***
— Такая растрата. — Скорбь неумолима. — Он выжил чудом. — Он силен. Не просто еще один капитан из сотен. — Столько наград. Медали за отвагу и бесстрашие перед врагом. — Мы ему не враги. Больше нет. — Доставай пулю медленно. — Метка предателя не даст ему спать спокойно. — Такой сложной операции я еще не проводил. Один неверный шаг, и он умрет. — Смерть ему однажды помогла. Сейчас не подведет. Медленно. Не дыши. Веки совсем немного разлепляются. Чонгук видит над собой смазанные силуэты докторов в масках и яркий свет. Он не чувствует своего тела, но слышит хлюпающий звук. Один из хирургов поднимает окровавленную пулю, зажатую в пинцете. — Он будет жить. — И будет мстить. — Пульс ровный. Операция успешно завершена. Чонгук закрывает глаза и ныряет в глубины, до которых свет не дотрагивается.***
Чонгук не помнит первый день своего пребывания на другой стороне. Только замыленные фрагменты и нескончаемую боль. Черные силуэты с оружием и слепящая белизна вокруг, резко контрастирующая с ними, совсем не вписывающаяся. К своим ощущениям не прислушаться при огромном желании. Все притуплено, каждый орган словно на энергосбережении. Полное подавление реальности. Болевой шок, растерянность. Его отключили, не скупясь на боль. Удар был мощный, тяжелый. После него, очнувшись спустя, кажется, вечность, голова разрывается от боли. Ощущение, будто она сейчас треснет и расколется надвое. Болят даже еле открытые глаза. Каждый волосок на бессильном теле. Чонгук постепенно фокусирует зрение, чуть морщась от яркости, к которой глаза не привыкли. Он видит человека в белом халате. В руке поднос. Стакан воды, какая-то каша, на вид отвратительная. Половинка овальной таблетки рядом, в маленькой таблетнице. Ему помогают сесть, голова взрывается новой волной боли, перед глазами все кругом идет. Тело — одна сплошная болевая точка. Его кормят. Когда Чонгук не открывает рот, ему впихивают еду насильно, иначе у таблетки будет ускоренное разрушительное действие. Желудок не должен быть пустым. — Что это? — с опаской и недоверием спрашивает Чонгук кажущимся не родным голосом, смотря на половину овала, который протягивает врач, требуя проглотить. — Обезболивающее, — объясняет капитану человек в белом халате. Чонгуку точно не кажется, он видит, как подрагивают уголки губ омеги-врача, когда он говорит. К чему здесь улыбка? — Мне не больно, — настораживается альфа. — Уберите, — грубо отталкивает руку врача, найдя в себе силы. Таблетница падает на белый кафель. На шум в палате сразу же входит один из террористов. Врач коротко ему кивает. Чонгука кружит, он еле концентрирует внимание на лицах перед собой из-за резких движений. Аспид шагает к постели капитана и, замахнувшись, бьет прикладом в лицо. Чонгук клонится в бок, но не падает. Аспид хватает его, блокируя руки, и не дает двинуться, пока врач поднимает таблетницу, достает половину таблетки и насильно заталкивает капитану в рот. Тот сопротивляется, несмотря на слабость, его трудно сдержать, его физическая подготовка дает о себе знать даже в изнуренном состоянии, но аспид сильнее. Врач, что словно и не врач вовсе, зажимает капитану рот и нос рукой, пока кислород не начнет выжигать легкие. Он провоцирует его на то, чтобы таблетка была проглочена, иначе альфа задохнется. Чонгук не сдается, он мычит, пытается укусить ладонь, а таблетка начинает таять во рту, горчить на языке и со слюной попадать в горло. Процесс пошел. Перед глазами темнеет без воздуха. Проклятый глотательный рефлекс срабатывает и подводит. Кадык Чонгука дергается. Подтаявшая таблетка без воды с трудом скользит по глотке вниз. Альфу сразу же выпускают, и он сам перестает дергаться. Чонгук хватает ртом воздух, обессилено упав на подушку. Руки, ноги и голову как будто магнитом тянет вниз, тело становится тяжелым, неподъемным. Из уголков глаз скатываются слезы. Ему бы найти силы встать и засунуть два пальца в рот, пока не поздно, избавиться от неизвестной дряни, которую прозвали обезболивающим. Таблетка выжигает внутренности. Она убивает, Чонгук уверен.***
— Капитан Чон! — зовет родной голосок. Чонгук, обнимая фуражку и идя по тропинке, по обе стороны заросшей травой, оборачивается и видит широко улыбающегося младшего братишку. — Я скоро вернусь, Тэхен-и, — обещает Чонгук, тепло улыбнувшись ребенку. — Как и всегда, — уверенно кивает младший. — Не дай червякам выиграть. — Раздавлю их, — кивает альфа и посмеивается. — Ничего у них не получится. — Уже получилось, — улыбка с лица Тэхена мгновенно исчезает, а глаза наполняются злостью. Он подбегает к брату и начинает агрессивно срывать с его груди блестящие на солнце медали. И солнца вдруг нет, вместо него вечные темные тучи с угрозой ливня. — Тебя предали, зачем тебе еще это?! — неожиданно зло шипит Тэхен, бросая медали и ордена брата на землю. А под ногами грязь, и блестящие начищенные награды вмиг становятся ничем. — Тэхен, это вранье, — Чонгук взволнованно хватает брата за плечи и садится перед ним на корточки. — Никому, кроме меня, не верь. Меня не предавали! — Предали, — вдруг смеется Тэхен. — Чертова армия. Пусть они сдохнут, — недобро улыбается брат, а глаза его пугающе безумные. — А ты… — Тэхен впивается длинными пальцами в плечи брата и шепчет на ухо: — Освобождайся и возносись, капитан Чон. У любимого братишки теплые шоколадные глаза вмиг становятся змеиными, а улыбка словно ядом помазана. Чонгук слышит громкий выстрел из ниоткуда. Белая рубашка под мундиром становится алой. Кто-то громко смеется за спиной, прямо в затылок словно, а брат в руках рассеивается прахом.***
Чонгук открывает глаза. Пелена слез застилает зрение. Альфа моргает пару раз, и взгляд фокусируется. Все те же белые стены и потолок, какой-то шум в коридоре, мелькающие за дверью черные и неизменные силуэты аспидов. В этот раз нет и намека на какую-то боль. Чонгук ощущает легкость и приятное головокружение. В груди тепло, а перед глазами образ Тэхена. Чонгук скучает по нему. Сколько он не видел его уже? Как долго не слышал голосов папы и отца? Не ощущал запах еды, которую родитель с любовью готовит своим детям. Альфу накрывает легкая тоска. Он прикрывает глаза и поджимает сухие губы. Во рту неприятная горечь от таблетки. Как только Чонгук о ней вспоминает, вся поднимающаяся ярость в нем вмиг сносит приятные мысли. Он вспоминает все, что произошло за последние дни. Идет неизвестно, какой день, как альфа находится у аспидов. Грязно обманув, они наивно пытаются перетянуть его на свою сторону. Животные без мозгов, держащиеся на чистой ненависти, что ведет их на верную смерть. Как будто это будет так просто — сломать героя, прошедшего не одно сражение. Чонгук себе лучше прямо сейчас пулю пустит в голову, чем в их сторону хоть шаг сделает. Альфа не думает долго. Он прежде всего боец, сражающийся за мир и покой. Он не сдастся. Он поднимается с постели медленно, превозмогая головокружение. В остальном ничего не болит, хотя он хорошо помнит те удары прикладом. Опускает босые ноги на холодный пол, медленно встает и шагает к двери, чуть покачиваясь, но удерживая равновесие. Он безоружен, вокруг нет ничего, чем можно обороняться, но он хотя бы разведает обстановку, если даже его вернут обратно в палату через секунду. Чонгук выходит, тихонько толкнув незапертую дверь. Слишком просто, и это настораживает, но альфа не собирается возвращаться и покорно сидеть. Пока он в ясном уме, не будет тратить время попусту. Аспиды в коридоре даже не смотрят в его сторону. Чонгуку начинает казаться, что он во сне, где все обстоятельства складываются за него. А может, он умер, и поэтому его никто не замечает? Он медленно идет вдоль стены и с опаской глядит на вооруженных змей, что продолжают игнорировать его. Это кажется до смешного странным, но альфа все равно идет вперед, определенно ведясь на какую-то ловушку, но что ему терять? Он беспрепятственно выходит в светлый холл. Врачи на носилках везут раненого аспида, одни просто куда-то торопятся. Есть и пациенты, способные выходить из палаты. Но вооруженные террористы всюду. И ни один словно не видит Чонгука — врага, спокойно расхаживающего по их территории. Даже если этот враг безоружен. Безумие. Чонгуку становится интересно, чем все это кончится, поэтому он не останавливается и выходит во двор. Холодок облипает привыкшее к комнатной температуре тело и пускает мурашки. Откуда-то доносится похоронный марш, от которого волосы на руках и голове дыбом встают. Чонгук не боится смерти, он ее слишком много видел в своей жизни, но от этих звуков все равно не по себе становится. Музыка все громче. На пустой просторный двор изо всех сторон вдруг выползает около десяти аспидов. Они медленно подходят к Чонгуку сзади, но не поднимают оружие, просто подступают, окружая со всех сторон. Вот и ловушка. Альфа, найдя источник музыки, поворачивает голову вбок. На стене госпиталя на большом экране Чонгук видит похоронную процессию. Таких он, к сожалению, видел немало. Так хоронят героев. Он застывает на месте и глядит на экран, забыв об окруживших его змеях. Взгляд стекленеет. Альфа видит свою фотографию, которую солдат несет перед закрытым гробом, укрытым флагом страны. — Что это… — одними губами выдыхает Чонгук, ничего не понимая. — Покойся с миром, капитан Чон Чонгук, — говорит с ядом один из аспидов за спиной альфы. — Вся страна оплакивала тебя. Чонгука бьют тяжелым ботинком в спину. Альфа от сильного толчка падает, ударяясь коленями о холодный асфальт. — Теперь тебе больно, Чонгук? — шипит змей возле уха. Чонгук опускает голову и ужаса полными глазами смотрит на землю перед собой. Да, ему больно. Ему очень больно представлять, что маленький Тэхен видел его лживые похороны. Кого они в гроб положили? Не дали взглянуть. Наверняка напугали семью тем, что под крышкой гроба ничего целого от их сына не осталось. Альфа рефлекторно трогает свою грудь там, где висел жетон. Там ничего. И правда ведь, собачку не вернули. От Чонгука семье, наверное, только этот кусок металла остался. Жаль, он не может через него передать родным, что жив, что оказался в плену жестокого врага, который почему-то до сих пор его не убил. Почему? Когда Чонгук в сознании, он себе не перестает этот вопрос задавать. Они обещали освобождение, но что оно из себя представляет? В чем заключается свобода? Для чего все это? Вопросов слишком много, и они сжирают альфу каждую секунду. Непонимание происходящего сводит с ума. И эти похороны, которые видела вся страна. Чонгук слишком далек от ответа. Пока он может, он будет бороться. Он не сдастся. Перед ним выстраиваются стеной, намерение сразу ясно становится. Чонгук поднимает голову и сжимает руки в кулаки. Пусть хоть целая армия против него одного встанет. — Вы будете гореть в аду. Никогда мрази не одерживали верх, и сейчас не одержите, — рычит он, смотря в глаза каждому змею. — И не таких ломали, капитан, — смеется один из аспидов. Чонгук не успевает встать, его сразу же бьют. Он собирает все остатки сил вместе и поднимается после сильного удара в бок. Альфа, окруженный змеями, без промедления нападает на того, кто ударил. Остальные собираются во дворе и наблюдают. Хорошо, что хоть сил в нем не поубавилось, хотя долгое отсутствие активности и плотного питания дают о себе знать легкой слабостью и головокружением от резких движений. Он собирается и обороняется. И ту ярость выгоняет. Кадры лживых похорон, где почетно несут фото капитана Чона, стоят перед глазами и сводят с ума. Чонгука снова бьют. Он не теряется и бьет в ответ. Боль не такая острая, хоть удары и сильные, но чем больше бьют подключающиеся к драке аспиды, тем ярче и сильнее она становится. Они разбивают не сдающемуся альфе лицо и, кажется, что кости по одной ломают. Чонгук чувствует, как хрустнуло ребро. Он еле стоит на ногах, но падать на колени не собирается. Его окружают все разом и бьют ногами. Где-то неподалеку за этим беспристрастно наблюдает альфа с красными волосами. Чонгук отключается от удара по голове.***
Его пробуждает жгучая пощечина. С сознанием вся боль в теле просыпается как по щелчку. Альфа стонет сквозь зубы и старается не двигаться. Даже дышать больно. Он открывает глаза и дергается, увидев свое отражение в зеркале, прикрепленном к потолку прямо над кроватью. У альфы лицо едва узнаваемое, перебинтован торс и голова. На теле ни одного живого места. Чонгук напоминает одну большую гематому. Ни разу в жизни он не выглядел настолько избитым, настолько уязвимым и беспомощным. Ранения в порядке вещей, но чтобы не быть на себя похожим, а выглядеть как живой труп — впервые. От этого слегка мерзко самому альфе. — Красивая картинка? — слышит голос сбоку от себя Чонгук. — Ветеран этой вечной войны выглядит, как кусок дерьма. Как побитая уличная псина. Так жалко. Я уверен, ты и сам не в восторге и с моими словами согласен. Но внешний вид не так важен. Тебе больно. А хочешь эту боль унять? — Иди к черту, — хрипит Чонгук, не в силах повернуть голову вбок. Он застывшими глазами смотрит только на свое омерзительное отражение. — Сегодня ты говоришь так, но совсем скоро перестанешь ощущать ее. Первым делом уйдет боль физическая. За ней — душевная. Тогда ты будешь готов стать кем-то новым. — У вас ничего не выйдет, — тихо говорит Чонгук, пытаясь сжать непослушные пальцы в кулак. Над его лицом появляется рука. В большом и указательном пальце зажата овальная таблетка. Уже не половинка, а целая. У Чонгука на секунду зрачки расширяются, а кончики пальцев незаметно вздрагивают. — Выпьешь, и боли не будет, капитан. — Мне не нужно это, — медленно говорит альфа. — Я выдержу. Все выдержу, — едва слышно. — Хорошо. Я оставлю ее здесь. Бери, когда невмоготу станет, — рука исчезает. Таблетка тихо ложится на тумбу возле кровати. — Не дождетесь. Аспид смеется. Он встает и уходит, больше ничего не сказав. Чонгук медленно поворачивает голову и красными от ударов глазами смотрит на белую таблетку. Никогда.***
Ложь. Чонгук ест по одной таблетке в день. С борьбой, с отчаянным сопротивлением, насильственным путем. Он пытался вырвать, но ему и это сделать не давали. От нее не избавиться. Она как змей медленно проникает в организм и устанавливает свои правила, разрушая все остальное. Раз в день таблетка спасает его от боли и выбивает все мысли из головы, вводя в состояние прострации. Чонгук познакомился с ее действием полноценно. Другая половина дня — пытка. Испытание холодом, голодом и болью. Его куда-то водят, заставляют драться, но каждый раз один итог — поражение. Ему снова и снова показывают его же похороны, скорбь людей, приносящих на его лживую могилу живые цветы, интервью высших по званию, чьи лица альфа хорошо знает. А потом его снова терзают физически, лишая еды и сил. Только Чонгук смотрит на все это со смехом. Его ничто не сломает. Ломает только мысль о семье, что скорбит по нему. А Чонгуку не докричаться. Он крушит. Страдает та немногочисленная мебель, что находится в палате. Один образ улыбающегося братишки, и у Чонгука сердце надвое раскалывается. Его Тэхен страдает сейчас куда больше него самого. Ему душу убили, соврав о смерти Чонгука. А сам альфа живет мыслью о семье, о безопасности которой он молится, стоит очнуться, и перед тем, как отключается из-за очередного удара или таблеток. От осознания того, как больно его родным, ему вдвойне тяжело. Боль обостряется и становится почти невыносимой. Чонгук глотает слезы, горло не перестает болеть, а губы мелко подрагивают. Его разрывает заживо, и он снова загибается, снова начинает крушить, хоть так бы взорваться, выплеснуть безграничную боль. На шум сразу же вбегает один из аспидов. Чонгук нападает на него, плюнув на наличие автомата, который ему в лицо дулом направлен. Его не убьют, иначе для чего все эти старания? Для чего возиться с врагом так долго? А Чонгук и не знает, сколько это продолжается. Счет дней уже бессмысленный. Сил все меньше. Альфа питается только водой и таблетками, вкус еды он едва помнит. О том, что он пьет их на голодный желудок, уже никто не беспокоится. Его снова испытывают на прочность. А может, просто издеваются. Один удар в живот усмиряет Чонгука, заставляет упасть на колени. — Знай свое место, капитан, — выплевывает аспид, давя на колено Чона ногой. Заходят еще двое, Чонгука утаскивают к кровати и бросают на нее, как мешок. Чонгук без сил лежит и, тяжело дыша, смотрит в потолок, где все еще висит зеркало. Они хотят, чтобы ему собственное отражение противно стало? У них выходит. Чонгук стеклянными глазами глядит на себя, пока по комнате ходят уборщики и приводят палату в порядок под надзором террористов. Как только помещение пустеет, Чонгук свешивается с постели и блюет желчью на пол. Живот скрутил болезненный спазм, из глаз брызнули слезы. Альфа жмурится, кашляет, впиваясь пальцами в край постели, и молится, чтобы выблевать сердце и разбить его, только бы не ныло. Чонгук его вой будто слушает по ночам, когда госпиталь затихает, и снаружи слышны только шаги скрипучих ботинков вечно сторожащих и не знающих сна змей. Серое небо сменяет глубокая черная ночь. Чонгук отворачивается к окну, подсовывает руки под подушку и смотрит на тяжелые мрачные тучи, но видит там свет. — Тэхен-и, — тихим хриплым голосом зовет Чонгук, разомкнув сухие губы. — Я жив, Тэ-Тэ. Братик жив. Все еще дышу с тобой одним воздухом. Возможно, я где-то рядом. Самому бы знать, насколько близко… — Чонгук пытается улыбнуться, думая о брате. Почти забыл, каково это. — Передай папе и отцу, скажи им, что я жив, — еле слышно шепчет, голос все сильнее дрожит. — Клянусь, я жив, Тэхен-и. На повторе, только бы мысль донести. Только бы дошла она до того, о ком все думы. Ради него Чонгук держится. Нельзя обмануть брата дважды. Чонгук выживет. Он не на поле боя, но его война не прекращается ни на секунду. Пока он в стенах вражеских, он не расслабляется, не дает себе вздохнуть. И ему не дают. Они что-то затеяли против его души и изо дня в день реализуют покушения на сокровенное. Сдаться? И в мыслях нет. За Чонгуком приходят. Бесцеремонно хватают его. Снова. И каждый, абсолютно каждый раз не без сопротивления. — Я хочу поговорить с главным, — требует альфа. Ему в ответ в лицо смеются. — До главного тебе идти и идти, капитан. — Я хочу знать, что вам от меня нужно, — не отстает Чонгук. — Тебе уже объяснили, ублюдок. Перестань бороться, и обретешь свободу. — Я не верю вашему освобождению. — Тогда не задавай лишних вопросов, — и снова следует удар. Чонгук почти привык. За каждое слово против его бьют, не жалея сил. Альфа сплевывает кровь под ноги аспидам и скалится красными зубами. — Прячьтесь за своими масками, я ваши лица запоминаю. Еще один удар. Смех.***
Чонгук просыпается в другом месте. Холодное, сырое. В воздухе запах мокрой земли. Почему-то у альфы ассоциации с могилой. Колени тонут в грязи. Чонгук открывает глаза, но все равно ничего не видит. На голове мешок. Ледяные капли дождя падают на плечи, скрытые тонкой тканью футболки. Кто-то подходит сзади, капитан слышит это по хлюпающим по грязи шагам. Мешок срывают с головы. Гук слегка щурится от света. А на деле — обычное свинцовое небо и пустошь. Дождь и лужи. Он вертит головой, замечая наступающих на него аспидов. Он опускает взгляд на землю. У его зарытых в грязи колен лежит катана. Чонгук ничего не понимает. Зачем они оставили ему оружие? Хотят испытать в деле? Только Чонгук никогда не дрался с помощью холодного оружия. Он один из лучших стрелков в армии, даже бегущую мышь в сотнях метров от себя подстрелит с первого раза, не промахнувшись, но с катаной он никогда не сражался. Нет смысла в ней с теми, кто стреляет. Но и это что-то. Чонгук не думает, он просто хватает рукоять катаны и поднимается на ноги, пока не приблизились аспиды, чьи лица скрыты под масками. Они похожи на мертвецов. Переваливаются с бока на бок, надвигаются с короткими клинками в руках, пустым взглядом прожигая. Чонгук не понимает ничего, но единственное, что важно — не дать себя убить. Не так. Поэтому альфа встает в стойку, готовый к обороне, и крепко сжимает рукоять катаны двумя руками. Первый нападает с рыком, будто животное, а не человек. Чонгук взмахивает катаной, режет по груди аспида. Он и сам не ожидает, что оружие в его руках настолько острое. Аспид падает. Лопатку обжигает боль. Чонгук шипит и, ударив раненого аспида ногой в живот, резко оборачивается. Не медлит, не думает, сразу вгоняет лезвие в живот того, кто резанул его сзади. Они загоняют его в кольцо, как жертву, и не стоят, не по одному напасть пытаются, каждый тянется. Чонгук размахивает катаной неумело, но ему удается порезать или просто зацепить. Кто-то вгоняет ему в плечо клинок. Альфа зло рычит, выдергивает его и мечет в первого попавшегося аспида. Кто-то бьет ногой в попытке подкосить, но Чонгук твердо стоит, словно врос ботинками в грязь. Он снова поднимает катану, хватает одного из змей, прижимает к своей груди спиной и перерезает глотку. Грязь мешается с кровью. С чужой, с его собственной. Его задевают лезвиями, но Чонгук двигается быстро, не давая вонзить в себя еще один клинок. Все тело горит и ноет от боли, кровь пропитывает футболку и штаны, но Чонгук знает, что если сейчас упадет, будет зарезан мгновенно. Не сосчитать, сколько раз он был на грани смерти, но такого исхода он никогда не представлял. Если и умереть, то так, чтобы не потерять достоинства, чести. В голове всплывают кадры из фальшивых похорон, и альфу словно тошнить начинает. Это к горлу ненависть и злость в опасном сочетании поднимаются. Он видит эти черные безликие силуэты перед собой и заводится еще больше. Катана купается в крови. И без того черные глаза загораются, превращаясь в угли. В них только отражение змей, которым он смерть подарит. Каждый новый шаг и новое движение — физическая боль Чонгука и смерть очередного аспида. Он бьет в грудь, выворачивает, кричит и бьет ногой, втаптывает в грязь буквально. Один за другим, они падают. Кажется, им не видно конца, но Чонгука это не пугает. Пусть их будет еще, пусть как можно больше змей сегодня поляжет, и тогда эти твари пожалеют, что оставили его в живых. Еще один удар клинком в ногу. Чонгук стискивает зубы до скрипа, не останавливается. От его спины точно не осталось живого места, футболка грязными кровавыми лоскутами свисает, но ноги еще держат. Еще не все змеи сдохли. — Освобождайтесь и возноситесь, мрази, — рычит он, вонзив катану в глаз одного из аспидов. Он чувствует, как кончик лезвия упирается в череп, не проходит дальше, и выдергивает ее, разворачивается, бьет другого прямо в сердце. — Вы ведь этого жаждете! — орет он. Альфа не успевает стряхнуть с лезвия кровь, как оставляет на ней новую. Очередной удар приходится на плечо. Если бы Чонгук не успел, клинок вошел бы в сердце. На него нападают сразу двое. Чонгук, превозмогая боль, стирая зубы друг о друга в порошок, кидает змея на землю и падает следом. Он резко поворачивает катану лезвием к себе и в сантиметрах от своего лица вгоняет ее в тело упавшего аспида. Он уже не видит, куда. Кровь застилает глаза, кто-то мазнул ножом над бровью. Альфа быстро поднимается, тяжело дыша. Голова кружится, боль всеми силами старается утянуть его в небытие, но Чонгук держится. Остаются трое. Остальные лежат мертвые, омываемые дождем. Альфа до хруста костяшек сжимает рукоять и сам налетает, сбивает с ног, быстро вонзает лезвие в горло, не без труда вытягивает его обратно и поднимается. Кровь с колена пропитала всю штанину, нога начинает неметь. Второго Чонгук бьет по руке. Клинок падает в грязь. Аспид воет от боли, а Чонгук чужой болью заряжает себя. Последний сбивает его с ног и ложится сверху. Катана выпадает, Чонгук одной рукой хватает запястье змея, что хочет вонзить клинок в его грудь, а другой катану пытается к себе подтянуть, но скользкая грязь под пальцами все усложняет. Чонгук рычит, из последних сил держится, рука слабеет. Клинок все ближе к телу. Альфа забывает о катане, обхватывает в грязи измазанной рукой предплечье аспида и выкручивает, слыша хруст костей. Змей стонет от боли, но не сдается. Чонгук смотрит в его глаза и скалится. За секунду он укладывает его на землю и садится на нем сверху. Клинок уже зажат в руке капитана. — Пусть в аду ваши страдания не прекращаются, — цедит он и наносит множество ударов по телу змея. В один момент все шумы, кроме дождя, затихают. Клинок выскальзывает из руки альфы. Чонгук с трудом поднимается, шатаясь и едва не теряя сознание. Вокруг разбросаны тела. Чонгук закрывает глаза и поднимает голову, холодные капли дождя падают на лицо, щиплют каждую рану и не дают потерять сознание. Это они настолько слабы или Чонгук не так уж и бессилен? — Капитан, ты снова показал себя с лучшей стороны, — слышит ровный голос за спиной Чонгук. Он резко оборачивается. Перед ним стоит еще один аспид, но не вооруженный, и выглядит он адекватнее тех, кого уже нет в живых. Его руки сцеплены спереди. — Великий герой этой войны, надежда народа. Их будущее. Ты отомстил. — Отомстил? — с трудом шевеля языком, переспрашивает Чонгук. Аспид без маски растягивает губы в улыбке. — Посмотри на их лица, — кивает он на трупы, лежащие вокруг капитана. Чонгук ничего не понимает. Он опускает взгляд на самое ближайшее к нему тело, с трудом опускается на корточки и стягивает с лица трупа маску. В его глазах кричит ужас. — Полковник Чан, — дрожащими губами произносит Чонгук, не веря своим глазам. Аспид, стоящий перед ним, довольно улыбается и кивает. Чонгук падает на колени, не в силах стоять, и подползает к следующему. Снимает маску. — Капитан Хон… — снова ползет по грязи к следующему. — Сержант… Капитаны, полковники, майоры, сержанты и лейтенанты армии. Все они. И ни одного аспида среди тел. Узнав знакомые лица в еще нескольких убитых, Чонгук, не в силах двигаться, застывает, сидя на коленях посреди трупов. Он поднимает блестящие от слез глаза на аспида и задыхается от шока и растерянности. Он ни одного врага не убил. — Прекрасная казнь, капитан Чон, — змей довольно аплодирует. — За чудовищное предательство полагается самая лучшая месть. — Вы обманули меня… — не верит Чонгук. Брызнувшие из глаз слезы смешиваются с кровью и падают на грязную землю. Он снова смотрит на знакомые лица, как будто был в бреду и только что понял, что случилось. — Они… — Они хотели избавиться от тебя, и получили за это, капитан. Отличное владение катаной для первого раза, хоть и немного ошибался. Но это — отличное оружие для казни, — улыбается аспид. — Теперь можешь отдохнуть. Еще не все виновные убиты, но у нас много времени, чтобы с ними разобраться. У тебя. Чонгук не может и слова произнести, язык немеет. Он хватается за волосы, едва не вырывая их с корнем, и кричит. Земля словно вздрогнула от вопля альфы, а мертвые готовы глаза открыть и пробудиться. Чонгук орет, разрывая глотку. Стольких убил. Своих убил. Своих! Тех, с кем сражался на одной стороне, за кого свою жизнь без промедления готов был отдать. Убил. Убил товарищей. — Предателям смерть, — добивает аспид, звуча прямо возле уха. Предатели? Чонгук не верит. Он падает руками в грязь и теряет сознание, встречаясь с тьмой.***
