Вечность поселилась у тебя в волосах, Зацепилась за кудряшки от лица и назад…
Игорь не помнил, в какой момент ситуация вышла из-под контроля. Просто Олег и Серёжа уехали в Чехию для презентации «Вместе». На два месяца. Гром погрузился в работу с головой, едва ли не захлебнувшись, и в квартире появлялся раз в двое суток. Он там даже не ночевал, разумеется. Просто принимал по-быстрому душ и возвращался в сумерки шумного города, исчезая на ближайшие пару дней. Волкову и Разумовскому, впрочем, об этом знать совсем не обязательно. Волкову в особенности, ага, это даже не обсуждается. Игорь готов был буквально на всё, лишь бы подольше не возвращаться в совершенно пустую квартиру. Отгулы не брал и все выходные проводил в отделении, даже если начальство грозилось отправить его в отпуск силой. Грому в одиночестве было тоскливо. Непривычно, неуютно, небезопасно, неправильно. И ещё миллион таких вот «не». Не так, как с Олегом и Серёжей. На работе Игорь был окружён людьми, и этого вполне хватало для поддержания видимости привычной жизни. Будто рабочий день уже вот-вот закончится, Гром поймает такси и помчится домой, чтобы получить необходимую дозу тепла и ласки. Но нет, домой Игорь не поедет, хотя рабочий день действительно скоро закончится. Опять останется за рабочим местом или будет бродить по ночному Питеру. В общем, всё свелось к тому, что Гром перестал ходить в парикмахерскую. Не до этого как-то было, знаете ли. Преступления раскрывались одно за другим, но Игорь передышку брать не собирался. Его профессиональное «думай-думай» в повседневной жизни было противопоказано. Нельзя позволять себе думать, нельзя окунаться в воспоминания, иначе скатиться до состояния амёбы не составит труда. Серёжа и Олег не хотели бы этого. Терпи, Игорь, ты сильный, ты переживёшь эту ломку. Немного осталось же, ну. Перебивайся вечерними разговорами по видеосвязи и кучей смайликов в сообщениях, хватит сопли на кулак наматывать. Ты же не маленький. Нечего людей отвлекать от работы, иди лучше сам поработай, преступники ждут тебя с нетерпением. Возвращаясь к волосам… Игорь всё ещё не помнил, в какой момент ситуация вышла из-под контроля. Просто, стоя в аэропорту, Гром мельком видит своё отражение в экране чьего-то планшета. И подвисает на пару минут, пытаясь осознать происходящее. Ему определённо не показалось, не стоит лелеять пустую надежду. И самое страшное то, что сделать с этим ничего нельзя. Не за пять минут до прилёта нужного самолёта, уж точно. Кепку Игорь, как назло, сегодня оставил дома. Когда на него налетает рыжий торнадо, почти сбивая с ног, Гром одновременно счастлив и бесконечно растерян. Разумовский что-то тараторит, не замолкая ни на секунду, и жмётся, жмётся всё ближе, трогает везде и сразу. Будто хочет удостовериться, что Игорь реален. Из-за угла выруливает Волков с двумя чемоданами. Идёт походкой неторопливой, губы тянет в игривой ухмылке, щурит свои невозможные голубые глаза. Обнимает так крепко, что рёбра хрустят. Гром наконец отмирает, сгребает обоих в охапку и облегчённо выдыхает. Затем снова напрягается, услышав удивлённое: — Игорь, господибожемой, это что… кудри?***
— Глазам своим не верю, — повторяет Серёжа уже в сотый, кажется, раз. Они дома от силы пятнадцать минут, а Олег уже принял душ, заварил чай, разобрал дорожные вещи и запустил стиральную машинку. Игорь всё больше убеждается в том, что в этом человеке спрятан нескончаемый источник энергии, ёбаный вечный двигатель, потому что Разумовский за это время только голову помыл, а сам Гром вообще лежал на диване, имитируя то ли смерть, то ли обморок, и двигаться не собирался даже под угрозой ядерной войны. К чёрту всё, он настолько устал, что готов проспать вечность. Никакой гиперболизации, серьёзно, только голые факты. Игорь вообще плохо спал с момента отъезда Серёжи и Олега, но за последние сутки ему не удалось вздремнуть и десяти минут, поэтому на данный момент Гром вполне был готов умереть. Когда на его бёдра приземляется чья-то тушка — Серёжина, потому что Олег, блять, прямо сейчас готовит что-то на кухне — Игорь понимает, что умереть ему не дадут. — Я всё ещё жду объяснений, — причитает нахмурившийся Разумовский, чьи волосы замотаны в лиловое полотенце, и от комичности данного зрелища Грому хочется рассмеяться, но он благоразумно сдерживает неуместный порыв. — Насчёт чего? — Насчёт твоих волос, разумеется! Твоё полумёртвое состояние меня беспокоит не меньше, но об этом с тобой позже побеседует Олег. Игорь морщится, предвкушая этот разговор. — Почему ты не рассказал о том, что у тебя растут кудри? Как ты мог так поступить, Игорь?! — Не драматизируй, Серёж. Завтра