Glass Animals — Heat Waves
После холода Драконьего Хребта, где Альбедо провёл всё лето и большую часть осени, Мондштадт казался таким людным; поначалу это пугало, и Альбедо предпочитал ночевать в лаборатории, но мало-помалу страсть к наблюдению взяла верх. Дошло до того, что Альбедо стал выбираться из лаборатории пораньше, чтобы по пути к дому сделать крюк и поглазеть на смеющихся, веселящихся горожан на площадях и уютных улочках возле таверн. Никакой экспериментальной составляющей в его прогулках не было — Альбедо нравилось быть среди людей, но не хотелось слишком с ними сближаться. Всего лишь прохожий, в качестве поощрительного приза он время от времени получал пару дружелюбных окликов, взмах руки или улыбку. «Хорошего вечера», иногда с уважительным «господин алхимик» от рыцарей, было ему вполне достаточно для отличного настроения на весь вечер и занятую работой ночь. Мягкий климат и людей делал мягкими — Альбедо стал ловить себя на том, что улыбается в ответ. Кто-то, он слышал, говорил «Альбедо оттаял», но, если быть точным, Альбедо скорее научился. Его наставница не отличалась улыбчивостью; возможно, был виноват климат, более чем суровый, или её характер был таким с самого начала. Порой Альбедо занимали мысли, как долго он сможет пробыть здесь, притворяясь частью Мондштадта, словно цветное стекло в витраже, держащееся в креплении едва-едва и грозящее обрушить всё вокруг, если выпадет. Но в такие вечера, как этот, когда с густо-синего неба, скрадывая все звуки, валился крупными хлопьями снег, когда смех и звон стаканов звучали так располагающе, словно каждый приглашал Альбедо присоединиться к своей компании, легко было представить себя желанным гостем в этом месте, готовом каждого принять с распростёртыми объятиями. Альбедо потерял бдительность всего на миг — и тотчас же поплатился. Он — имени его Альбедо не знал — вывалился из «Кошкиного хвоста» и уцепился за плечи Альбедо, едва не потеряв равновесие на скользкой от снега мостовой. В расстёгнутой до ремня шёлковой рубахе он, казалось, вовсе не мёрз — от него клубами валил пар. Незнакомец заливался смехом, таким искренним, что в Альбедо сработал новый рефлекс — он улыбнулся в ответ. — Сэр Кэйа! — Маргариту он знал, она частенько зазывала пропустить стаканчик; сейчас она тоже хохотала, и в руках у неё был синий рыцарский китель. — Сэр Кэйа, вы забыли!.. — Не верь ей, я никогда ничего не забываю, — прошептал сэр Кэйа, наклонившись к Альбедо, и коротко посвистел, а после выкрикнул с трагическим придыханием: — Не зовите меня, Маргарита, пропащий я человек! — Сэр Кэйа! Умоляю, вы до костей промёрзнете! — Я уже! — Сэр Кэйа спрятался за Альбедо; его руки ощущались горячими даже через зимний плащ. — Сильнее некуда, возлюбленная моя, моё ледяное сердце твёрже камня, послушайте, как гремит в груди! Уткнувшись в его китель, Маргарита зарыдала от смеха. Сэр Кэйа разжал руки, слегка оттолкнув Альбедо так, что он покачнулся, — и вскочил на подошедшего коня. — До завтра, любовь моя! — пропел он бархатным баритоном, молодцевато держа поводья одной рукой. — Я буду у тебя после заката! Смотрел он на Альбедо — глаза в глаза, — и его взгляд, пристальный и внимательный, вовсе не казался пьяным. Альбедо окатило холодком — а после сэр Кэйа толкнул своего жеребца пятками и скрылся в ближайшем проулке под знаком «на конях не въезжать». — Ох, сэр Кэйа, — протянула Маргарита, раскрасневшаяся от веселья, и посмотрела на Альбедо с обычным ласковым дружелюбием. — А вы, господин алхимик, не желаете ли зайти? Знаю, что и капли в рот не берёте, так, может, поужинаете? — Спасибо, госпожа Маргарита, я уже ужинал. — Альбедо покачал головой. — Постараюсь однажды