Веки открываются с трудом. Из далеких темных глубин слышится смех. Чонгук слышит его все чаще. Сейчас этот смех он точно готов сравнить со смехом самого дьявола. Ему долго не было описания, но в этом смехе нет ничего светлого. В нем обреченность, от него мороз по коже. В пустоте, что заселяет Чонгука, он видит образ друга. Перед глазами кадры зверства, которое творил альфа совсем недавно, стоя под холодным дождем с катаной. А посреди этого зверства стоит Чимин. Альфу передергивает. Как среди знакомых лиц Чонгук не увидел родное — чудо и облегчение. Но и это не утешает. Столько героев убил, ослепленный ненавистью, пошел на поводу змей, как тупая марионетка. Не могло все быть так просто. Он думает о том, как скорбят их родные. Какая страшная ирония: они умерли от рук того, кто сам погиб. Они его не узнали. Ничего не сказали, только атаковали. Как сильно им мозги промыли, что они не узнали Чонгука? И от этой мысли альфе ужасно. Он знал, на что аспиды способны, но не догадывался, что до такой степени чудовищны. Многое становится ясно. Их рядовые солдаты не из числа людей. Они словно куклы под управлением чертей. Играть с людьми — их любимое развлечение. Чонгук только сейчас понимает, что происходит. Его хотят сделать таким же. Для них не просто убийство героя армии будет великим подвигом. Их цель — сломать его, похоронить его свет и заполнить тьмой, обратить против своих же. Но мысль о предательстве не дает покоя. Чонгук снова смотрит в зеркало на потолке и все меньше себя узнает. Не успели гематомы зажить, как на их месте образовались уродливые следы порезов и ножевые. Чонгук медленным взглядом скользит по своему телу и не верит, что это с ним происходит. Как он мог оказаться здесь? Как допустил? И есть ли выход… Его взгляд застывает на маленьком шраме под сердцем. Это его единственное доказательство предательства. Неужели змеи могут оказаться правы? Кто-то все это время воевал с ним плечом к плечу и взращивал ненависть, предвкушая момент расплаты. У Чонгука нет мыслей насчет того, кто мог так поступить. Или он был слишком глуп и слеп? Слишком доверчив. Верить в это не хочется. Если поверит — все потеряет смысл. Война обесценится. Столько смертей… И все это будет зря. За что борьба, если где-то своих же убивают? На своих же точат зуб ради более высокого звания. А разве есть и в этом какой-то смысл? На каком бы уровне ты ни был, все равно борешься, все равно проливаешь кровь. Свою, вражескую — неважно. Чонгук никогда не стремился к тому, чтобы стать кем-то большим. Он хотел лишь победы и конца войны, хотел справедливости. Но о какой справедливости речь теперь? Чонгук не верит. Он не хочет в это верить. Боится. Казалось, у них у всех одна цель, но все вышло иначе. Кому-то чего-то мало. Кому-то мало крови врага. Если бы Чонгук мог, он бы рассмеялся, но здесь только плакать. Обессиленный организм едва держится. К руке тянется трубочка. Альфа прослеживает взглядом. Это капельница. Возможно, ему вводят обезболивающее, иначе он давно закричал бы от боли. От боли душевной. Но внутри слишком пусто. Только сердце борется, заботливо в себе храня образы семьи и друзей. Папа, отец, Тэхен, Чимин и Намджун. Чонгук закрывает глаза. Из уголка глаза скатывается слеза. Пусть ему снится спокойствие, пусть снится очередное возвращение домой, где с радостью встретят брат и родители. Где папа снова наготовит вкусной еды, а братишка украсит их маленький домик к возвращению Чонгука и будет ждать с трепетом. Альфа видит его, со счастливым визгом бегущего навстречу и прыгающего в объятия. А Чонгук скрывает новые ранения под мундиром, чтобы брата не расстраивать, и терпит боль, крепко прижимая его теплое тельце к себе. Вдыхая самый любимый аромат нежной глицинии и радуясь, что снова нашел путь домой. Пусть это все приснится. Пусть это станет реальностью.***
— Чимин, кто-то меня предал. Кто-то из наших, — как только Чонгук видит друга, сразу же говорит, подходя ближе. И не понимает, не замечает, что вокруг них сгустилась тьма. — Я найду его. Обязательно найду и отомщу, — твердо отвечает Пак, как перед очередным боем сжимая руку друга. — Кто бы это ни был, Чимин. Таких в рядах армии не должно быть. Избавься от него, — с мольбой просит Чонгук. — Избавлюсь. Я спасу тебя, я приду за тобой, Чонгук. Потерпи еще немного. Чонгук слышит только голоса. Свой и друга. Не видит лица. Вокруг непроглядная темнота. Чонгук верит. Верит и ждет.***
Еще один день в проклятой палате. Альфа понятия не имеет, как долго находится здесь. И думать страшно. Вдруг счет пошел на годы? Он себя почти не видит и не слышит. Большую часть времени он находится в небытие. Помнит только фрагменты. Очередные срывы, новая борьба, жалкие попытки сопротивляться. Еще одно избиение до потери сознания. А может, не одно. И таблетки. Много таблеток. Они делают свое дело — избавляют от боли. Но это не все их действие. Они опустошают. Они не дарят кайф, это не похоже на нашумевший наркотик аспидов. После них Чонгук видит сны. Сначала они светлые и полные надежд, но как только альфа расслабляется, идя на их поводу, они превращаются в кошмары, от которых Чонгук чувствует, что крошится. И так снова и снова.***
Альфа открывает глаза. Он сидит в какой-то комнате, похожей на допросную. Перед ним тот аспид, что следует за ним всюду и нашептывает свою правду. По-видимому, он один из их тех, кто носит высокое звание. Чонгук это по глазам понимает. У змея взгляд осознанный, но ничего не выражающий. Они все пустые. В них ничего, кроме вязкой тьмы. Но этот отличается. — Таблетки помогают тебе, — с легкой улыбкой говорит аспид и опускает взгляд на стол. На нем лежит одна овальная таблетка. Чонгук смотрит на нее. Нервы вдруг в струнку натягиваются, а глаза расширяются. Аспид коротко смеется. — Как они помогают мне? Они сводят меня с ума, — тихо отвечает Чонгук. — Ты на верном пути, капитан. — Прекратите давать мне это дерьмо, если я нужен вам. — Ты ничего не понимаешь и не пытаешься понять, — мотает головой мужчина. — В них твое спасение. У всего есть лекарство, Чонгук. От всего можно избавиться. Излечиться. Называй как хочешь. А в этом — твое избавление. — Я никогда не буду на вашей стороне. Это дерьмо меня пытается разрушить, — Чонгук сжимает кулак и готовится ударить им по столу. Мужчина это замечает и поднимает бровь. — Ты еще не готов, — вздыхает он. Молча поднявшись, он идет к выходу. — Ничего не выйдет, — рычит Чонгук ему вслед. Он остается один. Не связанный, совершенно свободный от оков. Глаза не двигаются, и дыхание застыло. Альфа смотрит на таблетку, будто змеем загипнотизированный, а в ушах звон. Чонгук чувствует, но не управляет собой. Пальцы, лежащие на колене, дергаются. — Будущее… Шепот из ниоткуда. Все вокруг темнеет, видна только маленькая таблетка. Скрип зубов. Рука медленно поднимается, а внутри крик, Чонгук бьется о стенки собственного сознания. Не может быть, чтобы он не был властен над самим собой, над собственным телом. Не может быть, чтобы вся его сущность, как безумная, тянулась к одной маленькой таблетке, как к спасению. — Ты… Рука ложится на стол. Вены под глазами вздуваются от внутреннего напряжения. — Наше… Пальцы скользят по холодной металлической поверхности к таблетке. На лбу выступает испарина. Челюсть немеет от того, как сильно сжата. — Будущее. Чонгук кричит и сбрасывает таблетку со стола. Он подскакивает и бьет стул ногой, тот отлетает к стене. Откуда только такая сила в изнеможенном и израненном теле? В Чонгуке поднимается волна неконтролируемой ярости, что обжигает органы. Альфа тяжело дышит через нос, поджав губы, загнанным зверем смотрит по сторонам, подходит к своему отражению, что все это время было за спиной, и бьет кулаком, смотря сквозь, словно видя чужие глаза, которые неотрывно следят за ним с другой стороны. — Нет, слышите? Не получится, — Чонгук своего голоса не узнает, а в глазах своих ничего, кроме тьмы, не видит. — Не пытайтесь! — орет он и начинает бить по толстому стеклу. Костяшки разбиваются, а на зеркальной поверхности остаются кровавые разводы. Чонгуку не больно. Он слишком зол, чтобы ощутить хоть что-то еще, кроме этого кислотного чувства. Перед глазами в быстром темпе пролетают кадры всей жизни. Родители, брат, друзья и армия. Лица тех, кто был убит его рукой по ошибке. Чонгук не чувствует и слез, что покатились по щекам. Ничего. Всепоглощающее ничего из одной только ярости. Резкий удар по затылку, и в глазах темнеет.***
Просыпается альфа вновь в своей кровати в палате. Он видит в зеркале на потолке бледный исхудалый силуэт. Как будто труп на ледяном столе в морге. На измученном теле, где заживают старые раны, только одна перевязка. Под сердцем. Сквозь бинты пробились капли крови. Даже глаза безжизненные. На них альфа задерживает взгляд. Блеск куда-то делся, в них ничего. Почти. Если смотреть дольше, можно заметить крупинки боли и сожаления. Еще дальше — крик о помощи. Глубже — болезненная тоска по семье. По брату. Чонгука тошнит. Он бы выблевал сейчас из себя все, да только нечему выходить. В этих глазах все сконцентрировалось, но где призыв к действию? Где приказ? Хоть и от самого себя, самому себе, бесполезному. Мерзко. От этих глаз веет слабостью, ничтожным бессилием. Альфа не может больше в них смотреть. Ему хочется их вырвать. Не таким он себя помнит. Черные как ночь зрачки раскололись напополам. Слом. Лживая безмятежность, а на деле — обреченность. Все это чуждо капитану Чон Чонгуку. Он медленно отворачивает голову вбок и замечает на тумбе возле кровати ненавистную таблетку, а рядом, чуть больше размером — пулю, которую из него вытащили. Это был не сон. Это кошмар в реальности. Сухие потрескавшиеся губы приоткрываются. Чонгук шепчет еле слышно, уставившись на пулю: — Тэхен, твоего брата… предали? Все это время, пока пуля жила под сердцем, я ходил живым трупом. И только теперь словно ожил.***
Чонгук бросает армейский рюкзак на пороге и вздыхает с облегчением. Наконец-то он дома, он снова вернулся к семье живым. Он открывает дверь и делает шаг внутрь. Слишком тихо. Может, готовят сюрприз? Тэхен любит встречать брата по-особенному. Чонгук улыбается и проходит в дом. — Тэхен-и, брат вернулся, — зовет альфа, хотя уверен, младший наверняка заметил вернувшегося Чонгука через окно. Альфа заглядывает в комнату — никого. Он проходит в гостиную и немеет. От крови ничего не видно. На полу лежит его растерзанная семья, а их стеклянные глаза смотрят на Чонгука. Альфа кричит и падает на колени. С криком и слезами он просыпается и хватает недостающий воздух ртом. Если до этого момента Чонгук еще держался, то теперь едва выходит. Кошмар преследует не только наяву, но и во сне. Он приходит в разных формах и обличиях, примеряя лица любимых людей и извращая. Чонгук видит смерть и боль, грязное насилие, совершаемое над омегами его семьи. От криков папы и Тэхена Чонгук просыпается на мокрой подушке и долго не может сомкнуть глаз. От себя в зеркале отворачивается, в эти глаза смотреть тоже невозможно. Однажды Чонгук не выдержит и самолично себе их вырвет, потому что боль в них не проходит. А за болью стоит огромная жалость. И от этого еще противнее. Тени из кошмаров каждый раз все четче, они приобретают формы. Тени похожи на солдатов армии.***
Имена. Их Чонгук еще помнит. Лица стираются из памяти, остаются только едва знакомые очертания. Как странно и смешно: наркотик рушит крупинку за крупинкой и избавляет от боли, обнуляет, словно жизнь с новой дозой заново начинается. Чонгуку физически больно, кости ломит, а во рту не исчезающий привкус крови и пороха, стоит ему увидеть маленький белый овал. Руки тянутся. В последний момент, не успев коснуться, пальцы сжимаются так крепко, что мышцы сводит. У Чонгука отторжение тесно сплелось с усиливающейся зависимостью. Его постоянно тошнит — с таблеткой или без. Его ноги еле держат, голова идет кругом, а галлюцинации не дают покоя. Чонгук не знает, где реальность, а где игра воображения. Он не выносит физически один только вид таблетки. Увидев, что ее снова принесли, альфа закрывает глаза и умоляет убрать. Но его хватают за ослабшие руки и ноги, насильно открывают рот и заталкивают наркотик в глотку, обещая, что скоро все будет хорошо. Чонгук не сосчитает, сколько раз разносил проклятую палату, без повода охваченный внезапными вспышками гнева. Перевернув кровать, он обессилено падает на пол и смотрит в ненавистное зеркало над головой, едва узнавая себя, пытаясь понять, откуда в нем столько много злости образуется. В глазах меньше жалости и сожаления, но боль не уходит. Зато там есть кое-что другое, но альфа пока не может понять, что. Его глаза то блекнут от пустоты, то горят адским пламенем. Чонгук и не знал, что его взгляд способен выражать подобное. И он снова хочет вырвать эти незнакомые ему глаза, которыми начинает смотреть на мир иначе. После того, как таблетка попадает в организм альфы не без борьбы и бесполезного сопротивления, наступает затишье. Что-то такое, что Чонгук может назвать лучшим моментом своего нынешнего существования. И лишь из-за этого мгновения, наверное, руки тянутся к таблетке неконтролируемо. Наступает тишина, неизвестного происхождения безумство внутри затихает, из глубин сознания доносится легкий шум прибоя, боль любой формы засыпает и временно не тревожит. Чонгук безмятежно глядит в свое отражение и даже улыбается, сам того не понимая. Он в счастливом моменте с людьми, что дороги сердцу. Он окружен теплом и любовью, его обнимают со всех сторон и обещают, что никогда не оставят, что все будет хорошо. Чонгук верит. Приходит в себя он с чувством плавящей изнутри ненависти ко всему существующему. После очередной вспышки гнева, на повторе крича «я не помню», Чонгук забывает что-то новое, что-то ценное. Книгу его жизни взяли в руки и жестоко вырывают страницу за страницей, опустошая и оставляя ни с чем. Таблетка змеей заползла в голову и медленно выжирает самое важное, оставляя пустоту и даря мнимый покой. Только Чонгук не осознает ничего. Чонгук не помнит лиц родителей. Все, что у него осталось — образ братишки, чья улыбка в памяти не дает тьме подступить и погасить остатки крошечного света.***
— Капитан Чон, как тебе то, что ты видишь в зеркале теперь? — голос змея, что с ним постоянно рядом, доносится откуда-то сбоку. Чонгук с трудом помнит, но, кажется, тот представлялся Бан Джехваном. — Я не знаю, кого там вижу, — тихо и медленно говорит Чон, не опуская головы, хотя сил держать ее поднятой нет. — Да, это уже кто-то другой, — усмехается Джехван. — Помнишь? Ветеран войны ведь погиб. — Тогда я, наверное, не капитан? — поднимает бровь Чонгук, слабо усмехнувшись. — Я ничего не помню. Все, что было в моей памяти, что было важно капитану Чон Чонгуку, стерлось. Все, кроме… — альфа замолкает. Кроме моего брата. Этот кусочек своей жизни он сбережет, а если забудет — действительно умрет. Джехван молчит, внимательно за ним наблюдает, поэтому Чонгук продолжает говорить: — Нечестным способом вы себе численность повышаете. Вербовка? Это хуже вербовки. Вы сжимаете человека в кулаке, — Чонгук поднимает слегка дрожащую руку. Организм требует дозы. — Вы его сдавливаете, пока он не треснет, — альфа сжимает кулак, замолкает на несколько секунд и, разжав ладонь, говорит: — а из осколков собираете какое-то уродство. Теперь ясно, откуда у вас такие нелюди в рядах. А со мной у вас ничего не выйдет. — Самообман — сильная вещь, но любую силу можно переломить, — улыбается Бан. — И ты сам это видишь в отражении, капитан, — выделяет интонацией звание и встает со стула мужчина.***
Ледяной водой окатили. Буквально. Чонгук резко открывает глаза, ощущая холод и мурашки. По телу, впитываясь в одежду, течет вода. Альфа сидит, привязанный к стулу в сыром помещении, похожем на сарай. В метре от него, прямо напротив сидят еще двое связанных и с заклеенными ртами альф. Один из них одет в форму армии, а другой — в черную, характерную аспидам. По гербу змея с черепом на плече Чонгук понимает, что не ошибся. Альфы глядят потерянно, испуганно, будто не понимая, что происходит. — Твой враг и твой союзник, — звучит голос Джехвана за спиной Чонгука. Альфа слышит его приближающиеся шаги. Змей подходит сзади и, подняв нож, срезает скотч, которым руки Чонгука приклеены к стулу. В отличие от сидящих напротив, у него рот не заклеен. — Что это значит? — спрашивает Чонгук, подняв взгляд на аспида. — Кто-то из них умрет от твоей руки, капитан. Один выстрел, — Джехван поднимает указательный палец. — А сами не знаете ответ, кто это будет? — сухо, без эмоций издает смешок Чонгук. — Предполагаю, но обстоятельства способны меняться в неожиданную сторону, — улыбается змей. — А если я захочу пустить эту пулю в тебя? — Это бессмысленно, — мотает головой Джехван. — Настолько отмороженные, что своих же на растерзание бросаете, — Чонгук кивает на связанного аспида. — Каждый в этой войне имеет свою миссию. Твоя, как капитана армии, завершена. А теперь делай выбор, — аспид подходит сзади. Чонгук беспрепятственно встает со стула. В руку ложится холодная рукоять пистолета. Пальцы сразу же обхватывают ее. Давно он не чувствовал оружие в руке, почти забыл, каково это — отнимать жизни за справедливость. Увидев оружие, связанный армеец начинает мычать и дергаться, глазами умоляя о пощаде, а змей, поняв свою судьбу, молча ее принимает с той самой пустотой в глазах. — Думать тут не о чем, — Чонгук смотрит в глаза альфы из армии, но пистолет направляет на аспида и без раздумий нажимает на спусковой крючок. Связанный аспид дергается от выстрела и замолкает. Его голова откидывается назад. — Я никогда не упущу возможность задушить змея. — Даже после предательства? — спрашивает Джехван, вырвав из руки Чонгука пистолет. — После того, как от тебя грязно избавились. Вычеркнули, списали со счетов эти лживые добродетели, — шипит альфа, сжав плечо Чона. — А ты слабак. Либо кусок не уважающего себя дерьма, раз прощаешь это им, — он тычет пистолетом на солдата. — Не он мне в сердце целился, — Чонгук поджимает губы. — Не тот, кто передо мной сидит. — Они все из одного числа. Только тебя, слишком честного и честолюбивого, на эту вечеринку не пригласили. — Я сделал свой выбор, — твердо говорит Чонгук. — Значит, закончили, — кивает Джехван. По его голосу и лицу понятно, что он раздражен тем, что получил. Чонгуку же это в какой-то степени доставляет удовольствие. — Уведите его. Чонгука хватают вошедшие террористы и утаскивают. Альфа не особо-то и сопротивляется. Его глаза неотрывно до самого закрытия перед носом двери устремлены на солдата, который непременно пойдет следом за убитым аспидом, но уже не от руки Чонгука. Джехван перезаряжает пистолет и поворачивается к солдату. Чонгук слышит выстрел.***
С тех пор таблеток не было. Чонгук кричит от боли, но снаружи обманчиво безмятежен. Он словно по огню ходит, медленно сгорая заживо. Кожа плавится и сползает, а кости нагреваются до невыносимых температур, сейчас и мышцы с них стекут. Чонгук лежит на прохладном полу, свернувшись в клубок, и дрожит от холода. Даже дыхание в лед готово превратиться. Кости одеревенели. По ним будто тяжелым молотком бьют и крошат в пыль. Чонгук сидит в углу, прижав колени к груди. А слезы из глаз ручьем. Больно даже от их соприкосновения с кожей. Жарко и холодно. Чонгук кричит, едва не вырывая волосы с корнями. Он смотрит в окно, а внизу — море. Альфа готов кинуться туда и медленно упасть на дно, где боли придет конец. Но он не приходит. Это только самое начало. У Чонгука не остается мыслей, к которым можно сбежать и где можно найти временный покой. Все, о чем он думает, находясь в сознании — таблетка. Чонгук не знает, как долго он без дозы, но эти белые стены успели его несколько раз сдавить и убить. Ему видятся войны. Мерещится, словно он вновь со своими товарищами плечом к плечу против врага. И тут же в один миг он оказывается на другой стороне. А чувства те же. Та же ненависть и жажда убить того, кто напротив, кто идет напролом, не щадя врага. Чонгук застрял где-то посередине. С тела сползает густая кожа, обнажая мышцы. Чонгук задерживает дыхание, чтобы не чувствовать вонь разложения. Легкие горят, альфа вцепляется пальцами в края кровати, словно утонет, если отпустит, перестанет держаться. Глаза поднимаются вверх, встречаясь с отражением. Чонгук понимает, почему задыхается на самом деле. Его горло сжала черная змея. Альфа наблюдает, как переливаются ее движущиеся чешуйки, а хватка на шее становится сильнее. Чонгук открывает рот, но из горла вырывается только сдавленный хрип. Глаза заполняет чернота, не видно даже белков, а под кожей что-то шевелится. Чонгук видит через зеркало их тени, похожие на вены, но они двигаются, разрывая нервы.***
Воспоминание
Уже за полночь. За окном шумит дождь, каплями-слезами скатываясь по стеклу. В полумраке комнатки открытые глаза задумчиво блестят, разливая тоску. В доме тихо, все давно уснули с такой же тоской в щемящих сердцах. А Чонгук глаз сомкнуть не может, лежа в постели и глядя в окно. Он дышит глубоко, впитывая в себя запах родного дома, из которого все тяжелее и тяжелее уходить. Альфа долго смотрит на разные мелочи вроде мелких трещин на стене и книг, оставленных братом на тумбе. Это все никогда не казалось настолько важным, как сейчас. Только в эти моменты гул в голове затихает, звуки стрельбы и криков прекращаются, пока он здесь, в родном доме. Завтра утром снова на войну. Говорят, на севере — ад. На том севере смертью дышит земля, а воздух в огне. От обилия тел и шагу не ступить, мало кого хоронят подобающе. Не разбирают, кто где, а семьям только жетоны, еле выскобленные, возвращают. Туда Чонгуку приказано отправиться. Не впервые, но каждый раз, как последний. Чонгук столько раз в голове прокручивал слова, которые скажет семье перед возможной смертью. А если не успеет, напишет, чтобы с жетоном, если вдруг что, отправили. Но руки не доходят. Не решаются. Чонгук себе запретил думать о возможном конце, иначе смерть услышит и совершит над ним свое дело. Но снова и снова эти мысли не дают покоя. В любимом доме Чонгук волю чувствам дает, о чем потом жалеет. Тяжелее бывает от этого. Легче отключить голову, но как? Она не прекращает работу, память изо всех сил старается запомнить каждую даже незначительную деталь, что потом будет согревать мысленно на поле боя и вести к победе. Каждый раз, как первый. Каждый раз, как последний. Дверь в комнату с тихим скрипом открывается. Чонгук сразу же реагирует на звук, поворачивает голову и видит в проеме худенький силуэт братишки. Пшеничные волосы мальчишки слегка растрепанные из-за сна, а в больших глазах такая грусть, что альфе болью внутри отдается. — Тэхен-и, ты почему не спишь? — тихо спрашивает Чонгук, приподнявшись на локтях. Омега кусает губу и тихонько босыми ногами подходит к кровати брата. — Как тут уснешь? — слегка возмущенно звучит Тэхен. — Ты завтра снова уходишь. — И снова быстро вернусь, — пытается улыбнуться Чонгук. — Тебе нужно спать, малыш. Давай, ложись с братом, — альфа отодвигается к стене и похлопывает ладонью по освободившемуся месту рядом. Тэхен, не раздумывая, залезает в кровать брата, повернувшись к нему спиной и с тревогой смотря перед собой. — Чонгук-и, — тихо зовет он. Брат вопросительно мычит в ответ. — Останься в этот раз. Ты и так много сражаешься, уже столько раз победил, почему тебе нельзя разочек остаться? — Я нужен там, Тэ-Тэ, это мой долг. Если я останусь дома, кто-то умрет. Кто-то не вернется в свой дом. — Ты нужен нам, Гук-и, — тише, дрогнувшим голосом произносит омега. — Только ты выходишь из дома, мы сразу же скучать начинаем. Мне неважно, сколько ты домой приносишь медалек, они ничего не значат, ты важнее всего. Ты себя возвращай. В больнице, где я помогаю врачам, все только и говорят о том, какой у меня брат великий, а мне не это важно. Даже без всего этого ты всегда будешь великим. Для меня. Чонгук не может сдержать улыбку. Хоть и колется, от слов брата не особо легчает, только больше становится тяжести в душе, но он не даст маленькому омеге это почувствовать. — У твоего великого брата тоже есть великий братик, — негромко говорит альфа. — И чем же он великий? — хмурится Тэхен. — Всего-то четырнадцать, а уже стольким помог. Мы с тобой на одной войне, Тэхен-и, только в разных ролях. И каждая из них очень важна. Не будь врачей, кто лечил бы людей? Кто ставил бы всех на ноги? Мы давно бы проиграли это сражение. — Это мой долг… — шепчет Тэхен. — Теперь ты понимаешь, в чем состоит мой? — Да, — бурчит омега. — Только это не помогает не скучать по тебе. Если бы ты разочек задержался с нами… — Давай, я пообещаю кое-что? — Что? — омега поворачивается к брату и с любопытством смотрит в глаза. — Когда я приеду домой в следующий раз, я задержусь на подольше. Обещаю тебе, Чон Тэхен, я буду с тобой очень долго. — Бесконечно? Чонгук тихо смеется и ерошит волосы брата. — Не думай о будущем. Важнее всего то, что есть сейчас. А сейчас братик рядом, в этом настоящем, — Чонгук гладит большим пальцем бровь омеги. — Пусть так будет всегда, — тихо говорит Тэхен и закрывает глаза. Пусть вселенная его услышит, пусть не забирает брата никогда. Пусть не забирает его жизнь. Улыбка сходит с лица Чонгука. Если бы только он мог сдержать обещание, знать, что и в этот раз вернется. Никакой веры в будущее нет. И будущего нет. Им в этой войне с постоянными потерями остается надеяться только на настоящее, жить мгновением, что так быстро мчится, стремясь к завершению. — Я вижу много страшных вещей. И мне сразу кажется, что такое может произойти с тобой, — говорит Тэхен, открыв глаза и перебирая в пальцах висящий на шее альфы жетон, пока Чонгук нежно гладит по волосам. — Не думай. Ни о чем не думай, а если и думаешь, то только о хорошем. Вспомни, как мы бегали от собак, думая, что они собираются съесть нас, а оказалось, хотели просто поиграть, — улыбается Чонгук. Тэхен хихикает. — Я вспоминаю, как ты целый день ходил с кремом от торта на носу и даже не заметил этого. И не понимал, почему омеги смеются над тобой. — Конечно, я же такой красавчик, почему они надо мной смеются? — шутливо хмурится альфа. — А потом ты укусил меня за нос. — И тогда ты понял, почему твой нос показался мне вкусным, — тихо смеется Тэхен. — Когда я вернусь, и папа снова испечет торт, я буду осторожен, не дам вам больше смеяться надо мной. — Мы придумаем новую хитрость, — щурится омега, напоминая лисичку. — У вас есть время, чтобы подумать над этим. — Надеюсь, мало времени, чтобы ты скорее вернулся. — Вернусь так быстро, что ты и не заметишь, Тэхен-и. А теперь спи, нам с тобой нужно много сил. Чонгук укрывает сладко зевающего омегу одеялом и обнимает. Тэхен зарывается лицом в плечо брата, обвив его руку, будто боясь отпустить и разорвать этот контакт. Чонгук смотрит на него, пока тот не засыпает, и сам не в силах бороться с тяжелеющими веками. Серое холодное утро совсем тихое, все звуки в мире отключили. Чонгук поднимается с постели очень осторожно, чтобы не потревожить сон брата, и начинает собираться. Быстро принимает душ и одевается, каждую секунду поглядывая на безмятежно спящего Тэхена. Обувает ботинки, заправив в них камуфляжные штаны, накидывает такую же куртку и поднимает тяжелый армейский рюкзак. Стоя в дверях спальни, несколько секунд глядит на брата, замечает на тумбе лежащий листок с рисунком семьи, нарисованой Тэхеном, и, спрятав его в кармане, выходит в коридор. Родители уже не спят, молча провожают сына в очередной раз. Папа на грани слез, отец сдержан, но по глазам видно, как ему тяжело. Тэхена будить, как и всегда, не хочет. С ним прощание бывает самым трудным. В его большие глаза смотреть невыносимо. Весь мир тогда хочется остановить и просто остаться, забыть о войне, о долге, и быть рядом, видеть счастье в глазах и самому быть счастливым. Но реальность другая. Чонгук крепко обнимает родителей, обещает вернуться и просит папу приготовить любимые блюда. Папа обещает, что все приготовит, что это мелочи, только бы вернулся. Чонгук с тоскливой улыбкой кивает и покидает дом, идя по протоптанной к самому порогу тропинке обратно на войну. Прилично отойдя от дома, Чонгук слышит, как его зовут. — Гук-и! Это брат кричит. — Чонгук-и! — зовет Тэхен, босиком бегущий за братом. Чонгук останавливается и поворачивается, завидев приближающегося омегу. Бросает рюкзак на землю и сам на колено падает, ловя маленького братишку. Тэхен тяжело дышит от бега и прижимается к брату, крепко обнимая за шею. — Не уходи так тихо. Я испугался, не увидев тебя. И ведь знал, куда ты делся, но мне стало страшно, — шмыгает носом омега. — Эй, малыш, тише, все хорошо, — успокаивает Чонгук, гладя младшего по спине. — Нечего бояться. Ты только не плачь, — а у самого в горле удушающий ком. — Не плачь, Тэхен, а то и я буду. — П-пожалуйста, вернись, скажи, что ты вернешься, — умоляет Тэхен, смотря брату в глаза и еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать. — Сделай все для этого, Гук-и. Не дай им тебя убить… — Я вернусь, малыш. Конечно же вернусь, разве может быть иначе? — пытается улыбнуться Чонгук, гладя омегу по волосам и щекам. — Совсем немного без меня, и все снова будет, как прежде. Обещаю, — альфа крепко целует брата в лобик и жмурится, не пуская слезы наружу. Я вернусь. Я вернусь, обещаю. Земля расколется надвое, все сгинет в огне войны, но я вернусь.***
