Твоё лицо

Костюм пахнет гарью, металлом и огнём. Лицо липкое от пота, во рту горечь. Нужно умыться. Он снимает маску и идёт в ванную. Автоматически включается свет. Хочется набухаться или наглотаться таблеток, но нельзя: выбросит нахуй на задворки блядского сознания. Серёжу тоже под веществами выбрасывает, но Серёжа-то не знает. Думает — вырубило просто. Бывает. Птица тщательно моет лицо серёжиным средством от Tokyo Milk, и в нос ударяет приторный запах конфет и химической фантазии на тему мёда. Он промывает уши, чистит зубы и полощет горло. Ему почти легче. Он вытирает лицо. Поднимает глаза. Белый свет из каждой щели, из-под каждого выступа и полки — его черты тоже подсвечены и выведены на зеркальный экран над длинной раковиной. Он видит все поры, все неровности, все тонкие царапины от бритья на своей коже — или не своей. Он не знает. Слишком долго его не было. Он до сих пор не привык. Рыжие сожжённые неровные пряди; потрескавшиеся губы, широкие скулы. Гадость. Любимая гадость. Но это не его лицо. Маска роднее: в ней он отдельная личность. Он с ней сразу подружился. Высокотехнологичный птичий клюв — его персональный бренд и личина. Попробуй забери. Но носить маску всё время нельзя: неудобно и палевно, приходится смотреть на чужое лицо, играть им, как своим. Когда себя не видишь — не думаешь, что оно чужое, но когда стоишь перед зеркалом... Птица облизывается и проводит серёжиной рукой по серёжиной щеке, а затем по шее. Придушить бы, да как потом объяснишь следы... Он ласково гладит, проводит пальцем. Серёжа — милый, умный, трогательно наивный Серёжа. Предатель и тряпка. Чтоб он сдох. Будь Серёжа здесь, и будь на месте Птицы Олег, Серёжа наверняка улыбнулся бы (Птице кажется, губы отражения слегка подрагивают, будто Серёжа-из-зеркала и правда сейчас улыбнётся ему), сжал его пальцы и прижался щекой к тыльной стороне его ладони. Будь на месте Олега Птица, он бы дал понять Серёже, насколько тот глупо выглядит, а Серёжа бы... Серёжа... он бы выглядел несчастным, а чувствовал себя и того хуже. Словно ему врезали по морде. Несчастный Серёжа красив. Несчастный, напуганный Серёжа выгодно смотрится на фоне злого Птицы. Птица достаёт телефон. Он смотрит в чёрный экран, как в зеркало. Снимает блокировку. Переворачивает камеру для селфи и корчит грустную гримасу. Такую, какую корчат, когда рыдают. Как тебе такое, Илон Маск? Так выглядит Серёжа, когда безутешно плачет. Из-за чего на этот раз, интересно? Из-за смерти этого богатого мудилы, из-за того, в каком восторге юзеры от стрима Чумного Доктора, из-за того, что проекция его Олеженьки смотрит безучастно? Да, пожалуй, всё вместе. Ничтожество. Клац. Клац. Щёлк. Щёлк. Щёлк. На телефоне остаются пять фото. Это не Серёжа. Это он. Об этом не забудешь, хотя лицо то же. Возможно, кто-то, кто не он, не заметил бы разницы, но он-то всё видит. Он хочет такие фото настоящего Серёжи. Зарёванного, тщетно пытающегося сдержать вновь подступающие к горлу спазмы. Не нечёткую хуйню с камер наблюдения, которую он на всякий случай трёт, хотя доступ только у «Олега Волкова», а нормальный close-up. У Серёжи, когда он плачет, кожа вокруг глаз краснющая, дыхание неровное, лицо опухшее и в розовых пятнах, губы мокрые, во рту скапливается слюна — отвратительно-прекрасное зрелище и ощущение. И тело. Сначала оно дрожит мелко-мелко, потом крупно, и Птица чувствует нарастающую дрожь изнутри и видит снаружи, словно он не в теле Серёжи, а смотрит на него откуда-то сверху. Дрожь бесит и будоражит, вызывает в нём отвращение и желание. Будь он настоящим Олегом, имей он возможность действовать независимо, он бы не церемонился — сделал столько снимков, сколько смог. На фото жалкая имитация Серёжи. Неловкая пародия. Но возбуждение нарастает, а под хольтовским экзоскелетом становится тесно. Хочется ещё. Он снимает нижнюю часть экипировки. Её бы отнести в хранилище, но он слишком распалён, ему нужна разрядка. Хранилище не схлопнется, пока он дрочит. Птица нажимает на иконку видео на телефоне. Он опять изображает, как плачет. Снова гримасничает. Теперь имитирует не только искаженные рыданиями черты лица, но и учащённое дыхание, всхлипы, подрагивающие губы. Он говорит с преувеличенным надрывом. Так Серёжа не говорит, но сила изображаемой истерики заменяет качество. Чужим голосом он умоляет не уходить. Умоляет не умирать. Умоляет не убивать других и его. Ему приходит в голову идея: пощёчина. Хлесткий удар. Слабый. Чтобы щёки горели, но синяка не осталось. Он возбуждается пуще прежнего. Эти видео он хорошо спрячет. Или сотрёт. Потом. Скоро Серёжа будет видеть проекцию Олеженьки, пока он будет на задворках сознания. У Серёжи будут красные глаза. Мокрые щёки. Птица будет слышать запах слёз. Отвратительный запах. Возбуждающий. Птица будет метаться, наблюдать, ощущать, чувствовать, но разрядки не получит. Он включает видео. Он получит её сейчас. Штаны спущены, на полу лежит амуниция, а он с силой втирается в кулак. Закрывает глаза. Двигается всё быстрее и быстрей, теряя грань между реальностью и фантазией: он почти ощущает присутствие Серёжи, чувствует его отвратительную дрожь и вибрирующее тепло. — Сдохни, — со злым смехом, — Сдохни! Сдохнисдохнисдохни! Он кончает под звуки уведов: ролик Чумного Доктора посмотрело более...