сдаться на вашу милость. — У вас времени до нового года, а иначе я пришлю вам ужин сама! — Маргарита с притворной строгостью погрозила пальцем, а после взглянула с новым интересом. — Ох, вы же работаете в Ордо Фавониус. Не могли бы вы передать?.. Она протянула китель неожиданно робко, будто опасалась отказа, и Альбедо, конечно же, уступил. — Я найду кого-нибудь утром и попрошу вернуть. — Сэр Кэйа кажется порой… — Маргарита вздохнула, закинув голову к небу, и тепло улыбнулась. — Таким несносным, но он хороший человек, поверьте моему слову. Никогда не откажется помочь. Вам про него много ещё наговорят, но я-то знаю, кто в этом городе чего стоит. — Чего же стою я? — сорвалось у Альбедо с языка раньше, чем он успел себя сдержать. — А вы выпейте в моей таверне — тогда и узнаем! — Маргарита ему подмигнула и, помахав, взялась за ручку двери. — Хорошего вечера, господин алхимик! Альбедо кивнул в ответ и перехватил китель поудобнее. Звякнули металлические нашивки и проклёпанные ремешки, приятная тяжесть ткани растеклась по руке, и Альбедо с грустью подумал: он так давно ни о ком не заботился. Тихую улочку, на которой Ордо Фавониус снял для Альбедо дом, замело снегом, и следов было всего ничего — жили здесь по большей части люди немолодые. В час, когда Альбедо возвращался домой, все уже спали, а когда уходил в лабораторию, разве что в паре окон горел свет. Может, соседи считали, что его дом всё ещё сдаётся. От этой мысли Альбедо снова охватила печаль. Жить среди людей было приятно, но и чувство, что чего-то не хватает, чего-то, что есть или было у всех, тоже становилось сильнее. К позвякиванию ремешков на кителе добавился смягчённый снегом перестук копыт — кто-то ехал за ним. Альбедо замедлил шаг, обернулся — и снова встретил холодный, нацеленный, как остриё шпаги, взгляд. Кэйа сидел на коне непринуждённо, как человек, родившийся в седле, правил одними коленями, рубашка падала с одного плеча, на тёмных волосах искрился снег, но его нарочитая расслабленность не обманывала. В любой момент он мог нанести удар — но Альбедо таким было не испугать. Он подождал, пока Кэйа подъедет, и протянул китель. — Маргарита попросила передать. Никакой нужды в этом замечании не было, хотелось только сгладить напряжение, которое Альбедо не знал, как трактовать. Китель Кэйа взял, небрежно перебросил через переднюю луку седла, но с места не двинулся. Снег продолжал валить с неба, вис на волосах и на ресницах, и молчание густело, как раствор, уваривающийся в котле. Почему-то Альбедо казалось, что это важно — не отвести взгляд. Не победить даже — не проиграть этому странному человеку. Слухи о нём и впрямь ходили разные и не всегда хорошие, но Альбедо всегда волновали только собственные выводы. Поединок прервал заскучавший конь — переступив с ноги на ногу, он ткнулся Альбедо мордой в грудь и зашарил губами под отворотом плаща. Альбедо невольно засмеялся, погладил шелковистую шерсть на щеках, обхватил руками большую голову, потрепал вычесанную гриву. — Хороший мальчик, — проговорил он. Конь с явным самодовольством положил голову ему на плечо, позволяя себя обнимать. — Так говорят собакам, — рассмеялся Кэйа, и вся его показная холодность рассыпалась у Альбедо на глазах. — Что говорят лошадям? — поинтересовался Альбедо. Коня явно устраивало подставлять шею его похлопываниям. — То же, что людям. — Кэйа спешился, облокотился на седло; вероятно, он хотел, чтобы рубашка съехала ещё больше, открыв левый сосок и пару побледневших шрамов. — Что бы ты сказал мне? Над этим вопросом стоило подумать, но бывали моменты, когда Альбедо поддавался порывам вдохновения. — Хороший мальчик, — повторил он и похлопал Кэйю по голой груди. Самодовольство