Я не вернулся. Размазывает по полу. Никогда Чонгук не думал, что такое действительно бывает. Он готов лезть на стены, и, кажется, уже лезет, потому что под короткими ногтями кровоточит. Он прижимается щекой к полу и на повторе кричит мысленно о ненависти к себе. Что-то важное проходит мимо него, а то, что делает его собой, сужается до размеров молекулы. Змеи ползают внутри него, заполнили палату шипением, что-то шепчут и дробят кости, настолько сильно опутывают. Чонгук не понимает, где реальность, где правда, которой его пичкают. И не только этим. После затяжной голодовки без таблеток пришла новая волна — грань передозировки. Что-то ввели в кровь, таблеток не было. Чонгуку показалось, что он умирает. Стало еще хуже. Его трясло, а глаза закатились, но через мгновение началась агония. Медленное сумасшествие. Он в собственной крови барахтается, подползает к плинтусу под кроватью и отковыривает его. А там маленький белый клочок бумаги. Дрожащими руками и едва слушающимися пальцами он разворачивает его и хочет кричать от боли завывшей души. Рисунок с изображением семьи борется с тьмой, яростно отталкивает ее от альфы. Лицо Чонгука искажается в беззвучном плаче. Он проводит кончиками пальцев по каждому изображению и останавливается на самом маленьком человечке, царапает пол на кончике пальца отслоившимся ногтем, чтобы кровь снова хлынула, подносит палец к рисунку и в верхнем уголке, чтобы не испортить изображение, пишет багровыми чернилами, надрывно крича в своей голове и прося помощи у маленького братишки. Пусть услышит, пусть только узнает. «Освободи меня». — Тэхен-и… Освободи. Змеи застилают глаза.***
Наверное, давно Чонгук не просыпался без шума в голове и диких видений перед глазами. Все вокруг выглядит, как обычно. Та же белая и ненавистная палата, стены чистые, не было, оказывается, никакой крови. Или отмыли, пока альфа спал. У Чонгука пустота. Ни боли, ничего. И ничего хорошего. Все вдруг стало серым, глаза не видят никаких красок. Их и нет. А засохшая кровь под ногтями кажется черной. Чонгука выводят на улицу с охраной, состоящей из двух аспидов. Альфа морщится от яркости дневного света, хотя и небо над головой неизменно серое. Он садится на скамейку неподалеку от здания госпиталя и с прищуром разглядывает все вокруг. Отсюда трудно сбежать. Много охраны, и забор высокий. Альфа долго думал о возможном побеге, но здесь змеи буквально кишат в каждом метре территории. И откуда у них столько людей? Скольких они поглотили, оторвав от семьи? Теперь они тут бродят тенями и борются, не страшась смерти, к которой верно идут. Отсюда не сбежать. Только на тот свет. К Чонгуку подходит аспид. Ничего необычного. Такой же, как и все, но волосы его огненные резко отличаются от однообразия змей. Он другой и выражением лица, взглядом, что крепче многовекового ледника. Но Чонгук не смотрит на него даже. Тот садится рядом, тоже смотрит куда-то вперед, через минуту только заговаривает: — Прекрати бороться, тебе это не поможет, — спокойно говорит альфа, коротко глянув на Чонгука. — Пока я дышу, буду бороться, — быстро отвечает Чонгук, нервно сжимая пальцами свое колено. — Чем сильнее сопротивление, тем болезненнее, Чонгук. Себе же хуже делаешь. — Мне не нужны советы от змея, — хмыкает альфа. — Итог все равно один. Как прежде уже не будет. Освободи душу, и все это закончится, — змей заглядывает Чонгуку в глаза. — И что будет после этого? — Твое лучшее будущее. — Плевать. Я уже умер для армии, — поджимает губы Чонгук. — Но родился для аспидов. — Не пытайтесь, — мотает головой. — Как скажешь, Чон Чонгук. Удачи тебе в этой борьбе, — альфа встает. — Будешь подыхать, зови Чон Хосока. Я вырою тебе могилу. И я же буду тенью твоей. Чонгук смотрит ему вслед. Этот незнакомый аспид отчего-то кажется знакомым. Может быть, Чонгук сталкивался с ним на поле боя. Его походка, его голос и взгляд — все выходит за рамки привычных альфе аспидов. Не выглядит он, как рядовой змей. Чонгуку ли, бывшему капитану, не знать. На этом короткое спокойствие кончается.***
Чонгука снова испытывают. На тумбе лежит таблетка. Сам альфа сидит на кровати и примагниченным взглядом смотрит на наркотик. Даже взрыв возле уха не заставит отвести глаз. Бороться все сложнее. Пальцы крепко сжимают края постели, так, что вены на руках вздуваются. По палате расхаживает безликий солдат армии с опущенным автоматом. Его шаги такие громкие, что начинают на нервы действовать. Чонгук прокручивает в голове свой последний день жизни, после которого начался ад. Чей-то голос, кто-то кричал, звал альфу по имени. Пытаясь уберечь? Или же отвлечь. Чонгук не знает, он запутался. Чем чаще он воспроизводит эту сцену в голове, тем более расплывчатой и нечеткой она становится. Теряются детали, стираются лица, остаются силуэты. Непонятно, где враг, а где свой. Кто враг? — Ты мешал очень многим. Расхаживающий по палате военный заговаривает. — В этом мире честным людям тяжело, капитан. У руля должны быть хитрые руководители. Тебя ждало светлое будущее. Ты стал бы полковником, а там и до генерала недалеко. Молчание. — Ты бы все испортил, Чонгук. Ты помешал бы нашим планам. Снова молчание. — Зато исчез достойно. Тебя оплакивала вся страна. — И что со мной теперь? — вслух задает вопрос Чонгук, не поднимая взгляда от таблетки. — Теперь ты наш враг. Чонгук берет таблетку и сжимает в кулаке. Военный смеется. — Герою прямая дорога в ад. Чонгук сжимается в клубок, прижимая к груди таблетку, и жмурится, чтобы видение ушло. Он отчаянно думает о брате, но между кадрами с его улыбкой мелькают военные с ехидными оскалами. Сколько зла было рядом, сколько обмана и грязи ходило вокруг, пока Чонгук, полный чистых помыслов и справедливости, честно сражался с врагом. Сколько они умалчивали, сколько ужасного делали, пока капитан рисковал жизнью и готов был прикрыть спину любого из товарищей? Смеялись ли они за его спиной над наивностью и искренностью Чонгука? Во что они верили? К чему стремились? В чем видели смысл? За что сражались? Что все это значит?***
Чонгук засыпает с тревогой на душе, а просыпается в очередной агонии. От чрезмерной чувствительности болит все тело. Кажется, что он весь уязвим. Открыв глаза, он щурится от резкого света лампочки над головой. Моргнув пару раз, осматривается. Теперь Чонгук находится в помещении, напоминающем пыточную камеру. Сам он лежит на медицинской койке. В комнате около четырех аспидов. Один из них, стоящий в самом дальнем углу — тот самый Чон Хосок. Он поглядывает на Чонгука отстраненно, как будто не хотел бы находиться здесь, но вынужден. Его глаза, как у остальных аспидов, жажды крови не полны, в них и не пустота. Мороз. Лютый мороз. — Это не пытка, а приобщение, капитан, — говорит Джехван, стоящий над Чонгуком. Хосок в стороне отводит взгляд. — Мы спасли твою жизнь, теперь она наша. В благодарность ты будешь носить наше клеймо. — Хотите сделать из меня продукт вашего производства? Клеймо — ничто, — Чонгук хмыкает. «Пока вы не отнимете у меня самое важное, я вам не принадлежу», — вслух не произносит, думая о братишке. — Это вопрос времени, капитан, — улыбается аспид. — Хватит, — цедит Чонгук, резанув взглядом по змею. — Прекращай это повторять. — Аспиды ставят на тебя, — ухмыляется мужчина, нарочно выделяя последнее слово. — На сколько тебя хватит — вот главный вопрос. Ты сам не замечаешь изменений? — Врагов прибавилось, — бормочет Чонгук, отведя раздраженный взгляд в сторону. — Видишь, заметил, — смеется Бан. — Добро пожаловать в аспид, — он берет раскаленное клеймо в форме маленькой извивающейся змеи и без предупреждения прижимает к плечу Чонгука. Тот стискивает зубы, сдерживая крик боли. Кожа шипит и плавится от жара, но Чонгук и звука не издает. Хосок смотрит на него без всяких эмоций, а пальцы, лежащие на автомате, сжимаются. Поставив клеймо, аспид поднимает с подноса шприц и вводит иглу в вену на шее Чонгука, после чего его тело обмякает, а сознание теряется. — Вот и все, капитан.***
А терзаниям нет конца. Чонгук снова на своей постели наедине с собой и с демоническим смехом в голове. Он смотрит на себя в ненавистное зеркало и все меньше узнает. Хотя, кто еще более ненавистный: зеркало или тот, кто в нем отражается. Чонгук не различает блеска в глазах, в них, как запертая в клетку, носится чуждая диковинка, а сожаления и боли как и не было. От новых эмоций тошно вдвойне. Эти глаза бы не видеть, эти глаза бы наконец вырвать и сжать в ладони, раздавить, чтобы не осталось ничего. И клеймо это на плече яркое, красное, в глаза так и бросается, еще больше отвращения к самому себе вызывает. Не приобщение, а унижение. Падение в бездну. По-другому не назовешь.***
Воспоминание
— Нет ничего важнее, чем первый бой, — говорит Намджун с очень серьезным лицом, звуча строго и важно, и при этом смотрит внимательно, чтобы его слова точно дошли до парней и были услышаны. — Вы, засранцы, лучшие среди новичков, но то, как вы покажете себя на поле боя в первый раз, определит вас. Там сразу же станет ясно, что вы из себя представляете. — Я не боюсь, я наоборот дождаться не могу, чтобы наконец пустить крови этим тварям, — Чимин жмурится и сжимает кулак, которым безжалостно бьет стол, стоящий за корпусом новичков в тихом местечке, напоминающем сад, где иногда сидят военные, желающие остаться наедине хоть на какое-то время в тишине, где нет шума взрывов и стрельбы. Все пылинки от удара альфы взлетают вверх. Чонгук тихонько хихикает, забавляясь до смешного серьезным лицом Чимина. — Ты тот еще индюк, вечно лезешь на рожон, но не забывай о том, что ты не один, что твоя жизнь сливается с жизнями тех, кто стоит плечом к плечу. Не забывайся, контролируй эмоции и силу, — коротко улыбается Намджун. Чимин хмурится и шумно вздыхает. — Всегда полагайтесь на меня, я вас прикрою, — твердо говорит он, посмотрев на Намджуна, затем на сидящего напротив Чонгука, и кивает в подтверждение своих слов. — Чувствую, это нам еще придется тебя вытаскивать, — посмеивается Чон. — В голове всегда должна быть цель, ради которой вы взяли в руки оружие и пошли на войну. Цель не даст сойти с пути. У тебя есть цель, Чимин? — спрашивает Намджун. — Спасение людей, спокойствие в нашей стране, — тише говорит Чимин, поубавив пыл и задумавшись. — В чем твоя цель, Намджун? Старший альфа грустно улыбается, кажется, словно о чем-то задумывается, затем отвечает после недолгой паузы: — Я борюсь ради дорогого мне человека. Ну а ты, Чонгук? — переводит альфа взгляд на притихшего Чона. — Ради брата. Чтобы солнце над его головой засветилось.***
Неожиданно Чонгуку позволяют развеяться самым лучшим способом. Его одного, с обилием разнообразного огнестрельного и холодного оружия, закрывают в стрельбище. Альфе смешно. Боятся контролировать вблизи, но со стороны, через камеры наверняка все видят. Чонгук сразу же поднимает со стола с оружием автомат и выпускает обойму в мишень. Без подготовки и долгого прицеливания, он попадает точно в десятку. Опускает автомат обратно на стол и проводит кончиками пальцев по каждому оружию. Холод стали приятен, он пробуждает, дает силы вернуть, но уже не с теми ощущениями, не с теми чувствами. В груди горит от злости, но голова пуста. Эта злость уже не ищет объяснений, она рождается сама по себе, идя по умолчанию, без правил и контроля. Чонгук пробует каждое оружие, знакомясь заново, какое-то впервые держа в руках, но сразу тесно с ним сплетаясь, как с родным. Чонгук представляет безликих врагов, которые умирают от его пули, и по венам в секунду очередного выстрела разливается кайф. В этот момент, хоть и мнимую, но он ощущает силу. Стреляя и метая ножи в мишени, он отпускает боль, жалость и сожаление. Он освобождается. Закрывает глаза и полной грудью вздыхает, не чувствуя даже физической боли, хотя тело настолько вымучено, что даже пальцем было бы больно пошевелить. Наркотик ли это или эмоции, затмившие боль, уже неважно. Чонгук чувствует облегчение.***
После очередной ломки Чонгуку все еще насильно впихивают в рот таблетку и отводят в комнату для пыток. Перед альфой снова сидят связанные военный и аспид. Уже знакомый сценарий. — Убей, кого хочешь, — говорит ему Бан Джехван и вкладывает в руку пистолет. Чонгук молча поднимает пистолет. На него смотрят две пары глаз и безмолвно молят о пощаде, но альфа не слышит никого. Ему тошно от этих взглядов, тошно от лиц и от двух сторон, находящихся рядом друг с другом так неправильно и даже аморально. В этот раз, не задавая вопросов и не колеблясь, Чонгук спускает курок. Раздаются два выстрела. И аспид, и военный затихают, брошенные к рукам смерти. Змей за спиной Чонгука хлопает. — Красиво, — довольно говорит он, не сдерживая улыбку. — Не все умеют убивать красиво, но у тебя талант. Два точных выстрела в два сердца. — Я ненавижу всех, — ледяным низким голосом произносит Чонгук, смотря на тела перед собой. — Лучше двигателя, чем ненависть, не придумать, капитан. — Капитана убили, — цедит Чонгук. — И тебя я ненавижу, змей, — он резко поворачивается, но из его рук успевают выхватить пистолет и ударить в живот. — Посмотрим, что с тобой будет, когда те, кто тебя, капитан Чон Чонгук, уничтожили, доберутся до твоей семьи, — шипит Джехван, крепко держа альфу за шею. В глазах Чонгука вмиг за страхом проскальзывает ярость, зажигающая внутри все по щелчку. — Я убью их, — рычит он, смотря аспиду в глаза. — Я подорву каждого, кто посмеет мою семью тронуть. Аспид широко улыбается и ослабляет хватку. — Так борись плечом к плечу с теми, кто поможет прийти к справедливости и защитить родное. Открой, наконец, глаза на правду, — Бан встряхивает Чонгука и слегка хлопает по щеке. — Освобождайся и возносись, наше будущее. Резкая боль в затылке ведет за собой помутнение. Чонгук на подкорке слышит смех издалека. Тот самый смех ликующего дьявола. Его куда-то волочат, сознание на грани отключения. Знакомый голос, задумчиво произносящий где-то совсем рядом, вплетается в сознание отчетливо: — Ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты… В ноздри забивается горький запах крови и пороха. Чонгук открывает глаза и принюхивается. Он оказывается в палате, сидящим в самом углу. Альфа поднимает ладони к лицу и нюхает их. Кровь и порох. Ничего из того, что Чонгук в себе помнил. Нет больше тех ноток древесины и диких цветов, нет ничего, что делало его тем самым Чонгуком. Только оболочка. Чонгук не спит с тех пор. Глаза не смыкаются, мысли о худшем не уходят. Стоит закрыть веки, как перед ним страшные картинки плясать начинают. Кто бы ни зашел в палату, каждого Чонгук умоляет только об одном: — Дайте мне связаться с семьей. Отвергнутый холодным молчанием, он снова крушит немногочисленную мебель и разбивает костяшки в кровь. Но боли не чувствует, оттого сильнее старается, чтобы пробудить ее, дать собой завладеть, вернуть в то время, где он чувствовал все. — Дайте мне позвонить моей семье, — умоляет в пустоту, глазами ищет камеру в углу комнаты, слезам позволяет потечь по щекам. Обещали, что и душевная боль уйдет, но она словно никуда не спешит, убивает. — Я уже вам принадлежу, какая вам разница? Я хочу увидеть семью! — всхлипывает и скребет ногтями пол, оставляя кровавые следы из-за разбитых костяшек. Его жестко отталкивают. Двое аспидов, чтобы усмирить альфу, как и обычно, применяют насилие, пытаются подавить его и привести в чувства. Чонгук не сопротивляется, но продолжает просить, только его никто не слышит. Не хочет слышать. — Дайте хоть разок увидеть брата, — избитый, истекающий кровью, слабый, шепчет он, еле шевеля губами, лежа на постели и смотря стеклянным взглядом в зеркало.***
Чонгук не думал, что пытаться бежать — хорошая и разумная идея. Он уже успел узнать, насколько может быть сильной охрана змей. Но это не мешает ему подумать о бегстве и решить воплотить его в жизнь. Одна проблема — Чонгук едва сам себя осознает. У него глаза на мокром месте, на губах имя брата, в голове одно слово — семья. Он больше ничего не осознает. Страх, что с ними что-то может произойти, пока его тут держат, сводит с ума, выворачивает наизнанку. Чонгук пытался докричаться, поверил в силу мысли, благодаря которой думал, что сможет донести послание до Тэхена, но все это бред. Ему своими силами пытаться, пока не задохнулся от страха за родных. Он не спит, пытается не спать, потому что во сне все самое худшее с семьей видит.***
На следующий день Чонгука снова отводят на стрельбище. Он опустошает каждое оружие за какие-то двадцать минут. Так же быстро его возвращают в палату, но побыть одному не дают. Сразу же входит аспид с таблеткой на маленьком подносе и ставит перед Чонгуком. — Прими. Чонгук лежит, смотрит на таблетку и все вокруг забывает. Вены будто вздуваются по всему телу, такое напряжение нарастает. Вся сущность тянется к маленькому овалу, и это причиняет физическую боль, превращая в невыносимую агонию. Аспид, понимая, что альфа не собирается слушаться, рычит, достает нож и бьет острым лезвием по колену Чонгука. Тот крепко поджимает губы и мычит от резкого всплеска боли. Нож в колене аспид еще и прокручивает, разрывая мышечные и нервные соединения. У Чонгука все краски взрываются перед глазами, и вдруг мутнеет. Прошлая таблетка очевидно прекратила свое действие, иначе альфа не почувствовал бы ничего. — Не хочешь унять боль? — шипит аспид, с оскалом глядя Чонгуку в глаза безумцем. — Мне не больно, — упрямо цедит тот и резко хватает руку змея, выворачивает ее и вместе с ножом валит аспида на пол. — А вот тебе будет, — Чонгук ухмыляется и перерезает ему шею. За считанные секунды палату толпой заполняют аспиды. Они хватают Чонгука, забирают нож и привязывают к постели. После этого заходит врач с капельницей. Чонгука, вмиг замолкшего, но глазами каждому ад обещающего, вновь наполняют наркотиком, заменяя все бесценное в нем. И снова дни и ночи в полной агонии. Чонгука размазывает по стенам и полу, в какой-то момент ему кажется, что к нему приходит Хосок, но Чонгук ничего не соображает. Его сводит с ума от ломки. Таблетка кажется чем-то святым и недосягаемым. Чонгук рычит и злится на себя за то, что отказывался от нее из раза в раз. Сейчас бы он не чувствовал ничего, но чувствует все сразу. Все страхи и кошмары обрушились на него, а ломка никогда не была такой затяжной. Чонгуку кажется, это длится уже вечность. Ему видится Тэхен, ему видятся безликие родители, ему видятся друзья из армии, и все заканчивается самым страшным образом. Кто-то предает, кто-то умирает, а кого-то убивают насильственным путем те, кто предали. А смех в голове все громче и отчетливее. — Будущее… — шепот из-за угла. Чонгук резко оборачивается. Он лежит на спине на кровати, а за окном глубокая ночь. Альфу снова опутывают шипящие змеи, но он их уже не боится. Он смиряется с их присутствием. — Освободись. Его зовут будущим. В Чонгуке что-то медленно умирает, а на его месте рождается новое, более сильное. То, что поставит на ноги и поведет вперед, на войну с врагом, кто бы тот ни был. А пока он угасает, ломаясь без дозы, что сделала его жизнь зависимой и хрупкой.***
Чонгук не в состоянии идти. Его тащат в комнату, где аспиды ведут допросы. На одной стороне стола сидит все тот же ненавистный Джехван, а Чонгука сажают напротив. Только его альфа уже считает родным, потому что никого чаще него не видит. Хоть какое-то постоянство в этом меняющемся сознании, и за это Чонгук хочет цепляться. — Не мне говорить о том, как ты ужасно выглядишь, — как обычно, не без комплиментов начинает свою речь мужчина. — Побриться бы не помешало и подстричь волосы. От капитана ничего не осталось. — Капитана нет, — еле произносит Чонгук, подняв глаза. У него под ними синяки залегли, и в целом выглядит, как живой труп. — Сейчас мы это узнаем, — скалится аспид и кладет на центр стола таблетку. У Чонгука взгляд сразу на нее переключается, ничто другое так не важно, как белый овал. Джехван поднимается и нависает над альфой. — Столько борьбы, а за что, Чонгук? Ты герой, и этого у тебя не отнять. И ты докажешь это еще сто раз, даже будучи на другой стороне. Не то, с кем ты, определяет тебя, а ты сам. Сейчас ты превратился в нечто пограничное, и я знаю, дальше лучше, только ты сам это должен осознать. Мы могли бы уничтожить тебя уже столько раз и столькими способами, но одна только смерть не приносит кайфа. Мы хотим свободы для народа так же, как и ты, только на нас свет под другим углом падает. У нас свои методы борьбы, но цель одна — свобода. Безбедная жизнь, помощь каждому, кто в этом нуждается. Когда встал кто-то против государства, то сразу выставило бунтаря в негативной роли перед народом. Такой банальный случай, а война уже не первый десяток идет. Казалось бы, уже разделили страну на тех, кто живет под аспидами и под армией, но это не победа ни для кого, вот и продолжаем борьбу за свое. Я все это говорю, чтобы ты понял нашу позицию, ясно же, что в армии тебе совершенно другие вещи рассказывали. Но Чонгук ничего не слышит. У него звон в ушах, а голос Бана как сквозь толщу воды просачивается. Альфа бездумно тянется к таблетке, обхватывает ее двумя пальцами и подносит к губам. В уголках глаз застывают слезы. Таблетка ложится на кончик языка. Джехван растягивает губы в довольной улыбке. На сырое сознание легче влиять. Это добротная почва, которая взрастит все, что в нее положишь. Чонгук не в себе. Чонгук готов принять новую правду.***
