***
Утро выдалось так себе. Да у него и шансов не было. Эмма проснулась от звона ключей шерифа, зашедшего в участок. Как будто ей прямо в ухо ударили, таким этот звук казался близким и болезненным. Она поднялась, выдавила улыбочку, поймав усталый (уже в начале дня) взгляд. Шериф хмыкнул: «Сейчас я позвоню эвакуаторщику». Выпускать ее он не спешил. Не вдаваясь в детали, по дороге в участок Эмма нарвалась на легкое недопонимание. Удивительно, что вторую ночь в обезьяннике не дали. И вот в тот момент, когда шериф, разобравшись с машиной, уже собирался Эмму выпускать, грянул гром. Рык «Грэм!» раскатился по всему участку, требовательный и отчаянный — и только потом объявилась сама женщина, которая его издала. Ого. Только это Эмма и могла подумать, глядя на нее. Беспомощное «ого». Сама незнакомка на Эмму не обращала внимания; фурия на шпильках не видела, казалось, никого, кроме бедолаги, на которого обрушивала весь свой пыл. Она была красивой (даже очень — на вкус Эммы), и у нее сверкали глаза. — Генри пропал. Я подвезла его до школы, как обычно, но его нет на занятиях. Дома нет тоже, телефон не отвечает, и его нигде не видели. Ты должен что-то сделать! Ребенок, поняла Эмма. У этой женщины пропал сын. — Реджина, спокойнее, — тихо проговорил шериф, оглянувшись на Эмму, и попытался увести Реджину в кабинет. — Вряд ли с ним что-то случилось, нам нужно просто найти его. И мы именно это и… Но Реджина уже не слышала его. Взгляд ее черных глаз вцепился в Эмму — так, что та напряглась даже по ту сторону железных прутьев. — А вы кто такая? — спросила Реджина, наклонив голову. Голос ее теперь звучал ровно, со скрипучими нотками. Эмма могла бы поспорить, что эта дамочка держала шерифа под каблуком дорогой туфельки — и не только его. — Нарушительница спокойствия, — ответила Эмма с хулиганской ухмылкой. Так, что даже напросившееся «частный сыщик» осталось незамеченным. Как пить дать Эмму припахали бы искать сынишку по всему этому захолустью, а она и так потеряла слишком много времени. — Крайне любопытная, — добавил шериф задумчиво. Один только взгляд с прищуром выдал, что он что-то задумал. — А зачем вы спрашивали про незнакомца в кафе? «Твою мать», — мысленно резюмировала Эмма. Ей осталось либо признаться, чем она зарабатывала, либо как-нибудь соврать — и вот уж эта Реджина не скупится на фантазии о маньяке и его помощнице. — Меня нанял его поручитель, — призналась Эмма, вздохнув. — Я Эмма. Эмма Свон. Занимаюсь поиском людей. Дала бы визитку — но, извините, все мои вещи во-он в том ящичке. Никакой визитки у нее, конечно, не было, но какой-то инстинкт подталкивал разрядить обстановку. Хотя бы попытаться. Реджину это не впечатлило: она даже выражение лица не изменила, совсем немилосердно. Эмма по работе встречалась с настоящими маньяками, с тем самым трупным безумным взглядом — но ни один из них не заставлял вот так нервничать. Может, потому что пистолет Эммы остался в машине. Может, потому что этой Реджине за кой-то черт хотелось нравиться. — И вы можете найти моего сына. Не спрашивала. Констатировала. Эмма подумала, что не для того записывалась в ряды сильных и независимых, чтобы ею вот так помыкали — и захотела эту дамочку позлить. — Ну, знаете ли, в моем плотном графике поиска конченых гадов по всей стране… — Шериф Грэм, — перебила Реджина, не сводя взгляда с Эммы (не спуская ее с крючка). — Напомните, правильно ли я поняла, что эта «нарушительница спокойствия» пыталась от вас откупиться? Эмма нахмурилась, кожей чувствуя подвох. — Я… полагаю, мадам мэр. «Мадам, что б ее, мэр, — мысленно повторила Эмма. — Прекрасно. Потрясающе. Великолепно!» Не видать ей беглеца в ближайшие сутки, как своих ушей. И повезет еще, если он не успеет добраться до Канады. — Скверно, — покачала головой Реджина. — Срок за взятничество существенно подпортил бы вам жизнь, верно, мисс Свон? «Ну уж нет, в тюрьму я не вернусь». Эмма натянуто улыбнулась, признавая поражение. — Ясненько, — цокнула она. — Мне нужен компьютер парня и список его друзей. …и нечеловеческая сила воли, чтобы не придушить мадам мэра по дороге..