на лице Кэйи сменилось глубоким потрясением. Вывернувшись из-под морды коня, Альбедо метнулся к дверям своего дома, ворвался внутрь и запер замок на все обороты. Дышал он тяжело, словно за ним гнались, и при мысли выглянуть в оконце его охватил примитивный ужас. «Я не сделал ничего плохого», — повторял он себе, сползая по двери на пол, но что-то в нём говорило: нет, ты ошибся, ты поступил неправильно, ты всё разрушил, ты всегда будешь один, и так будет лучше для тебя самого. Альбедо сжал виски ладонями, уткнулся в колени и приказал себе ни о чём не думать. Да что ему за дело до этого сэра Кэйи. Работа всегда была для Альбедо спасением; смешивая реагенты и наблюдая завораживающие алхимические процессы, он мог размышлять о своих чувствах отстранённо, словно они тоже были предметом исследования. Вероятно, вчера он так расстроился, потому что не хотел быть неправильно понятым; поддержание имиджа воспитанного и не доставляющего лишних проблем человека также входило в его задачу. Честь Ордо Фавониус не была для Альбедо пустым звуком, пусть он и принял присягу только из желания работать в лаборатории, а Джинн никогда не требовала от него соблюдения устава. И тем не менее ко всему перечисленному примешивалось что-то ещё, что-то, с чем Альбедо ещё не приходилось сталкиваться. Нечто новое проклюнулось в нём, как проклёвывается на ледяной пустоши росток серебристой мяты, презирающий едва ли подходящие для жизни условия, намеренный любой ценой прорваться сквозь толщу льда и снега и распуститься холодным, лунно-серебряным цветом, таким непохожим на цветы своих южных сородичей, выпестованных и избалованных ласковым солнцем. Мята с Драконьего Хребта стоит втрое дороже обычной, растущей всюду вокруг Мондштадта; говорят, свежей её жуют перед поцелуями, и ещё одна народная примета утверждает, что этот запах в лунную ночь способен обольстить того, к кому лежит сердце. Это снова был порыв — и Альбедо поддался ему. В морозильнике для чувствительных к теплу реагентов оставалось несколько веточек — для чая, к которому Альбедо пристрастился за лето. Всё ещё бархатистые и упругие, листья хрустнули инеем на зубах, ударили по рецепторам сладковатым холодком, и Альбедо озарило. Озарение ему не понравилось, но с присущим учёному фатализмом Альбедо его принял. Вероятно, ему будет нелегко иметь дела с сэром Кэйей, и в будущем это следует учитывать, — не более. Ночь выдалась лунной, и выпавший за день снег, прихваченный морозцем, приятно поскрипывал под ногами. Сунув руки в карманы, Альбедо шёл через площадь, но ни дружелюбные оклики, ни звуки веселья не могли разогнать сумрак в его мыслях. Это состояние было обусловлено биологически, и Альбедо представлял, что в последние дни происходит с его телом, но легче от этого знания не становилось. Немногие трактаты о «науке любви» из Ли Юэ, на деле состоявшие из гравюр с совокуплением в разных позах, никак не помогли решить его проблему — даже, возможно, усугубили её. Рецепты зелий, подавляющих влечение, по большей части были утрачены, а те, что Альбедо удалось разыскать, не внушали доверия и могли вызвать обратную реакцию. Погружённый в сомнения, Альбедо свернул на свою тихую улицу и едва не уткнулся в бок коня и высокий кавалерийский сапог. — Прошу прощения, — бросил он и свернул, но конь шагнул вперёд, заслоняя ему дорогу. Только тогда Альбедо сообразил поднять глаза от мостовой — и сразу пожалел. Застёгнутый на все пуговицы, в туго затянутом корсете, Кэйа произвёл на его самообладание ещё более губительное впечатление. На этот раз конь решил не оттягивать веселье и, пользуясь тем, что повод свободно лежит на луке седла, сразу опустил голову Альбедо на