Все, что любишь, бережно хранишь в душе, сокрыв от посторонних глаз, за что отчаянно держишься, чтобы не забыть, не предать, уже не спасает. У человека всегда должна быть в сердце надежда, двигатель, который не позволит сойти с пути или просто сойти с ума. Человеку всегда нужно за что-то цепляться, иначе все потеряет смысл, все потеряется. Полон тепла и любви, самых трепетных чувств, которые согревают в холодные времена одной короткой мыслью, что быстра и тонка, как искра. Но и такой искры бывает достаточно, чтобы не опустить руки, бороться до самого конца. Человеку без этого нелегко. Нужно ядро, из которого будет исходить сила, даже если совсем слабая. А если оно угаснет, это ядро? Что тогда останется? Что, если ядро взорвется? Точнее, будет медленно взрываться, попутно разрушая все остатки человечности, задевая осколками элементарные, присущие людям, чувства. Те следом за собой потянут к разрушению эмоции. Простые эмоции вроде злости или радости. В конечном итоге, на месте взрыва останется пустыня, на которой с трудом, или же нельзя будет вовсе ничего посадить снова. Мертвая земля не плодородна, она только убивает то, что пытаются в ней взрастить. Уничтожению не будет конца. Ценное, сердцем трепетно любимое, безвозвратно исчезнет. Улыбка не вернется, в ней уже не будет тепла, все угасло в момент взрыва. В глазах больше нет огня, даже если очень внимательно вглядываться в них в надежде хоть что-то живое найти, что-то волнующее. А там чернота размером с бесконечность, там страшные неизведанные чудовища спрятались. Чудовища эти — пережившие взрыв, но потерявшие себя существа, адаптировавшиеся к новым суровым условиям без тепла, без чувств и надежд. Эти чудовища вопят и кричат, если в глаза всматриваться, но не спасения теперь ищут, а внушают страх и панику, отталкивают. Душу коркой льда покрывают. И ту, в которой живут, и ту, что посмеет взглянуть на них. Ничего не чувствовать ни физически, ни морально, казалось бы, самый лучший вариант. Глаза ничего не выражают, душа молчит, сердце медленно твердеет. Чонгук сидит в темном кинозале совершенно один, хотя уверен, в тени разгуливают аспиды, что не сводят с него глаз и готовы поднять оружие в случае очередного его одиночного восстания. Сколько таких восстаний одной души они уже подавили? А борьба все упорно продолжалась. До какого-то момента. Чем меньше внутри живого, тем слабее попытки сопротивления. Надежда ведь утеряна. Чонгук наблюдает на большом экране разного рода кадры войны. Ему показывают фрагменты пыток, устраиваемых армией, а внизу, помимо озвучивания, еще и субтитры, чтобы наверняка. Армия, как постепенно выясняется, не такая, какой себя представляет обществу. Все вокруг — театр, а зрители — мирные жители, мечтающие о завершении постановки. Слишком долго это тянется, а развязки все нет. Но актеры стараются, сражаются, себя героями выставляют. Герои, идущие к цели по головам. А потом они эти головы отрывают, лишают дара речи, чтобы никто не проболтался. Своим же нож в спину вгоняют без сожалений, идут дальше, чтобы обрести еще большую силу и подавить врага. Но и враг не лучше. На пути к цели никто вокруг себя ничего не видит. Это и есть война, это и есть путь к победе. Но сколько это будет продолжаться? В Чонгуке не вспыхивает чувство справедливости, только бесконечная усталость. Он родился и по сей день живет в войне, и, кажется, конца ей не будет. Все, что хочется Чонгуку — завершить, покончить с ней и обрести покой. Он смотрит на большой экран, и у него в горле зарождается тошнота. Война, грязь, ложь, лицемерие. И все это в одном мерзком коктейле, который он пил из года в год долгое время, закрыв глаза. А сейчас все это обретает другие краски. Чонгуку не хочется быть вовлеченным в это. Это уже даже не театр, а цирк. Армия выставляет себя посмешищем в глазах тех, кто знает правду. И Чонгук ее наконец увидел. Все безмолвно смеялись над ним, над его честностью, над его смелостью, над его честью и повышенным чувством справедливости, но теперь смеется он. Взять бы их, да жестоко спустить с небес на грязную землю, показать их место, обломать все планы, действуя самым жестоким, но самым искренним и заслуженным образом. Без лжи и притворства, только с чистой яростью. В Чонгуке это рождается с первых секунд, как он узнал о предательстве, которое до сих пор какая-то его мелкая частичка отрицает, но картина перед глазами все объясняет, всему находит логику. Чистой правды он будет добиваться несгибаемой силой. Смеяться будет теперь он сам.***
— Боль делает нас слабее, и это всегда и всем было ясно, — Джехван, стоящий за спиной Чонгука, говорит спокойно, задумчиво. — Но еще боль ослепляет. Она не позволяет трезво видеть картину. Сейчас ты объективен, как никогда. Холоден, сдержан, знаешь, что тебе нужно, капитан. — Капитана предали, прекращай это повторять, — резко отвечает Чонгук, вгрызаясь взглядом в связанного военного, сидящего перед ним с аспидом. И опять сценарий тот же. Чонгук вытягивает руку вперед. — Решай, как поступить, — Джехван вкладывает в раскрытую ладонь альфы пистолет. Чонгук действует молниеносно. Он направляет пистолет на армейца и спускает курок. Во лбу его дыра. Кровь брызгает на лицо Чонгука и на связанного змея, сидящего рядом с убитым солдатом. Тот смотрит на него с откровенным удивлением, замирает, даже дышать перестает. Чонгук переводит на него пустой взгляд и молча возвращает оружие Джехвану, стоящему позади. — Не жалеешь? — спрашивает он, когда Чонгук идет к двери. — Пусть они жалеют, — альфа касается кончиками пальцев места под сердцем, где навечно остался шрам предательства. Дверь за Чонгуком закрывается, а Бан довольно скалится. — Удвоим дозу.***
На поле боя запах совсем другой. Порох, он всюду, а рядом с ним вечный аромат крови павших. Чонгук ощущает это все в разы ярче, чем обычно. Он вернулся в бой, но сменилась сторона. Вместо камуфляжа — черная форма с красной символикой на плече. Внутренне альфа смотрит на себя в ужасе и кричит, пытаясь себя вразумить. Но он себе самому не подвластен. Его в острые рамки вогнал наркотик. Прошлое стирается все быстрее, но за один уголок, куда не достать, Чонгук все еще цепляется. И тот постепенно ускользает. Почти уже. Шум взрывов, крики, стрельба и туман из дыма. Знакомо, все знакомо. Ненавистно. Чонгук с отрядом аспидов зачищает небольшую местность от группы армии. Как он попал сюда, не понимает. Как согласился пойти на бой против тех, кого считал союзниками — неизвестно. Теперь он отрешенно смотрит, как этих союзников превращают в мясо. И ничего, совершенно ничего не чувствует. Он медленно поднимает оружие и смотрит на все вокруг, как в первый раз. Словно новичка втянули в сражение, не объяснив правил. Растерянность, что не присуща альфе, не дает ему ступить шагу, когда остальные уже вовсю отстреливаются и продвигаются вперед. Чонгук смотрит на армейцев вдалеке и не понимает, почему никто его не узнает. Но тканевая черная маска на лице, которую альфа ощупывает пальцами, отвечает на его негодование. А без нее бы узнали? Подняли бы снова оружие и направили на него, разглядев в чертах лица знакомое? Того самого ветерана войны, который оказался по ту сторону, снова став обычным рядовым. Чонгуку бы хотелось громко рассмеяться от иронии, но вся эта ситуация вызывает только гнев, растущий по секундам. Кажется, вон он, шанс перейти обратно, вернуться на свое место, восстать против аспидов, которые решились дать ему в руки оружие и отправить в бой. Но Чонгук не представляет, на что это будет похоже. Ждут ли его на той стороне? Нужен ли он там? Нужен ли он им? Чонгук не следил за обстановкой в стране уже неизвестно сколько, кажется, долгие месяцы, но ощущение, что ничего не меняется. Война не намекает на скорое завершение, только набирает обороты. Но на чьей стороне сила сейчас? Внутри скапливается отвращение, как разъедающая органы кислота, стремительно поднимается вверх. Чонгук сжимает автомат в руке и идет вперед. Перед глазами кошмары, от которых он загибался, из-за которых слезы лил, из-за которых себя жалким и бессильным почувствовал. Потому что в кошмаре от врага не мог уберечь семью. Он вступает в бой, первого армейца убивает, не моргнув глазом. Стрелять не разучился, а часы в стрельбище аспидов только укрепили навык. Рядом стоящий змей присвистывает. Чонгук отключает звук в голове, отключает все мысли и всплывающие картинки и стреляет, продвигаясь дальше, не боясь быть убитым, ему и без того смерть никогда страшна не была. А сейчас подавно. Он идет одним из первых, не слыша и не желая слышать приказов змеиного капитана. Он сам себе стратегию выбирает: просто идти напролом. Чонгуку хочется убивать. Чужая кровь попадает на губы. Чонгук вытащил из укрытия военного и выстрелил в глаз. За секунду до этого он заметил в его отражении себя. Тошно. Ненавистно. Чонгук переступает трупы своих бывших союзников, ни на секунду не испытывая сожаления. Внутри ничего, там давно уже пусто стало. А пустота питается чужими отобранными жизнями. Чонгук ее питает, чтобы чувствовать хоть что-нибудь. Не везет тому, кто ему под руку попадается. Чонгук целится в самые болезненные места, не скупится на кровь, успевает орудовать и ножом, снова и снова глаза со своим отражением дырявит, будто от реальности сбежать пытается. Смертей все мало. Крови мало. И криков тоже мало. Крики эти гладят слух, но не пробуждают Чонгука. Не приводят в чувства. А может, он и так в себе? Может, он именно сейчас, как никогда, в себе, а все это время спал, закрывал глаза, не желая видеть реальность? А вот она, мерзкая, серая и провонявшая кровью и порохом. Такая, какой и должна быть в глазах человека, потерявшего все. Потерявшего себя. Откуда-то из глубин пустот снова доносится смех демона, толкающий Чонгука вперед. В нем рождается одно лишь чувство. Впервые от кровопролития он испытывает удовлетворение.***
Чонгук приоткрывает глаза и видит себя в отражении на потолке. Лучше бы не видел, хотя изменения на пользу. Мышцы стали более крепкими, но следы от избиений во время сопротивлений все еще заживают. На плече красуется змей-шрам, оставшийся с альфой навечно. — Ты устроил резню, — слышит Чонгук голос рядом. Он поворачивает голову вбок и видит Бан Джехвана. А позади него тенью стоит Хосок. — Даже отряд не надо было отправлять, тебя одного бы хватило, чтобы со всеми разобраться. У аспидов минимальные потери, в отличие от армии. Отличная работа, Чонгук. — Вы из меня овощ хотите сделать? — слабым голосом спрашивает альфа. — Убавьте дозу. — Скоро твой организм привыкнет к таким количествам, и ты будешь в полном порядке. Видел бы ты себя со стороны. Настоящий боец, — с гордостью в голосе произносит Джехван. — Наконец-то я увидел тебя в деле воочию. В армии одни глупцы безмозглые. От такого вояки избавиться… Зато ты нашел себя там, где в тебе нуждались. Где ты можешь себя раскрыть на полную. — Я всех поставлю на их места, — Чонгук отворачивает голову и смотрит на себя. — Непременно, Чонгук. Ведь я сразу сказал: ты — наше будущее. А пока отдыхай. Скоро ты отправишься на север. Там будет много крови. Тебе ли не знать.***
Чонгук вступил в ряды аспидов. Теперь уже смело можно так сказать. После стольких убийств, которым уже и счет потерян. Он не слышит никого. Совсем недавно он сам командовал, а тут снова под чьим-то командованием действовать? Чонгук сам знает, как поступать. Убивать. Истреблять. Уничтожать врага. Он огребает за неисполнение приказа. Капитан отряда суровый, но Чонгук видал таких и знает, что они из себя представляют. Пусть бьют, сколько влезет. Внутри альфы уже запустился механизм и прерываться не собирается. Ему и не больно. Змеи правы были: боль ушла. Оказалось, всего четыре месяца прошло с тех пор, как он попал к террористам. Боль и сожаление рассеялись только сейчас. Казалось, это длилось вечность. Как год минимум. Чонгук не считал дни, он почти не был в сознании, и все это потеряло свой смысл. А теперь и правда ничего. Только голод, который может утолить лишь таблетка и очередная смерть. Его прозвали машиной убийств, что даже среди аспидов удивительно. Те, кто на него ставили, определенно выиграли. Чонгук сорвал все ограничения, разрушил все заборы и попер напролом. Ему убивать теперь нравится.***
Холодный север не навевает тоску, не ранит душу своей суровостью, не страшит неизвестностью и жестокостью. Чонгук туда теперь рвется сам. Бывало, его даже прикрывали на поле боя. Змеи прикрывали. И Хосок среди них был. Глазами давал понять, что рядом в нужный момент, что на него можно положиться. И почему-то Чонгук ему поверил. Еще одно избиение. Чонгук сдал оружие после успешной операции и шел в общую комнату, чтобы забыться во сне и ни о чем не думать, но его остановили, едва не избив до полусмерти по приказу командира, который думал, что так поставит альфу на место. Чонгук в своей крови умылся, вкус ее распробовал на языке, лежа на холодном кафеле и думая, что вот сейчас смерть точно придет. Хоть и застанет его не в лучшем виде, с хреновым исходом, но ей точно быть. Чонгук не ощущал боли, но тело безмолвно кричало о своей слабости, о сильном истощении, потому что долгое время альфа не мог подняться на ноги и дойти до душевой, чтобы смыть с себя кровь. Но он смог. Призвав из далеких уголков души весь живущий там затаенный гнев, собрав его в один огромный огненный шар, светящийся в черных глазах, он встал на ноги, гонимый вперед злостью. Той же ночью, раздобыв пистолет, он уничтожил весь отряд вместе с командиром. Кровавая улыбка расцвела на избитом лице. Даже черти в аду встрепенулись. Испугались.***
— Тебя боятся даже аспиды, — слышит Чонгук от Хосока, снова лежа в своей палате и разглядывая свежие следы побоев на своем теле. Чонгук на слова альфы только и может, что с усилием потянуть уголок губ вверх. — Но своих уничтожать — не твоя цель. — Моя цель — каждый, кто посмеет идти против меня и замышлять подлости, — хриплым тихим голосом отвечает Чонгук. — Я уничтожу любого, неважно, на чьей стороне. — У тебя еще будет много возможностей убить. — И я ни одной не упущу.***
Все слилось в одно растянутое пятно. Поле боя, убийства, кровь, порох, что уже в каждой клеточке тела Чонгука, таблетки, которые он все еще не принимает добровольно, и не оставляет попыток бороться, сон и кошмары. Стертые лица родных, где-то вдалеке голосок брата и солнечный взгляд друга. Война. Нескончаемая война Чонгука с самим собой и с новым врагом. Кто бы мог подумать. Чонгук быстро продвигается вперед за счет своей твердости и чрезмерной жестокости, которая даже аспидам в полной мере не присуща. И их она порой удивляет. Бан Джехван доволен созданием, он не оставляет альфу без своих речей, в которых возвышает Чонгука и продолжает твердить, что он — их будущее. А Чонгуку уже смешно. Он уже и сам понял, что запустил механизм ускоренного движения, вступив в ряды змей. Благодаря ему операции одна за другой — успешны, цели быстро достигаются, пьедестал становится все выше. Теперь Чонгук ведет отряд, как совсем недавно еще вел армейцев. Змеям, которые слишком горды, чтобы идти за бывшим капитаном армии и врагом, Чонгук незамедлительно пускает пулю в голову. Другие их склоняют в страхе и в растущем уважении. Чонгук стал адом для непокорных. Но при этом он все еще лишь машина для убийств в руках змей. Не человек, не личность, от которой не осталось ничего. Им важен только результат, который преподносит Чонгук. Им неважно, что по ночам он задыхается от душевной боли, пытаясь раскопать себя, которого сам же закапывает глубоко в сырую землю. Кричит, пытаясь докричаться, дозваться, но отклик все слабее и слабее. — Освободи меня… — Освобождать больше некому. Чонгук теряет частички себя.***
— Публичные казни — важная часть нашей деятельности. Это наш голос, влияющий на страну, на ее настроение. Мы сумели захватить каждый канал, чтобы встревать в эфир в любое удобное для нас время. — К чему эта лекция? — Чонгук, собирающий автомат, поднимает на Джехвана утомленный взгляд. — Меня мой отряд ждет. У нас дело, как бы, на которое ты, второй лидер, и приказал идти. — Как второй лидер, я имею право задержать тебя и твой отряд, и даже отменить задание, передать другой группе, так что слушай сюда, — внезапно строго звучит мужчина. Чонгук щелкает автоматом и ставит его возле себя на скамейке, готовый слушать. Ему смешно, что при нем даже Бан Джехван теперь находится в бронежилете и с несколькими аспидами из личной охраны. Только у Чонгука уже нет желания убить его. Он и Хосок — единственные среди змей, кто умеет думать и с кем можно говорить нормально. — Хочу, чтобы ты провел казнь сегодня, — один из аспидов передает Бану вытянутую тонкую коробку. Джехван открывает ее и достает оттуда катану, с которой Чонгук уже хорошо знаком. В голове сразу всплывают сцены резни под дождем. Сколько крови она впитала в себя, сколько душ поглотила. Она впечатляет Чонгука. — Почему я? — поднимает бровь альфа. — Я думаю, тебе есть, что сказать этой стране, и я даю тебе возможность сделать это. Ты должен публично убить одну крысу. Альфа молчит, смотрит на свой автомат и вспоминает, как сам, скрипя зубами от ненависти, смотрел на публичные казни змей с самого детства. Сколько несправедливости они вершили. Казалось. А теперь, оказавшись по ту сторону, Чонгук понимает все. Видит все иначе. — Убью, — он встает и принимает протянутую ему катану. Надев маску и черную водолазку, скрывающую шею и руки, Чонгук стоит перед камерой, держа за волосы сидящего перед ним на коленях командира армии. Трансляция началась. Чонгук видит возле камеры текст, который ему нужно говорить, на несколько секунд замолкает, опускает взгляд на врага в его руках, и глаза кровью наполняются. — Да здравствует наше лучшее будущее, — не верит, что сам это произносит, Чонгук. Возле камеры стоят Джехван с Хосоком. Второй без всяких эмоций смотрит внимательно, скрестив руки на груди, а у Бана в глазах сияет восторг и надежда. Чонгук отводит взгляд от текста и говорит своими словами: — Забрать жизнь врага — удовольствие. Врага, что не знает чести, обманывает себя и тех, кто на него полагается. Это долг — убить его сейчас, перед вами всеми, наказать за гниль, которую другие принимали за чистоту и искренность помыслов. Сегодня он сдохнет, и этим очистит нашу землю от грязи, а воздух станет чище. — Открой себя! — кричит вдруг собственный голос в голове. Громко, тревожно, как будто сейчас что-то случится, и он боится опоздать. Чонгук поджимает губы, старается не меняться в поведении. Вся страна наблюдает. — Они увидят тебя, они увидят твое лицо и успокоятся. Их скорбь прекратится, — молит голос. Их страх родится. Чонгук слышать его не хочет. Он упрямо смотрит прямо в камеру и скалится. Поднимает катану и приставляет лезвие к горлу военного. Взгляд черных глаз пристально смотрит в камеру, будто каждому, кто будет это смотреть, в душу хочет заглянуть, донести суть. А где-то в глубине все еще кричит. Вопит до разрыва связок. Брат это смотрит. — Я здесь! Я жив, братик. Я… — Освобождайтесь и возноситесь. Во имя мира и его будущего, — Чонгук коротко касается указательным пальцем груди под сердцем и перерезает горло военному, глазом не моргнув. — Во имя Мираи. Но ему мало. Мало крови, впитывающейся в его черную маску на лице. Он достает из-за пояса пистолет и добивает упавшее ему под ноги тело выстрелами до тех пор, пока магазин не пустеет. Чонгук смотрит на него без эмоций и бросает пустое оружие на пол. Трансляция заканчивается. Восторженный Бан Джехван подходит, громко аплодируя, а за ним Хосок. Уборщики сразу же суетятся, чтобы поскорее убрать тело с площадки и навести порядок. — Ты сделал все лучше, чем требовалось. Страшное завершение твоей жизни и лучшее начало лучшего будущего. Мираи! — с горящими глазами выдыхает Бан. — Тебя точно запомнят, — коротко комментирует Хосок. — Мираи. Чонгук стирает с лица чужую кровь и смотрит на себя в зеркале, упершись руками в края раковины. Черные глаза с нездоровым блеском не выражают ничего, кроме вечного голода. Чонгук смотрит долго, неотрывно. Он сам не понимает, как на губах появляется оскал. Он усмехается и лижет кончиком языка нижнюю губу. — Блять. Альфа достает из кармана штанов таблетку. Белый овал, с которым он вел войну, в конечном счете побеждает. Чонгук проглатывает таблетку и очищает мысли.***
— Наши прорвали их защиту. Ты отправишься туда со своим отрядом, — говорит Хосок, перезаряжая глок и поглядывая на рядом стоящего Чонгука, который целится в мишень. — Так неинтересно, — тот нервно бросает автомат на стол с оружием и поворачивает голову к Хосоку. — Мне нужны живые мишени. Вот это все, — альфа тычет пальцем в сторону картонных мишеней, — херня. — С позволения второго лидера, — отвечает Хосок. — Ты меня слушаешь вообще? — Пока ты говорил, я придумывал план действий, — хмыкает Чонгук. — Убить всех к чертям. Но я подойду к делу более интересным путем. Мы нарисуем им улыбки, — скалится альфа. Хосок хмурится. — Что ты собираешься делать? Это война, Чонгук… — Свежий, более творческий взгляд на скучные вещи, — ухмыляется Чон. — У Мираи много идей. — У тебя? — уточняет Хосок. — У меня… — на секунду улыбка с лица Чонгука исчезает. В глазах — молниеносно промелькнувшая растерянность. — Надо показать им, на что я способен, — оскал сразу же возвращается. — А то змей уже и не боятся даже. — После твоей публичной казни страх вернулся к ним, поздравляю. — Я покажу им еще, — нервно смеется Чонгук.***
Кто этот Мираи? Это его смех все время рвался наружу? Он искал выход? Он наслаждается, он не сожалеет, он не жалеет. Никого. И себя тоже. Он не чувствует. Он далек от Чонгука настолько, что не хватило бы вечности, чтобы стать ближе, но в то же время слишком близок, словно неотъемлемая частица, которую из себя не вырвать. Эта частица разрослась и стала им самим. Чонгук уже не отличает, но невидимую борьбу ведет. Только он сам себя не слышит. Мираи не слышит. Тот на все «неправильно» смеется и делает по-своему. Чонгук посмотрел ему в глаза и понял: это его глаза смотрят теперь. Его змеи обогрели, прижав к объятиям. Это он. Это все он. — Неправильно. — Да неужели? Смех. Чонгук смотрит на себя в отражении над головой с такой ненавистью, с какой даже на врагов никогда не глядел. — Мы с тобой вернем справедливость, — слышит Чонгук свой же голос, смотря в зеркало. Отражение скалится, черные глаза в полумраке блестят. — Какой ценой, — цедит Чонгук. — Я убью всех. Чонгук бросает в зеркало стакан, стоявший на тумбе, и рефлекторно жмурится. Осколки разом осыпаются на него дождем, режут кожу, заставляют ее жечь и кровоточить. Он тяжело дышит, смотря на пустой потолок. Тихий смех сквозь слезы. Этой ночью Чонгук сбегает из палаты с маленьким клочком бумаги, чтобы схоронить его, свое последнее воспоминание, в лесу, где никто никогда не узнает и не найдет. Освободи меня.***
Наутро Чонгук встречается с Хосоком во дворе штаба. — Меня тошнит от этой палаты. Я что, больной? Почему я продолжаю в ней жить? — раздраженно спрашивает Чонгук. — Второй Лидер уже присматривает тебе дом. — Отлично, — Чонгук прищуривается, наблюдая за движением у здания с тренировочным залом. — Новобранцы, — объясняет Хосок, отвечая на неозвученный альфой вопрос. — Как я? — усмехается Чон. — Не совсем. Добровольная служба. Многие из них так или иначе были связаны с аспидами. — Кто это? — Чонгук кивает на худенького парнишку с ярко выделяющимися светло-голубыми волосами. — Омега, у которого отсутствуют тормоза и всякое чувство самосохранения, — хмыкает Хосок, тоже засматриваясь на парня. — Он уже участвовал в парочке операций и показал себя достойно. — Я столько раз прикрывал его от пули, — шепотом в собственной голове договаривает Хосок. — Хочу увидеть его в деле, — Чонгук идет в сторону новобранцев. Хосок подрывается за ним. В зале, где собрали новичков, инструктор объясняет, что будет спарринг, и какие будут правила. У омеги с голубыми волосами в глазах ни капли страха. Только абсолютная уверенность и дикость. Чонгук, с Хосоком стоящий в сторонке, у самого входа, внимательно наблюдает за ним, прислонившись плечом к стене и сложив руки на груди. Когда доходит очередь до омеги, которого инструктор вызвал на ковер именем «Мин Юнги», тот сразу же уверенно подходит и разминает шею. Ему для спарринга ставят еще одного омегу. Чонгук замечает, как голубоволосый усмехается и, как только инструктор взмахивает рукой, наступает, как дикий хищник. Не проходит и минуты, как он укладывает соперника на лопатки. — Ничтожество, — выплевывает Юнги. Чонгук сам не замечает, как дергается уголок его губ. Инструктор хочет рассмеяться, но сдерживается и вызывает на ковер альфу. Юнги снова нападает первым и без труда укладывает того. Хосок въедается в него взглядом, а когда омега случайно смотрит на него, мгновенно леденеет, изображая самое каменное лицо. Затем он смотрит на откровенно заинтересованного Чонгука и держит с ним зрительный контакт чуть дольше, пока тренер не вызывает еще одного альфу, что в два раза крупнее маленького, но ловкого и быстрого омеги. — Проиграет, — комментирует один из новобранцев. — Победит, — синхронно отвечают Хосок и Чонгук и переглядываются. И он действительно побеждает. Ходит вокруг, ищет, как бы напасть, и, поймав идеальный момент, укладывает альфу. Остальные новобранцы смотрят на него с разинутыми ртами. — Мальчишка хорош, — скалится Чонгук, с ног до головы обведя омегу взглядом. Кажется хрупким, чуть толкни, и улетит, но содержит в себе столько силы и смелости, что один мощный отряд крепких альф бы позавидовал. Хосок и Чонгук выходят, когда начинается спарринг остальных новобранцев. Чонгук закуривает. Никогда не курил, но тут однажды предложенная Джехваном сигарета объявила альфе еще одну зависимость. Сигареты расслабляют Чонгука. Он выпускает в серое небо такой же густой серый дым и замечает вышедших из зала новобранцев. — Не смыкай глаз даже ночью, Мин Юнги, — бросает омеге угрозу один из побежденных им альф. Юнги, идущий себе спокойно в казарму, тут же останавливается, достает пистолет и без малейшего промедления выстреливает ему точно в лоб, привлекая внимание каждого во дворе штаба. — Не смыкай глаз в аду, не то тебя черти трахнут, — говорит Юнги, спрятав пистолет за пояс. — Я хочу его в свой отряд, — с довольной улыбкой говорит Чонгук, забыв о сигарете. — Стоите друг друга, — сдержанно отвечает Хосок. Юнги, услышавший Чонгука, вдруг оборачивается к ним и подходит без капли смущения и страха. Кажется, ему эти чувства вовсе чужды. — Заслужи, Мираи, — заявляет Юнги Чонгуку, что на голову выше. — Пошли, — кивает Чон на тренировочный зал. — Попробую заслужить. Юнги ухмыляется. Выйдя на ковер, они становятся друг напротив друга. Хосок, который не хотел в этом участвовать, все-таки делает это. Ему приходится быть судьей в спарринге. Чонгук скалится и манит к себе готового нападать омегу рукой. — Давай, иди ко мне. — Пожалеешь, — хмыкает Мин и наступает. Он не ожидает, что его сразу же схватят за руки и прижмут к широкой груди. Юнги злится, резко выскальзывает и бьет в крепкий пресс. Чонгук три раза цокает, помотав головой, и улыбается уголком губ. — Тебе силу некуда девать, надо найти ей другое применение, — усмехается альфа. — Свернуть тебе шею — вот, что я собираюсь сделать, — угрожает Юнги и налетает на альфу. Чонгук легко подхватывает его и валит на ковер, а сам оказывается сверху. Юнги сжигает его разъяренным взглядом, но где-то в глубине альфа замечает мелькнувшее смущение, и это нравится ему до безумия. — Сверни, если сможешь, — говорит он, выдыхая на наверняка мягкие розовые губы. — А если не сможешь, правила буду устанавливать я. — Уже есть идеи? — Юнги пользуется отвлечением и, обвив ногами торс альфы, приложив силу, валит его на спину и оказывается сверху. — Ты уже и сам придумал, — довольно говорит Чонгук, скользнув кончиком языка по нижней губе. Юнги тянется, чтобы схватить альфу за шею, но Чонгук крепко хватает его за тонкие запястья и выворачивает чуть ли не до хруста. Ослабив омегу, он снова оказывается над ним и припечатывает его спиной к ковру. — Ты проиграл, свет мой. — Не твой, — зло выпаливает Юнги, тяжело дыша под альфой. — Теперь мой, — подмигнув, Чонгук выпускает его и поднимается. Юнги поджимает губы и сверлит его спину глазами-лазерами, способными проделать дыру. Закончив в зале, Чонгук с Хосоком снова выходят из тренировочного зала и идут к штабу, где ждет Джехван. — В моем отряде будут только сильнейшие. Пока я единственный, кто может его приручить, он будет лучшим.***
