Точи свой меч на оселке печали,
В горниле скорби закали свой гнев.
(МАКБЕТ 4.3.235-36)
МакКри в сопровождении мужчины, который выглядит едва ли старше его самого, входит во двор. Он одет в темные брюки и рубашку на пуговицах, воротничок накрахмален и аккуратно сложен поверх зеленого бархатного галстука. Он представился, когда они влились в суету позднего утра. — Сато Ботэн, — это все, что удается сказать мужчине, ведь, как оказалось, тот еле говорит по-английски, но, честно говоря, МакКри это устраивает. В этот день во дворе перед замком Шимада многолюдно. Туристы толпами бродят по территории без сопровождения, смеются, едят и фотографируют все подряд. МакКри удивленно смотрит на эту суету, проходя мимо. Он никогда не понимал ценности фотографий, но его мать, как он помнит, очень любила их: она заполняла ими книги, рамки и все свободные уголки на дверце холодильника. Она везде брала с собой фотоаппарат, и вовсе не цифровой — у его матери был настоящий старый фотоаппарат с ослепляющей белой вспышкой и круглым черным объективом. Интересно, носит ли она его с собой до сих пор? — Морган-сан, — Ботэн прерывает мысли МакКри до того, как он успевает погрузиться в них полностью. Выйдя за пределы внутреннего двора и удалившись от толпы, они останавливаются у входа в замок на нижней площадке каменной лестницы. Чистая, невысокая и неприметная. Со своего места МакКри хорошо видит, что она ведет в просторную, сверху донизу отделанную деревом комнату, где на расстеленных матах татами занимается теневым спаррингом один темноволосый мужчина. Ботэн нетерпеливым жестом подталкивает МакКри вперед. Шпоры на его сапогах звонко цокают по деревянному полу. Незнакомец резко останавливается, дергает головой и, нахмурив брови, оскорбленно смотрит на МакКри. МакКри отдает честь, приложив два пальца к виску, затем склоняет плечи в неловкой попытке приветствия. Не улыбнувшись, но скривив один уголок рта в нечто почти похожее. — Привет, — говорит МакКри. Незнакомец выпрямляется и смотрит на МакКри мрачным, оценивающим взглядом. Он готов поклясться, что чувствует, как этот взгляд пронизывает его с головы до ног, до самых костей. И он невольно задается вопросом, что же в нем видят. — Кто это? — по-японски спрашивает незнакомец. Его глубокий голос сквозит грубостью и нахальством. Ботэн слегка прочищает горло, прежде чем ответить. — Я думаю, он… э-э-э… охрана, сэр. Старейшины назначили его сегодня утром. — Телохранитель? — фыркает он, выгибая бровь. И МакКри почти делает то же самое, потому что для него это тоже новость, и кем бы ни был этот парень, МакКри уверен, что телохранитель не входил в его планы. — Это смешно, мне не нужен телохранитель. Уберите его отсюда. — Садо-сан заботится о приличиях, господин. Незнакомец поворачивается к ним спиной. Его рубашка (какая-то традиционная вещь, название которой МакКри не знает) промокла от пота и прилипает к изгибу позвоночника. Он пересекает комнату, где на краю циновок татами стоит фляга с водой, снимает крышку и делает несколько больших глотков. Его адамово яблоко перекатывается вверх и вниз по длине горла. — Мне все равно, — коротко отрезает мужчина и выплескивает небольшое количество воды на ладонь, протирая ею затылок. — Передай ему, что мне плевать на приличия, ладно? — Уверяю вас! В ваших интересах было бы передумать, — говорит Ботэн, сдержанно и нерешительно, и когда незнакомец наконец поворачивается обратно к нему, МакКри задумывается на мгновение, не предстоит ли ему стать свидетелем убийства (потому что если бы взглядом можно было убивать, они оба уже были бы мертвы). — Прошу прощения? — издевательски тянет незнакомец и разворачивается полностью. — Это угроза? — Конечно, нет, — отвечает Ботэн. Он говорит размеренно и ровно, но достаточно лишь одного взгляда (по крайней мере, МакКри), чтобы заметить, как белеют от напряжения костяшки на сомкнутых за спиной пальцах. — Я просто предполагаю, что… — он вздыхает — …Мы можем поговорить начистоту, сэр? Иностранец нас не понимает. Незнакомец смотрит на МакКри, который изо всех сил старается выглядеть скучающим и безразличным, тупо ковыряясь в заусенице на большом пальце. Вообще-то, это довольно больно, но он маленький, его легко открутить… ой, ой. Ну вот, теперь у него идет кровь. — Черт, — ворчит МакКри и зажимает рваный край ногтя между губами. Незнакомец кривится и снова обращает свое внимание к Ботэну: — Тогда продолжай. — Люди уже начинают говорить, — говорит он, на этот раз на более непринужденном, неформальном японском языке. Таком, какой МакКри ожидал бы услышать в кругу близких друзей или семьи. — Распространяют слухи. — Какие слухи? — интересуется незнакомец.***
МАККРИ [00:34:41]
> Проверка.
РЕЙС [00:35:20] > Хорошо. Есть новости?МАККРИ [00:35:56]
> Помнишь, я говорил, что не стоит мне высовываться?
> Планы изменились.
РЕЙС [00:37:02] > Что ты сделал на этот раз?МАККРИ [00:37:41]
> Почему ты всегда думаешь, что это я что-то сделал?
РЕЙС [00:37:58] > Джесси.МАККРИ [00:38:46]
> ОМГ
> Ничего, ладно?
> Вроде как стал телохранителем Ханзо Шимады.
МакКри стоит в одиночестве посреди сада, когда его телефон начинает гудеть о входящем вызове. Он ругается в пустоту и, надеясь изо всех сил, что на него не собираются кричать, нажимает зеленую кнопку и подносит динамик к уху. — Доброе утро, — отвечает он, говоря по-испански, потому что, вопреки ожиданиям, МакКри не идиот, и у стен есть уши. — Давай с самого начала, — рявкает Рейес. МакКри так и делает; он начинает с того момента, как приземлился в Ханамуре, и быстро переходит к аудиенции с советником Шимада-гуми. Он рассказывает Рейесу о внутреннем дворе и десятифутовых стенах, которые его окружают; об охранниках, которые его обходят; о туристах, которые окружают его, как живой щит. — А что насчет Шимады? — спрашивает Рейес. МакКри прислонился к каркасу азумайи в саду. Она стоит на пяти деревянных ножках вишневого цвета и имеет десятиугольную крышу, под которой находится каменная скамейка. Он достает из заднего кармана пачку сигарет. — Ты встречал его, не так ли? — Вряд ли это можно назвать встречей, — бормочет МакКри, жуя незажженную сигарету, плотно прижатую фильтром к уголку рта. Он шарит по карманам в поисках зажигалки. — Ублюдок был колючее, чем дикобраз, и не сказал мне ни слова, — делает паузу, чтобы зажечь сигарету. Табак испортился. — Он тоже был не слишком рад меня видеть. — Ну, у тебя действительно то ещё лицо, — легкомысленно подмечает Рейес. — Отвали, — МакКри улыбается, несмотря на его слова. — Я не об этом. Кажется, он не знал, что к нему приставили охрану, или что-то в этом роде, он выглядел смертельно оскорбленным, я и в правду думал, что он сейчас… — Погоди, стой. Что значит, он не знал? — Э-э, я имею в виду, что он не знал, в смысле: он даже понятия не имел, и разозлился, поднял шум о том, что ему не нужен телохранитель, и как это смешно, и бла-бла-бла… — Хм. Казалось бы, лидер преступного синдиката должен быть более информирован, особенно в отношении собственной безопасности. — Ну, что ж. Может быть, он не настолько влиятелен, как мы думаем. — Проверь это. — Конечно, jefe. — И сообщи мне обо всем, что найдешь, — На другом конце линии МакКри слышит, что штаб действительно начинает просыпаться, на заднем плане начинается отдаленная неразборчивая болтовня а также стук столовых приборов и кофейных кружек. — Повтори вызов через двенадцать часов. — Да, сэр. — МакКри вешает трубку, затем быстро удаляет историю звонков и сообщений, а затем прячет телефон в передний карман джинсов. Прохладный ночной ветерок обдувает сад. Где-то в темноте деревянный колокольчик поет горстку низких, меланхолично звучащих нот. МакКри глубоко затягивается сигаретой и выдыхает густое серебристое облако. Он смотрит из азумайи на оранжевую клумбу огней, светящихся у подножия склона. Небо над ним черное, безоблачное и прекрасное, и какая-то горькая часть его души желает, чтобы это было не так. Уже почти час