Наша история

Ацуму просыпается от звонка своего телефона. Первое что он чувствует — паника. Он проспал. Саму в беде или же сам Ацуму в беде из-за какой-то глупости, которую он совершил; сегодня будет игра, о которой он забыл. Разные варианты проносятся у него в голове со скоростью света, когда он пытается достать свой телефон, выкапывая его из гнезда одеял, в котором он зарылся. Ацуму — чёртова катастрофа. Он превратился из человека, который едва пользуется одеялом, в того, кто спит под четырьмя плюшевыми одеялами, просто чтобы компенсировать отсутствие Оми. Это плохая замена к объятиям, к которым он так привык, но ему пришлось внести коррективы. Наконец он находит свой телефон и смутно моргает, увидев имя, мелькающее на экране. — Что? — громко выдыхает Ацуму. Он нажимает большим пальцем на размытую зеленую кнопку. Он весь дрожит, реакция мгновенная. — Алло? — хрипит он. — Ты действительно спишь в такое время? Это Оми — это Оми на другой линии, и Ацуму почти забыл, что такое усталость. Сначала он подумал, что, может быть, он всё ещё спит, и имя контакта, которое он увидел, было результатом одного из тех жестоких, ранних утренних снов, которые кажутся слишком реальными. В последнее время у Ацуму было много таких воспоминаний — всплески воспоминаний, которые дают возможность миру расцвести в его груди, видения домашней жизни с его Оми, тем, который помнит и любит его. Он просыпается с ощущением тяжёлой потери, пустоты в животе, от которой никак не может избавиться. Тем не менее, этот голос невозможно спутать — он не туманный с виньеткой сна, он чёткий, и чёткий на другой линии. — Мия? Ацуму заикается. — Д-да, прости, прости! Я не спал, я просто, э-э-э... возвращался из спортзала, — Ацуму прочищает горло, отчаянно пытаясь избавить свой голос от хрипоты, которая его мучает. — Я не слышал, как зазвонил телефон. В чём дело? Оми молчит, Ацуму слышит недоверие в его молчании, но он не комментирует это. Вместо этого он сразу переходит к делу, как всегда. — Я должен тебе еду. — Да, — медленно говорит Ацуму. — Я не люблю быть в должниках у людей, поэтому я хотел бы покончить с этим. — Слова Оми отрывисты, но в них скрыт малейший намёк на нервозность. Если бы Ацуму не знал его так хорошо, он бы этого не понял. Это так мило. Ацуму мечтательно улыбается, совершенно ошеломлённый. Что за способ проснуться. Он не может поверить в свою удачу. — Ты хочешь пригласить меня на завтрак? — Мы могли бы случайно оказаться в одном ресторане, и я мог бы заплатить за тебя, — ворчит Оми. — И на данный момент это поздний завтрак. Уже больше девяти часов, Мия. Ацуму бросает взгляд вниз на время. Сейчас 9:15. Ах, Оми — утренний человек в худшем смысле этого слова. Ацуму тоже считает себя таковым из–за многолетних тренировок до восхода солнца, превращающих его мозг в рутину. Но упаси боже, чтобы он когда-нибудь захотел засиживаться допоздна, когда на следующий день у них не было тренировки — Оми всё равно разбудил бы его в семь утра, требуя, чтобы он пошел с ним на пробежку, или умоляя о завтраке. Ацуму просыпался в четыре утра, если Оми хотел позавтракать именно в это время. Он не собирается тратить время на то, чтобы различать время приёма пищи. Он на грани безумия, и ему нужно удостовериться, что это действительно происходит. — Хорошо, ты хочешь пригласить меня на поздний завтрак? — Конечно, — отвечает Оми, многострадальный вздох включен в качестве знака препинания, — если это вернет мой долг. — Хорошо. — Ацуму двигается, пока говорит. — Куда ты хочешь пойти? Он вскакивает с кровати и, спотыкаясь, идёт к своим ящикам. Он держит телефон зажатым между ухом и плечом, пока роется в своей одежде, бросая одежду на пол, едва взглянув на неё. Обычные футболки на сегодня не подойдут. Ацуму должен постараться. На другой линии Ацуму кажется, что он слышит, как Оми хмурится. — Я понятия не имею, — раздражённо напоминает он ему, и глаза Ацуму расширяются. По утрам у него беспорядок — у мозга не было достаточно времени, чтобы полностью зарядиться, и теперь Оми думает, что он бесчувственный придурок. Он ударяется коленом о комод и ругается себе под нос. — У тебя возникли трудности? — Нет, — выпаливает Ацуму, — всё хорошо. — Он ломает голову, вытаскивая синюю рубашку, которую он приберегает для случайных свадеб и профессиональных встреч — она достаточно сдержанна, чтобы Оми не подумал, что он слишком старается, но Ацуму в ней хорошо смотрится; она демонстрирует все его достоинства. Синий — его цвет. — Я предполагаю, что ты знаешь по крайней мере один приличный ресторан в Осаке, — подсказывает Оми, возвращая Ацуму к настоящему разговору. Ацуму снова ломает голову, вспоминая любимое место Оми — он помнит изображение причудливых стульев на открытом воздухе и розовых цветов, окружающих дверь. — Я знаю идеальное место. Я зайду к тебе. Тебе понравится. — Двадцать минут, — говорит ему Оми и вешает трубку. Ацуму издаёт сдавленный стон и бросается в душ. Пятнадцать минут и три миниатюрных кризиса спустя Ацуму выбегает из своей квартиры, оставляя её в состоянии крайнего беспорядка. Он замедляет шаг в нескольких футах от двери Оми и даёт себе целую минуту, чтобы успокоиться. Он гудит, находясь на другом плане существования, и пытается осознать, что идёт на свидание с Оми. Ну, это не свидание. Оми просто возвращает долг. Это едва ли дружелюбно. Ацуму усмехается про себя. Это не свидание, но они собираются вместе позавтракать. Поздний завтрак. Раньше эта концепция была совершенно чужда Ацуму — роскошное мероприятие, которое включало в себя переодевание, трату непристойных сумм денег за бесконечное количество еды и достаточное количество алкоголя, способное утихомирить не одного, а двух Ушиджим. Цель состояла в том, чтобы напиться до двух часов дня. Ацуму поддразнивал Оми по этому поводу, говорил, что это очень по-токийски с его стороны, но как только он сел напротив Оми и получил дымящуюся кучу блинов, более воздушных, чем подушка, он понял, почему это любимое место Оми. Это стало чем–то вроде традиции выходного дня — в те дни, когда Ацуму не хотел готовить завтрак, Оми выбирал для них новый ресторан. Ацуму никогда не говорил ему, но он был больше зациклен на огоньке в глазах Оми, когда они находили какое-то удивительное место. Еда была второстепенным бонусом. Это так знакомо. Ацуму может притвориться, что ничего не изменилось, если он действительно попытается. Он может восхищаться всеми различными способами приготовления яиц и украдкой поглядывать на Оми, когда тот смотрит в свой телефон. Ацуму открывает камеру телефона и в пятый раз за десять минут приглаживает волосы, затем передумывает и один раз взъерошивает их для пущего эффекта. Сделав последний глубокий вдох, чтобы взбодриться, он, наконец, стучит. Оми отвечает немедленно. Он одет в черные джинсы и слегка великоватый серый свитер — для этого недостаточно