Жила Реджина в роскошном особняке — из тех, о которых Эмма мечтала в детском доме. Что-то трогать и даже дышать лишний раз в этом доме, конечно же, запрещалось, и мадам мэр то и дело с раздражением поглядывала на Эмму, как на нашкодившего ребенка. Та, в общем, в долгу не оставалась и в мыслях едва не молилась на собственное самообладание. Реджина ей нравилась поначалу, но у всего есть предел; отчаявшимся матерям, готовым идти по головам ради своего чада, сочувствуешь только издалека. Она привела Эмму с шерифом в комнату сына. Обычная пацанячья комната: мебель в нее явно покупала мать, но плакаты, рисунки и игрушки составляли типичный подростковый бардак. В углу скромно пристроился древний компьютер, которым Эмма и занялась; Реджина встала рядом, внимательно следя за ее махинациями и держа спинку стула. Хотела смутить властью и близостью. Эмма думала о том, что как раз близость-то ей и нравилась, вопреки всему. Она занялась пустяковым делом: вскрыть удаленную историю браузера. Шериф внимательно слушал ее комментарии, а Реджина рядом явно едва удерживала себя на месте. Ее потряхивало, Эмма чувствовала это. Нет, все-таки ей было ее жаль. А потом случилось необъяснимое. Эмма с кривой знающей усмешкой щелкнула на сайт «Кто твоя мама?», который выудила ее программка, и в череде записей с транзакциями и данными по картам она увидела свое имя. И свой бостонский адрес. С минуту она молча пялилась в экран, не в силах подобрать челюсть. Этого не могло быть. Просто не могло. И она, как и любой вменяемый человек, отказывалась верить в невозможное. Может, кто-то решил насолить и слил ее данные. Может, каким-то образом дала сбой программа. Что угодно — кроме вероятности, самой крохотной, что десятилетний мальчик миновал систему закрытого усыновления и нашел ее. Что из всех детей Америки Эмма завалилась в дом именно к нему. — Это, — выдавила она и замолкла. — Это, наверное, ошибка. И поняла, как глупо это прозвучало. И что повисшее молчание уже трескалось, как стекло. Эмма подняла взгляд на Реджину — та скрестила руки на груди, отгораживаясь от нее, неподвижная, как статуя. Эмма не могла понять, что сама чувствовала — куда ей в таком состоянии читать эту женщину. — Полагаю, туда нам и нужно ехать, — строго заключила Реджина. Вид ее при этом остался настолько неизменным, что Эмма подумала, будто ей это послышалось. — Нам? — нервно переспросила она. — Да, мисс Свон, я не буду отлавливать своего ребенка возле вашей двери без вас. К тому же, вы знаете город и, полагаю, местную полицию. Прекращайте тянуть время, пока мой десятилетний сын едет в город-миллионник совершенно один! В Бостоне никогда не набиралось миллиона, но это последнее, что Эмму волновало. Ее вообще ничего не волновало, если точно. Она, как в бреду, покорно пошла за Реджиной, отдающей приказы шерифу, и без лишних вопросов села в ее машину. Ехать так ехать. К ребенку. К мальчику, который был ее родным сыном. Мальчику