ночи, когда МакКри закуривает вторую сигарету. Во рту пересохло, и сигарета обжигает его до самых легких. Мужчина вздыхает, чувствуя знакомую боль. Он держит ее в себе, пока не начинают дрожать зубы. — Осматриваете достопримечательности? МакКри вздрагивает и давится дымом. Обернувшись, он видит Ханзо Шимаду, стоящего позади него в обрамлении лунного света, и между ними только длина азумайи и каменная скамейка. — Добрый вечер, — негромко и слегка натянуто говорит МакКри. — Вообще-то, уже ночь, — отвечает Ханзо. Он смотрит на МакКри с тем же нечитаемым, критикующим выражением лица, что и раньше. — Что вы здесь делаете? — Курю, — говорит МакКри и делает жест своей сигаретой, чтобы подчеркнуть. Позади него в воздухе расходится лента дыма. Он подносит сигарету к губам и медленно вдыхает, прежде чем продолжить, все так же спокойно. — Какое у вас оправдание? Ханзо поднимает бровь. В темноте трудно сказать наверняка, но МакКри мог бы поклясться, что уголок его верхней губы дернулся. Он делает три длинных шага вокруг каменной скамейки, его движения плавные и беззвучные. Преодолев пространство между ними, он становится рядом с МакКри. Блестящие у основания холма огни освещают силуэт и окрашивают верхнюю половину его лица в янтарный цвет. — Я унаследовал бессонницу от моего отца, — говорит он, — обычно провожу большую часть своих ночей в саду. МакКри невнятно извиняется за вторжение. Ханзо смотрит на него краем глаза, затем пренебрежительно отмахивается. — Полагаю, мне все равно придется привыкать к вашему обществу. Минуту они проводят в молчании. Откуда-то издалека доносится лай собаки. МакКри в третий раз за сегодняшнюю ночь достает из кармана пачку сигарет и без слов предлагает их Ханзо Шимаде, который берет одну, не раздумывая. Они стоят и курят вместе еще час. К удивлению МакКри, тишина оказывается комфортной. — Морган, да? — говорит Ханзо. Сейчас ранее утро, и МакКри закуривает уже третью сигарету. Голос Анжелы Циглер — ревущее чудовище в глубине его сознания, ругающее его за дюжину или около того различных видов рака, которые он непременно заработает. — Верно, — подтверждает МакКри. Ханзо докуривает сигарету до конца. Он делает это одной затяжкой, но, когда он выдыхает, дым вырывается из его носа, как у дракона. — Шимада Ханзо, — говорит он и пальцами тушит окурок. — Простите, что не представился сегодня утром. Полагаю, вы уже устроились вместе с остальной охраной? — Конечно-конечно. Без обид. — МакКри приходится сглотнуть от желания выплюнуть эти слова сквозь зубы. Он продолжает смотреть на руки Ханзо. Они сильные и мозолистые, с короткими чистыми ногтями и широкими ладонями. И МакКри изо всех сил старается, чертовски старается, не дать волю эмоциям, потому что знает, что если он это сделает — вся миссия пойдет прахом. Но он не может перестать представлять себе эти руки, окровавленные, сжимающиеся вокруг Гэндзи… вокруг горла его собственного брата, и, блять! — Вы ужасно молоды для наемника, — говорит Ханзо. — Да, но, — МакКри затягивается, пока от дыма не начинает кружиться голова, а все дерьмо между ушами превращается в помехи, — Вы ужасно молоды, для того, кто управляет преступной империей. Ханзо отрывисто и горько вздыхает. — Действительно, — говорит он. МакКри почти не слышит его. Ветерок снова проносится по саду и играет с расстегнутым воротником рубашки МакКри. Позади них деревянный колокольчик шелестит пронзительную мелодию. В два тридцать МакКри докуривает третью сигарету и начинает тянуться за четвертой, когда Ханзо неожиданно говорит снова: — Вам надо поспать. И МакКри уходит, ничего не сказав, потому что он умеет понимать намеки.***
В течение последующих недель МакКри довольно быстро узнает, что работа телохранителя не так увлекательна, как он предполагал. Это целая куча времени, проведенного в молчании, и гораздо больше времени, потраченного на объяснение деталей мероприятия, проверку биографии, мер безопасности и прочую скучную ерунду. Оглядываясь назад, он не знает, почему он ожидал чего-то другого. Единственная польза всей этой истории в том, что, если не считать всего вышеперечисленного, это делает его настоящую работу проще, чем она могла бы быть в противном случае. Вечером МакКри поручают просмотреть бумажную копию расписания Ханзо Шимады на следующий день. В полночь он передает эту информацию в штаб-квартиру во время обычной встречи с Рейесом, хотя это и звучит полезнее, чем есть на самом деле. График Ханзо, а вместе с тем и МакКри, в течение последних пяти недель расписан по часам. Поэтому, когда МакКри возвращается в общежитие вечером, чуть позже девяти часов, как обычно, он не задумываясь бросает на стол конверт с завтрашними документами, расстегивает джинсы и падает в долгий горячий душ. REYES [21:12:42] > МакКри > нужно поговорить > — Гэндзи Через полчаса дверь ванной снова открывается, и МакКри выходит из нее, окруженный паром, с наполовину висящим на шее темно-синим банным полотенцем. Он насвистывает себе под нос, роясь в рюкзаке в поисках чистой пары трусов — и, может быть, футболки, если повезет. Затем, большую часть следующего часа он бездельничает в своей комнате, уткнувшись носом в книгу и погрузившись в раздумья, пока, наконец, не решается стиснуть зубы и просмотреть завтрашнюю планёрку. Хотя и с неохотой. МакКри садится за свой стол, чувствуя себя совершенно уверенным, что завтрашний план будет выглядеть точно так же, как сегодняшний, как вчерашний, как позавчерашний, и он чувствует себя морально истощенным бумажной работой еще до того, как приступил к ней. Но когда он разрывает верхнюю часть конверта и переворачивает его, внутри лежат не только бумаги. На рабочий стол с грохотом падает пачка сигарет. Это первое, что замечает МакКри. Портсигар тонкий, цвета красного вина, на лицевой стороне золотым шрифтом напечатана марка. МакКри никогда раньше не видел этот бренд. И это определенно не та марка, которую МакКри покупал раньше. Внутри всего 15 сигарет, длинных и тонких, завернутых в серебристую бумагу, а на месте недостающих пяти в коробку был вложен сложенный листок тетрадной бумаги. На ней написано: «Перестань курить несвежий табак». Она не подписана, но это и не нужно. — Забавно, — саркастично бросает МакКри в пустоту комнаты. Он дважды переворачивает коробку в руках, затем подносит ее к носу и нюхает. Табак пахнет пьяняще и сладко, совсем не похож на вонь химикатов, к которой он привык. Второе, на что обращает внимание МакКри — это билет на самолет. Он летит первым классом из Фуджинобе в Лондон. Время вылета: десять пятнадцать завтра утром. МакКри откладывает сигареты в сторону и садится в кресло, листая папку с документами. Это не расписание Ханзо — это детали полета, безопасность поездки, квитанции о бронировании, местонахождение конспиративных квартир и портфолио омников. МакКри пролистывает его. Здесь четыре страницы; на каждой — фотография и имя. Ренессанс II, Ренессанс VI, Восемнадцать 64 и Леви. Все они — британские модели первого поколения, с длинными рамами, голубыми огнями в глазах и громоздкими болтами на всех суставах — кроме Леви, коренастого, покрытого кусками сваренного металла, с датчиком движения вместо лицевой пластины. В горле МакКри встает ком, который кажется слишком большим, чтобы его проглотить. Что это за хрень? Он переворачивает каждую страницу и проверяет их корешки, затем переворачивает все остальные страницы и проверяет их корешки, и даже заглядывает в конверт на случай, если там что-то застряло, но там пусто. И все страницы пустые. МакКри опускается в кресло и проводит рукой по лицу. У него нет ни малейшего представления о том, что все это значит. Он мельком смотрит на пачку сигарет, зажатую между пальцами. — Хорошая идея, — говорит он, затем натягивает джинсы, берет сигареты и оставляет бумаги.***