холодно, но Оми — ничто, если не бренд. Его кудри падают идеально, как будто были тщательно уложены (Оми никогда не может достичь такого уровня волн без усилий — Ацуму видел его гнездо на голове по утрам). У него есть навязчивая и душераздирающе обнадёживающая мысль, что, может быть... может быть, Оми нарядился для него. — Пойдем, — говорит Оми вместо приветствия. Ацуму собирается сказать что-нибудь умное, какую-нибудь шутку, которую его мозг обычно придумывает на лету, но Оми не даёт ему ни секунды передышки. Он закрывает за собой дверь и идёт по коридору, оставляя Ацуму бежать трусцой, чтобы догнать его. — И тебе привет, Оми, — огрызается он, когда наконец добирается до него. Это не лучшая его шутка, но он не готов на нечто остроумное в данный момент. Однако он знает, как привлечь внимание Оми. — Я собираюсь свести тебя с ума — есть одно местечко чуть дальше по улице, где подают лучшие вафли. Они делают их очень сладкими, если хочешь — с шоколадной крошкой, или мёдом, или матчей*. Масса вариантов. Он останавливает себя, чтобы не добавить «прямо как ты любишь» в конце. Он всё равно замечает искорку в глазах Оми — она мимолётна, как будто Оми просто не смог полностью её сдержать. — Вафли — это прекрасно, — отвечает он вместо этого, и это мило, как сильно он старается держаться в стороне. Ацуму видел, как Оми съел целую стопку арахисового масла и вафель с шоколадной крошкой менее чем за десять минут. Он как зверёк со склонностью к сладкому. Оми мало разговаривает по дороге, но это нормально, потому что Ацуму привык к этому. Он может говорить достаточно за них обоих. Он рассказывает ему обыденные вещи о состоянии мира, пытаясь напрячь свой мозг в поисках мировых событий, которые могли бы заинтересовать Оми. — Я уверен, что ты все это изучал, — фыркает Ацуму, потому что Оми как раз из тех, кто корпит над интернет-статьями, пока не убедится, что он в курсе всех важных новостей за последние два года. Он терпеть не может быть неосведомленным. — Отчасти, — говорит Оми. — Трудно понять, с чего начать, поэтому я почти ничего не делал. Мой двоюродный брат делал всё возможное, чтобы вбить мне в голову знания, накопленные за два года, так что, думаю, я учусь. Ацуму смеётся в ответ. Они добираются до места назначения. Он придерживает для него дверь, и Оми это никак не комментирует. — Это похоже на Мотою — держу пари, он все уши тебе этим прожужжал. — Он склонен к этому, — немного подозрительно гудит Оми, но затем добавляет: — Я полагаю, ты помнишь его с тренировочного лагеря. — Мы частенько играем с EJP*, — говорит Ацуму. Он знает о Мотое больше, чем когда-либо хотел знать, потому что он второй любимый человек Оми, и даже имея при себе воспоминания, он никогда бы в этом не признался. Мотоя — это то, что произошло бы, если кто-то создал человека на основе всех качеств, которых не было у Оми. Они полярные противоположности. Ацуму сразу понравился Мотоя, когда он встретил его в их первом тренировочном лагере, но самого Мотою больше привлекал темноглазый, отчуждённый незнакомец, который следовал за ним. Оми и Мотоя, возможно, не имеют ничего общего, кроме волейбола, но Ацуму редко видел одного без другого, пока все они не закончили школу и не разошлись по разным командам. Тем не менее, Мотоя старается приезжать в Осаку при любой возможности, чтобы они с Оми могли пойти поужинать. Ацуму хотел быть приглашенным на один из таких ужинов, даже однажды попытался уговорить Оми позволить Ацуму сопровождать его при условии, что Суна и Саму тоже придут, но Оми отказался, сказав, что его ужины с Мотоей были просто скучным разговором. По его словам, Ацуму это было бы неинтересно. Ацуму выслушал бы целую лекцию о мирских подробностях семейной жизни Оми, но не стал настаивать. — Это добродушно с его стороны, но раздражает, — признаётся теперь Оми. — Ты всё считаешь раздражающим, — дразнит Ацуму. — Нет, только то, что попадает под определения из словаря. Он бросает на Ацуму сухой взгляд, и Ацуму хихикает, обходя его стороной, чтобы подойти к стойке. Пока официантка приносит их меню, Ацуму спрашивает: — Это вообще помогает? У тебя когда–нибудь случались вспышки воспоминаний? Оми не отвечает, пока они не садятся и не уходит официантка. Ацуму начинает потеть. Это был обнадёживающий вопрос, и он уверен, что уже знает ответ — если бы у Оми были хоть малейшие воспоминания об Ацуму, он бы уже что-то сказал, но он не мог удержаться от вопроса. Нормальность может вызвать воспоминания, так что, возможно, разговор с Мотоей мог бы встряхнуть что-то в его голове. Оми обдумывает это, садясь и открывая меню. Киёми поднимает взгляд на Ацуму, а затем снова опускает его. — Иногда, — просто говорит он. — В самом деле? Какие? — Ацуму наклоняется, полностью игнорируя своё меню. Боже, он в полном беспорядке. Раньше он умел сохранять хладнокровие, но пребывание рядом с Оми возвращает его к самоуверенному и неуклюжему типу, способному выпалить всё, что придёт ему в голову. Оми оценивает его взглядом, и Ацуму думает, что его полностью проигнорируют, но затем вздыхает. — Незначительные вещи. Они в точности такие, как ты сказал — вспышки. Я вспомнил о уборке на днях, когда нашел принадлежности в шкафу в ванной. — Он делает паузу, поджимает губы и бросает на Ацуму любопытный взгляд, размышляя. Ацуму ждёт в ошеломлённой и бешеной тишине, и Оми вздыхает. — Глупые вещи. Ничего важного. Ацуму осторожно выдыхает: — Ну, это только начало. — Да, это так. Выбери, что ты хочешь заказать, я не собираюсь торчать здесь весь день. — Без обид, Оми, но что ты можешь сделать? У тебя не было жизни вне волейбола, пока ты не потерял свои воспоминания. Глаза Оми превращаются в кинжалы. — У меня позже назначена встреча с врачом. Я сниму это с себя. — Он слегка приподнимает левую руку. Она всё ещё висит на перевязи. Оми прекрасно справлялся с этим, но он явно несчастен из-за этого повреждения. — Я не могу дождаться. Ацуму не сдерживает лёгкой улыбки, которая растягивается по его лицу. Он просто счастлив быть здесь, с Оми, даже если у них есть ограничение во времени. — Хорошо, хорошо, я сделаю заказ. Что ты закажешь? У меня есть ограничение по цене? — Он шевелит бровями. — Я оставлю тебя здесь со счётом, если ты закажешь что-нибудь нелепое, — невозмутимо говорит Оми. — Ну, тогда ты снова будешь мне должен! — Просто быть здесь — уже значит отплатить тебе тем же. — Пф, это не так работает. Я подумываю о том, чтобы купить вафли с арахисовым маслом, что ты думаешь? — Звучит отвратительно, — говорит Оми, морща нос. — Профессиональные спортсмены не должны так есть. Ацуму заливается смехом — Оми грязный лжец, пытающийся вести себя так, как будто он не заставляет Ацуму покупать ему кислые конфеты каждый раз, когда они идут в кино. Он готов подразнить, вытянуть из него правду, но затем его улыбка без предупреждения исчезает, когда паника