с ее генами, которому она чуть не сломала жизнь: детский дом — это всегда лотерея. Ему повезло. Ей, в свое время — нет. Она молчала, долго, пялясь в окно и не видя, что за ним; ее беглец уже не волновал ее, как и то, что за рулем сидела совсем незнакомая женщина. В голове роились мысли, но Эмма даже не слышала их. — Я не хочу, чтобы он знал, — сказала она из глубин транса. — Я не хочу… не хочу, чтобы он знал. «Мне не нужен сын», — хотела сказать она. Тем более — чужой. Реджина, сосредоточенно глядя на дорогу, кивнула. Костяшки пальцев на ее руке, которой она стискивала руль, остались белыми. Спустя время стена несвязных размышлений, отгораживающая Эмму от реального мира, растаяла. Путь до Бостона занимал два с чем-то часа; на два с чем-то часа она оказалась заперта с этой женщиной в одной машине. Гудел мотор, за окном то и дело свистела встречка, и пятна машин мелькали на фоне зеленого месива. Эмма водила взглядом по безупречно чистому салону винтажного Мерседеса, кидала взгляд в окно — и иногда поглядывала на Реджину. Снова думала о том, что та была красивой, и от этого теперь неприятно ныло в груди. Реджина была красивой, сексуальной, интригующей — и запретной. Теперь-то уж точно. Эмма не к месту подметила, что не смогла окрестить ее чужой. Каждый раз, когда она испытывала что-то подобное, она впоследствии жалела. Неминуемо. — Как думаешь, — неожиданно спросила Реджина, и Эмма вздрогнула, — насколько это опасно для него — ходить по Бостону в одиночестве? — Скорее всего, его уже на вокзале отвели в полицию. Все будет нормально. Странно, но Реджину это успокоило. Немного. Эмма подумала, что она тоже хотела бы вести: она могла занять руки рулем, поворотниками, коробкой передач; дорога отвлекала бы. Она смогла бы унять тягу что-нибудь нервно мять или рвать — и желание дотронуться до Реджины, такой близкой и такой напряженной. Почему-то казалось, что она могла понять. По крайней мере, их выбило из колеи одно и то же. — Так ты занимаешься сыском, — начала Реджина после еще одной паузы. — А что было до этого? — Всякое. Думаешь о том, чего Генри мог от меня набраться? — Невыразимо странно было произнести его имя. Как будто сам мальчик стал от этого реальнее. — Вредных привычек нет, бед с головой тоже. Реджина раздраженно вздохнула. — Я рада, что ты не теряешь тягу поупражняться в остроумии, но это явно неподходящий повод. — Пауза. — Хотя ремарка про голову интересна, учитывая, где мы познакомились. Эмма усмехнулась. Нервно. — На дорогу выскочила зверюга. Или типа того. Неважно. Похоже, я должна тебе новый дорожный знак. Сработало: уголки губ Реджины дрогнули. Красивых губ, как на зло, и Эмма, едва уронила на них взгляд, одернула себя. Реджина смотрела на дорогу. И даже к лучшему: если бы она вдруг сама повернулась к Эмме и встретилась с ней взглядом, это было бы слишком. — Можешь не утруждаться, если это задержит тебя в городе. …именно это Эмма и имела в виду..