МакКри выходит в сад, в чем нет ничего необычного; на самом деле, ночные походы в сад стали для него таким же обычным делом, как и все остальное. Когда он приходит, Ханзо Шимада уже там, и в этом тоже нет ничего необычного. Он сидит на одной из каменных стен сада, скрестив ноги на коленях, лицом к Маккри, одетый в рубашку с рукавами на пуговицах и прямые брюки с манжетами на лодыжках. Его волосы влажные и разделены четко посередине, они падают на лицо (в отличие от того, как они обычно уложены — зачесаны вверх и назад с гелем). МакКри не знает, видел ли он когда-нибудь раньше Ханзо в таком непринужденном виде. Когда Ханзо замечает его, он не улыбается, но разгибает колени и наклоняет голову в сторону, и, по мнению МакКри, это неплохо. — Осматриваешь достопримечательности? — спрашивает МакКри. Ханзо закатывает глаза. — Твой юмор изматывает, — говорит он и спрыгивает с каменной стены, приземляясь босыми ногами на сухую траву. — Какой ты милый. Кстати, — МакКри показывает на пакет, доставая сигарету и зажимая ее между зубами, — должен ли я поблагодарить тебя? — Не стоит, — говорит Ханзо, делая неопределенный жест двумя средними пальцами поднятой ладони. МакКри слегка фыркает, но ничего не говорит, передавая пачку. Ханзо достает две сигареты, кладет одну в карман и отдает обратно. — Мне надоело курить твой мусор. МакКри щелкает зажигалкой. — Никогда не думал о том, чтобы… ох, не знаю, принести свои собственные? Ханзо прикуривает. — С чего бы мне это делать? Они оба наклоняются. Вишневый пепел начинает тлеть друг о друга, когда табак начинает гореть. Из небольшого пространства между ними поднимается одна лента густого белого дыма. МакКри определенно не думает о том, как легко было бы в этот момент повернуть голову и свести их носы вместе. Табак легкий, гладкий и мягкий, он нежно касается перегоревшего горла МакКри. Он гримасничает и издает сухой, полный дыма смех. — Черт, ну конечно, ты что попало не куришь — от рака берешь только лучшее, да? Ха! Весь смысл в том, что на вкус оно — дерьмо, а на деле снимает напряжение. Как тут утонешь в muy, muy bien со вкусом mamás специй. — Не будь грубияном, прими смерть с достоинством, Морган. О, вот это. МакКри действительно смеется над этим. Он вынимает сигарету изо рта, чтобы не уронить ее, скалит зубы и смеется во все горло, в голосе его звучит металл. Ханзо нахмуривает брови. — Это, — усмехается МакКри, — чёртов оксюморон, Шимада. — Хм? — Умереть с достоинством, — покачал головой МакКри, продолжая, как будто Ханзо не издал ни звука. — Нет такого понятия, как умереть с достоинством, херня. Думаешь, Богу есть дело до тебя и твоего достоинства? Нет, мертвый — это просто мертвый. — Может быть, — говорит Ханзо, в конце концов. Затем, в течение долгого времени, тишина между ними продолжается, не нарушаясь, за исключением стрекота дюжины или около того сверчков и отдаленного знакомого звона деревянного колокольчика. МакКри докуривает первую сигарету чуть раньше и тянется за второй. — Вы близки? — спрашивает Ханзо. МакКри смотрит на него поверх зажигалки. — С кем? — спрашивает он. — С твоей матерью. — Ох… — МакКри выкуривает добрую четверть сигареты, прежде чем ответить. — Не совсем. Не видел ее с тех пор, как мне едва исполнилось тринадцать… Знаешь, теперь, когда я думаю об этом, мне интересно, брала ли она когда-нибудь то молоко, которое… О, да ладно. Не делай такое лицо, это смешно. Ладно! Отлично. А что насчет тебя? Ты никогда не упоминал свою мать. — Потому что я ее не знал, — говорит Ханзо. Он подносит сигарету ко рту, и сухой звук свистит по бумаге, когда он пытается закурить. Табак выдохся. МакКри протягивает зажигалку, но Ханзо качает головой и сбивает остывший пепел большим пальцем. — Ты близок с кем-нибудь из твоей семьи? — спрашивает МакКри. Ханзо отходит от него. — Думаю, мне нужно попытаться поспать, — говорит он вместо того, чтобы хоть отдаленно приблизиться к реальному ответу. — Да. Завтра ранний рейс, — отвечает МакКри, потому что он уверен, что все равно уже знает ответ. И, кроме того, ему не очень хочется говорить о своей семье. — Спокойной ночи, Ханзо. В одиночестве в саду как-то одновременно и слишком шумно, и слишком тихо. МакКри затягивается сигаретой.МАККРИ [11:36:14]
> Ты все еще там?
РЭЙЕС [11:36:50] > Да > Ты один?МАККРИ [11:38:07]
> Да.
— Привет, Гэндзи, — отвечает МакКри после первого гудка. Язык у него во рту словно кусок цемента. Он почти уверен, что знает, о чем этот звонок. «Господи, хотя бы притворись, что не скучаешь по мне». — Ты с моим братом, — отвечает Гэндзи, как всегда, отрывисто и четко. МакКри вздыхает. — Да, это так. Конечно, ты знаешь об этом, — Он переворачивается на живот и подпирает себя локтями. Он снова в своем общежитии, полулежа под одеялом, с лампой для чтения на подушке рядом с ним. — Кто рассказал? — Фио. МакКри фыркнул. — Должен был догадаться… Ладно, слушай, я собирался тебе рассказать, но… без обид, у тебя не лучший послужной список, когда дело доходит до… нормального поведения в таких вещах. Ладно, ладно! Не кричи, ты только доказываешь мою точку зрения. Я… тише! Я не сказал тебе, потому что не хотел рисковать и ставить под угрозу миссию деталями, которые ничего не меняют, ясно? В трубке тишина. МакКри отводит телефон от уха, чтобы проверить, не повесил ли он случайно трубку, затем возвращает ее. — Все еще там, партнер? — Да. — Ты в порядке? — Как там… в Японии? — спрашивает Гэндзи, и МакКри слышит вопрос, который он на самом деле задает. Его плечи опускаются. Гэндзи звонит не потому, что злится. — Без тебя тут ужасно, — говорит МакКри. — В это трудно поверить, — усмехается Гэндзи, и, МакКри может ошибаться, но ему кажется, что его голос звучит чуть легче. После этого они проводят некоторое время за разговором. В основном, о погоде в Швейцарии, и о том, что МакКри думает о Ханамуре. Гэндзи некоторое время говорит о видеоиграх, и все это проходит мимо головы МакКри, но он все равно слушает, потому что в последнее время Гэндзи нечасто радуется чему-либо. МакКри спрашивает об Анжеле, и Гэндзи быстро меняет тему, а МакКри переворачивается в постели и смеется в потолок. Он и не подозревал, как сильно он по всем соскучился. — Кстати, у меня к тебе вопрос, — говорит МакКри, садясь в постели. Он отбрасывает одеяла и наклоняется через крошечное пространство комнаты, чтобы взять со стола почтовый конверт. Он бросает бумаги себе на колени. — Ты когда-нибудь участвовал в деловой стороне здешних дел? — Конечно, — отвечает Гэндзи. — Так, так… одну секунду… — МакКри сдвигает бумаги одной рукой, пока не находит то, что ищет, затем берет с подушки лампу для чтения. — Название Ренессанс II ничего не напоминает? Или VI? Или… Восемнадцать 64? Леви? Завтра мы почему-то улетаем в Лондон, а у меня нет почти никаких подробностей. Только эти портфолио с их фотографиями, именами и моделями. — Я никогда раньше не слышал имени Леви, но модели эпохи Возрождения много лет тесно сотрудничали с моим отцом, они торговые партнеры из преступного мира, — говорит Гэндзи. — Если вы собираетесь в Лондон, я полагаю, что это для незаконной торговли. Омнические ресурсы Лондона суровы и скудны. — Точно, точно… Значит, это точно не терроризм? — Нет, нет! — Гэндзи, к недоумению МакКри, смеется на другом конце линии. — Моя семья — это множество вещей, но они не террористы, МакКри. Преступный мир ценен — о черт. — Гэндзи? — …мне насрать… — Гэндзи…? — …надрать твою киборгскую задницу… — Алло? — …лучше беги… МакКри решает повесить трубку.***
На следующее утро МакКри выскальзывает из своей комнаты в общежитии на час раньше. Его глаза затуманены, и они похожи на мокрые комки бумажного полотенца. На улице еще темно, когда он пересекает двор. Он легко пробирается в конференц-зал, где Ханзо встречается со старейшинами клана несколько раз в неделю, и там он устанавливает свой первый жучок. Микрофончик размером не больше горошины и толщиной с серебряный доллар. Он приклеивает его к нижней стороне стула Ханзо.***
