Вот такие пироги

- Эх, Афоня, хорошо-то как! - выдохнул Полозов довольно. И правда, хорошо. А как иначе? Ведь вернулся наконец-то Антон Полозов домой с механизаторских курсов. До родного дома ветром пронесся. Розовые кусты свои на радостях даже отчитывать не стал - так, поворчал малость для приличия. А уж любимый свой трактор даже обнять умудрился, припав к черному, до зеркальности отполированному боку. - Заждался, работяга, - прогудел ласково. - Застоялся небось, соскучился? Ну так я тоже, я тоже... Знал бы ты, как! Ничего, скоро будет дело, мы с тобой вдвоем такое покажем - всё село поудивляется! Правда, наверное, даже трактор едва ли выдержал бы то объятие, которое досталось от вернувшегося механизатора лично Афоне Зирофееву. Стиснул его Полозов так, что дух перехватило, а талия, которую спортивный фигурой товарищ Архангельский часто обвинял в недостойной скрытности - мол, есть она, да не найдешь - вдруг резко обнаружилась, обретя на секунду почти балетные габариты. Зирофеев от такого аж пискнул - маленьким лебедем, не иначе - но вырываться и не подумал. Да и куда вырвешься, если так и тянет ткнуться заждавшимися губами в гладко, по-городскому выбритую щеку, а после подставить заждавшиеся эти губы под такой поцелуй, чтоб огнем вспыхнули, и только и смогло бы сорваться с них: - Ох, Антоша... Вернулся! И вот сейчас лежит Полозов, раскинув руки-ноги, на родной кровати - счастливый, сытый, отяжелевший, щурит глаза, будто на солнце, на сияющее радостью близкое Афонино лицо. - Афоня, ты это... Спасибо. Честное слово, ты ж не обязан был, своих ведь дел хватает, а ты тут у меня хлопотал. Я и сам бы... - Ну вот опять, Антоша. Говорю же, брось! - махнул рукой Зирофеев. - Разве ж это дело - столько времени в отлучке, а возвращаешься - в доме не прибрано, не топлено, поесть с дороги - и то нечего? Вы если думаете, что я такое допущу, так не знаете меня вовсе, Антон Джерменович. Попытался брови строго сдвинуть - не вышло. Улыбка так и просится, на Антона глядя, как ее сгонишь? - Мне прибраться, печку затопить - нетрудно совсем. А пироги я и так сегодня печь собирался. Сказал - и надкусил неспешно пирожок. Теплый еще, румяный. С яблоками. Полозов на такое глядя аж сглотнул, даром что, кажется, в него самого и кусочка больше не влезет. После столовки городской накинулся ведь на эту благодать, как волк голодный. Афоня едва один пирог взять успеет - у Полозова уж двух не видать. То-то живот от тех пирогов покруглел - рубаха еле держит. Поглядел на это Афоня, вздохнул. - Перестарался ты малость, Антоша. Дома ведь, куда торопиться? Отнимет кто, что ли? Это же и для здоровья вредно - не жуя глотать! - У меня здоровье железное. И жевал я, Афоня, жевал, не беспокойся! Незаметно просто было. - Да ну? - Ну да! У тебя пирожки, Афоня - и жевать-то незачем, сами во рту тают! Вот тесто... Ты его руками или крыльями замешиваешь, а, ангелок? - Антоша! - засмеялся тихонько Зирофеев и впрямь, как крылом ангельским, легонько, едва касаясь, провел мягкой ладонью по сытому-пресытому животу. Моргнуть ошарашенно не получилось - глаза у Полозова сами закрылись от нового нежданного удовольствия. А ласковая ладонь всё гладила тихонько, и от этого казался сам себе Полозов, несмотря на все съеденные пирожки, легче облачка. Так бы и взмыл от счастья, только вот от руки этой ласковой и на небо вовсе не хочется. - Афоня... - выдохнул так, что самому покраснеть впору. - Ох, Афоня, как же я скучал-то... - И я тоже, Антошенька... - тихим-тихим теплым шепотом обдало на войне поцарапанный висок. - Я ведь ни одной ночи спокойно не проспал. Ты снишься, я проснусь, понимаю, что далеко ты - и пешком бы прямо ночью в город пошел, честное слово... - Афоня... - ком в горле уже не от пирогов встал, а Зирофеев точно почуял - другой рукой погладил по волосам, кончиками пальцев обвел-обрисовал лицо. - Но теперь-то ты уже дома, правда? Мне с одной мысли этой так хорошо, Антоша... - Еще лучше будет, Афоня. Честно. Нынче вечером увидишь, как приду. - Нет, - вдруг покачал головой Зирофеев, и сонные глаза Полозова распахнулись точно от боли. - Нет? - Ты ж только приехал, - тихонько гладит рука по животу, другая лицо гладит, тронула шутливо кончик носа. - Дома побудь, отдохни, опомнись с дороги, а я... Сжались губы у Полозова. Не обидой, нет. На что обижаться? Афоня правду говорит, только приехал, и в первую же ночь не у себя, а в гостях ночевать - не дело. Разговоры еще пойдут, чего доброго. Правильно всё, а что горько вдруг стало - это ерунда. Перетерпит, выдержит. - А я, - едва слышный шепот вдруг жарким стал, - сам вечерком к тебе приду, Антошенька. Если захочешь. - Зссссахочу? - вырвалось длинным шипящим выдохом. - Афоня, ты запомни - тебе такого никогда и спрашивать не надо. Хоть днём, хоть ночью, когда вздумается тебе, слышишь? Дверь открыта не стучись даже. Заходи и всё, не спросясь... - Антоша... - дрогнули пальцы у самых губ, и в груди у Полозова что-то екнуло. Губами прижался к ласковым, родным этим пальцам, грея, без слов уговаривая. И горечь исчезла, растаяла без следа в тихом шепоте, послышавшемся рядом: - Приду, Антоша. Приду. Шепнул Афоня, и пальцами почувствовал самую счастливую на свете улыбку. Вот теперь Антон понял - и в самом деле он дома. Здесь тепло, уютно, здесь его ждут, и пирожки объеденье просто, только вот самое сладкое еще впереди. И тут уж сколько ни возьми - слишком много не будет. Особенно на двоих.