— Убить. — Подорвать их. — Никого не оставлять в живых. — Зачистить здание. — Сломать каждую кость. — Зарубить. И каждый — приказ Мираи.***
— Все говорят о тебе. О Мираи. Каждый новостной канал кричит о новом зле, о новой угрозе, — с восхищением говорит Джехван, расхаживая по своему кабинету. — Тебя боятся. По-настоящему боятся. Армия задалась целью ликвидировать тебя. — Еще раз? — усмехается Чонгук. — Но в этот раз их ждет проигрыш. — Каждый из них… — Мираи задумывается, скалится и договаривает: — прахом станет. — Именно! — бурно соглашается второй лидер. — Как тебе твоя новая жизнь? Каждое убийство, каждое выполненное задание обеспечивает тебе отличную жизнь. Было ли все это у капитана? Насколько я знаю, армейцам платят гроши. — Я не мог обеспечить свою семью спокойной и счастливой жизнью. Я не мог осуществить желания своего братика. Я не мог спрятать их в безопасном месте. — И еще одно желание ты не осуществил! Ты не вернулся. — Хватит, — еле слышно говорит Чонгук, пытаясь задушить свой же голос, затем поднимает взгляд на второго лидера. — Я купил себе машину. — И как она? — Хороша, — задумчиво кивает Чонгук. — Ты можешь позволить себе любую, Мираи. А пока у тебя другая цель. Мне нужна кое-какая информация о базе военных. Я думаю, тебе под силу ее раскопать. — Что нужно сделать? — Допроси пленного. Чонгук кивает.***
Сырое помещение, в котором Чонгуку не посчастливилось когда-то побывать, выглядит уже не так отталкивающе. Здесь все пропиталось кровью и болью. Это привлекает и пугает не привыкшую душу. Чонгук с двумя змеями и с Хосоком, что всегда идет следом, входит внутрь. В центре комнаты, на деревянном скрипучем стуле сидит привязанный альфа. Это один из важных людей в базе на востоке страны. Чонгук, поправив края маски, не контролирует улыбку на лице и подходит к нему. Тот смотрит бесстрашно, с ненавистью, кричит о сопротивлении глазами. Кажется несгибаемым. Чонгуку это знакомо слишком хорошо. Что-то в этом есть похожее на него самого. На прошлое, в которое возвращаться не хочется. Эта борьба его убила. Чонгук в отражении этих сжигающих ненавистью к аспидам глаз себя видит. Ему снова тошно становится. — Один вопрос, на который ты дашь ответ, и будешь свободен, — заговаривает Чонгук, переходя сразу к делу. — Все просто, лучше идти на контакт, — поднимает бровь альфа, расхаживая вокруг пленного. Опыт в пытках у Чонгука нулевой. Этим всегда занимались Чимин или Намджун, и то лишь ограничивались тем, что не выходит за рамки здравого смысла. Чонгук стоял в стороне и наблюдал. Самому так и не пришлось марать руки. — И я пошлю вас нахрен, — рычит военный, Чонгук усмехается. — Тогда ты не выйдешь, — пожимает он плечами и наклоняется к мужчине. — Хочу знать, когда планируется удар. — Развяжите мне руки, и я продемонстрирую, — дерзит армеец, сжимая кулаки. Но его опережают. Чонгук бьет его в лицо и лижет губу, довольный мелькнувшей болью в глазах мужчины. — Попробуй еще, — шепотом говорит, распахнув глаза, в которых кошмар сконцентрирован. Кошмар, способный утянуть в свои глубины любого, кто задержит взгляд. — Убейте сразу, я ничего не скажу, — цедит военный, сплюнув кровь, смешавшуюся со слюной. — Умереть слишком легко, — мотает головой Чонгук. — Еще раз, пока я не захотел накрутить твои кишки себе на руку, — внезапно меняется в голосе альфа, улыбка исчезает. — Красивый браслет получится. — Я ничего вам не буду говорить, — медленно повторяет пленный. Чонгук бросает смешок и, держа одной рукой за затылок, наносит ему по лицу тяжелые удары кулаком. — Меня. Не устраивает. Твой. Ответ, — с каждым ударом произносит Мираи. — Предали, — выползает из временной спячки голос в голове. Напоминает, как будто Чонгук способен забыть. — Такие, как он. Возможно, и он кому-то нож в спину вонзил… Мираи на секунду останавливается, его кулак зависает в сантиметрах от красного от крови лица военного, который уже не выглядит таким твердым и несгибаемым. У Чонгука в голове проносятся кадры последнего дня в роли капитана армии, убийства военных на пустоши, слова его издевающегося сознания, которое, оказывается, вовсе не врет. Семья страдает от армии. Вот, какие картинки всплывают в голове, затмевая все. — Предатели! Каждому смерть! Каждому наказание! Чонгук нависает над пленным, внимательно вглядывается в глаза, что как неприступные крепости, выставившие преграды. Даже после избиения, несмотря на то, что вот-вот отключится. И в них он видит себя. В этом черновом отражении он видит свои глаза. Засматривается, словно в бездну заглянул, а та хочет утянуть. Альфа сам не замечает, как крепко сжимает челюсти. Мираи растягивает губы в улыбке и мотает головой. — Неа, — сам себе говорит. Он внезапно обхватывает лицо военного руками и давит кончиком большого пальца на уголок глаза мужчины. — Ч-что ты делаешь… — начинает заикаться растерянный альфа, напрягшись всем телом и крепко вцепившись пальцами в ручки стула. — Ищу ответы в твоих глазах. Может, они скажут, если твой язык не способен? — коротко смеется Чонгук и давит сильнее. То ли ему кажется, то ли глазное яблоко действительно начинает вылезать из глазницы. Чонгук не медлит. — Прямо там, где-то внутри. А еще лучше добраться до твоего мозга. Ведь там, в твоей голове, есть все, что я хочу знать. — Не надо… — глаза пленного начинают слезиться, а его самого слегка потряхивает. Такого он точно не ожидал. Не ожидали и переглядывающиеся аспиды, находящиеся в комнате. Хосок внимательно следит за происходящим. Чонгук как загипнотизированный смотрит в глаз и все больше злится. Он проталкивает палец внутрь глазницы и наслаждается воплем. С кайфом прикрывает свои глаза, ощутив тепло на пальцах. Мужчина начинает дергаться и орать, прося остановиться. Чонгук и не думает. Все происходит быстро. Он выковыривает глаз, приложив усилие, и вырывает одним резким движением, сжав глазное яблоко в ладони. Он поджимает губы, смотрит в черную кровавую пустоту и выдыхает с облегчением. — Говори, — улыбается Чонгук, разглядывая глаз в своих пальцах. Но мужчина теряет сознание. — Сейчас заговоришь, — усмехается Мираи и дает военному крепкую пощечину. Тот распахивает один глаз и в ужасе, в животном страхе смотрит на Чонгука. Тот смеется. Громко. Смех его эхом отражается от стен. — Я спрошу последний раз. — Н-нет! — вскрикивает военный, захлебываясь в слезах. Теперь он выглядит как настоящее ничтожество. Мерзко. — Я… Я отвечу. — Хороший мальчик, — одобрительно кивает Чонгук и сжимает глазное яблоко в кулаке. Мираи ненавидит глаза. Он ненавидит отражение, которое видит в этих стеклах души. Отражение себя, кричащего.***
Никаких привилегий. Чонгук взлетает стремительно за счет своей силы и способностей. Столько лет на войне, мог бы стать генералом еще через парочку. Власть почти в руках, а тут… уже. Чонгука быстро приняли и стали уважать, как только он начал показывать отличные результаты и в казнях, и в допросах, и в военных операциях. Все просто. Чонгук не церемонится, он ставит цель и добивается ее любым способом, не щадя. Он жестоко расправляется с каждым аспидом, который пытал и избивал его, когда Чонгук только оказался в их рядах. И никто не решается открыть рот, чтобы осудить его поведение. Идти по головам — это про него. И он идет, не оглядываясь по сторонам, а назад — тем более. Именно в таких людях и нуждается аспид. В людях, не сожалеющих о крови, любящих в ней искупаться. Не останавливающихся на достигнутом. Смотрящих в будущее. В лучшее будущее. Чонгук встречается с первым лидером — Бан Енгуком. За ним следует его, очевидно, правая рука. Пирсингованный альфа с темно-синими волосами и в кожаной куртке. Зал в змеиной норе, где происходят переговоры, заполняет охрана лидера. Когда он входит, все склоняют головы. Но не Чонгук. Он стоит у стола, заведя руки за спину, и внимательно следит за идущим к нему альфой. Не так он его представлял. Никто даже в армии не знал, как выглядит верхушка аспидов, поэтому Чонгук ожидал увидеть какого-нибудь дряхлого старика, которого держат на вершине, как аксессуар. Но этот мужчина, что не намного старше самого Чонгука, намного младше Бан Джехвана. Он слегка удивляет. Один его взгляд, и человека загипнотизирует, на колени поставит. Точно как змей, таков и есть. — Наверное, надо поклониться? — усмехается Чонгук, не растерявшись. — Наша первая встреча, и ты решил начать с шуточек, — с каменным лицом низким басом отвечает первый лидер. — Бан Джехван очень высоко тебя оценил. Он восхищался тобой, даже когда ты был нам врагом, — мужчина обходит стол и опускается в кресло, взглядом просит сесть и Чонгука. Тот садится, откинувшись на спинку и повесив руки на ручках кресла. — И я наслышан о тебе. О том, кем ты был и кем стал. Армейская школа неплоха, но тут ты научился большему. — А выбора не было, — Чонгук пожимает плечами. — Откровенно говоря, ты очень помог аспидам. И я не про твои методы решения вопросов, а про то, что здесь, — первый лидер касается пальцем своего виска. — Блестящий стратег, к тому же с творческим подходом. Страхи армии усилились. — С ними я разбираюсь по-своему, — кивает Чонгук. — Не все мне выжрали таблетки, — растягивает губы в улыбке и повторяет жест, ткнув пальцем в свой висок. — То, что принимают аспиды — просто подавитель. Он подавляет ненужные эмоции и позволяет трезво смотреть на вещи, — спокойно объясняет альфа. — И ты увидел реальную картину, бывший капитан. — Теперь уже Мираи, — улыбается краем губ Чонгук. — Ваше будущее, не так ли? — Отлично справляешься со своей ролью, прошлая тебе не шла, — приподнимает бровь лидер. — А мне просто терять больше нечего, — сухо улыбается Мираи. — Я хочу посмотреть на тебя в новой роли, — после короткой паузы продолжает Енгук. — Сейчас у аспида два лидера — я и Джехван. Наша армия растет, а чем больше людей, подверженных жажде убийств и справедливости, тем больше контроля над ними необходимо. — И какая роль у меня будет? — Чонгук поднимает бровь. — Ты будешь Третьим лидером аспидов, Мираи. Чон Хосок будет с тобой рядом. Он сам вызвался быть по правую руку и помогать тебе. А его я уважаю и всецело ему доверяю. Чонгук, не ожидавший такого вердикта, хочет засмеяться, но сдерживается. Это похоже на шутку, но на лице лидера ни намека на нее. Енгук встает. Чон следом. — Все так просто? — спрашивает Мираи. — А если я не собирался так высоко залезать? Мне гораздо приятнее идти со своими людьми на одном уровне, чем сидеть в тепле и раздавать приказы на расстоянии. — В тебе есть все качества, присущие хорошему лидеру. Ты поведешь третью часть нашей армии за собой, не обязательно раздавать приказы на расстоянии. Не сглупи и ни в коем случае не дай завладеть тобой чувствам. Они нам не нужны. Они — помеха. Чонгук кивает. — Подведешь, и вся страна увидит твою казнь. — Придумайте что-нибудь получше, — усмехается Мираи. Енгук молча выходит из-за стола и в сопровождении своей правой руки идет к выходу из зала. Аспиды склоняют головы перед лидером. — Не подведи тех, кому ты дорог, — бросает, не оборачиваясь, Енгук, и покидает зал. Чонгук слышит щелчок в груди, а последние слова лидера зависают в воздухе. Чонгук хрустит шеей и тоже идет к выходу, достав из кармана маленькую таблетницу и бросив на язык белый овал. Енгук нашел цель. Нашел ахиллесову пяту Мираи.***
Чонгук сидит на сырой траве возле своего маленького захоронения, затерявшегося посреди высоких деревьев в туманном лесу. Смеркается. На верхушках деревьев, великанами окруживших альфу, каркают вороны, не давая тишине задушить. Альфа разглядывает маленький бугорок на земле и мысленно воюет с самим собой. В который раз. И в который раз кто-то побеждает. Кто-то, чей смех наполняет окрасившуюся в черный душу. — Не подведи семью, — твердит один. — Уже подвел, — отвечает другой вслух негромко. — Мы обрели власть. Ты поднялся, проливая кровь. Найди семью, дай им знать, что жив, — нависает над альфой он сам же. — Я не жив, — Мираи сверлит непроницаемым взглядом захоронение. — Уже поздно. Тот, кого они знали, похоронен. — Верно, — отчаянно смеется Чонгук. — Я теперь чудовище, — делает короткую паузу и поправляет себя: — Ты. Ты чудовище. Братишка испугается… — Заткнись, — рычит Мираи. В голове сразу же вырисовываются большие испуганные глаза. Сердцу от них волнительно. — Братик не узнает. Пусть живет спокойно. Вечная боль в душе лучше бесконечного разочарования. — Прими этот яд, и скоро все сотрется, — с ненавистью шипит Чонгук. — Еще немного, и его лицо забудется. Ты забудешь дорогу сюда, забудешь об этом рисунке. Я разорван на части. И ты тут — ошибка, одна из частей меня, которой быть не должно было. — Я и не знал, что способен… — тише говорит Мираи, накрыв ладонью земляной бугорок. Сломаться. — Легче было сдохнуть, — спокойнее говорит Чонгук. — Я не мог. Не мог сдаться. — Да, да, надежда снова увидеть семью держала нас на плаву, когда мы уже давным-давно легли на дно. И ты меня выжил. Мерзость, которую я ненавижу больше, чем наших врагов, кто бы то ни был. Армия, аспиды. Я — враг сам себе. И мы с тобой обманутые, преданные, убитые. Но кто в этом виноват? — Я не знаю. Это уже и неважно, я буду убивать каждого. — …в чьих глазах отражение собственного уродства тебе не понравится, — сломано улыбается Чонгук. — Убивай. Убивай за нас. — От меня только этот голос и остался, — Мираи поднимается с земли и отряхивается. — Но скоро и его не станет. Спи спокойно, преданный капитан Чон Чонгук, — альфа скалится и лижет кончиком языка губу. Спи спокойно. Я сделаю все сам.***
— Стоя на краю обрыва, я твою жизнь поставлю выше остальных, кто бы ни был, — смотря в глаза Третьего лидера, говорит Хосок. — Ты мой друг, — Чонгук кладет руку альфе на плечо и сжимает. — Хоть ты и не признаешься в этом, но я видел волнение в твоих глазах, когда меня… терзали. Почему? Я же изначально враг. — Ты близок мне по духу, я сразу это понял. И это все. Хосок, как и обычно, немногословен, зато говорит коротко, но все то, что и в голове, и на сердце лежит. Он искренен с собой и с теми, к кому обращается. Чонгуку не надо много, чтобы понять, что перед ним твердый, как скала, человек, преданный своему слову и делу, преданный тому, ради чего воюет и с кем стоит плечом к плечу. Он действительно пойдет до конца, не моргнет глазом и будет хладнокровен, не даст чувствам затмить разум, и это при том, что в его глазах Чонгук не видит ту присущую аспидам диковинку. Там — неизвестность огромной глубины, и это куда интереснее и опаснее. Непредсказуемее. С первого дня, как Чонгук узнал этого альфу, Хосок рядом. Он не стремился сближаться, тем более с врагом, коим Чонгук считался поначалу, но всегда где-то мелькал на разных расстояниях, всегда следил. И становился все ближе. Не влезал, не пытался спасти, но взглядом, что особо не выражает каких-то явных красноречивых эмоций, молчаливо, очень скрытно поддерживал. Он отводил Чонгука в комнату после очередного избиения, он требовал аспидов прекратить, когда те заходили слишком далеко, он, хоть и не обращаясь напрямую, говорил о силе, что есть в Чонгуке, он же залечивал его раны. Чонгук не видел его, был слишком слаб, почти на грани отключения, но он запомнил запах, который его преследовал за ровным голосом. И это всегда был Хосок, ставший правой рукой и ближайшим человеком Чонгука на новом фронте.***
— Мираи! Чонгук оборачивается. Он стоит на тропинке, ведущей домой. А дом горит, полностью съеденный огнем. Перед альфой топчется босой омега с большими глазами и смотрит так, будто перед ним кто-то чужой, незнакомый. — Мираи? Кто такой Мираи? — не понимает Тэхен, а страх в его взгляде растет. — Тэхен-и… — мягко зовет Чонгук и тянется к брату, желая прижать к себе и вдохнуть родной запах, но тот резко отстраняется, сделав шаг назад. Он напуган. — Это же я, твой… — Я не знаю тебя! Я не знаю, кто ты! — истерично кричит Тэхен, а по щекам у него бегут слезы. За его спиной появляется зеркало, а в отражении — Чонгук, скалящийся по-звериному, с опасным блеском в черных глазах. И он не знает, кто это. — Тэхен, клянусь… — не сдается Чонгук и не понимает, почему отражение такое пугающее, если на деле у него в глазах волнение и тревога за брата, а не жажда крови, как в зеркале. Тэхен разворачивается, проходит сквозь это зеркало как через невидимую стену и бежит к горящему дому. Чонгук срывается за ним, но его отражение становится реальным и толкает его в плечо так сильно, что альфа не удерживается и падает на землю. Мираи улыбается, достает пистолет и стреляет ему в лоб. Темнота. Оглушающий звон в ушах. Чонгук открывает глаза и тяжело дышит, ресницы почему-то влажные. Над головой больше нет никакого зеркала, он вообще уже не в палате давным-давно, а теперь уже в своем особняке. В большой комнате на просторной постели с темными простынями. Он поднимается, сходив в ванную и умыв лицо ледяной водой, берет с тумбы сигарету, прикуривает и выходит на балкон. Ночь глубокая, особенно темная и тихая. Чонгук опирается на перила и курит, все еще прокручивая в голове кадры кошмара, что никак не закончится. Покурив, он проглатывает таблетку. — Задохнись, — шепчет он, опустившись на кровать и закрыв глаза. Задохнись уже. Поздно.***
Вспышка, приступы ярости и дикого сопротивления. Снова вспышка. Кто-то волочет, с трудом сдерживая. Усаживают в кресло, пристегивают. Вводят что-то в вену. Чонгук слышит свое тяжелое дыхание, как будто он отчаянно пытается урвать глоток кислорода, но ему не позволяют. Снова темные фигуры змей над головой, какие-то разговоры, но даже при огромном желании их не расслышать, не понять, о чем речь. — В его глазах все еще живет сомнение. Это единственное, что альфа распознает, прежде чем провалиться в небытие. Сон. Чонгук открывает глаза. Он просыпается на своей кровати ранним утром. Сон, как свежие, совсем недавние воспоминания, задерживается в памяти неприятным осадком. Теперь это чуждо и вызывает злость. Словно он откинулся в самое начало, где его только начали ломать кость за костью, нерв за нервом. Словно он там, где борьба только началась и была очень сильной. Но она имеет место быть и сейчас, потому что каждый раз, открывая глаза, Чонгук слышит ненавистный голос себя самого, гонящий его дальше, в самое пекло. Ноги сами уже несут, трудно останавливаться. Еще труднее, когда поутру руки дрожат так, что не в силах удержать в пальцах стакан с водой, а в горле пылает жажда такая, словно месяц обезвоженный был. Кошмар не утихает. Он не успокаивается до тех пор, пока таблетка не ложится на язык. Чонгук слышит все сразу. Голоса солдат, которые что-то против него замышляют, приказы аспидов, заявление Енгука, слова Хосока о верности до самой смерти. Голос брата, зовущий. А потом кричащий в испуге. После обеда, который ему готовят уже личные повара, Чонгук идет переговорить с Джехваном и Хосоком в змеиной норе, где происходят главные события аспидов вплоть до праздников в честь очередной победы. Там он обсуждает детали очередного наступления, придумывает план, выходящий за рамки змей, не привыкших к постановкам. Но те одобряют, выслушав все. Джехван задумчиво хмурится, мотает головой, в итоге соглашается, найдя в очередной безумной идее Мираи большой плюс для змей. В это время Хосок молча слушает и анализирует все в голове, только в конце озвучивая свои мысли на этот счет. Им новый подход к привычным делам нравится, он их очевидно восхищает. Чем больше фантазии, тем сильнее страх врагов, как награда. От этого сам Чонгук разгорается еще больше. — Мы пойдем на концерт, — с улыбкой заканчивает Мираи. — Таких представлений мы еще не устраивали, — не без удивления отвечает Джехван. — Но это очень хороший ход, ведь там будут все подстилки армии. — Будет весело, — коротко соглашается Хосок. Мираи и его правая рука выходят из зала. Чонгук щурится, слегка принюхивается, глаза его сверкают. Он осматривает коридор. Пара аспидов, охраняющих зал, и больше никого. Но что-то все равно не так. — Иди, я сейчас догоню, — говорит Хосоку альфа. Тот коротко кивает и идет на выход. Чонгук медленно шагает вдоль коридора в обратную сторону, где аромат цитрусов только усиливается, как и улыбка на лице альфы. Он останавливается возле одной из дверей и медленно открывает, повернув ручку. Стоит открыть дверь, как перед альфой оказывается маленький голубоволосый омега, направивший на Чонгука пистолет. — Подслушивать нехорошо, свет мой, — ни разу не напрягшись, говорит Мираи, смотря в глаза, в которых мелькает одно слово: «убивать». — Такое наказывается. А может, ты шпион? — Это еще кто из нас шпион, — хмыкает Юнги. — Сможешь убить меня? — поднимает бровь Чонгук. — Рука не дрогнет? Твои пальчики так неуверенно держат рукоять, — расслабленным, смягчившимся голосом говорит альфа, демонстративно разглядывая руку омеги. — Если присмотреться, даже дрожат… — Заткнись, — рычит Мин. — Тебя никто не воспитывал, свет мой? Никто не объяснял, что со старшими так разговаривать нельзя? — голос альфы твердеет, а глаза заливает чернота. Он звучит и смотрит так, что Юнги на миг не по себе становится, но он не позволяет себе расслабляться перед альфой. Тот его давит медленно, и это невозможно отрицать. Юнги уже долго наблюдает за ним со стороны, и сейчас, находясь на расстоянии вытянутой руки от него, убеждается и в какой-то степени жалеет, что приблизился. И все равно хочет приблизиться еще больше. Чонгук ни на одного из аспидов не похож, и дело не только в том, что он бывший враг, посвятивший годы борьбе с аспидами. Он страшнее. Он куда страшнее. И именно это в нем манит, как мотылька на убийственный свет. Он хочет поиграть, хочет себя самого испытать перед этим альфой. Может, сумеет с ним потягаться и одержать верх, что маловероятно, но даже умереть от его руки не будет обидно. Юнги смерти не боится. Его этому учили, а не какой-то там субординации. — Хочу понять, кого Третьим лидером назначили, — уверенно смотрит в глаза Юнги. Чонгук наблюдает с полуулыбкой. Впервые его восхищает омега. Настолько бесстрашный, что даже убивать его нет смысла, он будто и рад бы был, с уверенностью бы отправился на тот свет. Таких, как он, могут сломать только чувства, эмоции, которые наверняка у него, как и у других змей. Уже потеряли важность. Его поджатые розовые губы, его острый взгляд, его белоснежные тонкие руки, которые вдруг прекратили подрагивать. И это тоже восхищает. Он быстро учится. — Сейчас поймешь, — коротко смеется Мираи. Пока он гипнотизирует маленького змея взглядом, успевает выхватить пистолет из рук и прижать худенькое тельце к себе. — Я знаю, что ты и своих убиваешь, так что давай, мне плевать, — шипит Юнги, напрягшись, но не пытается вырваться. Он в крепких руках, которые даже при легком сдавливании могут сломать ему пару ребер. — Пока не вижу смысла. Лучше расскажи, зачем подслушивал, — Чонгук ведет кончиком носа по фарфоровой шее, принюхивается, в Юнги тоже кровь и порох смешались, это неотъемлемо для змей. Чонгук скользит руками по груди и животу омеги, сжимает пальцами его футболку, еще немного, и ткань затрещит от давления. Юнги дышит глубоко, но не от страха, а от злости. От бешенства, что в нем бурлит. — Попробуй узнать, пытать ты умеешь, мой лидер, — сухо усмехается Юнги, подняв голову и заглянув в черные глаза. Его в жар бросает от этой близости. Чонгук скалится, сжимает пальцами подбородок омеги и целует манящие мягкие губы, которые он хотел попробовать с первой их встречи. Юнги сразу нападает, как дикая кошка, не мнется, агрессивно отвечает и кусается, разворачивается в плену рук альфы и прижимается сильнее, не разрывая поцелуй, только углубляя его. Чонгук везде, его руки как змеи ползают по телу омеги, сжимают, наверняка оставляя алые следы, что станут синяками, но и это Юнги нравится. Чонгук захлопывает дверь, подводит Юнги, продолжая целовать, к столу, и усаживает на него, легко подхватив на руки. Чонгук до этого не осознавал, как голоден был до омеги. Как сильно желал, ослепленный другой зависимостью. А Юнги мозги одним выстрелом вышибает, не дает думать ни о чем, и сам не думает. Чонгук без лишних церемоний раздевает его, позволяет ему с себя снять футболку, под которой постепенно появляются новые татуировки, гармонично слившиеся со шрамами. Юнги на это смотрит и задыхается, еще больше теряя разум. Не удерживается и ведет пальцами по узорам, а затем выпускает коготки и царапает кожу. Ноги дрожат, и чем меньше на омеге одежды, тем сильнее. Рядом с этим альфой он забывает обо всем. Чонгук его укладывает на стол и снимает белье, скользящее по худым ножкам, гладит их, сжимает колени и бедра, сам с ума сходит от желания, когда возбуждение уже вовсю о себе кричит, изводит. Омега уже влажный, смазка поблескивает меж разведенных альфой ног. Он готов его принять, готов с ним слиться. Чонгук касается пальцем заднего прохода, Юнги стонет, вздрагивает. Когда альфа пытается протолкнуть большой палец, омега жмурится. — Ты никогда… — хмурится Мираи. — Никогда, — тяжело дышит Юнги и пьяно улыбается, а глаза его в полумраке демонически поблескивают. — Будь первым. Чонгук наклоняется и целует его плоский живот, скользит губами, лижет сладкую кожу и кусает, не сдержавшись, пока растягивает омегу, что, оказывается, никогда с альфами не был в близости. И это тоже восхищает и удивляет. Юнги никого никогда к себе не подпускал, а Чонгуку в руки добровольно отдался, доверившись. Или ослепнув. Чонгук его берет. Скрипя зубами, контролируя себя, чтобы не травмировать. Юнги вскрикивает от жгучей боли в заднице, с первыми более осторожными толчками жмурится, но слезам удается пробиться. Альфа берет его руки в свои, сжимает, снова целует, после себя кровавые следы оставляя на губах Юнги, а тот с жадностью слизывает, будто вампир, потому что его кровь с кровью Мираи смешалась, и только поэтому так сладко и притягательно. Следующие движения начинают приносить удовольствие, слившись с болью, что тоже теперь приятна. Юнги начинает двигаться навстречу, приподнимая бедра, позволяя альфе войти глубже. У него перед глазами все кружится от удовольствия, он едва свое имя не забывает под прикосновениями и движениями Чонгука. И вроде наслаждается, но при этом еще больше злится. Так легко продался, хотя хотел испытать себя. Испытал в другом, и тоже не ошибся. Ему слишком хорошо. Поэтому он идет в руки, обнимает альфу за шею, кусает его шею и с наслаждением двигается на твердом члене, полностью заполнившем его изнутри. Чонгук трахает грубо, не растрачиваясь на нежность, слишком долго он терпел, хватило. Юнги с ним сразу общий язык находит, его тело реагирует так, как Мираи хочет, чувствует то же самое, тот же голод по тому, чего никогда не пробовал. Кажется, подсядет. Они оба. Открыв новый вид зависимости в телах друг друга, увязнут. Они лежат на прохладном полу голыми. Чонгук истязал его, растерзал, не оставив живого места, но Юнги, не страшащийся боли, от этого только кайфует. Он обводит пальцами татуировки, полосует, но Чонгук на боль не реагирует, он уже перестал ее ощущать. Омега сидит верхом, поддерживаемый за талию Чонгуком, и блаженно улыбается. Чонгук тянется рукой к его лицу, Юнги перехватывает ее и кусает пальцы. — Тебя учить и учить манерам, — ухмыляется Чонгук и проводит пальцем по губам омеги. Тот приоткрывает рот, и альфа проталкивает палец, давит на язык, гладит. Юнги начинает его посасывать, бессовестно смотря в глаза Чонгука и раздразнивая еще сильнее. — Я тебя научу, свет мой. Юнги улыбается и высовывает палец альфы изо рта. Смотрит в глаза и склоняет голову к плечу. — Сводишь меня на концерт, мой лидер? — Я забронирую нам лучшие места, — Чонгук присаживается и целует его, затем снимает с себя и, поставив на колени, берет сзади. Юнги сладко стонет и позволяет себе смерть в руках Мираи. Когда они выходят из змеиной норы, Хосок стоит с сигаретой у своего черного гелендвагена. Вот, что задержало лидера. Кто задержал. Ему по виду Юнги и Чонгука сразу все ясно становится, тут много не надо, чтобы понять. Он сам не осознает, как скрипит зубами. Отправляет окурок в полет и, бросив сдержанное «ты долго», садится в машину, скользнув напоследок нечитаемым взглядом по омеге, которого словно выпотрошили. А тот и счастлив.***