В общем, нет почти ничего такого, на что бы МакКри не пошел ради успешного выполнения задания. Они отправляются в Фудзинобе на рассвете, и, поспав менее четырех часов, МакКри (с неохотой) одевается в одежду J&M, которую не должен носить ни один человек. На нем брюки, а не джинсы, на туфлях — уплощенные носки, рубашка застегнута до самого воротника, на галстуке — атласный принтпейсли, и, черт побери, он чувствует себя нелепо. Внешний вид очень важен, считает Ханзо, и вообще… в общем-то, МакКри мало на что не готов пойти ради успешного выполнения задания. Но даже МакКри проводит черту, когда дело касается его шляпы. Ханзо раздраженно пыхтит, опустившись на свое место и облокотившись на подлокотник. МакКри раньше не доводилось летать первым классом, но вид на асфальт отсюда должен быть просто великолепным, судя по тому, как пристально Ханзо смотрит в окно. — Ты действительно собираешься продолжать истерику всю дорогу? — спрашивает МакКри, все еще стоя в проходе. — На мне ведь дурацкий обезьяний костюм, не так ли? — Ты и есть дурацкий обезьяний костюм! — огрызается Ханзо, — И я не закатываю истерик. — Угу, ну… Из верхнего динамика раздается сигнал. «Дамы, господа и воспитанные пассажиры, добро пожаловать на борт самолета JAL-International рейса 4109, направляющегося в Лондон, Англия, говорит ваш капитан». МакКри занимает свое место напротив Ханзо. — Виноват, как тогда это называется в Японии, когда взрослый мужчина дуется полчаса? Ханзо бросает на него резкий взгляд, его брови нахмурены, а челюсть крепко сжата. — Разве ты не понимаешь, что я представляю всю свою империю? Ее подобие распространяется через меня, и образ, который я должен поддерживать, это образ сотен людей, стоящих ниже меня. Я не забочусь о вашей глупой американской моде и в лучшие дни, но, по крайней мере, в Ханамуре репутация моего клана идет впереди меня. Англия не предоставляет такой роскоши. Два дня, Морган. Именно на столько я прошу тебя вынуть голову из твоей гребаной задницы! Бусинка пота скатилась с виска Ханзо. Он проводит рукой по лицу, и МакКри замечает, что костяшки его пальцев побелели, ладони покраснели, а пальцы почти дрожат. Что-то в его груди смягчается. — … Э-э, ты в порядке? Ханзо вздыхает в свою ладонь. — Да, я… я пытаюсь, — говорит он. Из его голоса исчезло все тепло. Вместо этого он говорит с той же холодной откровенностью, что и в полночь в саду, и МакКри чувствует странное отрезвление. — Когда мой отец умер, он оставил после себя наследие, которое стало планкой для моего успеха. Я не просто должен поддерживать империю, которую он построил, я должен… улучшить ее, любой ценой поднять нашу империю еще выше. Чтобы почтить память моего отца. — Любой ценой, да? — Вспышки крови и проводов играют в темном пространстве между глазами МакКри и его мозгом. — Это довольно большая цена для одного человека. Ханзо пристально смотрит на свои руки. (Они все еще пахнут кровью. Даже все парфюмы Аравии не подсластят это). Уголок его рта странно искривляется. — Возможно, — говорит он, наконец. Затем, после долгого молчания, он снова поднимает глаза. — А теперь сними, пожалуйста, эту шляпу. — О, абсолютно нет. — Морган…! МакКри криво улыбается, складывает руки за головой и позволяет широкой шляпе сползти на глаза.***
Стук конских копыт наполняет уши МакКри, пока он мчится вверх по знойному оврагу ущелья Дэдлок. Дождь хлещет его по лицу, ледяной и острый, как ножи, а небо над ним — сплошной клубок черных туч. Воздух полон статического электричества, МакКри чувствует это — волосы на руках и затылке встают дыбом. Он крепче сжимает гриву лошади. Она бумажно-белая и жесткая, как солома между пальцами. Он бьет шпорами, подгоняя лошадь, и склоняет лицо и тело перед бурей. Пока они поднимаются по длинной извилистой тропе из лощины, тяжесть от галопа отдается болью в бедрах и поднимается в легкие. Затем, как раз когда они достигают вершины, перед ними сверкает пурпурная развилка молнии, и МакКри ослеплен белой вспышкой трескучего жара. Лошадь брыкается, откидывает назад голову и кричит — кричит не как лошадь, а как человек. Пронзительно, в ужасе. МакКри летит на землю, тяжело падает на спину, и удар выбивает воздух из его легких. Он смотрит, задыхаясь и сжимая ребра, как лошадь убегает от него в бушующую бурю, а стук копыт в его ушах становится все слабее и слабее, пока МакКри не слышит ничего, кроме хриплого дыхания. Он медленно перекатывается на бок. Прохладная и чистая дождевая вода стекает по переносице, изгибу губ, волосам на подбородке, бороздам на лбу, а из устья ущелья на многие мили тянется шоссе 66. МакКри стоит. Его колени дрожат, а руки трясутся. Порыв ветра проносится над пустыней и дует прямо на него, да так сильно, что едва не сбивает его с ног. Он оборачивается: на краю ущелья стоит молодой человек, насквозь промокший от бури. Его короткие черные волосы прилипли ко лбу. Его лицо испещрено толстыми канатами розовых рубцов. МакКри знает его. МакКри пытается произнести его имя, но голос не слушается его. Кровь капает изо рта молодого человека густой черной жижей. Она скатывается по нижней губе и стекает по подбородку, и МакКри чувствует, как она, горячая и влажная, приземляется на его запястье. Гэндзи смотрит вниз. МакКри смотрит вниз вместе с ним. Он не помнит, как потянулся к поясу, не помнит, как достал оттуда меч, не помнит, как вонзил его в живот Гэндзи, но он там, до самой рукояти погружен в мясо Гэндзи, он хватается обеими руками и… МакКри отступает назад, окровавленный до локтей. Он не отпускает меч, и он выходит из живота Гэндзи с неаккуратным, липким звуком и брякается между их ног. Из раны расползаются толстые красные шнуры и искрящиеся фиолетовые провода. Нежная рука касается поясницы МакКри, и Ханзо Шимада спокойно подходит к нему.***
Турбулентность вырывает МакКри из беспокойного сна. Он моргает, большим пальцем вытирая грязь из уголков глаз. Он оглядывает салон самолета: свет приглушен, жалюзи на его окне опущены, сквозь щели мерцает призрак оранжевого света, а его шляпа сидит вверх ногами у него на коленях. Напротив него Ханзо проснулся и склонился над планшетом. — Который час? — спрашивает МакКри. — Пять утра по среднеевропейскому времени, — отвечает Ханзо. Он не поднимает глаз от своей работы. — Ты проспал почти семь часов. — Что ж, черт. Как-то не чувствуется. — Мысли МакКри кажутся густыми, медленными и липкими в его мозгу. Он садится вперед и вытягивает руки над головой, пока не чувствует напряжение и щелчок в позвоночнике, затем со стоном откидывается в кресле. Боже, как он ненавидит самолеты. — Наверное, это синдром смены часовых поясов, — говорит Ханзо. — Стюардессы принесли обед два часа назад, я попросил их оставить тарелку. Надеюсь, ты не против лосося. — Спасибо, но… — он вспоминает как кровь капает изо рта молодого человека густой черной струей — …мой желудок немного бунтует. Он прочищает горло. — Над чем работаешь? — Я не припоминаю, когда это стало твоим делом. — Точно, — говорит МакКри, закатывая глаза. Он переворачивает свою шляпу на колени и разглаживает потертость на темной замшевой коже, затем возвращает ее на голову, где она и должна быть. — Не то чтобы я везде за тобой ходил… пфф. Разве это не было бы странно? Ханзо откладывает ручку и поднимает взгляд от своей работы с черствым выражением лица. — Я могу обойтись без твоего участия, — говорит он ровно. МакКри усмехается. — Не помню, когда это стало моей работой. Ханзо вздыхает, и в голосе его звучит раздражение, но глаза у него мягкие, а рот приоткрыт, и МакКри уже знает, что лучше. Это не улыбка, но это так же хорошо. — Я занимаюсь организацией деталей нашей обратной поездки, в четверг мы едем в Италию, чтобы встретиться с новым поставщиком. — Италия? — МакКри слегка наклонил голову. — Знаешь, я никогда раньше не был в Италии. Ханзо снова берет ручку и записывает что-то в планировщик. — Возможно, тогда мы найдем время осмотреть достопримечательности, — говорит он.***
МАККРИ [16:12:08]
> проверка.
РЕЙЕС [16:35:11] > В Лондоне?МАККРИ [16:35:58]
> Нет.
