Love is war

— Поднимай колени выше, будет проще, — советует ему совсем не запыхавшийся Джиро, в отличие от его брата, еле плетущегося, бегущий нормально. Бодро перебирая длинными конечносятми, он, тем не менее, не спешит убежать вперёд и оторваться от Сабуро, который, по ощущениям, держится на ногах одним лишь усилием воли. — Если... я... подниму... выше... то точно... упаду... — каким-то чудом удаётся сказать ему (с кучей, правда, перерывов на вдохи), при этом ни разу не споткнувшись. Джиро хмыкает, но не спорит — по всей видимости, хватило мозгов понять, что их возможности, откровенно говоря... неравны. Сколь бы Сабуро не кичился тем, что заместо грубой физической силы имеет при себе недюжинный ум, комплекс (как и куча других) никуда не делся. Физическая нагрузка никогда ему не нравилась и не давалась, в отличие от его братьев — весьма сильных и спортивных. Умом понимая, что следовало бы меньше лениться и больше сосредотачиваться, он всё равно отлынивал от физкультуры, объедался сладостями и фастфудом, словно бы поддержание себя в хорошей форме — уравнение, которое решить так и не получилось, несмотря на все старания. Только вот сложные математические уравнения всегда поддавались ему, стоило лишь приложить усилия. Бег или что угодно другое из этой оперы надоедало куда быстрее, нежели вычислительные задачки или всё те же уравнения. Да и не видел он в спорте необходимости, если честно...       И теперь Джиро насмешливо фыркает, а Сабуро на это и возразить нечего — даже с учётом его предыдущих и во многом странных придирок сейчас его попытки в язвительность будут выглядеть крайне убого... Сам ведь виноват, что ни черта не делал. Несмотря на понимание, самобичевание по этому поводу никуда не исчезает, пусть и Джиро, проявляя удивительную тактичность, не издевается, невозмутимо сохраняя комфортный для него (то есть, ужасно медленный) темп. Но в какой-то момент даже он начинает казаться невыносимым, и Сабуро останавливается, нагибаясь и упираясь взмокшими руками в дрожащие, острые коленки, на грани того, чтобы повалиться на горячий асфальт, да так и остаться валяться здесь, под нещадно палящим солнцем, униженным и побеждённым — и ведь не кем-то там! — своей собственной физической оболочкой, оказавшейся такой никчёмной... — Больше не могу, — почти шепчет Сабуро, умудрившись при этом ни разу не прерваться на поспешные вдохи — слабые лёгкие горели огнём, стоило ему хоть немного замедлить дыхание. — Давай-давай, — Джиро продолжает бежать — только на месте, фактически, остановившись вместе с ним, — знаю я, как ты «не можешь»...       Мгновение Сабуро не понимает, к чему это вообще было сказано, а когда до него доходит, то вместе со всплеском самых разнообразных эмоций — смущение, злость, даже толика веселья — появляются и силы на бег. — А ну сто-о-о-ой, тупой придурок! Не смей так шутить, мы же на улице! Чёрт бы... тебя побрал... — Я же говорил! — каким-то образом Джиро бежит спиной вперёд, не только не теряя скорости, но и умудряясь с ним разговаривать. — У тебя ещё полным-полно сил! Всё получится, если захочешь! — потом, разумеется, он разворачивается и улепётывает уже во всю мощь своих быстрых ног, но Сабуро это нисколечки не сбивает — он ориентируется на звонкий смех и сверкающие где-то вдалеке подошвы. Погоня эта бессмысленная — Джиро он точно не догонит — но отчего-то приятная и завораживающая, словно свистящий в ушах ветер очищает его голову ото всех дурных мыслей, принося вместе с физической усталостью умственное облегчение. Может, даже если у него не будет хватать сил на что-то большее, чем на пробежки раз в несколько дней, стоит заняться хотя бы ими? Вполне вероятно, что постоянное раздражение на мелочи вызвано в нём тем, что он никуда не девает накапливаемый негатив... Сабуро знает об этом, но сделать что-то не сподобится — слишком лениво.       