молнией поражает его мозг. Что, если вкусы Оми изменились? Он где-то читал об этом, однажды поздно вечером, когда погрузился в гугл за ответами об амнезии. Это определённо то, что может произойти, так что если Оми не любит одну и ту же еду — изменился ли и его вкус к людям? Ацуму, возможно, даже больше не в его вкусе. Как он собирается заставить Оми влюбиться в него, если ему не нравятся блондины, или спортсмены, или мужчины вообще? О, он даже не подумал об этом. Внезапно его внутренности сжимаются. — Мия. Ацуму снова переключает своё внимание на Оми. Он смотрит на него, как на какое-то болотное существо. — Да? — Я спросил тебя, собираешься ли ты заказать эту отвратительную сладкую еду. Официантка наблюдает за нами. — О, эм. Да. Конечно. Я возьму это. — Эй, — Оми понижает голос ниже, — что, чёрт возьми, с тобой не так? Ты принимаешь наркотики? — Что? — задыхается Ацуму. — Нет, мы сдаём анализы на наркотики. — Ты отключился без всякой причины, как будто что-то ударило тебя. Что–то произошло — что-то определённо ударило его, но он не может развалиться на части перед Оми. У него больше самообладания, чем может показаться на первый взгляд. — Понятия не имею, о чём ты говоришь. Со мной всё в порядке. — Он улыбается, чтобы доказать свою точку зрения, и судьба улыбается ему в ответ, потому что в этот самый момент официантка подходит, чтобы принять их заказы. Ацуму способен запихнуть своё отчаяние в более глубокие уголки своего мозга и вступить в нормальный разговор с Оми. Это своего рода кривая обучения — Ацуму и Оми установили комфортное взаимопонимание за время, проведённое вместе, такое, которое больше не требовало постоянного разговора. Они могли пойти куда-нибудь поесть и просто наслаждаться обществом друг друга, но когда всё-таки разговаривали, то говорили о вещах, которые необъяснимо их связывали. Они обсуждали шоу, которые смотрели вместе, сплетничали о своих товарищах по команде, наблюдали за людьми. Иногда Ацуму начинал придумывать истории для окружающих их людей. Оми сначала закатил глаза, но ему не потребовалось много времени, чтобы присоединиться к данному занятию. Прошло некоторое время с тех пор, как он был в ресторане и чувствовал себя таким совершенно уязвимым, как сейчас. Одеяло комфорта, которое раньше окутывало его и Оми, теперь исчезло, и холод его волнения берёт верх. Он пытается относиться к этому, как к любому первому свиданию, но он даже не знает, как это сделать. Их с Оми путь друг к другу не был нормальным, даже их первое официальное свидание было неординарным. Ацуму уже много лет не ходил на случайные свидания типа «познакомиться поближе». Он возвращается к волейболу — чему-то комфортному для них обоих, а затем, как только он набирает ход, становится смелее. — Итак, Оми, расскажи мне о себе, расскажи мне об университете. — Я думал, мы друзья, — сухо и насмешливо говорит Оми. — Разве ты не должен знать об этом? — Ну, я думаю, будет справедливо, если я снова расскажу тебе всё о своей жизни, а ты должен будешь рассказать мне о своей. На самом деле, Ацуму просто хочет послушать, как говорит Оми. Он не так много говорил ему с тех пор, как потерял... попал в аварию. Ацуму мог заснуть под звук голоса Оми, низкого и рокочущего. Он часто угрожал Оми, что не уснёт, если ему не расскажут сказку на ночь. Оми сказал ему, что прочитает ему лекцию по кинематике, и Ацуму решил отказаться от этой идеи. У него просто голос, который звучит как его любимая песня — звучит как дом. Оми потакает ему, и Ацуму испытывает тихий трепет перед своей удачей — добровольно иметь Оми таким перед собой. Это похоже как на совершенно новый приз, так и на что-то очень знакомое. Он рассказывает о своём соседе по комнате на первом курсе, о том, что Мотоя пришел навестить его в два часа ночи с двухчасового расстояния, потому что не мог попасть в свою квартиру, поэтому сел на поезд и пришёл к Оми. Большинство историй Ацуму знал, но были и обрывки воспоминаний, в которые даже Ацуму не был посвящен, и услышать их — всё равно что снова встретиться с Оми. — Несчастный случай, должно быть, стёр мои воспоминания с момента окончания школы, — говорит он. Его голос спокоен, но в глазах снова появляется разочарование. Похоже, теперь это стало обычным явлением в выражении лица Оми, так как Ацуму ни разу не видел его без этого. — Я помню всё кристально ясно до того дня, когда переехал из своей квартиры в колледже. — Так ты помнишь, что планировал попробовать себя в «Шакалах»? — спрашивает Ацуму. Он уже давно доел свои вафли и чувствует себя немного лучше после того, как увидел, что Оми смотрит на них с чем-то похожим на интерес и ревность. — М-м-м. — Оми крутит палочками для еды. — Я присматривался к местам в Осаке. Как я оказался в самой дерьмовой квартире в городе? Я этого не помню. Ацуму смеётся. — Ты пытался доказать себе, что можешь справиться с некоторыми неудобствами. Глаза Оми на мгновение расширяются, и желудок Ацуму сжимается. Он просто сказал слишком много — это интимная деталь Оми, которую просто случайный друг не знал бы. В начале Оми вертелся вокруг микробной темы и того, как сильно это повлияло на него. Ацуму знал, что это было связано с тем, как он вёл себя в старшей школе, но это почти не повлияло на жизнь Ацуму, кроме обязательного душа после тренировки и того факта, что им никогда не разрешалось есть где-либо, кроме кухни, поэтому он не настаивал. Он хотел, чтобы Оми сам рассказал ему об этом, когда будет готов. Оми по крупицам рассказал Ацуму о путешествии, которое он прошёл, чтобы преодолеть некоторые из своих всепоглощающих побуждений. Он начал посещать психотерапевта на третьем году средней школы и продолжил, когда учился в колледже. Он делал вещи, которые пугали его, например, принимал «пять» от своих товарищей по команде, или забивал грязь под ногти, или выбирал дерьмовую квартиру в хорошем месте, как Ацуму. Он прошёл долгий путь, но этот Оми всё ещё боролся со своей зоной комфорта, выходя из неё маленькими шажками, и зачем Ацуму это знать? Он не может забрать свои слова назад, поэтому пытается отмахнуться от этого нервным смехом. Это не работает. Оми нацеливается на него. — Я тебе это говорил? Он открывает рот, чтобы придумать убедительную ложь — «ты был пьян» или «я подслушал твой разговор по телефону», но его прерывает, прежде чем он успевает на чем-то остановиться, очень пронзительный и требовательный рингтон. Ацуму съёживается. Он забыл отключить его, всё ещё имея привычку держать громкость на высоком уровне для любых звонков, которые могут исходить от Оми. — Извини, — ворчит он, выуживая телефон из кармана. Это Саму. Из всех случаев, когда он решил начать звонить ему снова, это должно было произойти сейчас. Он нажимает кнопку «беззвучно». Он начинает звонить снова примерно через секунду. — Твой брат не любит принимать отказ в качестве ответа, — замечает