> 3 часа.
РЕЙЕС [16:37:43] > Хорошо. Есть новости?МАККРИ [16:45:03]
> Нет.
***
Они высаживаются из самолета в Лондоне чуть позже десяти тридцати. На улице дождливо и тепло, и терминал полон суетливых людей, загруженных своей ручной кладью, стаканчиками с кофе на вынос и плачущими детьми. МакКри опускает окно, отъезжая от аэропорта Энтерпрайз. — Итак, когда же все это будет проходить? — спрашивает он, держа сигарету между зубами. Он щелкает колесиком зажигалки один-два-три неудачных раза, прежде чем Ханзо протягивает руку через консоль и зажигает ее для него. — Спасибо. — До вечера, — говорит Ханзо, — и ты не должен здесь курить, она арендована. — Да, да. МакКри сдувает пепел в окно и закатывает глаза. Он слышал эту фразу от Рейеса больше раз, чем может сосчитать. — Как ты смотришь на то, чтобы остановиться позавтракать? — Надо было есть в самолете — поворачивай налево! (Упс.) — Я не был голоден в самолете, — говорит МакКри. Позади них кто-то нажимает на гудок, когда МакКри сворачивает обратно на полосу движения. — Ну же, как насчет Микки Ди? Я бы не отказался от картофельных оладьев. — Это отвратительно, — говорит Ханзо. — Как жаль, что ты не за рулем.***
МакКри протирает зеркало ладонью. За паром его отражение выглядит усталым; лицо бледное, вокруг глаз синяки. Слишком старый и слишком молодой одновременно. Он вздыхает через нос, озадаченный и измученный, закручивает кран горячей воды и погружает руки в обжигающий умывальник. МакКри оттирает ладони, пальцы и ногти, но вода продолжает оставаться чистой, а кровь не смывается. (Смоет ли весь великий океан Нептуна эту кровь с моих рук?) МакКри выходит из ванной, все еще вытирая руки. Полотенце маленькое, бежевое, с логотипом отеля, вышитым шелком на уголке, и МакКри ненавидит его, потому что не считает, что кусок ткани имеет право выглядеть так чертовски дорого. Хотя, по его мнению, она подходит к остальной обстановке номера. В комнате две кровати, обе застелены пуховыми одеялами кремового цвета, в пространстве между ними у стены стоит обитый бархатом диван, а у дальней стены — стол из темного дерева. Ханзо сидит за ним с недоеденным поздним завтраком и разложенными перед ним бумагами. Он смотрит на МакКри, когда тот входит. — Мне нужно, чтобы ты сделал для меня несколько звонков, — говорит Ханзо, жестом указывая кончиком ручки на место напротив себя. МакКри бросает полотенце для рук на одну из кроватей. — В какой момент я превратился из телохранителя в личного помощника? — усмехается он. — Считай это личной просьбой, — Ханзо говорит медленно, записывая что-то на желтом листке бумаги и кладя его на стол напротив МакКри. — Скажи, что ты звонишь от имени Шимады Содзиро — фамилия перед именем — и попроси Вечеллио, Луку Вечеллио. МакКри разворачивает пустой стул и садится на него задом наперед. — Ты не часто о нем говоришь, — говорит он. Он перегибается через спинку и берет со стола желтую записку. Это телефонный номер, но он не узнает код города. — Не о чем говорить, — говорит Ханзо, и Маккри думает, что разговор на этом закончится, как это обычно бывает, но через мгновение Ханзо откладывает ручку и садится обратно за стол. — Мой отец был холоден и жесток, меня, как первенца, растили с целью продолжить его дело, когда он умрет, и никак иначе. Я могу с уверенностью сказать, что никогда не знал о нем многого, кроме того, что я его разочаровывал. Лучшая часть МакКри говорит ему придержать язык. — Первенец? — У меня был младший брат. Но худшая его часть, та, что уже знает ответ, говорит: — В прошедшем времени. — Да, — Ханзо переключает внимание на свои руки и смотрит на них, плотно сжав зубы. Его пальцы загибаются. Что-то в его выражении лица превращается в эмоцию, которую МакКри не может назвать. — С ним случилось нечто ужасное. — Мне жаль. —МакКри не знает, извиняется ли он за то, что спросил, или за то, что это случилось. Может быть, ни за то, ни за другое. — Мне тоже, — говорит Ханзо.***
Они прибывают на Кингс Роу в полночь. МакКри выходит из машины. Подошвы его ботинок щелкают по булыжнику и эхом разносятся по мертвой тишине пустых улиц, но это не такой приятный и хрустящий звук, каким был бы звук его шпор, думает он. Ханзо идет рядом с ним, начинает падать мелкий дождь. Под мышкой у него контейнер для хранения, размером не больше коробки из-под обуви, со сталью жемчужного цвета и янтарной печатью. Группа из пяти Омников слоняется возле здания «Меридиана». МакКри узнает троих из них как Ренессанс II, Ренессанс VI и Восемнадцать 64; это омники из портфолио, которое ему дали. Два других — незнакомые, иностранные модели со скелетными каркасами и видимыми ядрами красного света. Ренессанс II делает длинный, намеренно растянутый шаг вперед. Голубой свет его глаз на мгновение меркнет. Затем, когда они перефокусируются, они приобретают форму счастливых, повернутых вверх треугольников. — Шимада! — кричит он. Его голос полон помех и звучит неуютно по-детски. — Рен II, — говорит Ханзо. — Это ужасная новость — смерть твоего брата. — Его глаза снова мерцают. Печальные, обращенные вниз треугольники. — Приносим наши соболезнования. — Спасибо, — отвечает Ханзо. — Ну что, перейдем к делу? — Ты точно не изменился, Ханзо, — говорит Рен-II. Рен-VI прыгает (буквально, как чертов кролик), чтобы встать рядом с ним, и его глаза превращаются в плоские прямоугольники. — Всегда очень серьезный, — говорит Рен-VI. — Очень серьезный, — соглашается Рен-II. По позвоночнику МакКри пробегает холодок. Жуткие ублюдки. Ханзо, явно не беспокоясь, достает из-под руки контейнер для хранения и показывает его одной рукой. Глаза Рен-II и VI вспыхивают гневом. — Это гораздо меньше, чем мы договаривались, Шимада. — Это всего лишь аванс, — говорит Ханзо. — Мы не обсуждали никакого аванса, — говорит третий Омник, Восемнадцать 64. Его голос глубокий и скрипучий, как вилка в мусоропроводе, а когда он заканчивает говорить, из вентиляционных отверстий на его плечах вырывается клубок черного дыма. — Остальное находится в хранилище на улице Рекорд, подробности будут предоставлены, как только мы полностью расплатимся. Вы обратились к нам с довольно большой просьбой, господа, не принимайте это близко к сердцу. Ханзо приседает, чтобы поставить контейнер для хранения на булыжник, и из нагрудного кармана жилета достает ключ-чип. Он вставляет его в место на лицевой стороне контейнера. Янтарная печать становится серой, освобождая давление внутри, и крышка медленно откидывается. МакКри делает полшага вперед и заглядывает через плечо. Внутри лежат неосвещенные системные ядра: старые, толстые шестеренки, которые в свое время использовались для питания Омниумов. Ханзо поднимает одно из них. — Вычислительные ядра первого поколения, как и было обещано, — Он извлекает чип, и верхняя часть контейнера складывается на место. Через мгновение янтарная пломба снова загорается. Ханзо бросает запасное ядро в сторону группы Омников. Возрожденные модели судорожно мечутся вокруг, пытаясь поймать его. Затем Ханзо встает, стремительно, плавно и без усилий, убирает складки с передней части своих брюк. — Вы получите десять сейчас за пятую часть цены наличными, а остальные сорок после того, как пройдет передача, которую вы собираетесь сделать мне. Когда МакКри был еще мальчиком, его отец держал на ферме стаю породистых овчарок-колли. Это были рабочие собаки с подрезанными ушами и поджатыми хвостами, хорошо обученные молчать ночью и следить за скотом днем. Забавно, но всякий раз, когда его старик напивался, собаки начинали беспокоиться, и все