-Саша, ты устал. И я тоже устал тебя ждать, постель без тебя такая холо-одная и пуста-ая, -протянул Михаил, сладко зевая, наклонил голову и посмотрел на Сашу щенячьими глазами.
-Иди спать, пожалуйста, мне нужно доделать. Представь себе, но я обязан проверить не только свои бумаги к завтрашнему собранию. Еще Гатчина, Мурино и Петергоф остались, — отрезал Саша, не отвлекаясь от документа и только изредка, поглядывая на экран ноутбука, стоящего перед ним.
-Если тебе интересно, то даже я делаю перерывы на сон, а ты знаешь мой график. Ты работаешь без перерыва целый день. Скажи, ты хоть поел, пока я в магазине был? — Поинтересовался Москва у Питера, слегка прищуривая глаза и подмечая, что Саша сейчас выглядит максимально похожим на свой город, будучи с виду серым, хмурым и даже немного аристократически раздраженным.
Александр на Мишины требования лишь закатил глаза и многозначительно промолчал, продолжая что-то усердно высматривать в бумагах, которые только под вечер прислал ему Приозёрск.
-Саш, -опять попытался Москва, пока Питер в душе корил, как ему казалось, излишнюю Мишину настойчивость.
-Я всегда уставший, но никогда от тебя, ты же знаешь.
-Не паясничай. Отдохни пожалуйста, я не тороплю тебя с отчётами, никто и слова не посмеет сказать. Я столица или как?! Никто не хочет налога на воздух, уж поверь мне.
-Я в порядке. Перестань. Ведёшь себя как ребёнок. Мне нужно просмотреть как минимум эту стопку до завтрашнего утра. Сам меня держал все выходные с собой в кровати и никуда не отпускал, а теперь еще и жалуешься. Только за этим и приезжаешь каждый раз, -сказал Саша, закатывая глаза и добавляя напускную обиду в голосе.
-Конечно. Ты в порядке, если не считать бессонницы, нервозности и постоянного жуткого страха, что что-то может случиться. Все прекрасно, правда? — Миша понимал, что совершает ошибку, снова начиная неприятный утренний разговор, но уже с заметно уставшим и даже немного злым любовником. Но сердце Столицы не переставало ныть из-за никуда не ушедших проблем Романова. На свои проблемы Московский любил плевать с высокой колокольни, предпочитая не упоминать их вслух.
-Миш… Не начинай, пожалуйста, я тебя умоляю. И я прекрасно знаю, что ты любишь ложиться спать рано, а сейчас уже полночь. Пожалуйста, не жди меня, иди спать. Я доделаю и приду, обещаю.
Саша все-таки повернулся к Мише и тяжело поднял свои красные уставшие глаза на него. От зорких глаз не укрылись и синяки под глазами любимого, и его ужасная измотанность.
Разговор всё-таки пришлось отложить, но вместо того, чтобы послушаться и спокойно пойти в тёплую мягкую постель, юноша со слегка растрёпанными волосами цвета ржи, в мятой серой рубашке, бесшумно спрыгнул на молочный ковёр и подошел к молодому человеку, подхватив того на руки, при этом в сотый раз отмечая, как мало Саша весит. Он все-таки не смог полностью оправиться после 20 века.
-Что ты творишь, идиот?! Что я завтра на собрании буду делать? Импровизация создана не для этого! Ещё одна такая выходка и нашим встречам подойдет конец! — опять кинул свою любимую и уже родную Мише угрозу Романов. Обычно он дополнял её искрами из глаз или скрещенными на груди руками, но особенно Михаилу приходилось по душе, когда Саша подтверждал свои слова прикусом его губы или новым засосом на теле столицы.
-Зная тебя, уже начинаешь бояться за свою жизнь. Котёнок, хватит царапаться, мне и моей спине и так хватает, нам достаточно. Каждые выходные одно и тоже.
Санкт-Петербург на это только хмыкнул и поспешно поправил свои неубиваемые круглые очки, немного надувшись и видимо смирившись со своим безвыходным положением, ведь так было всегда, если Москву что-то не устраивало, или если ей кто-то, не дай Бог, смел перечить, не отвечая на просьбы или приказы, то наш Мишенька брал быка за рога и добивался желаемого, что бы ему этого не стоило. Конечно, зная темперамент Романова, мы понимаем, что Саше это категорически не нравилось, и он очень часто требовал Москву оставить эту привычку для подчинённых и никак не для их отношений.