Оми, всё ещё пристально наблюдая за Ацуму. — Ты понятия не имеешь, насколько ты прав, — стонет он, но, возможно, это божественное вмешательство — один из моментов поистине безупречного выбора времени для Саму, потому что отвлечение даст ему время, необходимое для того, чтобы придумать оправдание тому, почему он знает одну из глубочайших неуверенностей Оми. Боже, он идиот. — Одну секунду. Извини. Я просто скажу ему, чтобы он отвалил. — Всё в порядке, — бормочет Оми, — мне всё равно. — Чего тебе, Саму? Я сейчас не дома. — О, ты наконец-то покинул свой дом по причинам, отличным от того, чтобы пойти на тренировку? Удивительно. — Он слышит приглушённый смех на заднем плане — вероятно, один из сотрудников Саму, давно привыкший к выходкам близнецов. Осаму всегда включает его на громкую связь, когда он звонит, потому что не может оторваться от работы достаточно надолго, чтобы поговорить. — Пожри говна. Я шокирован тем, что ты на самом деле звонишь мне, так как не звонил уже три дня. Помнишь, как ты ругал меня за то, что я никогда не звоню тебе? Оми издаёт хриплый звук, и Ацуму уверен, что это какая-то форма смеха. Он сдерживает улыбку и сосредотачивается на том, чтобы избавиться от Саму. — Не начинай это со мной прямо сейчас. Челюсть Ацуму плотно сжимается. Их отношения с Саму всё ещё натянутые, как бы они оба ни старались притворяться, что это не так. — Чего ты вообще хочешь? — Ты видел новости? — Какие новости? — Чёрт, я думал, ты в курсе. О Сакусе говорят по всему Интернету. Кто-то проболтался о его травме головы, и теперь все сходят с ума. Ацуму чувствует себя так, словно из него вышибли дух. Через стол Оми выжидающе смотрит на него, и Ацуму слегка качает головой. — Цуму? Связь оборвалась? — Нет, э-э-э, когда это случилось? — Я начал видеть это несколько минут назад — сети буквально взрываются. — Я перезвоню тебе позже. Он вешает трубку, прежде чем Саму успевает сказать что-нибудь ещё, и открывает Твиттер на своем телефоне. Оми наверняка увидит выражение ужаса в его глазах, если посмотрит на него сейчас, поэтому он опускает взгляд, стараясь выглядеть непринуждённо. — Извини, просто нужно кое-что проверить. — Мне всё равно, — сухо говорит Оми. — Семейная драма скучна. Если бы Ацуму был в лучшем настроении, он бы поразился воспоминаниям обо всех тех случаях, когда Оми пытался притвориться незаинтересованным, когда он действительно искал ответы. Тогда это было неочевидно для Цуму, но теперь это яснее ясного дня. Оми хочет знать, о чём был этот звонок, и Ацуму понятия не имеет, как ему сказать. Ацуму пожимает плечами и обновляет свою страницу — конечно же, это первый твит, который он видит: «Олимпийская надежда Сакуса Киеми – Амнезия?» Его телефон агрессивно вибрирует, когда начинает появляться одно сообщение за другим из группового чата MSBY без Оми. Оми хмурится, забыв о безразличии. — Всё в порядке? — Эм... — У Ацуму нет для этого способностей — он хорошо обучен справляться с эмоциями Оми, и ему нравится думать, что на данный момент он эксперт, но у этого есть потенциал стать совершенно новым зверем. Ацуму был рядом с Оми в течение многих маленьких трагедий — умирающая золотая рыбка (идея Ацуму, но Оми был тем, кто привязался), вынужденная мера выбросить школьную толстовку с дырками; он имел дело с чрезвычайно эмоциональным аниме, которое рекламировалось как «милое» и «причудливое», но превратилось в чистое отчаяние. Ему и Оми относительно повезло — ни у кого из них никогда не было настоящего эмоционального удара. У них были потери, неудачи, мелкие ссоры, которые ранили их чувства, но всё было терпимо, легко разрешаемо и не заставляло ни одного из них раскручиваться по спирали. Конечно, это изменилось за последние несколько недель, но раскололся Ацуму, а не Оми. Но это — это тотальное и полное вторжение в его частную жизнь. Мысль о том, что его будут разглядывать тысячи миллионов глаз, будут строить теории, рассматривать, как аномалию... это доведёт Оми до истерики. Ацуму должен тщательно подбирать слова. — Эм, — повторяет он, потому что действительно не знает, с чего начать, но в этот момент телефон Оми вибрирует, и он смотрит на него. — Мотоя написал мне, — говорит он. — Одну минуту. — Хорошо, — Ацуму чувствует необходимость собраться с силами, перейти в режим чрезвычайной ситуации и подготовиться к тому, чтобы защитить Оми от всего, что говорят о нём в Интернете, но он не знает, как это сделать с Оми, которому не совсем комфортно с ним. Он наблюдает в режиме реального времени, как бледнеет лицо Оми. — Оми, это не имеет большого значения, — выпаливает Ацуму, слова вырываются вперемешку. — Люди просто болтают — они всегда говорят о MSBY. Это пройдёт через некоторое время, когда они пронюхают что-нибудь ещё. Оми встречается взглядом с Ацуму на полсекунды, затем переключается на людей в ресторане, и сердце Ацуму замирает. Оми следит, чтобы на него никто не смотрел. — Мне нужно идти, — ровным голосом говорит он. Он достаёт бумажник и достает несколько купюр. — Прими их в качестве платы за долг. — Оми, ну же, не убегай просто так... — Я не убегаю, — огрызается Оми. — Я же сказал тебе, что у меня не весь день свободен. Я иду на приём к своему врачу. — Уже? — Почему моё расписание вдруг стало твоим делом? — рычит Оми, и вот оно, сейчас — тревога превращается в гнев, как это часто бывает. Оми плохо справляется с негативными эмоциями. Они смешиваются и переплетаются друг с другом, пока линии не размываются, и он внезапно набрасывается. Ацуму не хочет давить на него. Он не может сделать хуже, но он не хочет просто так отпускать Оми. — Ты уверен, что с тобой всё в порядке? Я обещаю, это пройдёт. Это просто что–то, что происходит, и... — Почему меня должно волновать, что обо мне подумают незнакомые люди? — спрашивает Оми, его глаза тёмные и непоколебимые, прямо когда он насмехается над Ацуму. — Я бы не стал профессиональным волейболистом, если бы меня заботило, что думают люди. Ложь, ложь и еще раз ложь. Ацуму знает, как Оми относится к подобным вещам, знает, что он примерно в тридцати минутах от срыва. Оми относится к тому типу людей, которых приходится принуждать к интервью. По иронии судьбы, поначалу он был центром большинства из них, новичком в городе, по сути, тем, кто вызвал монументальную волну на волейбольной сцене колледжа. Он ненавидит это — это самая нелюбимая часть его карьеры. И всё же здесь он думает, что должен сохранять чувство гордости, как будто Ацуму когда-нибудь осудит его за беспокойство. Он хочет сказать это, сказать что угодно, чтобы заставить Оми остаться. Ацуму может поговорить с ним об этом — он может убедить его, что беспокоиться не о чем, и что никто в Интернете ничего не знает, но решение Оми принято... — Теперь мы квиты. — Он кивает на пустую тарелку Ацуму. — О– да, думаю, так и есть. Спасибо, Оми. Он снова кивает, в его глазах мелькает