они начинали облизывать губы. Это был первый раз, когда МакКри научился распознавать сигналы. Но омники говорят не так, как люди: они не ерзают, не чешут кожу, не переводят взгляд, не потеют. Он почти ничего не замечает. Ханзо делает шаг вперед с контейнером для хранения в руках. Рен-II толкает запасное ядро (а затем и Рен-VI) в сторону одного из безымянных Омников со скелетными каркасами. Они оба опрокидываются, и Восемнадцать 64 издает недовольный звук, за которым следует еще одна затяжка густого черного дыма, и МакКри улавливает лишь проблеск: мерцание света, отражающееся от пыли в загрязнении, сверкающее из-за гребня Меридиана. Сердце МакКри бьется в горле. — ХАНЗО, — кричит он, делая выпад вперед. Их тела сталкиваются, и МакКри чувствует жало пули, когда она проносится мимо его лица и прожигает длинный горячий след по щеке. — СНАЙПЕР! В глазах Рен-II мелькают восклицательные знаки. Вдруг Рен-VI снова оказывается рядом с ним, и модели-близнецы выхватывают контейнер из рук Ханзо, а когда они отступают в переулок за театром, с балкона спускается группа из еще четырех скелетных Омников с оружием наизготовку. МакКри толкает Ханзо за собой. Он достает «Миротворец» из кобуры, спрятанной под поясом его пиджака, и стреляет в толпу, не целясь. Шесть громких, быстрых выстрелов разрывают ночь. Еще одна снайперская пуля раскалывает стену позади них. — Пошли, пошли, пошли! — подгоняет МакКри. Он направляет Ханзо обратно к машине, когда мимо них пролетает еще одна пуля. Она попадает в капот. Из двигателя начинает валить тонкий белый пар, затем пар превращается в дым, дым превращается в огонь и… — Стой, стой! — Ханзо толкает его в спину. МакКри спотыкается. Капот откидывается, накатывает ударная волна давления и жара, и МакКри оказывается на земле, в ушах звенит, глаза щиплет… Где Ханзо? Он не может видеть, он не может… — Хан? — говорит он тихо и хрипло. На этот раз громче: — Ханзо? Руки, знакомая пара рук, сильных и мозолистых (с короткими, чистыми ногтями и широкими ладонями), подхватывают Маккри под локоть и поднимают его на ноги, и под грохот выстрелов и треск пламени, раздающийся позади них, они с Ханзо несутся по улицам Кингс-Роу, прочь от театра «Меридиан». — Это была подстава, — задыхается МакКри, — вся эта чертовщина. — Мы должны вернуться в отель, — говорит Ханзо. — К черту. — Ты не понимаешь, я оставил… Над ними звенит крошечный колокольчик, когда он хватает Ханзо за руку и затаскивает его в соседний магазин. МакКри прижимает его к стене, накрывает своим телом и сильно зажимает рот рукой. Витрина с книгами падает на пол. Через мгновение мимо пробегает пара скелетных Омников. — Это не имеет значения, — говорит МакКри резким шепотом. — В нескольких кварталах к северу отсюда должно быть убежище, мы пройдем еще квартал и оторвёмся от них в метро Роу. Ханзо отталкивает руку МакКри. — Мы должны вернуться… — Просто позволь мне делать мою чертову работу, Ханзо! Хорошо? Слушай, ты… ты можешь потом на меня злиться, просто позволь мне снова обеспечить твою безопасность, — говорит он. И Ханзо молча смотрит на него с бесцветным и неподвижным выражением лица, секунды тянутся слишком медленно, и его невозможно прочитать. Потом он кивает. МакКри выдыхает через нос и осторожно отходит от стены, чтобы выглянуть на улицу. Возле театра «Меридиан» все еще трещит огонь, а где-то вдалеке, над верхушками зданий, раздается шум голосов. Дождь теплый, за то короткое время, что они находятся внутри, он превратился из мутного тумана в ровный моросящий дождь, и мощеные улицы темные, скользкие и блестящие от воды. С нарисованным Миротворцем МакКри выводит их на тихую улицу, и они пробираются длинным путем вокруг «Лисы и медведя» в переулок, который проходит за пивоварней «Эребл и сыновья». Оттуда до туннеля к метро всего полквартала, но, чтобы попасть туда, им придется миновать одну из немногих точек входа в подземный мир, а путь охраняют семь Омников. Четверо на земле, трое на подиуме наверху. МакКри узнает только одного из них: его телосложение отличается приземистостью, а лицо — это датчик движения с синим светом, на котором видны приваренные куски металла, выступающие из каркаса, как опухоли. Снайперская винтовка с двойным прицелом (слишком напоминающая МакКри винтовку «Вайпер» Эша) висит на ремне на плече. Так вот где был Леви. Странно, думает МакКри, что Омник с датчиком движения на лице пропустил три выстрела по ним. МакКри потянулся, чтобы убрать волосы с лица. Они намокли от дождя и прилипли ко лбу. Внезапно он останавливается и, протянув руку, смотрит, как вода стекает по его пальцам. — Конечно, — бормочет он. — В чем дело? — спрашивает Ханзо. МакКри поворачивается к нему. — Слушай, — говорит он, — у нас только один шанс, так что ты должен мне поверить, договорились? Я думаю, что дождь испортил датчик этого бота. Вот почему он промахнулся за пределами театра — он не может точно попасть в нас, и я не могу быть уверен, но думаю, что это относится ко всем ботам. Беги в туннель и не оглядывайся, ты услышишь, как я остановлюсь, но не оглядывайся, я догоню, хорошо? Ты просто продолжай идти. — О чем ты говоришь? Джон, — Ханзо положил руку на предплечье МакКри, — не делай глупостей. — И не мечтай, дорогуша. Ты мне доверяешь? — МакКри улыбается, плотно сжав губы и стиснув зубы. Ханзо кивает один раз. — Хорошо. Тогда вперед! Они бегут к туннелю. Мокрый булыжник под ногами — гладкий и скользкий, и МакКри чертовски уверен, что если он не ненавидел парадные туфли раньше, то теперь уж точно. Пули проносятся мимо них, выбивая куски из булыжника и кирпичной стены пивоварни позади них, приземляясь всего за полсекунды до цели, пока Омники ведут полуслепой огонь в дождь. МакКри не помнит, когда он схватил Ханзо за руку, но когда они достигают устья туннеля, он отчетливо ощущает тот самый момент, когда их пальцы разъединяются и Ханзо исчезает на лестнице. МакКри останавливается, и мир погружается в серые тона. У него три пули на восемь мишеней, но он не боится. Кажется, что прошло не больше секунды, может быть, даже меньше, но за эту секунду, которая понадобилась ему, чтобы развернуться, Леви падает с подиума и бросается ему в грудь, как бык. Сначала он чувствует, как воздух выбивают из его легких. Затем, мгновение спустя, он чувствует, как каждая ступенька бьет его по ребрам, спине и бедрам, когда он падает на них и кубарем, как тряпичная кукла, летит в пустую станцию метро. (Восемь мишеней, три пули.) В глазах рябит, мелькают красные и серые пятна. (Восемь мишеней, три пули.) Леви стоит у подножия лестницы. (Одна мишень, одна пуля.) Ханзо хватает его за запястье. — Стреляй! МакКри стреляет. Когда грохот остальных семи Омников, спускающихся по лестнице, начинает эхом разноситься по станции метро, он поднимает прицел Миротворца прямо в центр сенсора Леви и нажимает на курок. Раскаты грома и шум дождя заполняют уши МакКри. Удар тепла, гнева, молнии, страха и силы пронзает его предплечье. Позади себя он слышит, как Ханзо выкрикивает одно слово: — Поглоти. Ужасный, пронзительный рев вырывается из его пистолета в том месте, где должен был быть хлопок пороха. Две извивающиеся, шипящие, огромные змеи — змеи? — чудовища вырываются изо рта Миротворца и проносятся сквозь Омников, как ураган. МакКри кричит. Ханзо прикрывает глаза руками, и над всем этим шумом его голос — единственное, что МакКри может расслышать отчетливо. — Не смотри, — и МакКри чувствует, как он обвивается вокруг его тела. — Прости, просто не смотри.***