плечо. Не сводя с Кэйи глаз, Альбедо обнял лоснящуюся шею, уцепился за гриву, будто это могло его спасти, и устало вздохнул. Собственное тело порядком его измотало фантазиями о том, как он запустит руки сэру Кэйе под рубашку, как будет целовать его, пока зубы не заломит, как займётся с ним сексом где-нибудь в лаборатории на столе или у себя дома, и всё в таком роде. — Что скажешь? — нарушил молчание сэр Кэйа. Ни оскорблённым, ни недовольным он не выглядел, и Альбедо сказал единственное, что болталось у него в голове: — Как же я устал. — Тяжёлая неделя? — Сэр Кэйа спешился и, всё ещё держась за луку седла, наклонился к Альбедо, коснулся пальцами щеки, словно хотел удостовериться, что он для живого человека всё ещё достаточно тёплый. Но тёплым был Кэйа — и Альбедо невольно прикрыл глаза, отдаваясь этому ощущению. Сердце зачастило, мелочно выдавая его чувства; возможно, дело было в том, что Альбедо никто особенно не касался, и до того, как он увидел детей Мондштадта, не слезающих с родительских рук, и влюблённых, бесконечно трогающих и целующих друг друга, это не казалось ему чем-то ненормальным. — Я могу чем-то помочь? Альбедо поднял ресницы и разомкнул губы, чтобы сказать: нет, да и зачем тебе помогать, мы ведь даже не знакомы толком, а в прошлый раз я провалился в диалоге с таким треском, что не надеялся однажды увидеть тебя так близко ещё хотя бы раз, — но не успел произнести ни звука. Кэйа прильнул губами к его губам, провёл по ним языком, коснулся краешка зубов, и Альбедо нерешительно ответил тем же. Во рту разлился мятный холодок. — Ты серьёзно? — скептически поинтересовался Альбедо, тяжело дыша, и сглотнул. — Мята? В лунную ночь? Тихо рассмеявшись, Кэйа обнял его за талию, притиснул к себе так, что дух выбило, и закинул ему голову для нового поцелуя. Стиснув в кулаках его китель, Альбедо застонал от удовольствия. Конь Кэйи ревниво ткнулся в плечо, толкнул в спину, прижимая к Кэйе ещё теснее; недовольно хмыкнув в поцелуй, Кэйа отпихнул его, перехватил за повод, удерживая на расстоянии вытянутой руки. — Ненавидит, когда на него не обращают внимания, — прошептал он. Разомлевший, Альбедо смотрел ему в лицо, всё так же закинув голову, и не мог найти в себе сил двинуться. — Впустишь меня в дом, если я поставлю его в конюшню и вернусь? Полчаса, клянусь, через полчаса я буду у тебя на пороге. — Когда угодно, — сказал Альбедо, — приходи когда угодно. На прощание Кэйа подарил ему ещё один долгий поцелуй и вскочил в седло. Глядя вслед, Альбедо был уверен: он не вернётся. Послушание в экстремальных условиях было залогом выживания; Альбедо привык слушаться — голоса разума, в первую очередь. Он слушался, когда на лагерь в горах сошла лавина, и ему пришлось в одиночку пробиваться сквозь толщу снега; он слушался, когда наставница велела ему одному уйти в новый незнакомый мир и стать там своим; он говорил себе сохранять спокойствие и действовать по обстоятельствам. Сейчас его разум молчал. Прижавшись лбом к прохладной стене в тёмной гостиной, Альбедо слушал, как тикают часы, и повторял себе, что не должен поддаваться эмоциям. Возбуждение, страх, надежда, — всё это не больше, чем он сам. По крайней мере, у него есть три поцелуя на память, мятный холодок и лунная ночь, целая ночь, чтобы быть одному. Обычно желанное, сейчас уединение не принесло ему умиротворения. Его тело горело и желало большего — тёплых прикосновений, поцелуев и повторения картинок из трактатов о науке любви. И лучше бы сэр Кэйа не давал ему ложных обещаний, — хотя и за них Альбедо не мог его осудить. Тридцать одну минуту спустя Альбедо выдохнул с облегчением, задёрнул шторы, включил всюду свет, разделся до штанов и приготовился