лёгкая паника. Он расфокусирован, в режиме полета, и Ацуму отпускает его. Какой ещё у него есть выбор? — Ещё увидимся? Оми не отвечает, он поворачивается на каблуках и выходит из ресторана. Ацуму останавливает официантку и расплачивается деньгами Оми, затем мчится обратно в город, на одно безумное мгновение подумав, что ему следует догнать Оми. Это не любовный роман, и Ацуму не может пробежать через всю Осаку, чтобы догнать Оми — что он вообще сделает, когда доберётся до него, развернёт его и укроет в своих объятиях? Не похоже, что это заставило бы Сакусу вспомнить его. Он бы оттолкнул Ацуму, потому что Оми не знает, что он нужен ему сейчас. Ему нужен Ацуму, но он его не хочет, и ничто из того, что Ацуму может сделать, этого не изменит. Он может, по крайней мере, следить за ситуацией. Ему придётся делать это издалека, но он будет следить, и таким образом, если всё станет действительно плохо, Ацуму сможет как-нибудь вмешаться. Он проталкивается сквозь утреннюю толпу выходного дня и возвращается в свою квартиру. Оказавшись внутри, он открывает свой телефон и проверяет оповещения. Сначала он видит групповой чат, вся команда загорается в различных выражениях тревоги. Первое сообщение от Мейана, с отметкой времени за несколько минут до того, как Сaму позвонил ему. «Не вступайте ни с кем в контакт онлайн. Если кто-нибудь из какой-либо публикации обратится к вам, никак не комментируйте ситуацию.» Ответы сыплются все сразу. «С Оми всё в порядке??» — пишет Шоё. Инунаки спрашивает: «кто донёс?» «Все СХОДЯТ с ума!!!» — Бокуто всегда кричит, даже в своих сообщениях. — «Шакалы в тренде по всему миру!!!» «Это полный бардак», — говорит Томас. — «Бедный Сакуса.» Бедный Оми — это ещё мягко сказано. Ацуму узнал этот взгляд. Он сделал своей личной миссией в жизни всегда бросаться спасать положение, если видел этот взгляд. Всякий раз, когда Оми приглашали на интервью после игры или к нему подходила группа фанатов, Ацуму замечал дискомфорт на его лице, лёгкую панику в его чертах, и он ничего не мог с собой поделать — он должен был быть спасителем Оми. Ацуму — прирождённый мастер в таких вещах. Борьба за внимание всю свою жизнь сделала его прирождённым любителем быть в центре внимания, и поэтому он взял на себя обязанность спасать Оми снова и снова, пока они не стали естественной парой для всего, что связано с медиа. Команда безжалостно смеялась над этим, над веселостью всего этого, двух наименее тёплых и пушистых товарищей по команде, которых постоянно вызывались сидеть рядом друг с другом на интервью или позировать вместе для фотографий. Ацуму хочет позвонить Оми. Но он не хочет читать новости. Он не хочет знать, что они говорят об Оми. Видео стали постоянной частью новой рутины Ацуму, чем–то, что нужно делать всякий раз, когда его мысли забиты лишь одним — это способ поговорить с Оми, фактически не разговаривая с ним, и поэтому Ацуму сейчас открывает приложение для камеры и подносит телефон к лицу. — Привет, Оми, — приветствует он. Улыбка, которую он хочет показать, не совсем получается, и он проглатывает комок в горле. — Я надеюсь, что когда всё это закончится, мы посмеёмся над сегодняшним днем, но сейчас я действительно беспокоюсь о тебе. Знаешь, в средствах массовой информации полно стервятников. Я всё время говорил Саму, что хочу быть в центре внимания, но это тяжело, и если это тяжело для меня, я знаю, что это до ужаса сложно для тебя. Он шумно выдыхает. — Наше первое совместное интервью было что-то с чем-то. До того, как ты присоединился, я, Бокуто и Шоё были своего рода трио в этих вещах, но трудно конкурировать с такими личностями, как они. Я был недостаточно большим, понимаешь? Мы не так хорошо сошлись. Как только ты присоединился и начал присутствовать на интервью, я увидел, как сильно ты ненавидишь быть в центре внимания, так что я просто как бы взял на себя ответственность за тебя. То первое интервью было каким–то глупым — они спрашивали нас о наших любимых вещах, о том или ином. Они спросили тебя, предпочёл бы ты отправиться на тропический остров или пойти в поход по лесу, и ты ответил, что ни то, ни другое в своей невозмутимой манере, а интервьюер просто выглядел испуганным. Так что я вмешался и сказал, что ты, наверное, предпочел бы быть дома чему угодно, и ты засмеялся. Он улыбается. — После этого мы как бы заключили сделку. В интервью говорилось, что им понравилось, как мы играли друг с другом. Полярные противоположности, сказали они. Ацуму смеётся про себя. — После того, как мы были вместе некоторое время, знаешь, что сказал Мейан? — Он говорит более низким голосом, подражая своему капитану: — Если бы только вы двое могли так ладить на тренировке. То, что они разыгрывали, было забавно, тогда — просто шутка, способ избежать раскрытия их тайны. Ацуму жалеет, что был таким хорошим актёром. — Оми, есть интервью с нами, которые ты мог бы посмотреть — не знаю, освежит ли это твою память, захочешь ли ты вообще смотреть, но, может быть, ты сможешь увидеть... как мы выглядели вместе, как мы ладили. Ацуму шутил, что это судьба свела их вместе, что им суждено быть друзьями. Тогда Оми закатил глаза. Намного позже, когда они уже давно переступили порог своих отношений, они вместе посмотрели своё старое интервью. Оми тогда положил голову на колени Ацуму. — Ты думаешь, они тогда не знали? — поддразнил Ацуму. — Я думаю, что они всё время собирали нас вместе, потому что знали, что мы будем такой очаровательной парой. — Я думаю, они просто знают, что я создан для дурацкого телевидения, — сказал Оми. — Убирайся отсюда, Оми, ты такой неуклюжий, на это восхитительно смотреть. Тогда Оми отодвинулся от Ацуму и уклонялся от всех попыток поцеловать его в знак извинения, пока Ацуму не был вынужден прижать его к полу. Воспоминание пронзает его острой болью в животе. Даже если бы Оми смотрел каждое интервью, Ацуму знает, что он не увидел бы в этом ничего, кроме двух товарищей по команде, устраивающих шоу для СМИ, как и все остальные. В конце концов Оми привык к средствам массовой информации, но он сделал это в тот период своей жизни, которого ему сейчас не хватает, и Ацуму знает, что без этих навыков преодоления Оми будет перегружен. Ацуму может что-то сделать. Ему не нужно быть решительным, но он мог бы дать совет, предложить дружбу, предложить спрятаться с ним в квартире Оми, чтобы он мог спрятать его телефон и отвлекать его, пока все не уляжется. Они только что были на позднем завтраке — это должно что-то значить. Самого факта, что Оми охотно сел с ним в ресторане, достаточно, чтобы показать, что он, по крайней мере, не ненавидит его. Ацуму мог бы с этим смириться. Он всё ещё мог утешить Оми, как немного менее нелюбимого знакомого. Однако всегда есть вероятность, что Оми захлопнет дверь перед лицом Ацуму, и это вполне может снова его потрясти. Он заканчивает свое видео, добавляет