Когда машина Реджины угодила в сеть эстакад на подъезде к городу, Эмме захотелось выпрыгнуть. Прямо на шоссе — плевать, какие травмы она от этого получила бы. Она не хотела встречаться с ним. С мальчиком, которого и так никогда не должна была увидеть. С мальчиком, который мог разбудить в ней такое, от чего бросало в холод — с мальчиком, чья мать еще долго не будет давать покоя, даже когда Эмма с ней попрощается. Реджина рядом волновалась тоже, но по-другому. Ей-то не терпелось увидеть сына. Они подъехали к вокзалу — Эмма объясняла дорогу, и, сюрприз, все прошло на удивление хорошо. Реджина так сосредоточилась, что, кажется, забывала раздражаться. Едва припарковавшись, она выскочила из машины, чтобы найти ближайшего полицейского. Эмма нервно следовала за ней, не вмешиваясь ни в вежливый — поначалу — разговор перепуганной матери с копом, ни в мини-скандал, который потом учинила мадам мэр. «Не мое дело», — повторяла про себя Эмма. Она должна была оставаться безразличной. Это не ее ребенок. Это женщина, с которой ей ничего не светит. Когда все-таки стало ясно, что Генри не на вокзале и не в ближайшем участке, у Реджины сдали нервы. Она накрыла глаза дрожащей ладонью, и Эмма увидела, как искривились ее губы. — Ты сказала, что все будет нормально, — проговорила Реджина со злостью. — Ты сказала, что все будет нормально, Свон! Ты не представляешь, какой это ад — жить в этом проклятом городе без него! «Да уж, — подумала Эмма, — это ж как надо согрешить, чтобы застрять в этом болоте на целую жизнь. В одиночестве». — Он все еще может быть у меня. Поехали. Она хотела направить Реджину к машине, как утром сделал шериф, но та отпрянула с шипением, как кошка или змея. Эмма заметила ее слезы, и у нее самой встал ком в горле. «Не мой ребенок. Это не мой ребенок. Это меня не касается». «Я поведу», — решила Эмма. Она была всяко спокойнее Реджины. Та пустила ее за руль, но промолчала всю дорогу, глядя в окно. И снова Эмма кожей чувствовала, как та плачет, хотя не видела и не слышала ее слез. Хотелось успокоить ее, сказать что-нибудь ободряющее или, упаси Боже, обнять. Хотелось выскочить из машины и хоть бы даже пешком броситься в другой конец города. Когда Эмма подъехала к своему дому, Реджина молча достала из бардачка салфетки. На улице торопились куда-то люди, машины толкались в небольшой пробке — шел осенний рабочий день. Эмма смотрела на здание собственного дома и чувствовала себя так, будто ей там вынесут приговор. — Если его там не окажется, — сказала Реджина, приведя себя в порядок. — Если его там не окажется, Свон, и ты не найдешь мне его, я тебя уничтожу. Поверь мне, я могу. — Найду, — согласилась Эмма. — Я охренеть как должна тебе. И она вылетела из машины быстрее, чем Реджина успела ответить. Когда та вышла следом, она выглядела безупречной и собранной, будто не было слез и угроз (звучащих на самом деле пугающе, нужно отдать должное). Кабину лифта распирало от напряжения, когда они поднимались на этаж, и, стоило только дверям расползтись — рвануло. — Генри! Мальчик, болтающий ногами на подоконнике, вздрогнул и чуть не упал. Он был крохотным. Крохотным и взъерошенным, как птенчик, и совсем растерянным. Когда Реджина метнулась к нему, чтобы обнять, он безучастно позволил схватить себя в охапку и посмотрел на дверь через плечо. Потом он заметил Эмму, и у той в груди все перевернулось. Захотелось сказать ему. Мучительно захотелось быть ему не чужой. Ему — и женщине, которая судорожно осматривала его, будто пыталась найти хоть одну ранку. — Как ты узнала? — спросил Генри обиженно и одновременно со страхом. Наказание за такую выходку ждало бы фееричное. — Эта женщина нашла тебя, — Реджина кивнула на Эмму и взяла Генри за руку. — А теперь пойдем домой. — А как вас зовут? — спросил он в лифте, не теряя надежду. Реджина с Эммой переглянулись. В черных глазах читался скорее вопрос, чем угроза — и он напугал куда больше. — Селеста, — выдала Эмма. И припечатала: — Меня зовут Селеста. И она могла поклясться, что заметила одну и ту же нотку разочарования у обоих..
