***
А история была следующая: Однажды смертный выиграл в кости у призрака. — Я хочу, чтобы моим людям сопутствовала удача, — сказал он призраку, ибо положение их было ужасно, а боги не отвечали на их мольбы. — Сколько? — спросил призрак невозмутимо. Лицо его было скрыто завесой красных теней и невообразимых секретов. В те времена этот человек был еще не стар, но и не молод, а потому он знал изменчивую природу удачи. Судьба могла отвернуться в любой момент, в считанные секунды обращая в пыль то, что возводилось годами. И он сказал: «Двадцать лет», потому что это позволит ему построить свой маленький мир так, как он считает нужным, и оставить его лучшим местом для тех, кто придет после него. — У тебя будет двадцать лет, — согласился призрак, не торгуясь. Он был известен тем, что всегда чтил пожелания победителей. И вот они пожали друг другу руки над столом, на котором все ещё лежала пара красных игральных костей. — Спасибо, — сказал мужчина и поклонился. — Спасибо, господин. — Нет нужды меня благодарить, — взгляд призрака уже был устремлён на что-то другое. Множество людей желают поймать удачу за хвост, а он был единственным, кто даровал подобное благословение. — Используй эти двадцать лет с толком. Мужчина снова поклонился. — Так и поступлю.***
А ещё была такая история: По прошествии двадцати лет, смертный вновь играл в кости с призраком, но на этот раз проиграл. — Прошу, — молил он на коленях, как многие делали до него и ещё многие будут делать после. — Позвольте мне попробовать ещё раз. — У тебя было двадцать лет, — сказал призрак безразлично, ибо его мало заботили дела смертных и их жизни, пролетающие быстрее, чем мысли. — Ты уже поставил на кон свою жизнь, и больше она мне не интересна. Беззаботная жизнь, счастье и удача — сильнейшие наркотики из всех существующих — мужчине потребовалось двадцать лет, чтобы это понять. Деревня процветала, люди были сыты и в безопасности, и всё равно он желал большего. И как двадцать лет назад, боги не отвечали на его молитвы, потому что даже они знали, как рискованно играть с удачей. — Я поставлю, — сказал он, потянувшись к игральным костям, — самое ценное, что есть в нашей деревне. И они сыграли ещё раз, и смертный вновь проиграл. Пока мужчина горько рыдал, призрак встал и смерил его взглядом, лишённым всякого сострадания. В конце концов, он уважал победителей, но терпеть не мог дураков. — Я заберу свой выигрыш через семь дней. А теперь пошёл прочь из моего города.***
— Так Вы хотите, чтобы я сделал… что именно? — спросил Се Лянь, потому что с этой историей всё было ясно, но вот с его ролью в ней, определённо, нет. — Избил его, когда он придёт? Боюсь, я недостаточно для этого силён. — Нет, нет! — Ван Шэнь схватил его за руку, и Се Ляню потребовалось всё его самообладание, чтобы не стряхнуть его руку. Годы научили его, что человеческое прикосновение, как правило, не приносит ничего кроме боли. — Не это! Я бы не стал просить Вас о подобном. — Тогда, прошу прощения, что же Вы хотите, чтобы я сделал? Ван Шэнь испуганно отвёл взгляд. Он напомнил Се Ляню кого-то, но память его была уже не та, что прежде. — Я хочу, чтобы Вы облачились в красное и притворились невестой.***
И история была такая: На седьмой день принц, который когда-то был богом, а затем бедствием, а теперь стал никем, сидел в свадебном паланкине, пока жители деревни в спешке собирали свои пожитки и бежали. Жое обернулась вокруг его запястья, крепко, как никогда раньше, и он рассеянно гладил её. Се Лянь чувствовал, что она была настороже и беспокоилась, как и он сам. План был прост. Когда призрак явится, отвлечь его достаточно долго для того, чтобы Ван Шэнь убедился, что его люди в безопасности. Затем попытаться сбежать и надеяться на лучшее. Лучшее, в случае Се Ляня, было хотя бы избежать увечий. Уже полученных ему на всю жизнь хватит — бывали дни, когда ему мерещилось, как холодное лезвие пронзает его живот, а потом ему перерезают горло, и обжигающие руки толпы пытаются разорвать его тело на части. День без боли был благословением, год без увечий — чудом, которого он не испытывал годами. А потому он знал, что надеждам его не суждено сбыться, ведь была ещё его неудача, которую нужно было брать в расчёт. Она была просто колоссальной; чудовище, которое он сам создал, с пастью настолько широкой, что способна заглотить целую вселенную. — За дурака меня держишь? Должно быть, это был призрак, поскольку в голосе его слышались отзвуки смерти, страданий и пепла, покрывающего поля сражений. Жое, незаметная под слоями красных одежд, зашевелилась, приготовившись в любой момент атаковать. — Нет! Нет, господин! — даже круглый дурак различил бы панику в голосе Ван Шэня. Она была удушающая, необъятная, безграничная… — Да я бы никогда! Это всего лишь… — Всего лишь что? Недоразумение? Акт доброй воли? Не смеши меня. За этим последовали мольбы о прощении и ещё больше извинений, но Се Лянь уже не прислушивался. Ведь это не он должен был их приносить. Он как обычно оказался лишь гостем, странником вне времени, у которого не было привязанностей и не было места, которое он мог бы назвать своим, и не было чувства принадлежности. И