.will you come out.

      Мелкий камешек, сопровождаемый дребезжанием стекла в подгнившей деревянной раме, отлетел от окна. За ним послышался дикий грохот металлических кастрюль, какая-то возня, глухой стук и — наконец зажёгся свет. Растрёпанный и помятый, в полосатой голубой пижаме на размер больше, щурится, пытаясь различить среди плывущих кругов очертания комнаты. Юный полицейский, исправно соблюдающий режим дня, с опаской вышел на балкон. И хоть он уже догадывался о личности ночного гостя, профессия сделала его в разы более подозрительным. —Гром, ты?! – выкрикнул парень, перевесившись через бетонный блок. Глаза, только что привыкшие к электрическому свету, теперь были погружены в ночную темноту, от чего голова начинала кружиться. Очки были благополучно забыты на тумбочке, но очертания майора блондин не узнать не мог.Мужчина нетерпеливо расхаживал из стороны в сторону, держа руки в карманах и разминая плечи в куртке, от волнения кажущейся такой тесной. Обернувшись на крик, Игорь сглотнул и надвинул кепку на лицо ещё сильнее, чтобы скрыть внезапный румянец. Дима был так нелепо красив среди всех этих облезлых панелек, что даже у бывалого полицейского что-то внутри предательски ёкнуло. Они устраивают полуночную вылазку уже не в первый раз, но в эти моменты он все ещё чувствует себя слишком нескладным и грубым, так что и приглашение у него получается соответствующим: — Выйдешь? Думай.       Пальцы судорожно касались пульсирующей раны на теле Димы. На ней сосредоточилось всё внимание, словно зрение приобрело невероятную чёткость, и он видел каждую каплю крови, каждый миллиметр израненной кожи, но в то же время всё расплывалось в одну единую массу. Майор вскипал от собственной беспомощности, вскакивал на ноги, и вновь оказывался на земле рядом с напарником, разрываясь от неистовых порывов гнева и паники. Сухие обветренные губы с нескрываемой дрожью коснулись лба Дубина, на что тот ответил слабой улыбкой. Он никогда прежде не видел Грома таким, и это вызывало в нём больше боли, чем ножевое ранение. — Подлатаем, ты, главное, не переживай. Как там говорится, до свадьбы заживёт, да? — мужчина слабо сжимает плечо парня, стараясь вложить в этот жест все свои эмоции и всё то, что не смог сказать раньше, скрываясь за укоренившейся, ставшей почти личиной, маской отстранённости и грубости. — Две минуты, Дим...две минуты, они уже едут.       Но Дубин его почти не слышит. За эти последние секунды он хочет как можно ярче запечатлеть образ того, за кем с неимоверной нежностью наблюдает уже так давно. Как можно глубже вдохнуть его запах, несмотря на невыносимое жжение и резкую боль. И разве он не был самым счастливым, работая с майором, устраивая посиделки у него на квартире, чтобы обсудить детали дела, а порой и выбираясь куда-нибудь посреди ночи. Разве недостаточно было его кривой ухмылки, да шуточных ударов в плечо или в бок? —Ещё чуть-чуть, Дим. Ты ж сам говорил, мы — собаки. Заживёт, даже не заметишь… — голос Игоря срывается, он сипит и шумно сглатывает, будучи готовым вырезать этот невыносимый ком в горле. Костяшки давно разбиты об асфальт, слишком много эмоций, которые он копил, которые он не смог выразить из-за своей же слабости, и именно из-за неё же сейчас этот парень может погибнуть. Он всегда был один, угловатый и холодный, а это невинное и нелепое солнце ворвалось в его жизнь самым внезапным образом. Но майор всегда разрушает всё вокруг себя. Думай.       Ладонь коснулась холодной облицовки здания. Этот дом как будто заморожен, ничуть не меняется: никаких новых граффити, сколов, трещин, плесени. Застрял во времени, также как и Гром в своих воспоминаниях. Взгляд скользит по тёмным и безжизненным окнам, цепляется за каждую наизусть выученную деталь. Острым рывком окидывает балкон и вновь иступлено смотрит в землю, не в силах выносить этого зрелища. — Может всё-таки выйдешь, а?..