Тем временем Москва уже переместил своего северного принца в лучшее место на планете, по его мнению, в Сашину спальню, которая повидала ой как не мало… Её стены запечатлели в безмолвной памяти слёзы радости и горя, она повидала расставания и воссоединения, ссоры и извинения, не всегда детского характера, между прочим.
-Ну вот куда ты меня притащил, дурак, скажи мне на милость? Я тебе повторяю, мне ещё нужно, — Саша не успел закончить и предложение, как Москва заткнул его губы поцелуем, сначала быстро, но мягко чмокнув, а потом оторвавшись и посмотрев на Сашу, повторил уже более настойчиво и вдумчиво, как умел только он, только Миша. Шура, как один из главных упрямцев страны, сначала не хотел поддаваться такому соблазнительному занятию, но всё-таки в итоге признал поражение, нежно отвечая на поцелуй и покусывая губы, будто в наказание за такую же умрямость, как у него самого. Миша оторвался, снял Сашины очки, отложил их на рядом стоящую тумбу, и заглянув в такие родные глаза цвета расплавленного серебра, проговорил:
-Вот ты сейчас буянишь и не идёшь отдыхать, совершенно не думая, о том, как сильно я тебя люблю, а следовательно забочусь. Не понимаю, как я вообще жил без тебя, — этот вопрос был скорее риторический, даже немного лишним, похожим на мысли вслух, но Александр все-таки спросил. Зачем? Наверное, не хотелось неуютной тишины между ними, которая так и просилась этим вечером.
-Как?
-Как в тумане, Сашенька, как в тумане. Только ты мне путь и осветил своим светом, хотя знаешь, изначально, ты больше на тучку был похож, напыщенную такую и холодную. — усмехнулся Миша и прищурил глаза. Обычная защитная реакция, чтобы не расстраивать Питер, который и так был чересчур хрупким сегодня.
-А ты даже не представляешь, как много для меня значишь и как много значил, когда я только появился. Ты хоть и вёл себя иногда как мудак, но всё-таки был моей самой прочной и надёжной опорой. Ты же меня буквально из той канавы вытащил, ты ведь меня спас. Мне иногда кажется, что и смысла — то другого у городов нет, кроме как любви отдаваться. Особенно после. — Сашин голос подозрительно оборвался. Он чувствовал, как в носу вмиг защипало, а в горле образовался неприятный комок. Нетрудно было понять, что Александр опять вспомнил 42-й год, так бесстыдно забравший былой блеск в глазах, появляющийся только в их совместные моменты. Питер вдруг побледнел и будто осунулся. Он не позволял себе плакать уже долгие десятилетия, видимо решив, что это непозволительное занятие для того, кто дал себе обещание быть сильным до конца, что бы не случилось.
-Миша, я просто хочу сказать, хочу признаться, что во многом был не прав, и я стольким городам жизнь испортил, это правда трудно, когда всю жизнь чувствуешь себя лишним, ненужным, неродным, меня такая вина давит за прошлое, ты бы знал. Это, наверно, сейчас вообще не в тему было, просто я так долго хотел это сказать. Я.
-Тш-ш, молчи, молю тебя. Закрой глаза, не думай, не гадай, ты не прав. Никакой ты не лишний, ты — наша семья, моя семья. Не думай так никогда, ладно? Помнишь, что я тебе писал тогда, летом, когда Катенька пригласила нас в Царское село погостить?
«Когда бы встретил я в раю
На третьем небе образ твой,
Он душу бы пленил мою
Своей небесной красотой.»
Одинокая слеза на мраморной щеке не успела упасть на белоснежные простыни, как Мишина рука смахнула её. Первопрестольный снова поцеловал Сашу, не останавливаясь на губах, продолжил зацеловывать и нос, и глаза, и лоб, и все что попадалась на небесном личике, и все это было прекрасно и любимо.
-Помню, Мишенька, как такое забыть, — сказал Саша и сам продолжил родные строки.
«И я б в тот миг (не утаю)
Забыл о радости земной.
Спокоен твой гранитный взор,
Как вспоминание об нем»
«Как дальный отзыв дальных гор,
Твой голос нравится во всем;
И твой привет, и твой укор,
Всё полно, дышит божеством.» — закончил Москва
Саша уткнулся носом в широкую грудь своего мужчины, и словно маленький беспомощный котёнок, наконец оказавшийся в безопасности, замурчал. Того прежнего Александра Петровича, который ещё совсем недавно умудрялся ворчать на Мишу, словно старый дед, и просматривать бумаги, не осталось и в помине. Москве вдруг стало приторно сладко. Его сердце в сотый раз защемило и запело серенады от этой чистой нежности, ведь Александр позволял себе вести себя так только с ним, улыбался светло и нежно тоже только ему, только с Мишей юноша мог побыть беспомощным котёнком, который только и ищет, что любви, заботы, ласки и защиты, и больше ничего и не нужно его изломанной душе.