это было нормально. Он уже к этому привык. Поэтому, когда краем глаза он заметил что-то сияющее, он повернулся, чтобы взглянуть на это, и то же сделала Жое. Это оказалась бабочка, серебристая, прозрачная, порхающая вверх и вниз прямо перед его лицом. В тот момент, когда Се Лянь повернулся к ней, она опустилась на кончик его носа и расправила крылышки. — Ох, какая же ты миленькая! — и хоть он затаил дыхание, и голос его был не громче шёпота, бабочка засветилась еще ярче. — Только никчемный смертный мусор вроде тебя попытается нарушить свое слово… — призрак всё говорил и говорил, и с каждым словом распалялся всё сильнее. — Кого ты вообще… Что? — Господин? — Заткнись! Кто-то быстро приближался к паланкину. Се Лянь напрягся, его инстинкты бога войны были слишком старые и слишком сильные, чтобы просто их проигнорировать. Жое ослабила кольца, сжимавшие запястье, и приготовилась атаковать. Только довольная бабочка продолжала неподвижно сидеть на носу Се Ляня. А затем свадебное покрывало было поднято, и Се Лянь оказался лицом к лицу с призраком. — Ваше Высочество, — прошептал призрак с отвисшей челюстью и широко раскрытыми глазами. Затем он упал на колено без предисловий, без объяснения причин, а в линиях его почтительно склоненной шеи читалась безграничная преданность. Се Лянь этого больше не заслуживал. — Вставай, пожалуйста, вставай, — Се Лянь поднялся на ноги и потянул призрака вверх. Пальцы в руках Се Ляня были холодны и дрожали. — Зачем ты это делаешь? Я тебя знаю? Твой голос кажется мне знакомым, но моя память… эм. Видишь ли, я много чего забыл… много лет и много вещей… — Не думаю, что Ваше Высочество может помнить этого ничтожного верующего. Се Лянь печально улыбнулся. Жое зашевелилась и снова крепко оплела запястье, оставаясь, уже на протяжении многих веков, единственным источником его утешения. — Никто больше не верит в меня. И это абсолютно нормально! — поспешил добавить он, увидев, как на красивом лице призрака вспыхнуло негодование. — Я ведь больше не бог. — Вы — мой Бог, — сказал призрак, и что-то в его голосе вновь воззвало к воспоминаниям, давно погребённым под пылью времён. — Единственный Бог, который мне когда-либо был нужен. В его глазах не было ничего, кроме искренности, и Се Лянь почувствовал себя в безопасности. — Ваше Высочество не окажет мне честь принять приглашение на чай? — А ты скажешь мне, кто ты, если я соглашусь? — парировал Се Лянь, и призрак одарил его улыбкой ярче солнца и прекраснее луны. — Я расскажу Вам всё, что Вы захотите узнать. И тогда Се Лянь принял его руку и позволил себя увести. — Кто бы мог подумать, — сказал призрак, проходя мимо Ван Шэня. — Ты и в самом деле подарил мне самое ценное, что есть на свете.***
— Гэгэ. В глазах Сань Лана были тепло и любовь, по которым Се Лянь успел соскучиться. Он скользнул в кресло рядом с ним; только рука, обхватившая его талию, смогла развеять гул беспорядочных мыслей, заполнявших его голову последние три дня. Каким-то образом он умудрился вновь вознестись, совсем не прикладывая к этому усилий, и это была худшая шутка, которую вселенная могла с ним сыграть. Заснуть в своей теплой постели, а проснуться в каменистой яме на улицах Верхних Небес было, несомненно, одним из самых странных испытаний, через которые он когда-либо проходил. — Они наконец-то отпустили тебя? Се Лянь промурлыкал в шею Сань Лана безмолвное согласие. Три дня на небесах, лишь с воспоминаниями и уже привычным весом кольца на шее, сделали его беспокойным и изголодавшимся по прикосновениям. — Они даже нашли для меня работу, — сказал он, когда его сердце наконец-то успокоилось. — Кажется, никто не поверил мне, когда я сказал, что моё вознесение было ошибкой. Сань Лан фыркнул, но ничего не сказал. Вместо этого он позволил действиям говорить вместо него, и вскоре на лице Се Ляня не осталось ни одного места не отмеченного поцелуем. Поблизости раздались возмущённые звуки протеста, но никто из них не обращал на них внимания. Се Лянь встретил Сань Лана благодаря случайности, и остался с ним по собственному выбору, и будь он проклят, если когда-нибудь отпустит его. — Ваше Высочество? С большой неохотой Се Лянь оторвался от Сань Лана и посмотрел на двух молодых богов войны, стоящих неподалёку от них. Он не заметил их прибытия, но, сказать по-правде, ему было всё равно. — Вас прислала Лин Вэнь? Я сказал ей, что мне не нужна помощь. В конце концов, Сань Лан — единственный, кто ему нужен, и он уже здесь. — Да, она… — начал было один из них, но осекся. А другой просто смотрел на них, не двигаясь. — Ваше Высочество… кто этот человек рядом с Вами? Се Лянь посмотрел на свой дом, свой мир, своё всё. — Это Хуа Чэн, — сказал он, потому что «Сань Лан» — это имя, которое мог использовать только он. Это было имя для многолюдных улиц города призраков, для их спальни в Доме Блаженства и для алтаря в храме Тысячи Фонарей, для завтраков вдвоём и для признаний при свете мириадов фонариков. — Мой муж. На мгновение показалось, что даже вселенная затаила дыхание. А затем… — Твой кто…?!***
И история была такая: Однажды Бог женился на призраке, и Небеса возрыдали, но вечность возликовала.