Красивый омега, совсем еще юный, но уже добившийся признания в обществе своим талантом, стоит посреди сцены и буквально сверкает под лучами прожекторов. Его ангельский голос заставляет зрителей замереть и бояться сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть прекрасное создание. Он поет, прикрыв глаза и отдавшись эмоциям, забыв, что на сцене находится, а словно где-то в другом мире и с тем, о ком так чувственно поет. Как только он допевает песню, большой зал взрывается аплодисментами. Омега смущенно улыбается и принимает овации. Но внезапно свет прожектора, направленного на певца, вместо белого становится красным. Он и сам не ожидает резкой перемены, что читается в его глазах растерянностью. Из-за кулис, держа в руке микрофон, выходит Мираи в черном костюме и с маской на голове. Он подходит к центру сцены и становится рядом с омегой, который готов впасть в истерику от осознания, кто рядом с ним находится. Зрители в замешательстве, по залу пролетает шепот. — Свет мой, тебе понравилось? — спрашивает в микрофон Мираи, найдя глазами Юнги, сидящего в первом ряду. Тот без маски, в нем ничего не напоминает опасного аспида, наоборот, он выглядит невинным и очень хрупким. Но тут на его губах появляется оскал, а глаза загораются от жажды крови. — Фальшивит, невыносимо слушать, — отвечает Юнги. Глаза певца округляются. Страх смешивается с возмущением. Чонгук усмехается и резко хватает омегу за горло, зажав его в согнутом локте, и прижимает к себе. — Дадим ему шанс? — спрашивает Мираи, крепко держа вырывающегося омегу и продолжая говорить в микрофон. — А вы все слушайте, на тот свет с песней надо уходить, — улыбается он, оглядев аудиторию. У каждого входа в зал уже стоят змеи, держа автоматы наготове. Всеобщая паника начинается разом, как по щелчку. — Спой нам, — требует Мираи, чуть ослабив хватку. Тот дрожит, одними губами умоляет отпустить и не убивать, но как только на его виске появляется холодок металла, он вдруг замирает и дрожащими губами начинает петь сквозь всхлипы. Юнги внимательно смотрит, а Чонгук, прикрыв глаза, наслаждается ангельским голосом с криками и выстрелами на фоне. В зале начинается мясорубка, но омега продолжает петь с льющимися рекой слезами. — Браво, — шепчет на ухо певцу Мираи и переводит взгляд на Юнги. Тот встает со своего места и поднимается на сцену. В опущенной руке лежит М4, а другой он касается кончиками пальцев щеки едва еще способного петь омеги. — Как мы с ним поступим? — улыбается Юнги. Певец замирает между омегой и Чонгуком, готовый упасть в обморок. Он и о песне уже забывает, его парализовал страх. — Как мы поступаем с продажными суками? — спрашивает Мираи и проводит пальцем полосу вдоль шеи певца. — Такие, как он, — хороший способ заявить о чем-либо во всеуслышание. А мы заткнем этот голос армии. — Казнить, — шепчет Юнги, смотря Мираи в глаза. Тянется к его руке, держащей пистолет, обхватывает пальцы и, положив указательный на спусковой крючок, привстает на носочки, потянувшись за поцелуем. — Нельзя помиловать, — выдыхает омега в губы Чонгука и тонет в поцелуе, который захлестнул его с головой. Громкий крик прямо возле уха. Но он уже не спасает. Юнги и Мираи вместе нажимают на курок. Выстрел. Теплая кровь обрызгивает их. Тело обмякает и падает меж ними. Юнги перешагивает через него, чтобы быть ближе, и попадает в плен крепких рук альфы, за чьей спиной замечает Хосока, с ног до головы искупанного в крови. Словно этот альфа из самого ада поднялся, чтобы совершить свой суд. Его глаза — черные дыры, и если еще секунду Юнги будет на них смотреть, то сгинет. Омега в поцелуй улыбается одному и позволяет себя захватить целиком другому. — Освобождайтесь… — Мираи внимательно разглядывает усыпавшие зал тела, держа в руке пистолет. — И возноситесь, черт возьми, — смеется он, стоя посреди горы трупов.***
— Капитан Чон! Иногда Чонгуку кажется, что он наблюдает за собой со стороны, как в фильме или во сне, где возможно все. Ему часто трудно определить, насколько реален мир вокруг. Он долго оглядывается, вслушивается в пустоту, где проявляющиеся отзвуки напоминают что-то чертовски родное, но он не находит выхода. Он везде, и он сжат внутри тесного вакуума, где не двинуться. Он дышит полной грудью, а затем задыхается в тесных стенах. Ему мерещится повторяющийся ад, который, он сам себе клялся, уже давно в прошлом. Но почему-то картинки и образы не перестают всплывать в голове. В этих фрагментах пережитого власть над Чонгуком теряется, он бессильно лежит под капельницей и никак не может разглядеть, кто стоит над ним, кто говорит, и о чем вообще речь. — Продолжайте… — еле улавливает он, не в силах раскрыть глаза и разглядеть лица. — Он колеблется, — произносит другой голос. — Сомнение в его глазах… — Недопустимо. Чонгук просыпается там же, где и заснул — в своей спальне. Наручные часы, лежащие на тумбе рядом с кроватью, показывают пять утра. Чонгук закуривает и поглядывает на спящего рядом Юнги. Они теперь часто проводят время вместе. Более того, Юнги молча, не говоря ни слова, подключился к отряду Мираи, на что тот лишь довольно улыбнулся, увидев готового с ним вместе биться омегу. Таких, как Юнги, насильно к чему-либо не принудить, пока тот сам добровольно не сделает навстречу шаг. И он сделал не один шаг, он с разбегу к Чонгуку бросился. Альфа спускается на первый этаж и выходит на задний двор, где вдоль высоких заборов бродят охраняющие Третьего лидера аспиды. Стряхнув пепел на влажную от росы траву, Чонгук глубоко затягивается, присев на скамейке в саду. — Ты себе глаза вырвал? Ничего не видишь, — рядом появляется Чонгук. Он выглядит идеально: отглаженная камуфляжная форма, блестящие от чистоты берцы, именной жетон на шее и ни единой татуировки на теле. — Тебе бы их вырвать, — хриплым из-за сна голосом отвечает Мираи. — Да, чтобы совесть не мучила, — сухо смеется Чонгук. — Херовая из тебя совесть. Мы все проебали. — Они понимают, точно понимают, что ты им еще не до конца принадлежишь, — щурится Чонгук. — Пока я слышу и вижу тебя… — Мираи коротко мотает головой и закрывает глаза. — Я сам за себя, Чонгук. — На себя в зеркало хорошо посмотри, — голос Чонгука совсем близко. — Присмотрись, а уже потом глотай тоннами свои проклятые таблетки. — Что я там увижу? — Мираи открывает глаза, но рядом никого. Холодное серое утро сопровождают каркающие вороны. Альфа поднимается со скамейки и возвращается в особняк. Поспав еще час, Чонгук идет в душ, куда за ним вслед проскальзывает Юнги, которого альфа сразу же берет, прижав к стенке. Сбоку расположено зеркало в пол, в котором отражается четкое изображение всего происходящего в душевой. Юнги это заводит еще больше. Он жадным взглядом хватается за их с Чонгуком отражение и трется о стену, к которой его припечатал альфа, грубо трахая. Только Чонгук смотрит иначе. Он старается не концентрироваться на себе, даже мельком не смотрит, только бы с самим собой взглядом не столкнуться, не вспыхнуть из-за этого. Поэтому он доставляет себе удовольствие, смотря на гибкое красивое тело омеги, на его упругую задницу, о которую бьются крепкие бедра альфы при очередном толчке, он смотрит на его втягивающийся живот, на стройные ножки и красивое лицо, губы, на которых имя «Мираи» вытатуировалось. С ума сводит вид того, как член полностью пропадает внутри омеги и появляется снова, и так ритмично, грубо, резко и грязно, так, как им обоим нравится больше всего. Чонгук смотрит на свои напряженные руки, держащие Юнги за худенькую талию. Недавно появившиеся татуировки извивающихся змей и чудовищ будто оживают из-за вздувшихся под кожей вен. Чонгук поднимается взглядом вверх и замечает у изгиба локтя мелкие алые пятна. Он прищуривается, всматривается в отражение, затем переводит взгляд на руку, убеждаясь, что не выдумал себе там следы от иглы, которую ему уже давно не вводили. Ведь кошмар кончился. Разве нет? Чонгук звереет мгновенно. Стена возле головы Юнги чуть ли не идет трещинами от удара Мираи, который даже боли не ощутил, хоть и разодрал костяшки. Юнги резко оборачивается и в шоке смотрит на альфу. — Ты в курсе, что это? — на грани взрыва спрашивает Чонгук, тыча пальцем в изгиб локтя. — Нет, я не понимаю… — хмурится Юнги, разглядывая покраснения на руке альфы. Чонгук хватает его за шею и вбивает в стену, глазами обглодал его уже давно и кости в порошок стер. Юнги почти не боится. Так он себе мысленно повторяет. — Говори, сука. Вы тут все никак не угомонитесь, — цедит альфа, сжимая пальцы на тонкой шее все сильнее. — Я не… — хрипит омега, с искренним непониманием глядя в глаза Мираи. — Не знаю, клянусь, мой лидер… Чонгук стискивает зубы до скрипа, едва справляется с соблазном сломать шею омеги, убирает руку и срывается с ванной прочь. Быстро одевается, вешает на плечо автомат, пистолет за пояс и матовый узи в руке. Он быстро спускается по лестнице, выходит на улицу и садится в свою черную новенькую бмв X6. — Господин… — мелькает возле машины аспид. — Вам необходимо сопровождение. — Нет! — не сдерживаясь, громко и резко отвечает Чонгук. — Это всем вам необходимо сопровождение в ебаный ад, — перед тем, как закрыть дверь, альфа спускает курок и делает во лбу аспида дыру. Бмв с диким рыком, оставляя за собой следы жженной резины и клубы дыма, выезжает за пределы особняка. Пока он гонит, держа путь в змеиную нору, ему звонит Хосок, которому уже наверняка доложили об убитом аспиде в особняке Третьего лидера. Чонгук нервно усмехается и принимает звонок. — Что случилось, Мираи? — как обычно сдержанно звучит Хосок. — Вам всем пизда, — с дикой, одержимой улыбкой отвечает Чонгук, уставившись на дорогу. — Бан Джехван первый. — О чем ты говоришь? — не понимает Хосок. — Вы что-то делаете со мной, пока я сплю, — рычит Мираи. Его голос дрожит от ярости. — Я весь проколотый, Хосок. Не очень-то вы и пытались скрыть это. — Чонгук, — твердо произносит Хосок. — Я не знаю, в чем дело, но скажи мне, куда ты едешь, я тоже приеду, и мы вместе разберемся. Не ты ли говорил, что я твой друг? Я помогу понять тебе, что происходит. — Я сам разберусь. По-своему, — Чонгук кидает трубку. Змеиная нора тонет в крови. Из-за неожиданного нападения никто ничего не успевает понять, не находит момента, чтобы дотянуться до оружия и дать отпор. Чонгук слизывает теплую кровь с губ и идет по коридорам, оставляя за собой тела змей. Внутри него все тормоза сорваны, но и здравый рассудок затуманен. Чонгук на пограничье. В глубине души его жалкая растерянность, которую он так ненавидит в отражении своих глаз, снова им завладевает. Неужели и змеи предали? Все сказанные слова, все потраченное время и ресурсы, все, что Чонгук имеет сейчас — игра? Чем больше альфа об этом думает, идя дальше и зачищая место сбора змей, тем ужаснее картинка в его голове. Глаза крови полны, и хочется больше. Чонгук бросает на пол автомат и садится на край стола в большом зале. Он знает, его окружили и не дадут выйти, поэтому он просто расслабляется и кровавыми пальцами, чуть дрожащими из-за пропущенной дозы, держит сигарету. Бан Джехван не заставляет себя ждать. Он врывается в зал, а за ним следуют несколько змей. — Эксперимент удался? — спрашивает Мираи, подняв бровь. — Не проще было просто позвонить, Мираи? — спрашивает Джехван, подходя к альфе и останавливаясь в паре метрах от него. На его лице читается удивление, в глазах гнев, но он умело себя контролирует. — Ты убил около пятидесяти человек, что случилось? — Что вы колете мне? — Чонгук тычет пальцем на следы от уколов на своей руке. — То, что стабилизирует твое состояние, — вдруг спокойнее звучит Джехван. Чонгук изгибает бровь, молчаливо требуя объяснений. — Для твоего организма таблетки оказались такой же необходимостью, как и вода для всего живого на земле. Из-за этого твоя нервная система не успевает перестраиваться постепенно, без изъянов. Все происходит стремительно. Так и полоумие заработать недалеко. — Бред, — смеется Чонгук, мотнув головой. — Я слышал. Кто-то говорил о сомнении. — А разве его нет? — усмехается Джехван. — Даже в эту самую секунду. Все, что ты сейчас устроил — одно огромное сомнение с твоей стороны. Сомневался бы ты там, где это надо, а именно насчет армии, в которой жил многие годы! И эти горы ни к чему не нужных тел — тоже причина твоей нестабильности, твоих сомнений. — Почему не сказали о том, что собираетесь мне колоть? — рычит Чонгук. — Разве мы все еще враги? Ты видел, прекрасно видел, что я сделал с теми, кто посмел поднять на меня руку в самом начале. — Чтобы ты воспротивился? Ты и так только себя слышишь, и чудо, если прислушиваешься к Хосоку. Ты теряешь контроль, Мираи. — И что мы имеем? Я грохнул своих… — Чонгук поджимает губы. — Ничего ты не добился. Только мое доверие потерял. Но ответь мне, Юнги и Хосок были в курсе? — Нет, это их никак не касается, — мотает головой Джехван. — Пойдем отсюда и поговорим нормально. Не все решается насилием. — Когда-то я тоже так думал, — сломано улыбается Мираи.***
Его сразу же прозвали каннибалом за то, что вырезал своих же. За кровавым событием внутри аспида родилось еще большее уважение и страх, превышающий все показатели. Чонгуку в глаза теперь не смотрят, и даже Юнги присмирел, но все равно свою дикую сущность упрятать не может, но Чонгук этого и не хочет. В этом прелесть омеги. А Хосок, который после того кровавого события примчался сразу же, не отходил от друга ни на шаг, всюду преследовал, беспокоясь, что некоторые из аспидов после резни бывшего капитана восстанут против и захотят свергнуть путем убийства. Но вышло наоборот. Его жестокость вышла за все пределы и стала идеалом поведения для остальных змей. Чонгук никак не комментировал произошедшее. Наоборот угрожал, что такое ждет каждого, кто против него посмеет что-то замыслить. И змеи опустили головы пред большей силой. Но Чонгуку не легче. Он удваивает охрану и устанавливает всюду камеры, разрешает свободный доступ в особняк только Юнги и Хосоку, а с Баном, которого желание грохнуть никогда не уменьшается, держит дистанцию. Однажды он с ним разберется, Мираи его не оставит, пусть только повод найдется. Он, бесспорно, проделал большую работу, открыв Чонгуку глаза на многие вещи и оказав помощь в повышении среди змей, но этот альфа всегда выглядит так, будто многого не договаривает, а Чонгук это ненавидит. В Джехване определенно есть лицемерие, которое альфа не переносит. Все, что думает, он привык говорить сразу в лоб, без утайки, но у многих этого, кажется, нет в характере. То же касается и армии в маске добродетели. Никому нет доверия. Спустя неделю на месте кровавой резни снова все как прежде. Очередное успешно выполненное задание по ликвидации армии с территории, отвоеванной змеями, празднуют в змеиной норе с размахом, к алкоголю, омегам и наркотикам добавив еще одно развлечение — издевательства над пленными. Из лидеров там присутствует только Чонгук, что стоит ближе всех к своим людям, который не бросает их даже на поле боя. Сколько раз они с Хосоком друг друга прикрывали, сколько раз Юнги готов был за своего лидера жизнь положить. Чонгуку это все откуда-то слишком знакомо. Откуда-то из прошлого, но с другими людьми и другими ролями. Он как не боялся смерти, как, не задумываясь, прикрывал своих, так и сейчас ничего не изменилось, в него это прочно вросло, уже не отнять. Другие лидеры больше заняты теорией, нежели практикой, а Джехван из-за возраста не рискует выходить на поле боя, поэтому своей частью людей руководит на расстоянии. Ну а Первому лидеру, чья жизнь аспидам важна больше собственной, нельзя светиться лишний раз. Чонгук сидит на кожаном диване в центре происходящей вакханалии и, умывшись кровью пленного, отрешенно наблюдает, как Юнги измывается над другим. Хосок рядом сидит, молча курит, поглядывает на кровожадного омегу, потом на своего лидера, особенно задумчивого сегодня. Чонгук будто в другом пространстве, глаза его смотрят куда-то, ничего не выражая, а за ними наверняка что-то страшное происходит. Хосок следит за этим, чтобы не вышло из-под контроля. Чонгук слишком внезапный и опасный, от него все можно ожидать. А Хосок ему как голос разума, который вовремя может остановить. Мираи достает из кармана телефон. Он долго боролся сам с собой, смотря на капитана Чона, сидящего в стороне. И тот не знал, как поступить, не помог, только усложнил ситуацию своим молчанием. Лишь коротко мотнул головой после долгих размышлений, говоря этим «нет», но Мираи, в противовес ему, шепнул губами «да». Он открывает диалог и пишет короткое сообщение, прячет телефон в карман и отпивает виски. Юнги слизывает кровь со своих губ и залезает на колени альфы, не замечая пристальный взгляд другого со стороны. Он целует Чонгука, а тому много не надо, чтобы сорваться. Он Юнги сжирает, свою борьбу в него вливает, заставляет ею захлебываться. Ему самому тяжело. Пусть хоть кто-то еще почувствует, насколько. Ответное сообщение приходит альфе спустя несколько минут. С этим пора что-то делать. Каждую ночь прошлое тянет стремящееся вперед будущее назад, каждый день Чонгук видит его во всем, на что бы ни взглянул, о чем бы ни подумал. Кошмары ли это или борьба того, что еще в нем как-то борется; крик прошлого, крик родного, что не хочет отпускать, хотя Чонгук был уверен, себе же клялся, что забыл. И да, действительно забыл. Многое. Имена, многие воспоминания, лица и слова. Но одно никак не забудет, и оно не дает дальше двигаться. Оно тянет к себе, и Чонгук хочет, очень хочет вернуться, обернуться и сделать шаг назад. Но Мираи не хочет. Он все забыл, чувства ему почти что чужды, многие утеряли свою силу. На что они ему нужны? Пока на губах вкус крови, которую даже не он пролил, а через поцелуй принял, пока на кончиках пальцев сконцентрирован запах пороха, вытеснивший все прошлое в нем, пока шрам не исчезнет… они ему не нужны. Вот только шрам никуда не денется. Он с ним навсегда. Чонгук снимает Юнги с колен и поднимается. Легкое алкогольное опьянение дает о себе знать головокружением, но не критичным. Чонгук встает и выходит из гостиной в змеиной норе. Хосок прослеживает за ним взглядом. — Я пойду за ним, — Юнги собирается подняться, но Чон его останавливает, надавив на плечо сильнее, чем надо. — Толку от тебя в таком состоянии, — бросает Хосок и идет следом за лидером. Юнги матерится себе под нос и пьет. Пусть эти альфы творят, что хотят. А он пока расслабится и даст своим демонам насытиться празднеством.***
Чонгук без какого-либо сопровождения заезжает домой, чтобы переодеться. Надевает он не свойственную ему черную худи, кепку, такие же черные джинсы и ботинки. Еще раз смотрит на сообщение. Приходит новое. Информация обновилась. Чонгук вчитывается в каждую букву и выходит, садится в бмв и выезжает. С каждой секундой его сердце бьется все сильнее. А думал, там все выжжено уже. Он въезжает в яркий могущественный город, сворачивает в окраинный район, где все не настолько радужно, и, сбавив скорость, едет по узкой улочке. По обочинам стоят машины. Вечер, все с работы выходят и заходят в уютные кофейни, встречаются с друзьями и близкими, отдыхают и хорошо проводят время. Дарят улыбки друг другу и делятся теплом несмотря на положение в стране. А от Чонгука кровью несет. Он оставляет машину на углу, поправляет кепку и капюшон и, сунув руки в карманы худи, идет по тротуару через поток людей. В голове взрыв. Там надрывно кричит его же голос, то ли ругает, то ли пытается остановить, то ли вообще радуется… Никому и никогда не будет доверия. Одни выбросили на обочину, другие подобрали с благой целью, но, может, они прячут ножи за спинами, изображая на лицах гордость? Никому, никому нет доверия. Я собрал в кулаке всю силу и никому больше не дам со мной играть. Я буду тем, кто сыграет. На костях, на душах. На жизнях любого, кто бы то ни был. Время вокруг замирает, когда Чонгук замечает его через стекло, разделяющее их. Он не верит глазам сначала, вдруг снова галлюцинации? Напротив него омега чуть постарше, с яркой теплой улыбкой и нежными глазами. Но никто не ярче и не нежнее него самого. Никто не дотянется до того, чтобы быть таким же прекрасным. Он улыбается, но не сильно, не очень выразительно, и блеск в его глазах что-то затмевает. Скорбь, точно она. Она свою тень оставляет на лицах тех, кто потерял важное. Эта тень от всего другого отличается. Он изменился. Повзрослел, стал еще краше, распустился, как цветок после лютых морозов, когда весна наконец наступила. А в глазах его шоколадных вечная зима. Уголки губ Чонгука дергаются в подобии улыбки. Поставить бы на вечность этот момент и смотреть, как частичка родного, того единственного родного, что не поглотила тьма, улыбается. Пусть и не зная, что корень боли ее рядом, буквально за окном, молча стоит посреди прохожих людей и смотрит, и холода не чувствует, ничего не чувствует. Но рядом. Руки в карманах начинают мелко дрожать. Забыл о таблетке. Обо всем на свете забыл, оказавшись в другой реальности. За поясом пистолет греет кожу. Так не вписывается в этот мир, где люди, несмотря на войну, ищут силы улыбаться и жить. Где частичка родного двигается дальше, храня в душе боль утраты. Прекрасная частичка. Такой другой в мире не найти. Хоть тысячу войн пройди. — Кто ты? — Я твой… — Я не знаю, кто ты! — Братик… — Уходи! Я не хочу тебя видеть! Чонгук жмурится. Он так отчетливо слышит в своей голове крик брата, который напротив сидит и ни о чем не подозревает. Голоса в голове поднимаются, формируясь в один вой. Чонгук стискивает зубы и тянется к пистолету. Пролить бы чужую кровь, чтобы свою ярость унять. Вокруг много людей. Чонгуку кажется, их душевные крики тоже присоединились к воплю в его голове. Он обхватывает рукоять пистолета. Кто-то хватает его за локоть и дергает. Чонгук в последний раз успевает ухватиться за образ Тэхена, как тот сменяется пустотой. — Ты что творишь, Мираи? — рычит Хосок, редко выходящий из равновесия. Он припечатывает Чонгука спиной к стене за углом. — Ты себя чуть не угробил, черт возьми! Армия повсюду, они вырядились в гражданских и контролируют каждый метр этой земли. — Я что, не способен с ними разобраться? — усмехается Чонгук. — Ты что здесь делаешь? — Я — твоя правая рука, твой друг. Я всегда рядом, — Хосок выпускает альфу, чуть остывая. — Уходим отсюда. — Хосок… — Чонгук поднимает дрожащую руку, еще разок взглянув в сторону той кофейни. — Это сон? Я сплю? Хосок лишь коротко кивает и разбивает все надежды. — Это сон, и тебе давно пора проснуться. Ты нужен своим людям. Я нужен Тэхену.***