-Давай спать, Саш.
-А отчёт?.. Владимир Владимирович ясно дал понять, что я должен прислать его не позднее завтрашнего утра.
-Ох-х, так вот о чём ты думаешь во время наших поцелуев. Боюсь представить кого ты вместо меня представляешь, когда мы любовью занимаемся. Ну нет, это оскорбление, мой дорогой. Какой-то отчёт сексуальнее меня, первого парня на деревне. А что до Кремля. Пусть он только посмеет хоть слово сказать. Ты и так пашешь как не в себя в последнее время. Тебе давно пора в отпуск кстати, не думал об этом?
-Да кто ж меня отпустит?
-Отпустят. Это не твоя головная боль, а моя, заботиться о тебе. Спи, котёнок.
Юноша же только тихонько угукнул и,
положив голову на грудь Миши, заснул, тихонько посапывая и хмурясь.
<Да, ему абсолютно точно необходим отдых. Никакой работы. Позвоню завтра Смоленску, чтобы ничего на следующие выходные не планировал. А мы с Питером поедем на Балтику. Дышать его любимым морем и целоваться. Главное, чтоб не простудился. Надо будет взять с собой плед, а лучше два, а термос брать с чаем или глинтвейном? Надо Химки завтра передать, чтобы с дорогами заканчивал, пока меня не будет, потом позвонить Новосибирску из-за поставок вакцины, он говорил. >
-Спи. Слышу же, что думаешь, — не открывая глаз, проворчал Шура.
-Как это слышишь. Мне становится страшно, если ты ещё и мысли умеешь читать, -усмехнулся Миша, коря себя за невнимательность.
-Слышу же бормочешь опять. Разбудил, чего не спишь?
-Прости, прости. Спи, не буду мешать.
-Дай сюда руку.
-Зачем?..
Тем временем Питер мягко поцеловал тыльную сторону ладони Москвы и, прижав её к сердцу, снова уснул.
Мишино сердце выпрыгнуло из груди, затрепетав словно пташка в тысячный раз. Тот невольно улыбнулся, подумав, какое же всё-таки счастье ему досталось. Его маленький смелый котёнок, прошедший все трудности в одиночку, но оставшийся таким же чудесным и непорочным, чтобы с ним не происходило. Его котёнок, его герой, его счастье, его любовь, которую он никогда больше во век не оставит и никому не отдаст. А если кто-то посмеет хоть палец поднять на него, поплатится, жестоко поплатиться. Гнев Москвы страшен, об этом знают и заграницей.
Воспоминания опять заполонили душу и мысли мужчины, когда он вместо сна принялся рассматривать родное лицо напротив.
***
«Мои лёгкие затуманены ненавистью к себе, и, боже мой, я не могу дышать» — сказал ты мне однажды, и я поклялся тогда, чтобы похожие мысли никогда больше не посещали твои мысли и твою голову.
***
«И да, может он и плохой, но, когда он улыбается, я вижу в нём только хорошее» — признался ты однажды Казани, мягко улыбаясь и опуская взгляд в пол, и тогда я понял, что зря терял драгоценное время в отсутствии тебя, пытаясь заполнить его пустыми ненужными людьми и глупыми словами.
***
«Я буду помнить, как ты целовал меня…» — сказал ты мне в сорок первом, и я понял, что не могу уйти, не могу, ведь потеряв тебя, моя жизнь потеряет и всякий смысл.
***
«Ты боишься быть тем, кем являешься, просто признай это» — выплюнул я однажды в порыве злости, а ты вместо того, чтобы заплакать или кинуть что-то ещё более острое в ответ, просто посмотрел на меня своими опустевшими стальными глазами и кивнул, соглашаясь.
***
«Я не могу больше притворяться, что я в порядке» — тихо прошептал ты мне одним субботним вечером, находясь на Думской в каком-то странном клубе, будучи под наркотой, и чуть не заплакал, как ни странно, уже я.
***
«Мы не сможем быть просто друзьями с тобой, ведь мы любим друг друга, сколько бы мы этого не отрицали» — пропел ты мне в губы, стоя под своим любимым осенним дождём на мосту, и я понял. Я это просто я, но ты не просто ты, ты — моё всё, ты — моя жизнь, моя душа, моя луна, всегда преследующая, но всегда далёкая.
***
<Спи Сашенька, спи, а я всегда буду рядом, что бы не происходило в этом жестоком мире>