На заправке Генри увязался за ней и пошел к кассе, чтобы урвать бесплатных шоколадок — которые Реджина не разрешила бы, конечно. Та заправляла машину и настороженно поглядывала на единственный выход из здания, но Эмму это не слишком беспокоило. Пацан донимал ее вопросами. «А как вы приехали в город? А зачем? А почему остались? А что будете делать, когда заберете машину? А где вы живете?» В какой-то момент Эмма подумала, что Реджина, в общем, была рада хоть на пять минут сплавить это чудо, пусть даже ценой лишнего батончика в его рационе. Когда же очередь из вопросов закончилась, в ход пошла артиллерия потяжелее: «А вы верите в сказки?» И вот, оплачивая бензин и покупая себе и Реджине кофе, Эмма выслушивала, что последняя — Злая Королева, которую в их захолустье в Мэне привел, собственно, гнев. Проклятие из ненависти или что-то такое; это все было странно, даже очень, но — интересно. Эмме хотелось узнать о его фантазиях побольше. И о психологе, которого Генри упоминал, тоже. «Она правда злая. Она так часто ссорится с другими. Мы тоже поссорились, утром. И всем все равно! Ужасно скучный город…» Реджина смерила Эмму взглядом, когда та протянула ей стаканчик со сладким американо (это Генри тоже выдал), но успешно забыла про высокомерие и начала пить его прямо за рулем. Эмма, конечно, за этим не следила. Совсем. Но в городе Реджина ощетинилась. Эмма видела, как гневно та стискивала руль и поджимала губы. Как будто проснулось нечто, что заставляло ее бросаться на людей. Она высадила Эмму возле участка, куда уже пришвартовали потрепанного Жука; «Мои слова насчет знака и всего остального — я от них не отказываюсь», — напомнила мадам мэр с ядовитой ухмылкой, прежде чем пафосно рвануть обратно на дорогу. Генри смотрел на Эмму сквозь окно, пока мог. Эмма вздохнула и отправилась забирать свои документы, любезно оставленные в залог того, что Реджину не бросят в чужом городе. Шериф встретил понимающей ухмылкой: «Ну, как вам экскурсия с нашим мэром? Очаровательна как всегда, да?» Эмма вспомнила, как Реджина шантажировала тюрьмой, как командовала и как угрожала, как ехидно улыбалась, когда вышвыривала ее из салона, пропахшего американо и латте — и как стремительно увозила мальчика, верящего в сказки. «Очаровательна, — подтвердила Эмма, чувствуя прилив сил. — А дайте мне адрес вашего банка и реквизиты мэрии». Через полтора часа чек на добрые две сотни приземлился на стол мадам мэра. Та попыталась поджечь бумажку взглядом, потом посмотрела на Эмму, сама надменность. — Это что? — Латаю дыру в бюджете, — не без издевки хмыкнула Эмма. — Тебе же пришлось бы прикрывать ту историю со знаком. — Мисс Свон, — раздраженно протянула Реджина, — лучше бы вы с тем же энтузиазмом убирались из моего города. Со своей работой я как-нибудь справлюсь. — А что мне делать, когда Генри снова появится у моего порога? Реджина полоснула ее взглядом и поднялась. — Я не позволю этому случится. — Как? Запрешь его в башне, как ведьма из сказки? — Мои методы воспитания вас не касаются, мисс Свон. Вы — наемница, и вы выполнили свою часть сделки. Хватит с вас. Сядьте уже в свою несчастную машину и уезжайте подобру-поздорову, — Реджина подошла и наклонилась к Эмме, до неприличного сократив расстояние между их лицами. Она снова пыталась смутить близостью. Получалось только разозлить. — Не переоценивайте себя. То, что сегодня произошло, не значит ровным счетом ничего, а ваши фантазии могут принести немало проблем мне и моему сыну. Она врала. Эмма поняла это, даже не вдумываясь в смысл фразы; Реджина врала ей в лицо, сверкала глазами и едва не скалилась, упиваясь этим. Она обозлилась, когда Эмма решила уехать — и вот Эмма решила остаться, и она