его в растущую коллекцию и отказывается от своей отчаянной потребности прочитать чёртовы новости. Средства массовой информации взорвались. Он вслепую ищет пульт дистанционного управления и включает местные новости, одновременно просматривая заголовки в Твиттере. Это хаос — какофония постов в социальных сетях, которые провозглашают своё неверие, которые посылают любовь и надежду, которые относятся к этому так, как будто это сюжет в фильме. Ацуму поднимает взгляд на свой телевизор и видит на экране их командную фотографию. «Черные шакалы» — выдающаяся команда в профессиональной лиге, но волейбол не такой гламурный вид спорта, как большинство других. Они не заполняют стадионы фанатами, их не вызывают на большие ток-шоу. Они в лучшем случае второстепенные знаменитости, популярные в своей нише, с ордой преданных поклонников, но ничто по сравнению с теми знаменитостями, которые зажигают мир с каждой игрой. Когда–нибудь они будут, но Ацуму был доволен своим уровнем славы на Шакалах — этого всегда было достаточно, чтобы позволить ему попасть в беду при минимальных обстоятельствах. Теперь, однако, все взгляды устремлены на них так, как Ацуму никогда раньше не видел, и всё это из-за Оми. Ярость кипит внутри него. Есть несколько постов, которые привлекают его внимание; некоторые, кажется, выражают искреннюю заботу и беспокойство за Оми, но большинство просто гудят о том, что у кого-то в центре внимания есть реальный случай амнезии. Такого не бывает, говорят все они. Никто не может поверить, что нечто подобное могло случиться с подающей надежды звездой волейбола Сакусой Киёми. Это что, шутка? Какая-то попытка промо-акции? Оми переходит от волейбола к актёрскому мастерству? Для них это развлечение, нечто достаточно безумное, чтобы нарушить монотонность их жизни. Они выдвигают теории заговора, спорят о том, сколько воспоминаний потерял Оми, задаются вопросом, мог ли Оми полностью забыть волейбол. Некоторые из сообщений действительно отвратительны — анонимные пользователи в Интернете прячутся за поддельными фотографиями профиля, рассказывая о том, что они начали бы всё с чистого листа, и расписывают в мельчайших деталях, что Киёми так и поступил. У Цуму на телефоне записан черновик угроз, и он готов обрушить их на любого, кто скажет что-нибудь негативное, неуместное или жестокое об Оми, но Мейан убьёт его, если он даже попытается. Вместо этого он вскакивает и расхаживает, всё ещё уставившись в свой телефон, впитывая каждое слово, которое кто-либо осмеливается сказать об Оми. Это неправильно. Это несправедливо. Ацуму едва успел осознать случившееся, и теперь весь мир посвящён в страдания Оми. Он не знает, как долго был в этом состоянии — учащённое сердцебиение, покрасневшие глаза, ненавистное чтение твитов по мере их поступления, но когда он смотрит на время, он видит, что прошло больше часа. Оми скоро вернётся домой с приёма у врача. Чтобы снять повязку не требуется много времени, Ацуму уверен, что он ходит к своему обычному врачу, прямо вниз по улице. Оми не должен быть таким одиноким. Если его оставить в покое, Ацуму точно знает, что он будет делать — он будет делать именно то, что Ацуму делает прямо сейчас, и читать, пока у него не начнут кровоточить глаза. Он набрасывает текст. Все просто — оливковая ветвь, предложение, которое не окажет на него слишком большого давления, потому что даже если Оми не ответит, по крайней мере, он будет знать, что Ацуму беспокоится. Ацуму беспокоится, беспокоился задолго до того, как появились новости об амнезии Оми. Он беспокоится первым делом, когда просыпается утром, беспокоится после тренировки, между приёмами пищи, перед сном. Саму сказал бы, что у него будет язва. Возможно, в данный момент он прав. Он не рассказал брату о крапивнице, которая появилась на его коже в ту ночь, когда он появился в его квартире, потому что Саму попытался бы госпитализировать его. С тех пор она исчезла, но Ацуму не хочет выяснять, какие болезни может вызвать стресс. Он задаётся вопросом, не эгоистично ли думать, что, написав Оми, он почувствует себя лучше. Даже если он не ответит, по крайней мере, Ацуму может вздохнуть с облегчением, ведь Оми знает, что он думает о нём, что он здесь ради него, даже если и не нужен ему. Ацуму должен оставить его в покое. Он не должен беспокоить его, когда он не тот, от кого Оми хочет услышать слова поддержки, но Ацуму — слабый, эгоистичный человек, и поэтому он не пытается контролировать себя, когда его пальцы начинают печатать сообщение: «Игнорируй новости, Оми. Они ничего не знают. Если тебе что-нибудь понадобится, я внизу.» Оми не отвечает ему ни в течение пяти минут, ни в течение пяти часов, и Ацуму не может успокоиться. Он говорит себе, что Оми, вероятно, не смотрит в свой телефон, что он выключил его, что он отдыхает после приёма врача, что он прекрасно справляется с этим. Его мозг спорит с ним, настаивая на том, что Оми нет смысла отключать свой телефон, когда он хирургически прикреплён к нему в любой момент, если только он не находится в действительно плохом состоянии. Если Оми отключается до такой степени, что даже не может пользоваться телефоном, значит, он в плохой форме. Ему нужен Ацуму. Он не хочет нуждаться в Ацуму. Но Оми не любит быть таким одиноким — как бы он ни утверждал, что ненавидит людей, ему комфортно быть с теми, кого он любит. Однажды он сказал Ацуму, что ему не нужно разговаривать, ему просто нужно, чтобы Ацуму был рядом, и с ним всё будет в порядке. Он дёргает себя за волосы. Еще достаточно рано — ещё не самый подходящий час, чтобы заскочить. Ацуму мог бы просто... проверить, как он, и если Оми скажет ему отвалить, то так тому и быть. Он справится с этим, если увидит собственными глазами, что с ним всё в порядке. Ацуму чувствует себя немного маниакально, не полностью контролируя то, что тело заставляет его делать, зная где-то в глубине души, что это плохая идея, обречённая закончиться разочарованием, но он знает, что всё равно сделает это, потому что он теряет здравый смысл, когда дело доходит до Оми. Где-то между тем, как подняться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и почти затормозить перед дверью Оми, Ацуму теряет самообладание. Он поднимает руку, чтобы постучать, но она висит там, застыв в воздухе, как будто он пытается отбить мяч. Ацуму — эгоистичный человек, тот, кто развалится при отказе такого калибра, поэтому, несмотря на то, что он нужен Оми, он колеблется. Нет, нет, Ацуму эгоистичен, но он не трус. Он может принять любой отказ, который Оми бросит ему. Он научился ожидать этого, так что сделает ему ещё один раз? Он делает вдох и стучит. — Что? — Оми огрызается изнутри, голос грубый, и инстинкты Ацуму превращаются в красную тревогу. — Оми? Ты в порядке? Впусти меня. Оми открывает дверь только для того, чтобы уставиться на Ацуму в чистом изумлении. — Что ты здесь