Чонгук сидит в центре своей спальни. Окна зашторены, двери заперты. Никто не тронет, не посмеет постучать, не то без предупреждения получит пулю в лоб. Задрав голову, он видит отражение себя на потолке. Когда он успел приклеить туда зеркало? А может, это сделали те, кто, несмотря на статус Чонгука, ночами вкалывал ему непонятно что? Бан Джехван? — Еще не конец? Неизвестно, чей это голос. Они сейчас все в свободном полете вокруг Чонгука, каждый свою реплику вставляет, ухудшая состояние альфы. Перед ним рассыпаны таблетки. Помимо овальных еще и разные пилюли и колеса с непредсказуемым эффектом. Чонгук решил, что так поставит точку. Он до сих пор не понимает, была ли та внезапная поездка сном или правдой? А что, если сорвался в лес, а не в город, чтобы не людей вокруг убить, а себе пулю пустить? Чонгук не знает. Он ничего не понимает и оттого еще больше с ума сходит. Он зажимает уши крепко-крепко, трет красные глаза, поднимает взгляд, видит их в зеркале, снова с тем чертовым страхом и растерянностью. Трет глаза так сильно, что едва не давит свои глазные яблоки. Хотел бы. Рычит, злится, закидывает одну таблетку в рот и выдыхает с обманчивым облегчением. Не легче! Не легче ему. Каждая секунда — уничтожение одной планеты, одной важной части внутри Чонгука. Он теряет воспоминания, и так которых почти не осталось. Смеется, поднимает голову и видит безликого бойца армии, который с пустыми глазницами смотрит на него, плача кровавыми слезами. — Уничтожьте капитана Чона. Ему пора прекратить рушить наши планы, — чье-то ядовитое шипение. — Сердце твое чистое, — шепчет кто-то на ухо, опаляя холодом. Чонгук резко оборачивается, но никого не видит в комнате, утонувшей во мраке. — Темное, сгнившее, — смеется кто-то из-за угла комнаты. — Скорбь неумолима? Да мы танцевали на твоих похоронах! — кричит кто-то из другого угла. Чонгук пытается успеть ухватиться взглядом за источник, но видит только темноту. Он злится все сильнее. Гнев поджигает каждую клеточку его тела. Чонгук хрустит таблетками, меж зубов стирая их в горький порошок. Уже непонятно: руки его дрожат от голода или от подступающей передозировки? У него сердце готово взорваться, но что ему, раз оно сгнившее? — Капитан Чон, ты сделал последнюю ошибку в своей жизни, подведя меня, будущее, к прошлому, — сухо смеется Чонгук, ища глазами своего первого врага. Капитан стоит у окна. Его жетон, кажется, блестит даже в темноте. Мираи он ослепляет, режет глаз. — Мы не спаслись, — с поражением опускает взгляд капитан. — Твоя голова неправильно работает. Ты должен был пойти и успокоить его, а не за оружие хвататься. — Так это был сон! — орет Мираи. — Сон. Сон. Хорошее теперь только во сне происходит, — альфа поднимается на ватных ногах и расхаживает по комнате в одних штанах, держа в руке пистолет. — Хорошего нет. — У тебя есть власть, примени правильно, — сдержанно звучит капитан Чон, смотря в сторону. На глазах его блестят слезы. Мираи наступает, как хищник, смотрит на него внимательно и скалится. — Знаешь, что будет? Ты сдохнешь прямо сейчас, — машет перед лицом капитана пистолетом. — Ты мешаешь мне жить, ты сбиваешь меня с толку и сводишь с ума. Пока ты жив, я не соображаю. Ты пудришь мне мозг, капитан. Я запутался… — Убивай, — Чонгук разводит руки в стороны и смотрит в глаза себе же. Мираи принимает вызов. Направляет в его сторону пистолет, затем смеется, мотнув головой, мол, сглупил, и приставляет дуло пистолета себе в подбородок снизу. — Ничтожная смерть. Умереть так сейчас будет настоящим позором. Ты же знаешь способ поинтереснее, — спокойно говорит Чонгук. — Мы никогда не боялись смерти, — Мираи отбрасывает пистолет на пол и подходит к таблеткам, падает на колени пред ними и загребает горстку. — Мы боялись потерять. Но больше нечего. Чонгук опускается на холодный пол и смотрит в потолок. Под глазами темные синяки залегли, под кожей змеи зашевелились, вместо слез — черные дорожки. В уголках губ кровь. — Капитан… С трудом шевеля языком, произносит Мираи. — Капитан Чон Чонгук! — чуть громче и требовательнее. Больше никто не отвечает. Чонгук смеется так, что начинает задыхаться. С кровью во рту смешивается пена. Альфа ее сплевывает, смотрит на себя, не верит. Сон. Тоже сон? Слишком жжет внутри, чтобы быть сном. Его растоптали. Целая армия по нему прошлась, каждый свой отпечаток оставил на его теле. Каждый плюнул в лицо. Еще одна таблетка, чтобы стереть все, что тянет назад. Еще одна, чтобы забыть лица, что были родными. Еще одна, чтобы забыть все, что связано с ним. Еще одна, чтобы забыть его имя. Только его улыбка не стирается. Чонгук пытается. Дрожащими руками он подносит к губам таблетки и отключается. Мираи победил в еще одном сражении.***
— Как это вышло? — злой голос Юнги рядом. — Ночью, когда я привел его, — голос Хосока в ответ. — Ты должен был быть рядом. — Я не могу следить за ним каждую секунду, — звучит слегка раздраженно Чон. — Мираи… — тихо зовет Юнги, собираясь подойти, но его жесткой хваткой за локоть останавливает Хосок. — Не трогай его, он слишком слаб. Ему нужен покой.***
Проходит неделя с момента, как Чонгук похоронил прошлое под бешеной дозой наркотиков, едва не похоронив вместе с ним и себя. Возле него постоянно находятся Хосок и Юнги, иногда приходит и Джехван. Енгук только звонил. Ничего не сказал. Лишь пожелал скорее вернуться в строй, но по его голосу было ясно, что происходящее его не радует. Третий лидер ведет борьбу с самим собой. Он одержал верх. Чонгук встает с постели и сразу же устраивает жесткую диктатуру. Он устанавливает свои правила, проведя собрание в змеиной норе, публично казнит аспидов, посмевших выказать недовольство, из-за чего страх других перед лидером становится крепче, оттого и верность повышается в разы. Один взгляд Мираи, и народ падает на колени. Каждый день змеи возвращаются с новыми победами и трофеями. Пленные готовы убить себя самостоятельно, лишь бы не попасть в одну комнату с Мираи, где, как всем уже становится известно, он лишает глаз голыми руками. Участились публичные казни. Всюду лицо в маске, которое легко можно узнать по глазам самого Сатаны. Мираи. Крупицы человечности, что в нем еще держались, вдруг по щелчку стерлись, развеявшись прахом над грешной землей. Светлое пятнышко в памяти начинает затмеваться. Забываться. О нем все меньше вспоминают, к нему все меньше приходят и ищут, чтобы в нем найти свой покой, спрятаться от боли. Больше нет необходимости прятаться от того, чего нет, а покой находится в другом. В пролитой крови, чей запах стал вторым неотъемлемым компонентом в сочетании с порохом.***
Перестрелка то затихает, то начинается по новой. На холодном севере жизнь на поле боя — огромный миг до возможной смерти. Тут никто не боится, сюда отправляют отчаянных, самых смелых, рвущихся в бой и не думающих о конце. Если он наступит, его встретят достойно, идя по костям уже давно павших. Мираи с отрядом далеко продвинулся. Змеи зажали врага в угол, но борьба не прекращается. Немного терпения, и еще один клочок земли на севере окажется в руках аспидов. — Пару часов если протянут, то можно жать им их мертвые руки, — говорит Чонгук, стирая капли крови с щеки Юнги костяшками пальцев. Хосок, сидящий в углу разрушенной комнаты, где засели змеи, чистит свой автомат. Он бросает на Чонгука короткий взгляд и продолжает заниматься своим делом. — Их ждет очередное поражение, — ухмыляется Юнги. — Они знали, на что идут. Пора выдвигаться, — Хосок поднимается и вешает автомат на плечо. Ночной воздух разряжен, кажется, стало еще холоднее. Змеи становятся на свои позиции и постепенно продвигаются вперед. Армия реагирует мгновенно, решив атаковать разом. Воздух вспыхивает, искрится от выстрелов и брызг крови. Чонгук натягивает маску на лицо и идет вперед, подняв автомат. Где-то рядом рыщет Юнги, жестоко уничтожая врага. Хосок двигается осторожно, действуя грамотно и мысленно прочерчивая себе путь заранее. Чонгук не думает ни о чем. Он на инстинктах, слишком долго воевал, ему даже мысли не нужны, его тело само по себе действует. Он точными выстрелами отправляет на тот свет нескольких солдат и сам себе усмехается. — Интересно, чей это безмозглый отряд, — говорит он, выстрелив в сердце армейцу, выскочившему из-за угла в нескольких метрах от альфы. Конец близок. Перед змеями стоит последняя преграда в виде улицы с трехэтажными зданиями по обе стороны. Эти дома кишат врагами. Часть отряда змей останавливается за углом вместе с Мираи, Юнги и Хосоком. — Как их выкурить оттуда? — спрашивает один из змей. — Эти точно не будут лезть на рожон. Они последние остались. Мираи скалится и, ничего не говоря, выходит из-за угла, повесив автомат на плече. Прикурив себе, он с безмятежным лицом прогулочным шагом движется по центру улицы. Совершенно один, а из защиты лишь бронежилет. Звучат первые выстрелы в его сторону. Пули врезаются в полуразрушенный асфальт под ногами. Чонгук прикрывает глаза и выпускает в небо густой дым. Внезапно звучат два взрыва. Здания в начале улицы по обе ее стороны рушатся, как песочный замок, и так одно за другим, подняв мощную волну и раскалив воздух. Мираи идет вперед, а цепочка взрывов за ним. Так хорошо альфе не было давно. Он слышит отдаленные крики. Некоторые армейцы, поняв, что взрыв настигнет и их, прыгают прямо из окон, забыв об оружии и войне, но их добивают идущие следом за Мираи змеи. Земля не прекращает содрогаться еще пару минут, когда Третий лидер доходит до конца улицы и бросает окурок в еле уцелевшую урну. Юнги громко смеется, готов в пляс пуститься, а огонь пылающих разрушенных зданий в его глазах отражается. Он прыгает в объятия Мираи, и тот сразу же съедает его в животном поцелуе. — Лучше зрелища я никогда не видел, — восторженно выдыхает Юнги. — Я покажу тебе еще, — улыбается Чонгук и выпускает омегу. — А пока нам пора возвращаться и праздновать новое завоевание. Как только шум стихает, и отряд собирается возвращаться на базу змей, Мираи слышит скулеж. Он хмурится и прислушивается, сразу же направившись в сторону звука. На переходе на следующую улицу, в маленьком магазинчике альфа слышит звук отчетливее. Он заходит и, хрустя битым стеклом под подошвой, идет вглубь магазина. Войдя в подсобку, он присаживается и видит за отодвинутым шкафом сжавшихся в углу трех исхудалых щенков доберманов, которым по виду уже есть пара месяцев. Они дрожат и испуганно смотрят на Чонгука. Тот убирает автомат за спину и медленно протягивает к ним руку. — Откуда вы тут взялись… — тихо говорит он. Один из щенков тянется мордочкой к ладони и начинает ее обнюхивать. Поняв, что опасности нет, он облизывает ее. Чонгук не сдерживает улыбку. За щенком к ладони альфы начинают тянуться и его два брата. Чонгук гладит их по покрытой пылью короткой шерстке и чешет за ухом. Щенки сразу же начинают липнуть к альфе и искать тепло и ласку, которых им так не хватало. Спустя пару минут Мираи выходит с тремя щенками на руках, вызвав у ждущих и стоящих начеку змей недоумение. — Я думал, там окажутся гражданские, но тут те, кому тоже нужна помощь. Они очень голодные, один чуть не съел мой палец… — Чонгук хмурит брови и осматривается. — Подержите-ка, — Чонгук вручает двух щенков растерявшемуся Хосоку, а третьего отдает Юнги, который сразу же начинает гладить и улыбаться щенку. Чонгук подходит к ближайшему трупу пытавшегося бежать аспида и, присев перед ним на корточки, достает маленький нож. — Ты что… — не понимает Хосок. — Они голодные, — твердо отвечает Чонгук и, разорвав ткань камуфляжной куртки на руке трупа, режет плечо. Хосок медленно закрывает глаза и коротко мотает головой, а Юнги смотрит завороженно. Как только щенков выпускают с рук, все трое, виляя короткими обрезанными хвостиками, подбегают к расчленяющему тело Чонгуку и с любопытством обнюхивают. — Ешьте, давайте, это спасет вам жизни, — говорит он, по одному поднося щенков ближе к телу. Те сначала пятятся назад, но голод берет над ними верх. Когда первый из них вгрызается короткими клыками в еще не остывшее мясо человека, двое других тоже присоединяются и начинают есть. — Безумие, — не сдерживается от комментария Хосок. Чонгук поворачивает к нему голову и смеется. — Хоть какая-то польза от этих ублюдков, — кивает он на труп. — Как назовем их? Стойте, у меня есть мысли. Этот, — Чонгук тычет пальцем на того, кто первым к нему потянулся и первым принялся есть, — Деймос. — Этот — Фобос, — тычет в другого щенка пальцем Юнги. — Принято, — согласно кивает Чонгук и смотрит на Хосока. — Третьему тоже нужно имя. Чон слегка хмурится и на несколько секунд задумывается, затем называет имя для третьего щенка: — Рой. — Отлично, — улыбается Мираи. — Я заберу их с собой, и, кажется, я нашел новый способ для пыток, — задумчиво говорит он, скользнув кончиком языка по губе. — Теперь мы точно закончили. Победа сегодня за змеями.***
Кровавые следы идут за Мираи, куда бы тот ни пошел. Кровь остается там, где его пальцы касаются. И меньше ее не становится. Под его катаной умирают важные для армии личности, пуская трещину в прочном фундаменте правительства. Прогнившего и лживого, полного лицемерия. Чонгук больше не возвращается к прошлому. Больше таблеток, больше охраны, больше покоя для его души. И ночи стали спокойнее, кошмары не приходят. Во снах Мираи лишь наслаждается расправой над теми, кто этого заслуживает. И до многих еще успеет дотянуться его кровавая рука, многие у него на прицеле. Всех ждет наказание.***
— Я не хочу умирать, — дрожащим голосом шепчет военнопленный. — А зря, — качает головой Мираи. — Смерть — подарок в наше непростое время. Избавление… Можешь называть это даже освобождением. Подарком, который надо заслужить. Просто так я его никому не дарю, капитан. — Умоляю, Мираи, — на грани слез молит. — Умоляй, я не запрещаю умолять, если тебя это как-то утешает. — Я хочу стать аспидом, — всхлипывает пленный. Мираи смеется тихо, но его смех становится все громче с осознанием услышанного. От него мороз по коже. — Мне ужасно жаль генерала. Ведь в его рядах ходит такое гнилье, как ты. Продаешь родину за жизнь? Даже если мы утопим этот мир в крови? — поднимает бровь Чонгук. — Вы уже. — Это — капля в море, идиот, это только начало, — рычит Мираи. — Я таких, как ты, втаптываю в землю, и даже мысли не допущу в свои ряды пускать гниль без воли и принципов. Знаешь, как в аспид попадают всякие прославленные герои армии? Их ломают, — Чонгук растягивает губы в улыбке. — Каждую кость, каждую частичку сознания. Ломают и вправляют заново, но уже с другими установками. Ломают долго, пока ничего не останется, пока в глазах свет не потухнет и не включится красный. В наших рядах завербованные, взятые силой. Из тех, кто сильнее всего сопротивляется нам, получатся лучшие аспиды. А ты — червяк, пустое место. Тебя я просто уничтожу. — Н-нет, прошу… — Отдайте его моим псам, — Чонгук дает распоряжение аспидам и, без лишних церемоний пустив пулю в плечо пленного, выходит из пыточной. Лучше бы он всего этого не слышал.***
— Освобождайтесь и возноситесь, — в который раз звучит в течение двух лет из одних и тех же уст. — И, конечно же, трахайтесь, — ухмыляется Мираи, скользнув пальцем по губам пленного омеги. В этот раз все иначе. И пленный играет другую роль. И ненависть другого рода вызывает, но альфа об этом сильно задумываться не хочет. Он казнит, как делал сотни раз, и, обмакнув пальцы в теплую кровь, пишет на серой стене то, от чего вся страна содрогнется. Чонгук улыбается, представляя шок на лице каждого, кто сейчас это наблюдает. Он поворачивается к камере и, чуть склонив голову к плечу, заканчивает представление: — Да здравствует наше прекрасное будущее. Свет гаснет. Чонгук выходит и сразу же умывает руки, знает, что не отмоет все, эти руки уже ничто не очистит. У машины его ждет Юнги. Хосок ожидает на месте. Пока они едут, Юнги успевает сделать альфе минет и пожалеть о просьбе поцеловать, потому что от его губ живого места не остается. — Хорошо горят, — они втроем стоят на пустоши посреди ночи и наблюдают, как пламя пожирает тела десятков предателей, изменивших долгу. — Скоро небо окрасится в красный, — подняв голову, говорит Мираи. Из-за огня темное сине-серое небо приобретает алые оттенки. — Из-за всего, что творится на этой проклятой земле, — тише говорит. Юнги, которому становится холодно, жмется к боку лидера. И не замечает, как Хосок встает поближе, чтобы холод до омеги не добрался.***
Раннее утро, а Мираи за ночь глаз не сомкнул. Он курит, глотает таблетку, принимает прохладный душ и выходит во двор, чтобы поиграть с доберманами, которых уже давно нельзя назвать щенками. Эта тройка, известная среди аспидов, как адские псы, страшнее любой армии. Сколько костей человеческих они обглодали, сколько плоти предательской и вражеской съели, не сосчитать. Большие псы с блестящей черно-коричневой шерстью и крепкими мышцами под кожей не перестают восхищать даже своего хозяина. Чонгук около десяти минут играет с ними во дворе, затем выходит, не захватив поводки. Им и не нужны, они без команды Мираи не посмеют напасть. Вокруг нет людей, только тихий туманный лес, ставший любимым местом альфы. Чонгук слышит топот мощных лап по сырой земле и лай вдалеке, отражающийся эхом. Он остается один наедине с собой. Два года прошло с начала жизни после смерти. Чуть больше года прошло с тех пор, как наступила полная тишина из прошлого. Его демоны всегда с ним, но к этому альфа привык. Никто другой ему и не нужен, только они его способны привести в чувства, когда контроль теряется, а происходит такое слишком часто. Один щелчок в голове способен привести к необратимым последствиям, только вовремя принятая таблетка расчищает туман в голове и проясняет картину, перелистывая страницу. И тут он, такой нужный чистый лист. Трезвость ума, контроль. Таблетки не дают эмоциям затмить разум. Они не дают сходить с ума… Или сводят с ума. Погуляв с собаками, которые по одному свисту примчались к Чонгуку, альфа идет в тренировочный зал, где к нему присоединяется Хосок, служа отличным партнером по спаррингу. Чонгуку только с ним в удовольствие вести бой, потому что Хосок равный, а порой даже сильнее. Но и это не удивляет. Чон годами упорно тренируется в рукопашном бою и в стрельбе, как и Чонгук. И в этом они очень схожи. Спарринг с Юнги для Мираи больше схож с жарким танцем, у которого всегда один итог — секс прямо на ковре. Но их обоих это устраивает. — Надо к Джехвану поехать. — Снова будет умолять меня о чем-нибудь? — усмехается Чонгук, уворачиваясь от удара Хосока. — Ему всегда что-то нужно, — пожимает плечами тот. — Ощущение, что без меня чертовы змеи просто сдохнут, — посмеивается Чонгук, снимая перчатки зубами. — На тебе огромная ответственность. К тому же, именно ты — лицо аспидов, — Хосок бросает перчатки на пол и пьет воду. — Привыкай, мой господин. — Знаю, чувство юмора у тебя не особо, но подъебать ты умеешь, — усмехается Чонгук. — В этом весь прикол, — поднимает бровь Хосок. — Ты знаешь слово «прикол», ничего себе, — уже смеется Мираи. — Я много чего знаю, со временем покажу, — еле заметно краешком губ улыбается Хосок. — Собирайся, буду ждать в машине.***
Спустя полчаса альфы входят в кабинет Второго лидера, что развалился в кресле и медленно крутится на нем с задумчивым лицом. Так и проходят будни лидера, видимо. Стоит ему увидеть Третьего, как яркая улыбка освещает его лицо. — Мой Мираи. Моя гордость, — как к сыну обращается Бан. Мираи садится напротив. — Я рад, что ты так быстро среагировал. Есть дело, которое я хочу, чтобы выполнил именно ты и твои люди. Сам знаешь, в местах, где много влиятельных людей, снабжающих армию, тебе быть необходимо. — Просвети, я в последние недели другим занят, не слежу за событиями, — Чонгук поднимает бровь, готовый внимательно слушать. — Любимый крысеныш армии — господин Шин — снова вложился. На днях нас ждет открытие новой больницы… — Нет, — резко пресекает Чонгук, упрямо смотря Джехвану в глаза и не давая ему договорить. — Я не трону больницу. — В чем проблема? — не понимает Второй лидер. — Там будут гражданские. Разве мы этим занимаемся? — Там не будет пациентов. На камерах журналистов, которые там непременно будут, очень хотят мелькать связанные с армией богачи. Должны же они показать, что не только войной заняты, — бросает смешок Бан. — Мы в любом случае не оставим это без внимания. Так лучше сделай это ты, как умеешь. Чонгук поджимает губы и коротко задумывается. Он никогда не откажется от перспективы убить тех, кто связан с армией. Их дрянная кровь особенно приятна. — Во время следующей казни я выскажусь о том, что устрою там, — наконец кивает Мираи.***
Чонгук надевает костюм — белая рубашка и черные брюки. Вешает автомат на плечо и скрывает лицо под маской. Аспиды легко и быстро ликвидируют охрану вокруг больницы и без лишнего шума проникают внутрь. Чонгук идет первым, не боясь замарать рубашку. В зал, где происходит торжество, первым входит также Мираи. Он поднимается к кафедре, и его постепенно начинают замечать гости. В обилии ароматов до него пытается достучаться один, что важен сердцу и чертовски сладок. Чонгук тянет воздух носом и убеждается — это точно не сон. Во снах такого не бывает. Он быстро окидывает всех взглядом и видит его. Напротив альфа, явно докучающий омеге. Но не в этом дело. Рядом с ним альфа, и этот факт бесит, срывает тормоза. Чонгук, ни о чем не думая, поднимает автомат и стреляет. Звук разбившегося бокала заставляет всех вздрогнуть. У альфы, которым оказался господин Шин, во лбу дыра от пули. Чонгук довольно улыбается. Все разом переводят огромные испуганные глаза в сторону кафедры. — Ну и где овации? — шутливо удивляясь, спрашивает Мираи. Все кричат. Аспиды заползают в зал и начинают резню. Мираи смеется, выходя из-за кафедры и неторопливо спускаясь по лестнице в зал, наполнившийся хаосом, которым упивается. — Так-то лучше, — ухмыляется он, вытягивая руку с автоматом и выстреливая в случайно попавшегося на глаза несчастного гостя неудавшегося вечера. Он неотрывно следит за омегой. С той самой секунды, как он его заметил, не оставляет без внимания, глазами держит на прицеле. Тот в ответ смотрит в глаза, как в чужие. Не знает, понятия не имеет. Тэхен напуган. Страх в этих глазах год назад еще в кошмарах приходил и заставлял сердце болеть. Он еще пытается кому-то помочь, хотя понимает — там, куда змеи приходят, все обречены. После них ни одного выжившего не бывает. Но Тэхен не думает о себе, все равно спасти жизнь старается. Но не выходит. Люди умирают один за другим. Поняв эту безнадежность, он пытается бежать, наверняка чувствуя, как за ним идут. Он выбегает в коридор. Его замечает только один змей. И он же за ним следует, не пытаясь сорваться следом. Знает, что омега далеко никуда не убежит. Он ищет укрытие и находит его в одном из кабинетов. Но Мираи слишком близко. Не успевает Тэхен запереться, как альфа резко дергает дверь на себя. От такого рывка он падает и бьется затылком. Что-то внутри Чонгука сжимается. Он, не способный испытывать боль, словно сам этот удар ощутил. Тэхен смотрит на него и отползает назад. Это тоже чертов сон? Аромат глицинии разливается по кабинету. У Чонгука прошлое выбивает барьер одним разом и в щепки превращает. Он клонит голову вбок и заходит в кабинет, опустив автомат. — Давай, стреляй! — рычит Тэхен, быстро поднимаясь на ноги. Чонгук не верит, что слышит его голос. — Добей меня и уходи с чистой совестью. Не оставляй после себя ничего, — шипит омега, прожигая альфу горящим чистой ненавистью взглядом. Впервые он такое видит. И совершенно не ожидал такой храбрости. Страха как будто и не было, но Мираи его все равно чувствует. Наступает медленно, словно дикий зверь. Тэхен сжимает пальцы в кулаки — единственная защита — и все пятится назад по мере приближения альфы. Он действительно готов драться, зная, что бесполезно. Маленький храбрый омега. — Я ненавижу тебя, — цедит Тэхен сквозь стиснутые зубы, нервно дрожа то ли от страха, то ли от злости. — Убийца, монстр, лишивший меня всего! Всех нас! Давай, уничтожь и меня, чего же стоишь? — он срывается на крик. Из глаз его текут жгучие слезы, обжигающие Чонгука. — Почему ты молчишь? Где твои громкие речи и угрозы, которые мы слышим по телевизору? Мираи ухмыляется и неожиданно бросает автомат на пол, от громкого звука которого омега заметно вздрагивает. Альфа бросается к растерявшемуся Тэхену и грубо припечатывает спиной к стене, сам себя не понимая. Он так близко, что не верится. Так долго о нем не думал, уверенный, что это поможет схоронить образ, но вот он, стоит перед альфой живой и невредимый, безумно красивый. Чонгук засматривается. Омега прикрывает глаза, замирая и почти не дыша. Не кричит, не вырывается. Неужели готов принять смерть? Не молит, как обычно все это делают. Настоящий герой подобно своему… Павшему брату. Чонгук приближается к омеге и тянет носом, скрытым под тканью черной маски, аромат бронзовой кожи, покрывшейся мелкой испариной. Не смог сдержаться и от этого, как дикий, и сам это признает, но он хочет убедиться в том, что не очередной бред. Слишком близко, слишком опасно. Тэхен, кажется, готов закричать, но помощи ему ждать неоткуда. Ладонь альфы скользит по тяжело вздымающейся груди и останавливается у кромки классических брюк. Кончики пальцев Чонгука горят. Что он творит? Нет власти над собой. Демоны взяли его под контроль. Рука альфы снова скользит вверх. Мираи замечает жетон, висящий на шее омеги, и подцепляет его пальцем. Из него готов вырваться громкий смех. Как долго он не видел этот кусок металла, с самого начала не игравший никакой роли. Пустышка. Метка смерти, не более. И Тэхен носит его на шее… Омега резко вырывает жетон из пальцев Чонгука, прожигая его непривычным уничтожающим взглядом. — Не прикасайся, не смей трогать его, — рычит он, пытаясь оттолкнуть альфу, но тот, словно скала, которую ничем не сдвинуть, даже не ощущает толчка. Он не может сейчас разорвать с ним контакт. Теперь нет. Не надо было приближаться, но уже поздно. Крепкие руки сильнее вдавливают в стену, не позволяя сдвинуться. Он обжигает дыханием красивые аккуратные губы омеги. И не замечает, как сжимает пальцами ткань атласной рубашки Тэхена. А тот выглядит так, словно сейчас начнется истерия. — Просто убей, — шепчет Тэхен, не без усилий вырвав из хватки руку и замахнувшись на альфу слабо сжатым кулаком. Чонгук, не раздумывая, перехватывает и сжимает ослабшую и дрожащую руку омеги в своей большой ладони. Тэхен на грани слез. Несмотря на бесстрашие, выглядит таким хрупким и нежным. Его бы прижать к себе и успокоить. Тот, кто был способен, пал смертью храбрых. — Все такие же холодные, — хрипло заговаривает Чонгук, мягко поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону ладони омеги. Тэхен цепенеет, застывшим, шокированным взглядом смотря на альфу. Готов в обморок от шока упасть. Чонгук не сможет вернуть ту дистанцию, что была между ними так долго. Думал, забыл. Ничего он не забыл. Вранье, самообман. Поэтому он отстраняется и тянется рукой к своей маске и снимает ее с головы. У Тэхена словно сердце остановилось, так он выглядит. Призрак из прошлого с теми же глазами, но с чем-то другим в их глубинах. Все тот же братик, но другая его часть. Чонгук смотрит в его глаза и надеется не услышать испуганное «Мираи», как в своих старых кошмарах, за которым следует испуганный крик: «я тебя не знаю». Но Тэхен еле слышно шепчет другое, и сердце альфы на место встает: — Чонгук…***
