Допрос с пристрастием

      Ромыч брынчит на Максовой гитаре каждый раз, когда вылетают на очередной пожар. Неумело, фальшиво подпевая, чем раздражает остальных, а Максу ничего, Макс смеется искренне так, по-доброму, и Рома смущенно уголком губ улыбается. Ему нелепо легко, когда рядом Шустов. Можно делать всякую ерунду, что для остальных станет нервирующей. Макса таким не напугать, только вызовешь широкую улыбку.       — Дурындей ты, молодой, — не переставая улыбаться, говорит Максим, когда мягко гитару у Ромы отбирает. — С ней нужно нежно, как с девушкой. Гитара, она, от ласковых, легких касаний сама играет, остается только поймать этот момент.       Роме кажется, дотронься Макс до него так же, как до своей гитары, он тоже зазвенит, да так громко, что перепугает ребят, словно начищенный хрустальный бокал. И сиял бы при свете солнца тоже.       — Молодой, — подает голос Серега. — Ты прекратил бы залипать на нашего Максимку. Мы его каким попало снобам московским не отдадим.       Негромкий смешок прокатывается между командой. Макс, усмехнувшись, перебирает струны, краем глаза косит на Ромку. Дурашливого, еще не обожженного работой сложной, считающего, что получить «Героя России» проще простого. Однажды получит, Шустов не сомневается.       — Да остынь, Серый, — подает голос Макс прежде, чем Ромка находится с ответом. Смотрит мгновение, после снова делает ≪брынь≫. — Я, как прилетим, научу его нормально играть. Пальцы вон какие.       Кивает и затягивает «Мне жаль, что тебя не застал летний ливень…» Сплинов, когда мог заиграть что-то более жизнеутверждающее. Не так уж сильно он любил стихотворения Бродского в школе, но всем, как всегда, слегка взгрустнулось. Оно само на новом пожаре получается, хотя, в основном, всегда возвращаются. Вернутся и теперь, сомнений быть не должно.       Рома отвлекается от звуков гитары, смотрит на свои руки. Пальцы как пальцы, ничего особенного. О чем Шустов вообще говорит?       — Ну и мало же мы о тебе знаем, Максимка, — добавляет Костя, когда молчание затягивается.       Макс улыбается. Костя продолжает ковырять нарисованный цветок на каске, что дочь оставила на удачу. Не красный, фиолетовый с белым.       — И все ж, молодой, ты чего к Максу нашему липнешь? — Гнет свое Серега, не желая отступать. — Кудри привлекают?       Складочка на лбу слишком явная, Рома хмурится, не понимая, к чему тот клонит. Косится на Макса, тот переключился на «Мы сидели и курили». Помощи ждать неоткуда.       — Ты чо допросы ведешь? Я не под следствием. — Роме конфликтовать хочется меньше всего, а больше за Максову спину широкую скрыться, чтобы не видно совсем вместе с этой шапкой дурацкой.       — Хочу и веду. — Серега прет, как танк, не видя препятствий. — А ты отвечай, молодой. Нравится тебе наш Макс?       Ожидаешь всего, чего угодно, когда работаешь в слаженной мужской команде. Всего, кроме чего-то подобного, неприкрытого, что колет под ребрами. У Ромы губы в тонкую полоску складываются. Раньше он бы ответил с вызовом, поддевая и выводя из себя. Два месяца прошло, отпало желание как-то связываться с Серегой.       Макс перестает играть, переводит взгляд на Рому, тот поднимает глаза, оглядывая остальных. Все замерли.       — Что? — Не выдерживает Рома, едва не вскочив с места.       — Нам все равно кто, кого и в какой позе любит, — доходчиво объясняет очевидное Костя. — Это дело личное. Но мы за Максимку косточки переполощем, если понадобится. — Сам испытующе смотрит, словно Ромка к ним не работать пришел, а к Максу свататься.       Макс, кстати, не спешит кидаться в защиту, смотрит, приподняв бровь, заинтересованно. Роме неловко, он поправляет шапку и вновь на нос очки надевает. Не спасает. Он снимает их снова, кладет в карман, прокашливается.       — А вот нравится! Как вам такой ответ, а, засранцы? Нравится и всё тут!       — Палыч!       Обычно тихий и замкнутый Петр орет чересчур неожиданно. Все, как один, подпрыгивают с непривычки.       — Что? — Алексей Павлович смотрит на них, не зная причины, по которой его из мыслей вырвали. Останавливает взгляд на Петре.       — Ты мне косарь должен будешь.       Палыч переводит взгляд на парочку, сидящую на одном бревне двусмысленно близко друг к другу. Хмыкает.       — Вернемся — отдам.       — Так вы чего, спорили на меня? — Вскидывается Ромыч, шапка лезет на глаза. — На меня и Макса?       — На тебя только, — бросает Петр, поднимаясь с так надоевшего бревна. Спина затекает ужасно.       — Болтать некогда. — Палыч тоном инструкторским просит всех заткнуться. — Работать пора, поднимайтесь.       На щеке ошарашенного Ромки горит сухой поцелуй Максовых теплых губ.       — Прилетим обратно — в кафе сходим, а то достала меня столовка наша. Идет?       — Идет, — соглашается Рома, пока осознание заставляет губы в улыбке растянуться. — Я тебе такие места покажу, закачаешься!       Макс подмигивает ему, встав с места и, не оборачиваясь, идет вперед. Ромка семенит за ним, теребя карман куртки.       Сегодняшняя смена пройдет легче любой до этого.