делаешь? — Ты не ответил на моё сообщение, я... — Я не обязан отвечать на твои сообщения, — перебивает Оми. Оми славится тем, что перебивает, и это действительно точит шестерёнки Ацуму. Однажды он сказал ему, что ничего не может с собой поделать — Ацуму говорит слишком медленно, растягивает гласные, а Оми любит, когда всё сразу переходит к делу. Это спровоцировало ссору. Ацуму, задетый чувством, что Оми на самом деле никогда его не слушал, набросился на него и назвал «городским парнем, элитарным придурком». Он вылетел из квартиры, оставив ошарашенного Оми на диване. Оми извинился час спустя, появившись у его двери вместе с такояки*, и после этого Оми всегда заботился о том, чтобы дать Ацуму закончить, прежде чем он скажет свою часть. Теперь, похоже, он вернулся к этому в полную силу. — Ты не дал мне закончить, — фыркает Ацуму. — Я здесь, потому что беспокоюсь о тебе, Оми — Интернет может быть довольно жесток, и я знаю, что ты к этому не привык. Ацуму пристально смотрит на него, чувствуя себя храбрее с каждой секундой, потому что этот дерзкий Оми пробуждает в нём какой-то инстинкт выживания, который укрепляет его нервы и решимость. Даже Оми, кажется, замечает это, потому что совсем чуть-чуть отступает. Это заметно только по лёгкому опусканию плеч, прежде чем вздохнуть. — Я в порядке. Ты можешь сказать всем остальным, кто взрывает мой телефон, то же самое. — Почему бы тебе самому им не сказать? — Он переминается с ноги на ногу, чувствуя себя взволнованным и незащищенным в коридоре, как сейчас. Они так долго держались в секрете, что Ацуму привык ко всем их взаимодействиям, как к зарождающемуся скандалу. В то время это казалось таким захватывающим — Ацуму был таким наивным. — Я не чувствую себя комфортно, переписываясь с большинством из них, — говорит Оми, демонстрируя редкую честность. — Странно видеть все контактные имена людей, которых я не помню, зная их достаточно, чтобы иметь их номера. — Я понимаю, — говорит Ацуму и сглатывает, — но все были бы менее обеспокоены, если бы ты просто написал ответ. Тогда и мне не пришлось бы стучаться в твою дверь, когда я бы мог расслабиться. — Так не позволяй мне мешать тебе расслабиться, — протягивает Оми и делает движение, чтобы закрыть дверь, но Ацуму блокирует её, в панике вскидывая руки. — Оми, — начинает он, — не отталкивай людей, когда тебе нужна помощь. — Кто ты такой, чтобы говорить мне, что мне нужна помощь? — Оми рычит в ответ, он снова злится, бросаясь в оборону, но Ацуму не может позволить Оми так помыкать им, иначе он никогда не вернёт его. Ацуму должен соответствовать своей репутации — бесконечной настойчивости, выносливости и стремлению добиться цели. Вот что завело его так далеко в жизни, и он не может притормозить из-за этого препятствия. — Я твой друг, Оми, и мне насрать, если ты в это не веришь. Я буду беспокоиться о тебе, потому что я забочусь о тебе, так что закрепи это в своих чёртовых воспоминаниях. Он скрещивает руки на груди и смотрит прямо в изумлённые глаза Оми. Взгляд быстро исчезает, он снова смотрит на Ацуму, затем поворачивается и идёт дальше в свою квартиру, оставляя дверь широко открытой. Это очевидное приглашение в манере Оми — он не скажет этого, но он знает, что Ацуму последует за ним. В квартире царит беспорядок, по крайней мере для него. На журнальном столике разбросаны журналы, все с различными профессиональными спортсменами на обложке, а на диване накинуто одеяло, волочащееся по полу. Телевизор включён, как и предполагал Ацуму, настроен на новости. Сейчас они не будут освещать Оми в качестве основной истории, но Ацуму уверен, что глаза Оми были прикованы к тому же каналу с тех пор, как он узнал, что его травма головы была открыта миру. — Ты уже поел? — спрашивает Ацуму. — Я не голоден, — бормочет Оми. — Мы уже ели. — Это было шесть часов назад, — указывает Ацуму, и Оми прищёлкивает языком, прежде чем опуститься на диван. — Перестань нянчиться со мной, я этого не выношу. — А я и не нянчусь, я просто голоден и хочу совершить набег на твой холодильник, — говорит Ацуму, ему не терпится пересечь знакомый порог, пройти мимо стойки и начать рыться в шкафах Оми в поисках чего-нибудь, чтобы приготовить ему. Ему повезло, что появился Ацуму. Саму был и всегда будет лучшим поваром из них двоих, но соревнование с Саму подпитывало Ацуму всю их жизнь, поэтому он тоже довольно хорошо научился готовить, пытаясь превзойти своего брата. — Ты не можешь просто прийти сюда и совершить набег на мой холодильник. У тебя абсолютно нет манер, и именно поэтому я никогда не поверю, что мы были друзьями, — ворчит Оми со своего места на диване. Сейчас он завернулся в одеяло и читает журнал. — О, я помню это, — внезапно говорит Ацуму, забывая о своей миссии, он кивает на журнал в руках Киёми. — Это с тех пор, как ты впервые присоединился к «Шакалам». — Он подходит и встаёт позади Оми. — Это была забавная съемка — ты был раздражён, потому что фотограф суетился из-за твоих кудрей, которые не сидели правильно. Оми убирает выбившийся локон с глаз, как будто внезапно смутившись. Ацуму хочет убрать руку или, ещё лучше, самому провести пальцами по волосам Оми, чтобы заверить его, что он любит его кудри, удерживаемые на месте гелем или растрёпанные по природе, но он снова сдерживается. — Конечно они были растрёпанны, — бормочет он. Он роняет журнал и снова берёт телефон. — Тебе не следует читать, что они говорят, — предлагает Ацуму, нахмурившись. — Я знаю, что трудно этого не делать, но от этого не становится лучше. — Если бы это был ты, ты бы читал новости? — спрашивает Оми, не отрывая глаз от телефона. Ацуму не может ему лгать. — Да. — Вот именно. На мгновение воцаряется тишина, и Ацуму совершает набег на холодильник Оми. Он укомплектован лучше, чем когда-либо у Ацуму, что амбициозно для того, кто не готовит. Может быть, Оми решил, что научился этому за те два года, которые потерял. Он фыркает про себя при этой мысли. — Почему их это так волнует? — Голос Оми доносится с дивана, и Ацуму чувствует, что это не тот вопрос, который он должен был услышать на самом деле. Оми, возможно, на самом деле и не ищет ответа, но Ацуму всё равно даёт его, просто чтобы заставить его говорить. — В основном им скучно, — Ацуму пожимает плечами и прислоняется к стойке. — Скучно до такой степени, что они вбили себе в голову, будто знают нас, так как видят нас в интервью, на корте и тому подобное. Иногда это забавно, но в другое время... — Нет ничего забавного в том, чтобы смотреть, как незнакомые люди в Интернете спорят о том, умею ли я всё еще играть в волейбол. Я умею, — добавляет он раздражённо. Ацуму улыбается. — Ну, тогда тебе придётся показать им, Оми, — говорит он. — Мы можем выложить видео, где ты играешь на тренировке, как только освободишься, и это заставит их всех замолчать. — Это глупо, — вздыхает Оми. — Я бы скорее сломал