take me to church.

нельзя думать о таком, нельзя, нельзя нельзя нельзя. запрещено. это грех. тогда зачем Бог дал сердце, которое глупо трепещет при виде кудрей, что лежат на плечах юноши будто расплавленное золото? зачем Бог дал воображение, которое вспышками калейдоскопа прокручивает картинки того, что бы ты сделал с этим мальчиком? как бы ты намотал блондинистые пряди на кулак, нежно откинул голову назад, открыв доступ к шее, которая создана только для того, чтобы она гордо носила на себе метки любви цвета крови Господа. картинки, что подливают масла в огонь, беспощадно сжигающий все мысли, оставляя только те, от которых стыдливо отворачиваешь иконы, чтобы не было ни одного свидетеля твоего грехопадения. ты не можешь смотреть на него, когда он молится, стоя на коленях. змей в твоей голове шипит что-то о том, как восхитительно он выглядит, утопая голыми коленями в пыльные доски. страшно от того, что с каждым приходом этого парнишки в церковь, эти грязные помыслы становятся ещё навязчивее, разжижают разум и требуют лишь одно – схватить его и целовать, страстно, как будто живёшь последний день, и страшный суд наступит с минуты на минуту. поцелуями спуститься вниз по шее и, как упырь, выпить этот запах юного тела сполна. руками ощутить лопатки под рубашкой, что кажутся намечающимися глубоко под кожей ангельскими крыльями, провести по шёлковой спине в ласкающем жесте и обхватить ягодицы, которые выводили из себя своей красотой каждый Божий день. стянуть всю одежду, обнажить всё, что вероломно скрыто от влюблённых подслеповатых глаз... – Батюшка Константин, что вы делаете?..