горькое

Алекс, тяжело дыша, сел на стул. Трубецкой же вошел в комнату почти следом, мигом расположившись подле ног мужчины. - Времени мало, давай. Они не мешкали, каждый знал, что делать. Аркадий даже не поперхнулся, осилив всю длину одним рывком. Потом, отодвинувшись, с ухмылкой посмотрел в лицо своего трофея. Он смог поймать этого вора, он смог его подчинить. Очень долго офицер ходил вокруг да около, сыпал неоднозначные фразы, сводил Алекса с ума своей нахальностью и едким, приторным очарованием. Появлялся везде, где орудовала банда, как бы невзначай громко смеялся и любезничал со всякой попавшейся дамой. Он преследовал Алекса, и это ужасно раздражало предводителя постдекабристов. Но сделать тот ничего не мог. В какой – то момент все пошло к черту. Возможно, злополучный вор настолько изголодался по вниманию, что готов был принять его даже от классового врага. Но, тем не менее, это не отменяло некого раздражения и отвращения не только к князю, но и к самому себе. - Смешно? Алекс знал, что сдался. Терять контроль над ситуацией оказалось для него очень болезненным. И речь не о том, что происходит сейчас. Он потерял контроль давно – над Матвеем, над бандой. Над своей, в конце концов, жизнью. С распадом банды он не знал, что делать дальше. С уходом Моти делать что – то дальше он не хотел. Глаза Алекса начало жечь, подкативший ком и легкая дрожь в руках выдавали в нем нахождение не в моменте, не в этой комнате, а далеко за пределами. Там, где валяются обгорелые останки никогда уже не выйдущего в море корабля. Устремив стремящийся сквозь стены, расфокусированный взгляд на Аркадия, в голове что – то переключилось. Схватив светлые кудри, Алекс притянул мужчину почти вплотную, слыша невнятные гортанные звуки недовольства. Он не давал Трубецкому сдвинуться дальше, игнорируя упирающиеся в бедра руки и сначала легко похлопывающие, но после все набирающие в силе движения ладоней . Ногти впивались в кожу, сбитое дыхание князя заполнило до этого всю тишину. Алексу понравилось, как самодовольная улыбка сползла с этого ненавистного лица, заменившись испугом. Алекс рыдал. Все, что осталось от его жизни – Аркадий Трубецкой. Алекс был потерян и разбит, и все, что давало хоть какую – то надежду почувствовать себя лучше, почувствовать себя живым, заключалось в этом несносном офицере. Весь и гнев его, и любовь были в нем. Аркадий чувствовал тоже самое.