вкусная булочка в его жизни. Ведь для того, чтобы её съесть, он не шевельнул и пальцем. Чжэхань стал тише и заметно медленней. Палочки бережно собирали мясо, овощи и рис в маленькую горку, чтобы так же аккуратно отправиться в чужой рот. Чжэхань, не задумываясь, облизал палочки, и его это рассмешило, пришлось бы тянуться за вторым набором, но Гун Цзюнь поймал его за руку и покачал головой. — Всё в порядке, я больше не буду. Чжэхань смотрел в эти уставшие, уже захмелевшие глаза и его сердце затрещало как рис в микроволновке. Безудержно и пугающе. Он знал, что такое «устать после съемки», но в его случае это всегда было быстро, необдуманно и весело. Гун Цзюнь заставил его остановиться всего на минутку, а он осознал так много. Тут же пообещал вести себя тихо, собрал всю еду, банки, сложил аккуратно. Помог другу подняться с пола и дал опереться на своё плечо. «Я могу и сам лечь» «Перед сном нужно смыть косметику» «О, нет, я не пойду её смывать сейчас» «Я пойду с тобой» Чжэхань улыбнулся и отвёл молчаливого собеседника в крошечную ванную комнату. Молчаливого, потому что их диалог читался исключительно по взгляду и мимике. Будь рядом камера, это был бы бесценный материал. Оба подумали о том, чтобы иногда использовать этот язык в совместных сценах. Оба об этом промолчали. Холодная вода приятно ложилась на кожу. Косметика и правда давила, добавляла лишнего груза. Чжэхань помог снять парик и намазал на лицо Гун Цзюня мягкий прохладный крем. Гун Цзюнь от такой заботы расплылся в улыбке, но сил стоять уже не осталось. Цепляясь за Чжэханя, он доплёлся до постели и провалился в сон, только голова коснулась подушки. В павильоне шумят все, кому не лень. Бегают стажёры, ругаются ассистенты, режиссёр пыхтит, вчитываясь в сценарий. Некоторые актёры и помощники, поймавшие вчера возможность выпить, тихонько отсиживались в углу, уповая на бесконечную энергичность их товарища, в то время как режиссер, ассистент, оператор и ещё несколько лишних глаз ловили в себе дураков. Точнее кое-кто делал их дураками, заставляя в сотый раз переснимать дубль или тратить время на переписывание реплик. Гун Цзюнь проснулся с первым будильником. Он слышал, что происходит на площадке и не торопился. Лежал лишние пятнадцать минут, заваривал чай медленно, слушая шипящее радио. На площадке он появился, когда нужный дубль был отснят. Надо признаться, что Чжэхань и сам не ожидал, что у него получится так здорово обыграть текст. Точнее он был поражен тем, на сколько долго продержался в своём «упс, давайте ещё раз». Увидев друга, он бросил все свои дела и подошёл к нему, скрываясь от пристального взгляда камер и надоедливых кисточек гримёров. За углом, куда Гун Цзюнь, будто случайно позвал его, Чжэхань только и успел поинтересоваться самочувствием друга, пока не замер в удивлении. — Спасибо, — тихо поблагодарил его Гун Цзюнь и оставил эту благодарность коротким, но ощутимым поцелуем на щеке. Гун Цзюнь раскрыл свой белоснежный веер и вышел на площадку уже будучи в роли своего персонажа. С улыбкой на лице, с острыми насмешками и кокетливым прищуром. Чжэхань как дурак стоял в тени, пытался перестать улыбаться и унять жар на своих щеках. Потому что кое-кто ещё кое-что понимал в жутком дальнодействии.