все равно измывалась. Та часть ее, которая обожала скандалить, все не могла уняться. А Эмма ведь была искренней. И Эмма знала, что примерно этим все и закончится — и злилась на Реджину, что так и получилось. Она не могла это объяснить. Ей просто хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы стереть эту злобную самодовольную ухмылку. И она придумала несколько способов. И не смогла выбрать ни один из них. — Пока, Реджина. Она развернулась на каблуках и зашагала к выходу. К черту. Нет так нет. Не своего ребенка Эмма оставляла в городе-болоте. Ничего не вышло бы с женщиной, которая на эту трясину обречена. Священная безысходность, верная подруга. Или нет. Нет, раз уж уходить — то обстоятельно. Она обернулась и в два шага вернулась на место, чтобы схватить Реджину и украсть поцелуй. Дотронуться до тех красивых губ, на которые она засматривалась всю дорогу, прижать ее к себе, как когда хотелось успокоить. Эмма толком ничего не чувствовала — потому что это был порыв, — кроме сладости осознания. Сам факт того, что она сделала это, пьянил; один раз живем и прочее-прочее. Все равно в этот проклятый город она не вернулась бы. И Реджина оттолкнула, конечно. И Реджина возмутилась, конечно: «Да как ты смеешь?!» И Реджина со стоном прижалась к ней снова, прикусила нижнюю губу и провела по ней языком, а потом поцеловала — так, что подкосились ноги. — Я все еще зла на тебя, — прошептала она, едва отстранившись, и Эмма подумала, что она до сих пор злилась тоже, и что она могла смахнуть барахло со стола Реджины и показать ей, как она умудрилась выбесить; но Эмма это, конечно, не сделала бы — не сейчас. Она целовала ее, зарывшись пальцами в ее волосы, и ей было все равно, что Реджина скажет ей томным голосом, тяжело дыша. — За то, что ты разрушишь.***
Эмма ужинала в кафе — том самом, с подвешенным телевизором и зевающей официанткой. Веселее не стало, но Эмме было уже плевать; она сняла комнату наверху и думала только о том, с кем встретится утром. И о том, как сказать смышленому десятилетнему пацану о том, что он и так о ней понял, несмотря на обман. Она вздрогнула, когда напротив приземлилась какая-то фигура, и подняла на непрошенную компанию взгляд. Перед ней, довольно улыбаясь, вразвалочку сидел Август «удачливый ты сукин сын» Бут. Высокий, темноволосый, голубоглазый и в перчатках, чтобы удобнее было управлять байком. — Эмма Свон, — промурлыкал он, как кот над сметаной, и Эмма в который раз в этом адском городе пожалела, что не носила оружие с собой. — Ну вот мы и встретились, а? — А ты смелый. Не боишься, что я сейчас тебя скручу? — Нисколько. Во-первых, потому что сегодня тебе позвонит тот очаровательный китаец и скажет, что передумал трясти с меня залог. Мой старый приятель. А во-вторых, потому что тебе тогда пришлось бы уезжать из города, и, сдается мне, ты не очень-то этого хочешь. Эмма подняла бровь. Только что от нее ускользнула крупненькая сумма, а человек, за которым она гналась последнюю неделю, сидел напротив и как ни в чем ни бывало заказывал себе кофе. «Не здешний,— почему-то заметила Эмма. — Слишком уж активный». — Ты заманил меня, — сказала она, сощурившись. Это было глубоко оскорбительно, конечно — с одной стороны. А с другой — как этот черт это провернул?.. — Именно, — кивнул Август. — Но, согласись, ты и без меня в последнее время наблюдала череду занятных совпадений. Эмма повела плечами. — Допустим. К чему ты клонишь? Август хитро улыбнулся и наклонился через столик, как будто собирался рассказать ей секрет — и, странное дело, она не почувствовала неприязни. Он ей нравился. Этот гад ей нравился! И он, все так же улыбаясь, заговорщически проговорил: — Ты веришь в сказки, Эмма Свон?