В такой серости можно стать безликим. В ее вечном однообразии нетрудно потухнуть и потерять повод для улыбки. Тэхен все меньше причин находит. Мысли не греют, воспоминания тоже стали угнетающим серым пятном. В мелочах нет радости. Чашка какао или распустившиеся в саду цветы. Ничто не заставляет радоваться. Единственная радость — пес, положивший голову на живот омеги и забывшийся в сладком сне. Иногда Тэхен завидует ему. Данте не думает о том, что вокруг происходит что-то страшное. Он окружен любовью омеги, ему большего и не надо. Его беззаботная жизнь не знает боли и душевных страданий. Он просто самый чудесный пес, который не дает своему хозяину впасть в уныние. Но Тэхен уже на грани. Шум подъехавших машин, доносящийся со двора, заставляет все сжаться внутри. Очередное волнение и где-то тут же рядом страх, который Тэхен старается игнорировать и оправдывать. Но он действительно есть, от него не сбежать. Пока Тэхен думает, спуститься ли ему к брату, которого не было дома несколько дней, или же остаться и не расстраиваться лишний раз, тот все решает за омегу. Тэхен слышит шаги, приближающиеся к комнате, а через несколько секунд в дверях оказывается Чонгук, принесший с собой запах крови, к которому омега никак не привыкнет. — Я тут скучал, а ты даже не улыбнешься мне, — говорит Чонгук, входя в комнату. — Нет настроения, — отводит взгляд в сторону омега. — Хочу поднять тебе его, — Чонгук подходит к кровати и, раздвинув колени Тэхена, ложится меж них. — Данте, уходи, — громче говорит он, слегка похлопав пса по спинке. Тот открывает сонные глаза и поднимает мордочку. — Вали, давай, я устал делить с тобой Тэхена. — Он так хорошо спал, — недовольно говорит Тэхен. Он пытается приподняться на локтях, чтобы сесть, но Чонгук не дает ему сдвинуться. Данте спрыгивает с постели и идет продолжать прерванный сон на диване в гостиной, где любит полежать. — Такое чувство, что о собаке ты печешься больше, чем обо мне, — Чонгук вздыхает и, задрав свободную футболку Тэхена вверх, трется носом об его теплый живот. Тот напрягается, втягивает его рефлекторно и не дышит совсем, большими глазами наблюдая за альфой. — Приходится самому себе немного тепла урвать, — альфа целует кожу под пупком омеги, а тот еле слышно выдыхает и прикусывает губу, боясь двинуться. — Чонгук… — Мне и целовать нельзя? — Чонгук поднимает голову и смотрит Тэхену в глаза. — Мне… странно от этого, — тихо произносит омега. — Пора бы перестать меня стесняться, — устало улыбается Чонгук. — Кто может быть тебе ближе, чем я? Тэхен откидывает голову на подушку и смотрит в потолок, нервно жуя губу. — Ответь мне, — не унимается альфа. — Никто, — еле слышно отвечает Тэхен. Нет смысла церемониться, Чонгук все равно нужный ему ответ выбьет. — Вот именно, малыш, — Чонгук ведет губами вверх к груди омеги, сам чуть приподнимается и целует бусинку соска, которая от прикосновения губ сразу же твердеет. Тэхен резко вдыхает и закрывает глаза. — Ты не можешь без этого? — еле шевеля языком, спрашивает он, пока еще в состоянии разборчиво говорить. — Не могу без тебя, — альфа целует его шею, не сдерживается, вгрызается в мягкую кожу зубами и кусает. — Уже и день без тебя хуже пытки. — Как же ты жил два года, — шепчет Тэхен, зарыв пальцы в угольных волосах альфы и чуть сжимая. — Сам не знаю, — слабо усмехается альфа. Он снова спускается дорожкой поцелуев вниз, останавливаясь у резинки домашних штанов омеги. Не раздумывая, он подцепляет ее двумя пальцами и тянет вниз. — Что ты делаешь? — резко поднимает голову омега, взволнованно наблюдая за альфой. — Не так-то и трудно тебя довести, так быстро мокнешь из-за братика, — довольно говорит Чонгук, заметив влажное пятно на штанах, под которыми, к приятному удивлению альфы, нет нижнего белья. — Замолчи, — закрывает лицо руками Тэхен, мгновенно краснея. — Меня сейчас стошнит. — Не прячься, малыш, — смягчившись в тоне, просит альфа, стягивая с Тэхена штаны и бросая их на пол. — Ты очень красивый у меня, — с желанием и восхищением смотрит на омегу Чонгук. — И разве мог я позволить это кому-то другому? Там одной смертью не отделаешься. — Перестань нести бред, — бурчит Тэхен, глядя на альфу сквозь пальцы. — И правда бред, ты же только мой, — и плевать, что Тэхен другое имел в виду. Губы скользят по бедру, сопровождаясь легкими укусами, которые омеге, словно электрические разряды. Чонгук снова ложится меж разведенных стройных ног и целует внутреннюю сторону бедра, а Тэхен чувствует, что воздуха меньше становится. Горячее дыхание альфы на чувствительной коже щекочет, а тяжесть возбуждения внутри омеги только растет, как и выделяющаяся влага. Чонгук целует все ниже и глубже, поджигая Тэхена заживо. И в момент, когда он губами касается влажной чувствительной дырочки, Тэхен не сдерживает стон. Его прошибает разрядом, а тело вздрагивает от нового ощущения, выбивающего все мысли из головы. — Боже! — выдыхает Тэхен, и не думая убирать руки от лица. Он, наверное, красный до неузнаваемости. Чонгук вдруг отстраняется и, довольно улыбаясь, ложится на спину, усаживая Тэхена себе на живот. Омега в недоумении смотрит на него, хлопая глазами. — Давай сам, малыш, садись ко мне ближе, — говорит он, сминая пальцами ягодицы омеги. — Зачем? Н-нет, я не могу, — растерянно отвечает Тэхен, упершись рукой в грудь альфы. — Можешь. Не сопротивляйся себе, — пальцы Чонгука гладят омегу меж ягодиц, снова сносят все мысли и барьеры, которые тот пытается себе ставить даже в эту секунду. Тэхен тяжело дышит и решает плюнуть на все. Уже и так далеко зашли, смысл сдавать назад? Слишком сильно в нем возбуждение, оно им и движет, беря все его существо под контроль. Он хватается пальцами за спинку кровати над головой альфы и на коленях пододвигается ближе настолько, что его промежность оказывается над лицом Чонгука. — Господи, Чонгук, — шепчет он с дрожью, подняв голову и смотря вверх, только бы не видеть ничего и не сгореть в огне стыда. Альфа касается его дырочки кончиком языка, вырвав новый стон из губ Тэхена. Медленно скользит языком, обводит напряженно сжимающееся колечко мышц и прижимается губами, посасывая и лаская. Тэхен так сильно вцепляется в спинку кровати, что кажется, уже не разжать пальцы. Поток мурашек и взрыв в голове, а перед глазами яркие блики. Омега закатывает их невольно, умирая от внезапного удовольствия, о котором и не знал прежде. Колени трясутся, сердце бешено стучит, но все чувства в этот миг сконцентрированы внизу. Растущее желание невозможно контролировать, оно захватывает омегу целиком. Влажные звуки причмокивания и поцелуев заполняют комнату, из которой все посторонние шумы и даже кислород выкачали. — Чонгук, пожалуйста… — еле дыша, бормочет омега, сжав одной рукой волосы альфы и выгибаясь в спине. Кончик языка альфы чуть проникает внутрь. Еще немного, и сознание отключится. Распаленный Тэхен опускает глаза, и лучше бы не делал этого. У Чонгука по подбородку течет прозрачная жидкость, и омеге хочется верить, что это слюна, а не смазка. — Я… сейчас… — шепчет Тэхен, облизывая пересохшие губы. Колени еле держат. Омега сползает вниз, садясь на пах альфы и, обхватив его лицо дрожащими пальцами, впивается во влажные покрасневшие губы. — Сладкий… — с утробным рыком произносит в губы Чонгук, сжимая пальцами ягодицы омеги и поглаживая меж. Тэхен инстинктивно трется о бугорок, скрытый тканью грубых штанов альфы. — Вкусный, — Чонгук обвивает его талию двумя руками и прижимает к себе, слившись с омегой в диком бесконтрольном поцелуе. Тэхен тихонько стонет и жмурится. Слезы скапливаются в уголках глаз, Чонгук их сразу же губами собирает и облизывается. Даже слезы у него сладкие. Тэхен кончает на альфу и обмякает в крепких руках, тяжело дыша и сжимая в пальцах его футболку на груди. Голова кружится, реальность с трудом осознается. — Я испачкал тебя… — тихо говорит он, подняв большие карие глаза. — Нашел, о чем переживать, — мягко улыбается Чонгук и гладит Тэхена по волосам. — Хочешь еще? — Нет, — почти врет, устало вздыхая. — Сил нет. — Отдыхай, вечером мы пойдем погулять, — альфа целует влажный от испарины лоб Тэхена и, взяв его под коленями, укладывает рядом, не переставая прижимать к себе и укрывая одеялом. — Снова будешь взрывать что-то? — обеспокоено спрашивает Тэхен. — Не в этот раз, — усмехается Чонгук. — Хочу устроить своему омеге свидание. Так ведь это бывает? — Да, но разве это в твоем стиле? Ты ведь просто берешь, что хочешь, не спрашивая, — морщит нос Тэхен. — Я попробую, — улыбается уголком губ Чонгук. — Веришь в меня? — Я попробую, — передразнивает омега, сразу же получая укус в щеку. — След останется, — хмурится Тэхен. — На это и расчет. Спи, малыш, — целует в кончик носа и крепко обнимает.***
Смотреть в зеркало было плохой идеей. Глядя на себя в отражении, Тэхен невольно вспоминает все, что произошло днем между ними с Чонгуком. Омега сразу же вспыхивает и прижимает вечно холодные ладони к щекам, чтобы хоть как-то себя остудить. Уже вечер, Чонгук, снова куда-то уехавший, пока омега спал, написал сообщение, где попросил быть готовым в семь вечера. В горло кусок не полез, хотя живот предательски урчит, и ощущение такое, словно каждый в особняке знает, что произошло в спальне днем. Наверняка слышно было, как омега не сдерживает стоны. И стоит это вновь вспомнить, как ноги начинают слабеть и подкашиваться. Тэхен принимает освежающий душ и собирается. Пока выбирает, что наденет, — ведь это свидание — несколько раз передумывает, порываясь написать Чонгуку, что плохо себя чувствует. Как ему в глаза смотреть после этого? А на губы его, которые касались прямо там… Тэхен похлопывает себя по щекам и пытается думать о чем-нибудь другом, лишь бы не выглядеть весь вечер красным, как переспелый помидор. К семи Чонгук приезжает. Он поднимается в комнату и застает Тэхена стоящим перед зеркалом в гардеробной. Сам альфа в черном костюме и с такой же черной рубашкой, расстегнутой на три пуговицы, под пиджаком. — Может, не поедем никуда? — спрашивает альфа, подходя к Тэхену сзади и скользя медленным взглядом по его телу. Тэхен в темных брюках и в свободной нежно-голубой тонкой рубашке, заправленной сбоку. На шее блестит цепочка, подаренная ему Чонгуком на день рождения, и длинные тонкие серьги-нитки из белого золота. Пшенично-пепельные волосы уложены, челка чуть спадает на один глаз, а на губах легкий блеск. — Как это? — хмурится Тэхен, ловя взгляд Чонгука в отражении. Он прекрасно понимает, что будет, если они останутся, поэтому больше пытаться отговорить альфу не собирается. Развеяться и сменить обстановку действительно не помешает. — Не думал, что ты так быстро сдашься с затеей устроить свидание. — Сдамся? — усмехается Чонгук, обняв Тэхена сзади за талию и притянув к себе. На короткий миг он сталкивается в зеркале с собственным взглядом и, внутренне отпрянув, как от огня, быстро переключается на Тэхена, на которого не насмотреться. Слишком прекрасен. — Я не сдаюсь, это просто предложение провести вечер немного иначе. — Отказываюсь от этого предложения, — Тэхен поворачивает голову к альфе. — Тогда поехали, — Чонгук целует омегу и берет за руку.***
— Снова будешь светиться в самом центре города? — спрашивает Тэхен, когда бмв Чонгука останавливается у входа в отель — один из лучших в столице. — А мне есть, кого бояться? — бросает смешок альфа и выходит из машины. Он не позволяет швейцару подойти к дверце с пассажирской стороны, сам открывает и подает Тэхену руку, помогая выйти. — И правда, как я забыл, что змеи всюду за тобой ползут, — тихо говорит Тэхен, держа Чонгука за локоть и входя с ним в темный просторный холл. Тэхен держит Чонгука за руку, тот идет вперед, не нуждаясь в сопровождении, зная точное направление. Чем дальше они заходят, тем темнее становится. Тьму скрашивают неоновые огни вдоль коридора. И вот они оказываются в месте, похожем на ночной клуб. Тэхен крепче сжимает руку альфы. Всюду люди и громкая музыка. Тэхен в подобном месте впервые. Становится некомфортно. Омега, привыкший к спокойствию и тишине, ощущает себя ярким пятном, не вписывающимся в это место. Чонгуку не кажется, он это собственным телом чувствует. Оглядевшись, он быстро находит взгляды двух альф, грязно облизывающих глазами Тэхена. У него что-то щелкает в голове. Зрение застилает кровавая пелена. Неосознанно альфа сжимает руку Тэхена крепче. — Тише, мне больно, — говорит на ухо омега, не понимающий, что происходит. Альфа разжимает ладонь и обнимает его одной рукой за талию. Чонгук проводит его мимо барной стойки, останавливается перед ней на минуту, что-то сказав бармену, и идет к почти незаметной лестнице, ведущей на второй этаж. Там немного потише, и уши Тэхена наконец расслабляются. Снова открытый коридор с видом на танцпол. Несколько полупрозрачных дверей, сквозь которые можно увидеть только силуэты. Чонгук входит в одну из них. По центру комнатки с приглушенным освещением стоит бильярдный стол, диванчики и столики. Своя барная стойка с различным алкоголем, который, видимо, клиент может брать самостоятельно. Здесь также своя негромкая музыка и еще одна лестница, ведущая в спальню на верхнем этаже. Официант приносит поднос с напитками и закусками и ставит на столик. — Я не очень хочу пить, — мотает головой Тэхен. — Гораздо приятнее спивать мои запасы? — усмехается Чонгук и наливает себе виски в стакан. — Ты меня довел тогда, — бурчит Тэхен и берет самый яркий коктейль, кажущийся менее алкогольным. Он зажимает губами трубочку и отпивает, тут же морщась. — А кажется сладким. — Пей, малыш, тебе надо расслабиться. Сегодня хороший день. Я наконец-то не на поле боя, а с тобой. Тэхен соглашается и отпивает еще. Чонгук, вообще-то, прав, им нужно развеяться от вечных переживаний и смертей. В это тяжелое время, казалось, невозможно забыться, но алкоголь легко помогает выветрить всю боль и ввести в приятное забвение. Они пьют и много разговаривают. Тэхен расслабляется и даже просит налить ему что-то покрепче. Чонгук рассказывает о жизни города, о том, чем столица дышит в военное время, что люди продолжают попытки жить без страха. Он обещает забрать этот страх и превратить в спокойствие. За это он борется. Спустя время, за которым Тэхен перестает следить, он замечает, что к ним заходят двое альф с двумя привлекательными омегами. Чонгук встречает их, как старых друзей, и на недоумение Тэхена отвечает: — Я пригласил парней сыграть в бильярд. Заодно ты посмотришь, поучишься. Пока альфы крутятся возле бильярдного стола, Тэхен знакомится с омегами и увлекается разговором. Позже Тэхен пытается учиться игре в бильярд, не замечая на себе слишком внимательных взглядов незнакомых мужчин. Становится скучно, поэтому он, размякший и довольный из-за градуса в организме, решает дерзнуть и спуститься с омегами вниз, на танцпол. Чонгук, знающий, что в отеле каждый второй — аспид, без вопросов отпускает Тэхена. Так даже лучше. Проводя омегу взглядом, пока дверь за ним не закрывается, альфа поворачивается к мужчинам и растягивает губы в опасном оскале. — Поиграем по-серьезному? — спрашивает он, натирая кончик кия мелом, пока один из мужчин в центре стола выравнивает пирамиду из шаров. — Повысим ставки, — говорит второй с мерзкой похотливой улыбкой, попивая коньяк. Чонгуку много не надо, чтобы понять, о каких ставках идет речь. Его переключает за долю секунды. Стакан разбивается, разлив коньяк по полу. Чонгук прижимает мужчину спиной к бильярдному столу. В одной руке зажат кий, чей узкий край навис прямо над глазом альфы, а в другой — пистолет, направленный на второго. — Этот урок вам после смерти вряд ли пригодится, но лучше бы вы, ублюдки, глаза держали при себе, — нервно усмехается Мираи. — Дернешься — очень пожалеешь, — предупреждает он опасно ледяным тоном, кинув взгляд на того, что замер возле стола. — Сука ебаная, — рычит Чонгук и резко втыкает кий в глаз того, кто прижат к столу. Мужчина орет нечеловеческим голосом, а Чонгук начинает смеяться. Схватив его за шею, он вытаскивает окровавленный кий и направляет к другому глазу, не обращая внимания на мольбы. Когда они что-то значили? Другой мужчина пытается бежать к двери, но Мираи останавливает его словами: — Беги, за дверью тебя встретят. — За что?! — орет альфа, готовый разрыдаться. — За моего омегу, — рычит Чонгук, вогнав острый конец палки во второй глаз мужчины. Не успевает тот что-то понять, как Чонгук, отбросив кий в сторону, выпускает в него обойму. Кровь стремительно растекается, впитывается в зеленую ткань, которой обит стол. Повернувшись к застывшему в дверях альфе, Чонгук усмехается. — Как думаешь, шар влезет тебе в глазницу? Вместо глаз будет очень даже эффектно. — Умоляю, п-прошу, мы же ничего не сделали… — дрожащим голосом молит альфа. — Глазами сделали, — тихо говорит Мираи. — Больше и не надо, чтобы лишиться их. Так что, давай попробуем засунуть тебе шары в глаза? — Нет! Пожалуйста, нет! Мираи наступает.***
Бесконечная тревога сменяется штилем. Тэхен отдается волнам удовольствия, прикрывает глаза и танцует. Ему не особо доводилось делать это, но он двигается по ощущениям, забыв, что люди вокруг. Может, алкоголь так влияет, иначе Тэхен давно забился бы в уголке и даже не думал танцевать в центре танцпола среди незнакомых и таких же пьяных людей. Мимолетное чувство легкости доставляет особое удовольствие, ведь оно не бесконечно. Тэхену начинает нравиться. Усталость берет верх, легкое головокружение, и без того ноги, еле держащие, и нехватка воды в организме, несут омегу к лестнице на второй этаж, к Чонгуку. Подходя к двери, Тэхен из-за своей рассеянности не замечает капли крови на матовой замутненной поверхности, поэтому дергает ручку двери и входит, роняя душу к ногам на пороге в этот же миг. Все в крови. Два тела лежат у ног Чонгука, невозмутимо протирающего кий салфеткой. Один труп мужчины с пустыми глазницами, у второго глазные яблоки лежат рядом, а вместо них в глазницах окровавленные шары, которые так и не влезли. — Малыш, как потанцевал? — с улыбкой спрашивает Чонгук, заметив побледневшего омегу. — Что произошло? — с дрожью спрашивает Тэхен, боясь ступить и шагу вперед. — Мальчики плохо себя вели, — пожимает плечами Чонгук. — Ты вообще не можешь без крови? — в груди собирается злость, сжигающая изнутри. Тэхен больше не боится вида мертвых, но не может перестать выходить из равновесия, когда Чонгук в чужой крови руки омывает. К такому не привыкнуть. — Не можешь без убийств? — готов взорваться омега, мелко дрожа всем телом. — А их омеги… — с ужасом выдыхает он. — Эти омеги — мои люди, которым я поручил охранять тебя, — усмехается Чонгук. — Неужели думал, что я тебя одного отпущу? — Тебе скучно стало? Зачем ты их убил? — сдерживается, чтобы не закричать, Тэхен. — Они смотрели на чужое, — Чонгук перестает улыбаться и идет в сторону омеги. — Смотрели, думая о грязных вещах, которые им непростительны. Они смотрели на тебя, — тише говорит альфа, остановившись напротив Тэхена. — Они просто смотрели! Их взгляд — ничто! — повышает голос Тэхен. — Почему ты снова это сделал? Почему нельзя просто выйти куда-нибудь, не совершая что-то ужасное? Ты весь в крови… — Да, я ошибся, — кивает Чонгук. — Больше я никому не позволю на тебя смотреть. Никто не посмеет поднять взгляд в твоем присутствии. — Ты несешь бред, — мотает головой Тэхен, отшатываясь от альфы. — Что еще ты творил? — Ну, недавно у меня был тест-драйв танка по отряду… — задумчиво произносит Чонгук. Глаза Тэхена расширяются от ужаса. — Отряду армии, — договаривает альфа. — Что же еще, хм… Да, точно, я точил ножи об… — Стоп, все, — мотает головой Тэхен, жалея, что решил спросить. — Ты сам хотел знать, так что слушай. Знаешь игру «догони меня, кирпич»? Только вместо кирпичей были гранаты, — не сдерживает улыбку Мираи. — Хватит, Чонгук! — не выдерживает омега. — А еще мы с Хосоком устроили заплыв пленным… — Не хочу это слышать, — Тэхен разворачивается и идет к лестнице. Возле его лица пролетает пуля. Он замирает и медленно поворачивает голову к Чонгуку. Тот опускает пистолет и выжигает омегу глазами. — Я не закончил, — его голос режет. — Вернись и слушай. — Я не хочу этого всего слышать, Чонгук, — с мольбой произносит Тэхен. — Тогда не задавай вопросы, ответы на которые тебе не понравятся, — улыбается Мираи. — Ты гордишься этим? Всем, что ты творишь? И все одно, все к одному итогу приводит. Ты не в себе, — с болью для самого себя говорит Тэхен. — Ты страшный человек, — тише, со слезами на глазах. Чонгук внезапно громко начинает смеяться, от его смеха кровь в жилах стынет, океаны способны замерзнуть. И от этого еще хуже и страшнее. Тэхен не понимает, кто перед ним. — Нет, Тэхен… Нет, — смеясь, он качает головой. — Нет. Ты никогда меня не поймешь. — Я не могу понять это, Чонгук! — громко говорит Тэхен на грани слез, тыча пальцем на трупы за спиной альфы. — Я не могу, я не могу поверить, что это ты… — Кто, Тэхен-и? Кто? — Чонгук поднимает брови и ближе подходит к омеге, внимательно смотря в его глаза, требуя ответа. — М-мой… Брат. Брат в прошлом. — Вся страна плакала, скорбь неумолима, — как вне себя, повторяет Чонгук из своего прошлого, не переставая улыбаться. Сломлено. Уничтожено. — Такая растрата, — снова негромкий смех на грани безумия. — Чонгук, приди в себя… — с дрожью шепчет Тэхен, снова как в чужие глаза смотря. — Я как никогда в себе, это ты видишь что-то другое, — он подходит близко и берет лицо Тэхена в ладони. — Ты не поймешь. Никто, черт возьми, не поймет. — Ты страшнее них… — тихо произносит омега. — Они просто смотрели, а ты… Чонгук прижимает его к себе и грубо целует, только бы не слышать. Каждое слово омеги пропасть в душе Чонгука шире делает. Он тянет его к бильярдному столу и, не обращая внимания на попытки сопротивления, укладывает спиной прямо туда, где чужая кровь растеклась. — Чонгук! Только не здесь! — вскрикивает Тэхен, с болью смотря на альфу и переводя взгляд на трупы совсем рядом. — Ты не слышишь меня, разве я должен? — Чонгук избавляет его от одежды, разрывает рубашку, расстегивает брюки и вместе с бельем их стаскивает. — Ты монстр, Чонгук, — шепчет Тэхен, сжимая его ладонь, боясь, что если отпустит, один здесь с ума сойдет. Не здесь, не сейчас, не так. Точно не так. Тэхену это кажется очередным сумасшествием, которому он не в силах сопротивляться. Чонгук не слышит. Резким толчком он входит в него. Тэхен стонет, выгибает спину, испачканную в чужой крови, и за это себя ненавидит. Мурашки бегут по телу, контраст эмоций кружит голову. Альфа скользит кровавыми пальцами по нежной коже и, наклонившись, в губы рычит: — Другим не буду, малыш, я такой, я, блять, такой, — целует, больно кусая, в ответ получая такую же порцию боли. Именно сейчас, дарованная Тэхеном, она так ярко ощущается, что непривычно. — Тебе жаль? А ты смирись. Братик испугается. Братик обнимает за шею и, нервно гладя пальцами по затылку, с дрожью шепчет на ухо его имя, словно успокаивая бурю, разыгравшуюся внутри его души. Тэхен даже сейчас, на грани страха и боли, нежен, не дает себе потонуть, не позволяет и Чонгуку. Скорбь в душе лучше бесконечного разочарования. Тэхен целует, задыхается, но в поцелуе свой кислород находит. Все образы воскресли и сжали сознание в тисках. Утонуть бы в ледяной пучине, держась за руки, ничего не помня. Родиться и жить, не зная прошлого, настоящего и будущего. С чистого листа. Без боли, без скорби, без страха. Тэхен сам себе душу рвет голыми руками, а Чонгук добавляет. — Это ты хотел увидеть? — рычит альфа, а в груди горит все. — Вот и смотри, братик, — нервно смеется. Чонгук трахает его грубо, забывшись в ярости. Перед глазами два года проносятся, как один нескончаемый кошмар. Рисунок и «освободи меня» кровью, когда единственным желанием было пустить пулю в голову и прекратить эту жизнь, что хуже ада. Перестать чувствовать не вышло. С первыми нотками глицинии спустя два года попытки забыть и стереть окончательно обнулились. С Тэхеном не чувствовать не выходит. Чудовище. Чудовище. Чудовище. Я не знаю, кто такой Мираи! Чонгука вмиг отбрасывает. Он смотрит в красные от слез глаза и отшатывается. Он глядит в сторону и в отражении большого окна видит не себя. Оттуда на него смотрит одетый в черный мундир с медалями на груди великий капитан Чон. Такой же сломленный. Мираи так давно его не видел и не слышал, что внутри все холодеет от призрака прошлого. Он ведь похоронил его глубоко, откуда взялись эти глаза, сожаления полные? Чонгук трет лицо, снова смотрит в отражение, но уже себя там видит. Зарывается пальцами в волосы и смотрит вокруг себя в ужасе. Дал сбой, потерял контроль. Напугал. — Тэхен… — тихо зовет омегу, подняв тяжелый взгляд. — Меня никто никогда не поймет, — повторяет, как безумный. — Я надеялся, это будешь ты. Кто мне роднее? А ты видишь другого. Чонгук опускается на диван и, уперев локти в колени, держится за голову, где произошел взрыв мыслей. Голоса, фрагменты пройденного ада, в который снова окунулся. Не много надо было, чтобы дать сбой. Одно лишь «ты монстр», и Чонгук это подтвердил. Он по-другому не может, не умеет больше. Его раскрошили. Его убили. На колено ложится вечно холодная ладонь. Чонгук поднимает взгляд и видит большие теплые глаза рядом. Тэхен садится перед ним на колени и, взяв его руку в свою, прижимает к своему сердцу. Он рядом. С первых секунд, как они рядом оказались, как разрушенная церквушка их встречу обозначила. Он рядом всегда. Он рядом со своей родной душой, что неизменно и нерушимо. Хоть еще сто войн, еще сто встреч и расставаний. Он рядом, и так будет всегда. — Гук-и, ты здесь, прямо тут, — шепчет Тэхен, заглядывая в самые глубины черных, самых родных глаз. — И ты здесь бесконечно. Был, есть и будешь.Мой великий человек.