После долгой, темной и очень, очень, очень, очень молчаливой прогулки от одной станции метро до другой, чуть позже половины второго ночи они достигают убежища. Оно совсем крошечное. Бунгало, расположенное в районе с низким уровнем дохода под названием Уилфред-авеню, с выцветшим фиолетовым фасадом, черной черепицей и газетами, закрывающими каждое окно. МакКри заходит в спальню, все еще сотрясаясь от инерции от выстрела в упор и… чего бы там еще, черт возьми, ни произошло, и опускается на край кровати. Он снимает шляпу, бросает ее на пол между ног и, сгорбившись, опирается локтями на колени. Вскоре приходит Ханзо. — Я принял экстренные меры по возвращению в Японию, мы уедем утром, — говорит он. МакКри ничего не говорит, даже не поднимает головы, и долгое время они остаются в таком положении. Потом Ханзо вздыхает. — Просто скажи все, что тебе нужно сказать, Морган. МакКри поднимает глаза. Он улыбается, но… не совсем. Его рот искривлен во что-то кислое и тревожное, и это похоже на улыбку, но она слишком тяжела для его зубов. — Ладно, — говорит он, — что это, черт возьми, было? Ханзо делает шаг к нему, и когда МакКри не протестует, делает еще один. — Ты не поверишь мне, если я тебе скажу, — говорит он. — Попробуй, — отвечает МакКри. Ханзо издает звук, не совсем похожий на смех, когда садится рядом с ним. Между ними сохраняется комфортное расстояние, но они достаточно близки, чтобы МакКри мог легко протянуть руку и коснуться его. Если бы он захотел. — Мой отец рассказывал мне историю о двух великих братьях-драконах, — говорит Ханзо, — драконах, от которых произошла моя семья. Шимада владели силой драконов на протяжении многих поколений… ужасные звери, пожирающие людей изнутри, их нужно призывать с помощью сосуда для их силы, какого-то оружия. — Черт, — говорит МакКри, качая головой. — Я не хочу тебе верить, но я видел… Я чувствовал их. Это было как… как будто сам ад прорывался сквозь меня, я думал… черт. Я даже не знаю, что я подумал. — Ты ранен, — говорит Ханзо, поднимая руку и осторожно проводя кончиками пальцев по щеке МакКри, где его обожгла первая снайперская пуля. Жжет. — Я говорил тебе не оглядываться. Он протягивает свою руку поверх руки Ханзо. Их пальцы переплетаются. — Я знаю. — Почему ты вернулся? — спрашивает МакКри, и Ханзо долго молча смотрит на него. МакКри (уже не в первый раз) чувствует, как тяжесть этого взгляда пробирает его до костей. Снаружи дождь начинает приятно стучать по крыше. Что-то в лице Ханзо меняется. Он наклоняется к МакКри, его рот теплый, губы потрескавшиеся, и когда МакКри целует его в ответ, он чувствует вкус зубной пасты и дорогого табака, который сам МакКри никогда не купил бы. В какой-то момент он отстраняется, совсем немного, как будто они собираются расстаться, но МакКри снова оказывается в его пространстве слишком быстро, чтобы между ними успел пройти даже вздох. Он обхватывает руками челюсть Ханзо, и их носы соприкасаются. МакКри думает о каждой ночи, когда они были вместе в саду, когда они наклонялись, чтобы прикурить сигареты от единственного огня, их носы были так близко, и он был так соблазнителен. Он прижимается к нему и проводит ртом от брови Ханзо к носу, от щеки к челюсти, к шее и компенсирует каждый момент, когда он сдерживал себя. Ханзо делает долгий, неглубокий вдох и зарывается лицом в волосы МакКри, загибает в них пальцы и тянет его назад, чтобы снова встретиться с его ртом. Они вместе падают в постель, путаются в простынях, и МакКри задыхается, хнычет, стонет, вскрикивает и охает, когда Ханзо трахает его, медленно, глубоко и сладко.***
На следующее утро они оба спят во время полета обратно в Японию.***
Как бы часто он ни проводил там ночи, МакКри нечасто удается увидеть сад днем. В это раннее утро небо ясное, безоблачное, голубое. Сейчас не сезон для цветов, но трава густая и зеленая, слегка неопрятная, и она качается волнами, как океанская вода, когда ее обдувает прохладный ветерок. Где-то бьет деревянный колокольчик, но даже днем МакКри не может его заметить. Ханзо стоит в центре сада, бездвижно, как статуя, в его руке длинный лук. Он прижимает стрелу к щеке. Солнечный свет падает на его волосы, и темные пряди блестят синевой, как воронье перо. В ста ярдах от него на краю обрыва стоит мишень. Его плечи поднимаются и опускаются, когда он делает выравнивающий вдох. Затем он выпускает стрелу и свистит, когда она рассекает воздух и попадает точно в цель. — В яблочко, — усмехается МакКри. Он делает пальцами пистолет, закрывает один глаз и делает вид, что стреляет. Ханзо смотрит на него и слегка улыбается. — Награда за долгие годы тренировок, — говорит он. Он нанизывает еще одну стрелу и прикладывает ее к щеке. — Встреча через десять минут, Хан, — говорит МакКри, хотя и неохотно. Ханзо фыркает. — Садао-сан будет в бешенстве, если ты снова опоздаешь. — Садао злится по любому поводу. Преждевременно. Предварительно? Неважно. Стрела снова попадает в цель. Он берет еще одну. — Я не в том настроении, чтобы слушать его бульканье. — Конечно, ты явно не в том настроении, — говорит МакКри. — Почему… В яблочко. — …я каким-то образом несу ответственность… В яблочко. — …за все вокруг? Шестая стрела попадает в цель, но, в отличие от других, эта распадается на дюжину более мелких стрел, которые разлетаются по саду. МакКри вскрикивает, хватается за края шляпы и пригибается, когда одна пролетает над его головой. Ханзо засекает еще одну стрелу… кажется, он ничего не заметил. — Э-э-э, — МакКри снимает шляпу, бегло осматривает ее, вытирает пару потертостей с кожи и снова надевает на голову, — уверен, что это прилагается ко всем делам, что касается главы клана. Ханзо бросает на него острый взгляд. —Это был риторический вопрос, Джон. — Да, да. — Всю неделю я только и слышу жалобы на деньги, которые мы потеряли, и на ущерб, который я нанес сети клана. Чем? О, просто разрушил наши отношения с давним деловым партнером. Неужели они думают, что я планировал быть убитым только для того, чтобы… чтобы очернить образ моего мертвого отца? Ханзо тянется за стрелой, но колчан пуст. Он опускает лук в траву и полностью переключает свое внимание на МакКри. — А теперь они расстроены тем, что я перенес переговоры в Италии. Они говорят, что это заставляет меня выглядеть непрофессионально и по-юношески. Я, малолетний? — Это еще один риторический вопрос? — спросил МакКри. Ханзо ущипнул себя за переносицу: — О, заткнись, — вздыхает он. — Давай, — говорит МакКри, его голос полон смеха. — У тебя есть пять минут, я пойду с тобой. Он болтает о жизни в Санта-Фе, пока они идут через двор. Он не помнит, в какой момент он начал рассказывать Ханзо правду о себе, но ему нравится, как он улыбается, когда узнает о том, каким было его детство в пустыне и жизнь на ферме. Ханзо, как он понимает, никогда не имел ничего из простых вещей.***
Полтора часа, которые Ханзо тратит на переговоры со своим советником, — это практически единственное время в течение дня, которое МакКри выделяет для себя. А поскольку МакКри — человек простых удовольствий, он почти всегда сидит за уютным угловым столиком в раменном магазине «Рикимару», расположенном сразу за воротами замка Симада. Это маленькое оживленное заведение с шатающимися столами и, откровенно говоря, плохим обслуживанием клиентов, но МакКри не возражает, потому что еда там хорошая, а пиво — разливное. Он как раз собирается съесть миску рамена с говядиной, когда в кармане зажужжал телефон. МакКри вздыхает и откладывает вилку. РЕЙС [11:03:21] > [img=6ImtGd3]МАККРИ [11:04:15]
> дайте мне пятнадцать минут.