я схожу в парикмахерскую, и мы все дружненько забудем об этом, идёт? — Ты же шутишь, да? Я никогда не забуду о том, что ты превращаешься в одуванчик, стоит тебе пару месяцев не постричься. Гром обречённо вздыхает. Он не любит свои кудри, окей? Всё началось ещё с детства, с безобидных, вроде как, насмешек одноклассников. Мама всегда говорила, что его волосы очаровательные, но Игорь очаровательным быть не хотел. Он хотел быть суровым и мужественным, чтобы понравиться Соньке из параллельного класса. Соньке действительно нравились ребята брутальные, от одного такого она даже умудрилась залететь к шестнадцати годам, но не будем об этом. Кудри были с Громом почти до семнадцати лет, пока он не решился впервые сходить в парикмахерскую. Одноклассники тогда очень удивились, увидев Игоря с ровным ёжиком тёмных волос, но называть его «кудрявым» не перестали, потому что, ну, избавиться от клички, которая преследовала его с первого класса, едва ли возможно. Гром лишь хотел поскорее закончить треклятую школу, чтобы больше никогда об этом не вспоминать. Поступая в МВД после одиннадцатого, Игорь стопроцентно для себя решил, что не позволит кому-либо увидеть кудри на своей голове. Потому что «кудрявый полицейский» даже звучит как чёртов анекдот. Никто не будет бояться мента, чьи волосы напоминают макарошки в форме спиралек, Гром был уверен. В общем, да, свои кудри Игорь не любил и до недавнего времени успешно от них избавлялся. — Твои волосы — настоящее произведение искусства, — произносит Серёжа, запуская обе руки в чужую шевелюру. Пряди густые, на ощупь невероятно мягкие, словно хлопок наивысшего качества, завитки крупные и на концах заметно посветлевшие. Разумовский жмурится от удовольствия, пропуская их сквозь пальцы, а Гром беспомощно смотрит на стоящего в дверях Волкова. Олег улыбается. — Я с ним полностью согласен, — отзывается Волков, подходя к дивану и опускаясь возле него на колени. Олег присоединяется к Серёже, прикасаясь к манящим кудрям, и Игорь как-то сразу расслабляется, закрывая тяжёлые веки. Они массируют его голову в три руки, устраивая на ней вселенский беспорядок, но Игорю абсолютно плевать, что это гнездо потом не расчешется. Он готов продать душу, чтобы время остановилось, потому что ласковые прикосновения уже давно знакомых ладоней — лучшее, что случалось с Громом за последние два месяца. — Может, оставишь их? — нарушает тишину Разумовский. Больше Игорю ничего не говорят. Олег и Серёжа молчат, ожидая ответа, и, Гром уверен на все сто процентов, что бы он ни выбрал, его не станут переубеждать. Волков и Разумовский примут любое его решение, потому что «мы уважаем твоё мнение, Игорь, начни уже думать о том, чего тебе действительно хочется, никто не собирается тебя осуждать». Временами Гром задумывается о том, чем он заслужил таких понимающих людей в своей жизни. — Меня в отделении уважать перестанут, — произносит Игорь в шутку. Серёжа с Олегом красноречиво переглядываются, и Игорь понимает, что сморозил глупость. Они прекрасно знают, как он работает. Они буквально видели, как он работает. Неуважение к Грому опасно для здоровья, это подтвердит любой, кому не посчастливилось получить от него по лицу. — Ладно, — лаконично соглашается Игорь, закатывая глаза с наигранным недовольством. — Я не буду стричь кудри, если они настолько вам нравятся. Довольный собой Разумовский издаёт странный звук, напоминающий лисье тявканье, и наклоняется так низко, что практически лежит на Громе. В чужие губы впивается жадно, руками хватается за напряжённую шею и, разумеется, волосы. Лиловое полотенце сползает набок, когда Игорь прижимает Серёжу ближе к себе, обхватывая руками его талию. Разумовский улыбается в поцелуй, специально прогибаясь в пояснице, чем вызывает у Грома сдавленный рык. Стоит им оторваться друг от друга, голову Игоря тут же поворачивают, чтобы снова утянуть его в поцелуй, не давая даже отдышаться. От недостатка кислорода кружится голова, но Игорь готов это перетерпеть, потому что руки Олега — властные и немного грубые — так чертовски правильно обхватывают его лицо, сдавливая скулы, что отвлекаться на дыхание не хочется абсолютно. Волков целует мокро и неторопливо, осторожно кусает за нижнюю губу, заставляя Грома нетерпеливо стонать и очаровательно хмуриться. Серёжа припадает губами к шее Игоря, языком горячим лижет размашисто, с наслаждением оставляет засосы, и сознание Грома постепенно плывёт, мысли становятся вязкими, словно патока. — Теперь будет удобно держать тебя во время секса за волосы, — хриплым баритоном произносит Олег, отстраняясь от запыхавшегося Игоря. Игорь давится воздухом, Серёжа смеётся.