подняться в спальню, но стук в дверь, вкрадчивый, как поступь хищника, заставил его замереть в полушаге от лестницы. Нет, — сказал себе Альбедо, — поднимись наверх, притворись спящим и забудь о нём навсегда. Стук повторился — настойчивее и громче. — Альбедо, — окликнул Кэйа из-за двери, и от того, как прозвучало его имя, Альбедо охватил жар, — прости, я опоздал. Перебежав гостиную, Альбедо распахнул дверь и, обхватив лицо Кэйи ладонями, потянул к себе, поднялся на цыпочки и поцеловал. Кэйа застонал ему в рот, захлопнул за собой дверь и, легко подхватив Альбедо одной рукой, перенёс на диван, уложил туда, торопливо отстегнул меховую накидку. Глядя, как он ожесточённо сдирает одежду, Альбедо медленно приподнял бёдра и стянул штаны. Замерев, Кэйа с жадностью проследил за его движением и быстро облизнул губы. Хватило только этого, чтобы член Альбедо, и без того твёрдый, потяжелел ещё и сладко вздрогнул. — Есть что-то, чего мне нельзя делать? — спросил Кэйа тихо и хрипло. Вслед за кителем на пол упал корсет, а за ним и рубаха. — Или говорить? — Разберёмся по ходу. — Альбедо пожал плечом и сдвинулся к мягкой спинке. — Меня интересует познание во всех его проявлениях. Стянув штаны до колен, Кэйа сел рядом, и Альбедо скользнул к нему на колени, прильнул, со стоном удовлетворения прижимаясь кожей к коже. Кэйа снова нашёл губами его губы, откинулся на спинку дивана, и Альбедо пересел верхом, притёрся членом к члену. В трактате из Ли Юэ такая гравюра понравилась ему больше прочих, а знания требовали практического осмысления. Захлебнувшись вскриком, Кэйа укусил его за губу и дёрнул к себе за бёдра, чтобы прижаться ещё теснее. Вцепившись в его плечи, Альбедо позволил своему телу двигаться — тысячелетия человеческого опыта, запечатанные в крови и инстинктах, подсказывали ему, что делать, лучше любых книг. Голос разума всё ещё молчал — к радости Альбедо. Сейчас он был бы лишним. Смешавшееся семя, текущее по их животам, было безусловно волнующим опытом. — Прости, — сказал Кэйа, пытаясь отдышаться, и от его смешка у Альбедо вдоль позвоночника прокатилась дрожь, — придётся мне всё-таки снять штаны. Неохотно отлепившись от него, Альбедо распластался на диване. Умиротворение, разлитое по телу, было незнакомым и невозможно приятным. Как сквозь туман, Альбедо немного сонно смотрел, как Кэйа избавляется от сапог и штанов и сладко потягивается. — Продолжим здесь, или у тебя есть спальня? Альбедо понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, в чём заключается вопрос, и ещё чуть-чуть, чтобы сформулировать ответ. — Там. — Он указал на лестницу. Пожав плечами, Кэйа снова поднял его на руки и отправился наверх. Покачиваясь в его объятиях, Альбедо блаженно прикрыл глаза и притёрся щекой к его плечу. Он и не подозревал, как ему этого не хватало. Проснулся Альбедо уже в спальне, в холодной синеватой темноте, пронизанной косым серебристым лучом из единственного окна. В первое мгновение его охватил страх пополам с сожалением — но затем он услышал мерное дыхание рядом и ощутил тепло руки на бедре. Кэйа всё ещё был здесь, лежал рядом в темноте, и Альбедо придвинулся к нему, уткнулся лицом в бок. — Проснулся, — хрипло прошептал Кэйа, будто здесь было, кого будить, и тяжело опустил руку ему на затылок. Альбедо невольно подался навстречу, потёрся щекой о его грудь, и Кэйа снова потянул его к себе, поцеловал, перевернул на спину, накрыл собой, приподнялся на локтях. — Я и сам успел задремать. — Извини, — пробормотал Альбедо ему в губы; сейчас и здесь привычная граница между телом и разумом стёрлась, и эйфория предвкушения захватила его целиком. — Если хочешь… — Хочу, — оборвал Кэйа и вжался бедром между его