РЕЙС [11:04:58] > хорошо. МакКри смотрит вниз на свой телефон, затем снова на здание. Изображение немного размыто, но он уверен, что это то же самое место. Tora No Sumika — грязный и темный, даже днем, настоящий захудалый кабак в центре Канезаки. Внутри холодно, как будто кондиционер всегда работает на полную мощность, а освещение — пыльное, тусклые висячие лампы с колпаками для прожекторов. Они тускло качаются над почти пустыми столиками, раскачиваемые басами музыки, звучащей из динамиков. Жутковатая мелодия в стиле регги, которая то появляется, то исчезает на заднем плане. МакКри хмурится. Вокруг несколько человек, но никого интересного. В основном небритые мужчины, в одиночестве сидящие за столиками и выпивающие больше, чем положено в половине одиннадцатого утра. Его шпоры звенят о металлический пол. Единственный человек во всем заведении, который обращает на него больше, чем смутно незаинтересованный взгляд, — это бармен, который наблюдает за МакКри, усмехаясь уголком рта и приподняв одну бровь. — Эй, ты. Американец, — обращается он. — Если ты ищешь своего друга, то он наверху. Мужчина говорит с сильным японским акцентом, и сначала МакКри задается вопросом, не ослышался ли он, и просит мужчину повторить. Он не повторяет. Он просто показывает большим пальцем вправо от себя, а затем возвращается к вытиранию внутренней поверхности пустой рюмки не слишком чистым полотенцем для посуды. (Хорошо, тогда.) МакКри поднимается по тонкой металлической лестнице на верхний уровень бара. Он идентичен нижнему уровню: грязный, темный, тусклые качающиеся светильники над низкими столиками и желтые твидовые кабинки. Затем из глубины помещения бара кто-то встает. — Босс? — спрашивает МакКри, но это не совсем вопрос. — Hola, mijo. — говорит Рейес, самодовольно улыбаясь. МакКри бежит через всю комнату, чтобы встретить его, и его шпоры звучат ужасно глупо, стуча по полу, но ему все равно. Рейес ловит его за плечи и сдвигает шляпу назад, чтобы взъерошить бахрому его волос. — Боже, парень. Хотя бы притворись, что не скучал по мне. Но на мгновение, всего лишь на мгновение, МакКри не может: он смеется, по-мальчишески и задорно, когда запихивает свою шляпу на место, потому что он действительно скучал по нему. Затем реальность обрушивается на него сильно и быстро, и все сразу. Улыбка МакКри немного спадает. — Что… что ты здесь делаешь?***
МакКри не знает, сколько сейчас времени. Четыре, может быть, пять утра? Достаточно рано, чтобы снаружи еще было темно, но уже достаточно близко к рассвету, чтобы через открытое окно доносилось пение птиц, мягкое и приятное, вместе с хрустящим, прохладным ветерком, слабо пахнущим травой и дождем. Ханзо целует внутреннюю часть горла, рассеянно и лениво, лежа на голой груди МакКри. Его волосы щекочут челюсть, и МакКри чувствует его дыхание: оно поднимается и опускается в груди, тепло и медленно обдувает ключицы. Он проводит пальцами по линиям татуировки Ханзо, медленно двигаясь от плеча к локтю и обратно. — Я был близок с матерью, — МакКри не хотел этого говорить, но слова вырвались прежде, чем он успел поймать себя. Ханзо слегка приподнимает голову и смотрит на него с озадаченным выражением лица. — Что? — Однажды ты спросил меня, был ли я близок с матерью, — говорит он, — и я соврал, сказав, что нет. Но когда-то я был ближе к ней, чем к кому-либо в этом чертовом мире. — И она… — Умерла? — МакКри закончил за него. — Нет, по крайней мере, я так не думаю. Я был сорванцом, а мой отец — отвратительным пьяницей. Но она была просто милейшей женщиной, настоящ южной красавицей. Всегда видела в людях хорошее, даже если ничего хорошего не было видно. У нее кожа, глаза, волосы, ну, в общем, все хорошее… Я стал преступником совсем молодым. — Что ж, — Ханзо подталкивает его носом в челюсть, и МакКри чувствует, как он улыбается ему в лицо. — Ты ужасно молод для наемника. — Да, — говорит он. — Да, я молодой. Я сбежал туда, где ее имя больше не будет связано со мной, запутался в бандитской жизни и все такое. Когда я видел ее в последний раз, мне было пятнадцать. Это был первый раз за три года, и ты бы видел выражение ее лица, Ханзо. Судя по тому, как она плакала, она думала, что я наконец-то вернулся домой. — Но ты не вернулся… — говорит Ханзо. МакКри слегка качает головой. — Нет. Я прошел мимо нее и всадил пулю в голову своего старика. Сказал ей позвонить в полицию и назвать мое имя, продать ферму, переехать в маленькое и безопасное место и очень хорошо о себе заботиться, — говорит МакКри, и в этот момент воспоминания об этом начинают мелькать перед его глазами, как в мультипликационном фильме: его мать встала на колени, вцепилась в его джинсы и закричала: «Mi Jessito! Mi Jessito! Por favor, no te vayas!» — С тех пор я ее не видел. После этого они долго лежат вместе в тишине, настолько долго, что МакКри начинает сомневаться, не заснул ли Ханзо на нем, пока, наконец, Ханзо не садится и не спрашивает: — Почему ты лгал раньше? — Я думаю, так проще, — честно отвечает МакКри, — проще соврать и сказать людям, что она была поганкой, чем признаться, что таким был я. Ханзо хмуро смотрит на него. — Тогда почему ты рассказал мне об этом сейчас? — Я думаю, — говорит МакКри, поднимая руку к лицу Ханзо, — я думаю, я просто хотел, чтобы ты знал, Хан. Это слова. Слова, которые МакКри хотел сказать, но не сказал, и слова, которые Ханзо все равно услышал.***
Оглядываясь назад, МакКри многое мог (и должен был) сделать по-другому. Но когда они поднимаются по узкой металлической лестнице на верхний уровень Tora No Sumika, он решает, что и перспектива, и дальновидность, и любой другой жизненный урок, который хочет укусить его за задницу, — полное дерьмо. Потому что прошлое подсказало бы ему не влюбляться в Ханзо Шимаду, а МакКри теперь знает, что это невозможно. — Шимада, я полагаю? — Рейес встает из той же кабинки, в которой МакКри встретил его накануне. Он одет в чистый черный костюм и белую рубашку на пуговицах с поднятым воротником, а его волосы зачесаны назад с помощью геля. Он улыбается Ханзо, как будто они друзья. От этого у МакКри сводит живот. Фио сидит на сиденье рядом с ним, наряженная, как его избранница, и МакКри почти не узнает ее без летного снаряжения. — Добрый вечер, мистер Вечеллио, — говорит Ханзо, протягивая руку для рукопожатия Рейесу. — Спасибо, что встретили меня здесь, извините, что пришлось отменить наши предыдущие договоренности в такой короткий срок. Надеюсь, вы хорошо долетели. — Все бывает. Пожалуйста, садитесь. — Рейес жестом указывает на пустой стул, расположенный снаружи кабинки. Ханзо вежливо кланяется, и оба мужчины занимают свои места. Рейес достает из внутреннего кармана пиджака колоду игральных карт. — Вы играете в покер? — спрашивает он. Рейес вынимает карты из рукава и начинает их тасовать. — Бывало, я играл пару раз, — говорит Ханзо. Он смеется, но это не настоящий смех. МакКри знает, что это не так, потому что он слышал, как Ханзо смеется, заставлял Ханзо смеяться, и он знает, что это громкий, бурный звук, который кувыркается в верхней, воздушной части его груди. — О, правда? — говорит Рейес, раздавая им карты, — Тогда скажите мне, как ваш блеф, мистер Шимада? МакКри чувствует, как его сердце бьется в горле, тяжелое и полное чувством вины. Его лицо теплое. Его глаза болят. Он слышит, как Ханзо делает какое-то замечание, что-то остроумное о том, что он портит удовольствие от игры, но МакКри не знает, что именно, потому что уже не слушает. Ему интересно, если бы он сейчас схватил Ханзо и убежал, если бы он рассказал ему все… Ханзо поднимает руку. МакКри достает из кобуры «Миротворец», обхватывает его рукой за горло и приставляет ствол к его виску. Карты рассыпаются по столу. — Джон, — говорит Ханзо, тихо, резко и, возможно, немного отчаянно. — Джон? — гаркает Рейес, откидывая назад голову от смеха. — Гребаный Джон? Так вот как, ты сказал ему, тебя зовут? — Мне жаль, — шепчет МакКри, так тихо и ровно, что он даже не знает, слышит ли его Ханзо, но он все равно шепчет, потому что это так. Ему так, так, так, — так жаль, Ханзо, мне жаль. — Скажи мне еще раз, Шимада? Насколько хорош твой блеф. Рейес наклоняется к столу и улыбается по-акульи. Затем он поворачивается к Фио и делает жест в сторону двери. — Мы закончили, заплати бармену. А ты, — он снова поворачивается к МакКри, — заканчивай и встретимся в святилище Тецузан. Светильник над их столиком мерцает и жужжит, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Бармен вслух отсчитывает деньги под жуткую музыку регги, бодрый и невозмутимый. По лицу МакКри скатывается слеза. — Ханзо, я… — Ты обманул меня, — прошипел он. — Мне жаль. — Ты солгал мне. — Это была не ложь, — говорит МакКри. — Не все, не… это. Пожалуйста, Хан, ты должен мне поверить. Ханзо усмехается, горько и покорно, без тепла, к которому привык МакКри. — Почему я должен верить тому, что ты говоришь. Я даже не знаю твоего имени. — Джесси. — Что? — Меня зовут, — говорит МакКри. — Джесси. — Ну, — говорит Ханзо. — Увидимся в Аду. Джесси. Выстрел эхом разносится по улицам Канезаки.КОНЕЦ