своё тело, чем потерял воспоминания. Я ненавижу это. Это такая жалкая травма. Улыбка с лица Мии исчезает. — Никто не считает тебя жалким. — Весь Интернет жалеет меня, — огрызается Оми. — Я бы сказал, что многие люди считают меня жалким — включая тебя, поскольку ты игнорируешь каждую мою попытку заставить тебя оставить меня в покое. Это больно, но Ацуму сегодня в ударе. Он держится твёрдо и решает проверить воду — если он прав, то это будет большой шаг; если он ошибается, то это может убить его, но он должен пойти на риск. — Если ты действительно хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, я это сделаю, — ровно говорит он. Оми оценивающе смотрит на него, словно пытаясь разоблачить его блеф, но Ацуму сохраняет на лице впечатляюще чистое выражение, хоть ему и приходится держать руки за спиной, чтобы они не дрожали. После минутного раздумья Оми ничего не говорит и возвращается к чтению на своём телефоне. Ацуму вздыхает с облегчением. — Знаешь, мне нравится выбирать самые нелепые твиты, которые я могу найти, и представлять себе человека, который это сказал. Это делает такие вещи довольно забавным. Например, однажды, когда я очень сильно увлёкся игрой, видео стало вирусным. Кто-то перепостил его с подписью о том, что я «опасен на корте», потому что я «такой непредсказуемый и ненадежный», и перечислил всё то, что делает волейболиста лучшим в своём деле. Я представил, что это был кто-то, кто никогда в жизни не занимался спортом. Оми фыркает. Сначала он ничего не говорит, но потом начинает читать: — «Хорошо, что Сакуса Киёми потерял память, поэтому он не помнит, как был в команде, подобной MSBY Black Jackals.» — П-ф-ф, Кагеяма Тобио, наверное, написал это, — говорит Ацуму, не задумываясь. — Маленький говнюк-говорун. Тогда Оми действительно смеётся, коротко и сдержанно, но по-настоящему, и Ацуму ухмыляется. Следующие несколько минут они тратят на поиск самых непристойных твитов, которые только могут найти, и пытаются придумать, кто в здравом уме произнёс бы их публично, когда у Оми громко урчит в животе, и Ацуму сосредотачивается на этом. — Я думал, ты готовишь, — ворчит Оми в ответ на взгляд Ацуму, и ему кажется, что его может стошнить от огромного количества бабочек, которые только что опустились в его желудок. — Разве ты не в состоянии прокормить себя сам? — Я умею готовить. Ты сам предложил. Ацуму смеётся, возвращаясь к холодильнику и доставая множество ингредиентов, которые, как он знает, он может собрать вместе с относительной лёгкостью. — Я не уверен в этом, судя по содержимому твоего мусорного бака. — Он смотрит на него - заполнен контейнерами для еды навынос. — Что за человек роется в чьём-то мусоре? — Оми ворчит. — Я кое-что выбрасывал! — врёт он. Он просто рылся в мусоре Оми. — У меня было много дел, — ворчит Оми, и, к его чести, любой другой поверил бы в это — никто не хочет готовить, когда в стрессе; но Ацуму знает Оми. Оми паршиво готовит. — Делай, что хочешь. — Так было и тогда, когда они впервые начали проводить время вместе. Сначала Оми сопротивлялся, но в конце концов он начал тащиться за Ацуму на кухню, сначала наблюдая, а затем помогая. Оми не потерял слишком много знаний в области кулинарии в результате несчастного случая, потому что и терять было нечего, но Ацуму привык к тому, что у него был помощник в приготовлении их обедов. Некоторое время они существуют в тишине, и Ацуму чувствует себя как дома, немного ошеломлённый тем, что Оми так... согласен с этим. В конце концов Оми бросает телефон и подходит к стойке, одеяло всё ещё накинуто на его плечи. — Через несколько недель наступит лето, Оми, а ты действительно разгуливаешь с одеялом, — комментирует Ацуму, но снова поворачивает голову к своей стряпне, чтобы Оми не видел улыбки, которую он не может сдержать. Оми предпочитает игнорировать его, но он задерживается у стойки, и Ацуму чувствует его взгляд на своей спине. Он продолжает готовить, напоминает себе, что привык к этому, что Оми всё время наблюдает за ним, но он не может не чувствовать, что это совершенно новое ощущение. Сакуса прочищает горло. — Ты сказал, что мы были друзьями в прошлом. — Да, мы были... мы ими и являемся. Не в прошлом, если только ты не считаешь несколько недель назад прошлым. — Ацуму держит себя в руках, но его сердце снова грозит вырваться из груди. — Как? — спрашивает Оми, и это такой простой вопрос, который требует объяснения, достойное романа, но Ацуму не может ему дать его. Он думает об этом некоторое время, не слишком долго, чтобы оставить Оми в недоумении, а затем останавливается на самой простой истине: — Это вроде как случилось однажды, я думаю. Оми поднимает бровь, побуждая его к большему, но Ацуму напевает. Он лениво переворачивает овощи, которые готовит, а затем продолжает: — Я был довольно настойчив с тобой — я всегда думал, что команда должна быть похожа на семью, и все должны любить друг друга, но когда ты присоединился... ты был немного сдержан. Ты был частью семьи с того момента, как присоединился, так что я просто подумал, что смогу быть тем, кто заставит тебя действительно так думать. Оми фыркает. — Держу пари, это было раздражающе. Я рад, что не помню. Ацуму закатывает глаза, но улыбка цветёт на его губах. — Это сработало, не так ли? Ну, я думаю, ты не можешь сказать наверняка, но я скажу тебе — это сработало, и не только я делал всю работу, Оми! Ты внёс большой вклад в укрепление дружбы. — Я не могу себе этого представить, - размышляет Оми. — Но я не знаю, почему ты зашёл так далеко, чтобы солгать мне об этом, и тебе, кажется... комфортно на этой кухне. Я могу сказать, что ты был здесь раньше. — Несколько раз, да, — шепчет Ацуму, потому что, если он произнесёт эти слова ещё громче, он может заплакать. Он сосредотачивается на том, чтобы накрыть для них. Оми наблюдает, как он работает, ждёт, пока всё будет готово и забирает свою порцию, прежде чем снова заговорить. — Я не собираюсь просто возвращаться к своей прежней жизни. — Хм? Оми жестом указывает в сторону Ацуму. — Это. Я про то, что... если мы действительно друзья, тогда хорошо, но мне некомфортно просто притворяться, что я помню это. Ацуму чувствует, как у него чуть приоткрывается рот. Он быстро закрывает его. — Это нормально! — уверяет его он. — Это абсолютно нормально, Оми. Я просто счастлив, что ты снова меня не выгоняешь. — Я всё ещё могу. Я ещё не решил. — Я думал, ты говорил, что мы снова можем быть друзьями! — Это не даёт тебе иммунитета от того, чтобы тебя выгнали. — Нельзя просто так выгонять своих друзей, — протестует Ацуму, но он знает, что Оми уже выгнал его и снова выгонит в будущем. Он поднимает руки, сдаваясь. — Ладно, понял, но мы же друзья? — Друзья, — коротко соглашается Оми. Ацуму запихивает еду себе в рот, чтобы не закричать от радости. Друзья. Да. На данный момент этого достаточно. Ацуму может быть другом Оми.