бёдер. Альбедо выгнулся, снова цепляясь за его плечи, бессильный, да и не желающий с собой совладать, подставил горло его губам, и Кэйа, целуя, слегка прихватывая зубами, вылизывая чувствительную кожу, потёрся о него сильнее. Это было волшебно — обнимать его, обхватывать ногами, впитывать его тепло и не думать больше ни о чём, — и Альбедо сам пробормотал слова, облегчающие проникновение, и направил его член в себя. Стон Кэйи показался ему удивлённым — но только в первое мгновение, а потом их тела снова взяли своё, и эти ощущения тоже были незнакомыми и потому особенно острыми и безусловно приятными. Альбедо позволил себе расслабиться — Кэйа знал, что делал, и, в отличие от Альбедо, всё это явно было для него не впервые. Наслаждение пронизало всё его тело, наполнило каждую частицу. Его семя выплеснулось снова — но Кэйа не остановился, пока это не случилось снова, а после Альбедо, обессиленный, мокрый от пота, едва дыша, сжимал мышцы, чтобы ощутить, как Кэйа изливается в нём, и целовал в темноте его губы, считывая ощупью сладкую дрожь и едва различимые стоны. — Ёбаные Архонты, — выдохнул Кэйа, вместе с ним перекатившись на бок, и прижал его к себе. Альбедо пьяно улыбнулся; всего лишь влияние гормонов, но он хотел присвоить это незнакомое чувство тоже, сделать его своим, знакомым и контролируемым, по крайней мере, надеялся, что это возможно, — кто кого только что оттрахал? — Это комплимент? — поинтересовался Альбедо, не в силах удержаться от того, чтобы прижаться губами к его плечу. — Или мне так больше не делать? — У тебя есть все шансы получить меня в рабство, — грубовато усмехнулся Кэйа, и Альбедо с удивительной очевидностью понял — Кэйа смущён и боится это показать. — Если, конечно, будешь так делать ещё. — Буду. — Альбедо пожал плечом и скользнул пальцами по его животу, дотронулся до влажного члена, обвёл ещё твёрдую головку и сунул пальцы в рот. — М. Я думал, будет более солёным. Завозившись, Кэйа поднял руку и зажёг маленький волшебный огонёк. Обсасывая пальцы, Альбедо рассеянно посмотрел ему в лицо; в голубоватом свете тёмный румянец у Кэйи на скулах мог оказаться игрой воображения, но было приятнее думать, что он настоящий. — Я думал, никогда не увижу, как это делает кто-то другой, — проговорил Кэйа, и огонёк, вспыхнув ярче, пропал. — Выглядит неплохо, — усмехнулся он, уже под прикрытием темноты, и шепнул ещё несколько слов. По телу Альбедо прокатилась слегка колючая от крио энергии волна очищающего заклинания. — Прости, если было холодновато, я люблю клеить парней, но не в таком смысле… — Он с тихим смешком перекатился на спину и не стал возражать, когда Альбедо снова его обнял. На этот раз он уснул первым, и Альбедо ещё немного послушал стук его сердца, прежде чем провалился в сон. — Говорили, что тебе чуждо всё человеческое, и я зря не верил, — огорчённо сказал Кэйа, глядя в маленький морозильник, где лежал скрюченный пучок почерневшей мяты и пара найденных на берегу рыб, предположительно мутировавших от влияния пока не изученной магии, а потому тоже скрюченных и почерневших. — Ты вообще ешь? — В Ордо Фавониус отлично кормят. — Альбедо пожал плечами и потянулся к рыбам. — Пожалуй, пора забрать их с собой… С чем-то вроде священного ужаса на лице Кэйа перехватил его руку и поспешно захлопнул морозильник. — Если хочешь знать, единственного приличного повара магистр Варка увёз с собой. — Под недоумённым взглядом Альбедо Кэйа немного ослабил хватку, но руку не выпустил. — Позавтракаешь со мной? — Почему нет, — не стал отпираться Альбедо. До завтрака в Ордо Фавониус оставалось ещё около трёх часов, а под ложечкой сосало уже сейчас. — Я оденусь… — Нет, — прошептал Кэйа ему в губы