Сегодня бегать вот пошёл только потому, что Джиро позвал. В ином случае Сабуро вряд ли бы даже в голову пришло по своей воле заняться физической нагрузкой. Зато сейчас, вместе с Джиро, ему удивительно хорошо — несмотря на усталость, потливость и эти дурацкие шуточки, регулярно извергаемые братом, будто он возомнил себя великим комедиантом наподобие какого-нибудь Сасары Нуруде. «Пусть только попробует хоть чуть-чуть замедлиться», — думает Сабуро совсем беззлобно, игнорируя то, что такими темпами у него сил не останется уже совсем скоро, просто мчась вперёд и постепенно забывая обо всём на свете...       Пока не врезается в будто окаменевшую спину брата — тот покачнулся немного, но с места не сдвинулся, очевидно, смотря куда-то вперёд. Подавив желание сжать его в кольце объятий и по-детски возопить «попался!», Сабуро осторожно выглядывает из-за чужого плеча, чувствуя, как Джиро... дрожит? Оно и неудивительно: дорогу юным бегунам преграждает не абы кто, а толпа шушукающихся друг с другом старшеклассниц, застенчиво стреляющих глазками во всем известных Ямад. Сабуро однажды по незнанию попался таким: и в итоге они его... тискали, щипали за щёки и звали прозвищами, которые он не всегда готов и Ичи-нии позволить! А не сбегал он вовсе не потому что растерялся и ужасно смутился, а потому что... джентльмен он, вот кто! Не захотел обижать дам! Правда, сейчас, почему-то, джентльменства в нём совсем не осталось: хочется убежать отсюда как можно дальше. Бестии... ой, то есть, прекрасные девушки, потихоньку двигаются в сторону застывших каменными изваяниями братьев. Что удивительно, совершенно синхронно, будто стая львиц, загоняющая несчастных антилоп. — Бежим насчёт три... — оповещает Джиро полушёпотом, чуть повернув голову. — Раз... два... — Три, — не выдержав напряжения, Сабуро заканчивает счёт сам, хватает брата за руку и щемает из парка (который, вообще-то, в девять утра должен был быть безлюдным) что есть сил, за спиной слыша леденящие душу (Джиро-кун, Сабуро-кун, куда же вы!..) писки. Почти сразу Джиро вырывается вперёд, практически волоча его за собой — и, честно говоря, это во многом помогало ему не замедлиться и не попасться в цепкую хватку этих удивительно быстроногих фурий. Он думает, им будет полегче, когда они доберутся до людных мест, но девчонки не сдают позиций и здесь — оторваться получается лишь тогда, когда Сабуро затягивает уже постепенно выдыхающегося Джиро в переулок — верещащая чайками стайка фанаток пробегает мимо, не заметив их небольшого манёвра.       Сабуро дышит едва-едва — эта пробежка точно вытянула из него остаток сил, и если у брата лишь слегка сбито дыхание, он уже едва ли держится на ногах. Джиро, однако, упасть ему не даёт — подхватывает и прижимает к себе покрепче, положив подбородок на худощавое плечо. — И часто у тебя такое бывает? — невзначай интересуется он, сползая вниз и теперь бормоча куда-то в чужую грудь. К счастью, у Джиро проблем с пониманием не возникает. — В зависимости от времени. Если бегать в полдень, то возможно попадёшься... если утром, как сейчас, то, скорее всего, нет. — Скорее всего... — эхом повторяет Сабуро, не сдержавшись и тихонько хохотнув. — Ты что, смеёшься? Я же говорил, будет весело! — Нет, тебе показалось, твои мозги, видимо, окончательно прекратили свою работу, это было отвратительно, я весь вспотел, и меня чуть не убили какие-то старшеклассницы... — Сабуро прерывается, потому что слышит чужой смех — сначала тихий, а потом Джиро запрокидывает голову и откровенно хохочет, и злиться — даже притворно — уже не выходит. — А ну не смейся над этим! — говорит он, цепляясь за ткань футболки на чужой спине и отчаянно пытаясь не выдать собственное хихиканье. — Хватит смеяться, говорю! — Кто бы говорил, — тот словно невзначай обнимает сильнее, и Сабуро ловит себя на мысли, что хотел бы обниматься так с Джиро — в грязном переулке, уставший и вспотевший — вечность. — Как-нибудь повторим? — спрашивает брат, когда они наконец выходят из укрытия и шагают домой по постепенно наводняющейся людьми улице. — Давай, — Сабуро, конечно, всё ещё не горит желанием начать всерьёз что-то делать — ноющие конечности предвещают ему целый день (а то и больше) боли, но... вместе с Джиро даже нечто подобное может стать приятным. Как обычно.       В эту знойную субботу у него удивительно хорошее настроение.