и, закинув ему голову, широко провёл языком по горлу. У Альбедо подкосились колени; схватившись за Кэйю, он застонал и прижался спиной к стене. — Не сейчас, пожалуйста, не сейчас... Дрожа, Альбедо позволил усадить себя на пустующий кухонный стол и широко развёл колени. Опираясь на столешницу, Кэйа жадно забрал ртом его член, сжал в ладонях ягодицы, свёл и развёл, лаская большими пальцами ещё чувствительный после ночи вход, и Альбедо, откинувшись назад, вскрикнул и толкнулся ему в горло. Про эту позу в трактате ничего не говорилось; вряд ли она была изобретением Кэйи, но новизны ощущений хватило, чтобы посчитать эксперимент удавшимся. Завтрак в маленькой таверне недалеко от главной площади и вправду был лучше того, что подавали в Ордо Фавониус, но и после него Кэйа не поспешил уйти. За почти светской беседой они дошли до главного здания ордена, и Альбедо решил, что эту ситуацию следует использовать. — Зайдёшь в лабораторию? — Если ты приглашаешь, — оживился Кэйа. На единственном свободном стуле он расположился так же вальяжно, как обычно в седле, верхом, облокотившись на высокую спинку, и Альбедо немедленно вручил ему наиболее полный трактат из Ли Юэ. — Взгляни. — М, — глубокомысленно сказал Кэйа, раскрыв трактат на середине. Заглянув ему за плечо, Альбедо установил, что эту позу они открыли эмпирическим путём, и перевернул пару страниц. Следующее «м» прозвучало более заинтересованно. — Ещё недавно я был уверен, что это физически затруднительно. — Альбедо указал на одного из партнёров, почти сложившегося пополам под вторым. — Но в целом, учитывая нашу физическую подготовку, можно попробовать. — Подожди. — Кэйа захлопнул книгу и открыл заново в самом начале. — Не могу сказать, что меня сильно интересует чтение, но… — Но? — вопросительно приподнял брови Альбедо. Глядя ему в глаза, Кэйа усмехнулся. — Хотел бы сказать «не думал, что ты таким интересуешься», но лучше скажу «я хотел, чтобы ты таким интересовался», пусть все и считают, что тебе чужды человеческие слабости. — Сам решу, что мне чуждо. — Хмыкнув, Альбедо отвернулся к стеллажу, чтобы выбрать нужные для сегодняшних заданий Джинн реагенты, — а когда повернулся, Кэйи в лаборатории уже не было. Трактат ожидаемо исчез вместе с ним, и даже если это было поводом для новой встречи, Альбедо остался доволен. Тепло в груди наполнило Альбедо чем-то новым, чем-то, что делало его похожим на остальных горожан, смеющихся и обнимающихся подле таверн после тяжёлого дня. Сегодня с моря дул тёплый ветер, и влажные камни мостовых отсвечивали оранжевым и жёлтым. Поглядывая по сторонам, Альбедо улыбался — в голове было приятно пусто. Перестук копыт нагнал его у самого дома. Привстав на стременах, Кэйа догонял его быстрой рысью, а его конь, завидев Альбедо, вскинул голову и дружелюбно всхрапнул. — Ты нравишься Сахарку, — доверительно сообщил Кэйа, остановившись рядом. — Его зовут Сахарок? — засмеялся Альбедо. Конь ткнулся мордой ему в ладони и уже привычно опустил тяжеленную голову на плечо. — Вот почему он мне сразу понравился. — Любишь сладкое? — Кэйа довольно заулыбался. — Тогда дай мне сорок минут, хочу обеспечить твоим замороженным друзьям приятную компанию. Он потянул повод, и Сахарок с явной неохотой порысил дальше по улице, под очередной знак «въезд на лошадях строго воспрещён». Альбедо вошёл в дом, включил всюду свет и, заглянув в морозильник, выбросил почерневшую мяту и положил на её место свежую, только сегодня привезённую с Драконьего Хребта. Если разжевать пару листьев перед поцелуями, кожа на внутренних сторонах бёдер и внизу живота становится приятно чувствительной, и этот эффект никак не связан ни с приметами, ни с фазой луны.06.06.2021