Мир наизнанку

— Саш, оставайся тут, вдруг обвалится, — Дима без былого озорства заглядывает в светлые глаза оператора. Дмитриев молчит как всегда, только кивает едва заметно. Тревога скручивает внутренности, но руки уже не дрожат как прежде, — что-то порода мне здесь не нравится, — мужчина отворачивается от объектива и по пластунски ползёт туда, где проход сужается ещё сильнее, пригибает голову, чтобы ненароком не задеть нависающий камень, подбородком практически касается земли. В свете фонарика видны мелкие пылинки и бледное лицо журналиста, который останавливаться на достигнутом не собирается. — Дим, — Саша не выдерживает и его тихий голос отражается от каменных стен пещеры и отчего то кажется дрожащим. Комаров коротко кивает оператору и неохотно выползает обратно, чтобы тот лишний раз не нервничал. — Всё нормально, не бойся, — Дима усмехается, по-доброму поддевает и уперевшись рукой в массивный булыжник встаёт на ноги, отряхивается от песка и пыли. Саша незаметно и облегчённо выдыхает. Через переводчика Дима просит, чтобы Дмитриева охраняли с удвоенной силой. Оператор обвешан техникой, оттого он уязвимей и если что, даже убежать нормально при необходимости не сможет. С оборудованием Сашка напоминает мишень, красную тряпку в руках тореадора, которым Дима себя и ощущал, а вот быком были обстоятельства, которые как ни крути, а всегда непредвиденные. С Дмитриевым он своё решение даже обсуждать не собирается, все отговорки игнорирует и ничего слышать не хочет. Саше от этой чрезмерной на его взгляд заботы становится неловко. Зачем его безопасность ставить выше безопасности того же Комарова? Ходит себе, размахивает руками в объектив и уж всяко больше напоминает мишень. Даже, казалось бы вполне логичные доводы проходят мимо ушей мужчины. На счету Димы много безрассудных поступков, те, которые приносили зрелищные кадры, те, что заставляли его понервничать и заработать седые волоски на висках, но среди этих безумств у Комарова были и те, которые он ненавидел, ну или как минимум жалел о поспешных решениях и гонкой за материалом. Осознание приходило позже, когда оставались последствия. За себя волноваться было естественно, инстинкт самосохранения никто не отменял, а вот бояться за Сашку, который умудрялся калечиться во всех экспедициях было куда тяжелее. Оператор был неуклюжим, но Комарова это не раздражало, а наоборот, всегда вызывало улыбку, чего стоили вечно весёлые носки товарища, которые одним своим видом поднимали настроение. В номере душно. Дмитриев лежит на узкой кровати уткнувшись кудрявой головой в подушку и свесив руку. Он почти касается ладонью пола и периодически дёргает тонкими пальцами, будто мелодию наигрывает. Мягкая улыбка сходит с лица при воспоминаниях о травмах оператора. Взгляд сам падает на травмированную некогда ногу, снова в ярком носке. Экспедиция в Пакистан помимо того, что была невероятно самобытной и интересной, вытягивала из них все нервы. Саша после съёмок без сил валился на кровать, Дима лично его чуть ли не пинками отправлял спать, потому что Дмитриев работал на износ. Не то чтобы сам ведущий отлынивал от обязанностей, но смотреть, как у друга от усталости перестают светиться глаза, было выше его сил. Заботу Дима проявлять красиво не умел. Всё что он делал по отношению к Саше выглядело немного грубовато и неловко, но Дмитриев не обижался, улыбался скромно и понимающе, всё воспринимал так как надо, принимал эту заботу и дарил в ответ тоже самое, только куда более мягкое и аккуратное, не такое неотёсанное, как Комаров. На их счету несколько отчаянных поцелуев и бесчётное количество искрящих взглядов, ещё больше шуточных упоминаний, что они не геи. Забавно, что шутки на эту тему генерирует сам ведущий, но при этом инициатором тоже становился сам, кроме одного раза в Бразилии, когда чуть не отправился на дно кормить рыб. Саша и сам попал в ледяную воду и с лихвой её наглотался, но как с ним обычно бывает, за себя он волновался в последнюю очередь и всю дорогу трясся над Димой, то и дело бросая на друга обеспокоенные взгляды. Набравшись смелости, в номере он решился на поцелуй, на трепетный и недолгий, можно даже сказать по-детски невинный, простое касание губ, но и этого хватило, чтобы утонуть, в этот раз и вода не понадобилась. Бразилия оказалась щедра на эпизоды подобного плана. Дима косится на белую футболку в которой лежит оператор и иррационально выискивает следы бутафорской крови. Сердце на секунду болезненно замирает от воспоминаний, так отчётливо всплывших перед глазами. Блёклый асфальт, а на нём багровая, плевать, что ненастоящая кровь, так натуралистично брызнувшая из взыв-пакета на Сашкиной спине. Хриплое «Дима» звенит в ушах, а потом тишина. Постановка, а всё равно… как же страшно. Ведь действительно, всё могло сложиться так, и Саша лежащий на асфальте и выстрел, но уже не из пустого пистолета, и кровь, уже не бутафорская, а вполне себе настоящая, из живого человека, и возможно простреленный позвоночник. Диму передёргивает. Уставший тогда от бесконечных съёмок Саша выглядел до того уютно, да к тому же напряжение прошедшего дня сказалось, и Комаров не говоря ни слова обнял оператора, силу он немного не рассчитал, а Саша не успел сориентироваться, поэтому оказался с одной стороны прижат к стене, а с другой к Диме, который по-медвежьи его стискивал. А Непал? Сколько нервов им стоил Непал? И подумать страшно. Дима улыбается, а потом всё же решается сделать то, в чём даже себе до конца не признавался. Кровать под весом мужчины скрипит. Комаров смотрит на руку оператора и убеждается в том, что тот не уснул. — Сань? — из подушки слышится неразборчивое мычание, а непослушные кудряшки шевелятся, когда Дмитриев поворачивает голову в сторону ведущего. Дима улыбается уголками губ и хлопает ладонью по месту рядом с собой. — Что ты снова придумал? — оператор сонно трёт глаза, но покладисто пересаживается, прижимается своим плечом к плечу ведущего. Дима улыбается уже открыто. — Мы не геи, — Саша запоздало кивает, не понимает к чему бы это пояснение и просто смотрит, как ведущий оглаживает его щёку, зарывается пальцами в волосы и наклоняется вперёд. Ему грустно от этого, ведь сам он давно готов перешагнуть через предрассудки, но по отношению к Диме, который всё-таки воспринимает его, как друга с некоторыми привилегиями это будет нечестно. Страшно потерять то, что они уже имеют, к чему долгое время шли и с таким трудом строили. Дима целует его, поначалу ненавязчиво и мягко, а потом уже глубоко, даже держит крепко, чтобы не вырвался, но Саша и не собирается. Оператор цепляется руками за плечи мужчины, отчаянно краснеет, но не находит сил отстраниться, зато находит Дима. Упирается своим лбом в чужой, ласково гладит по волосам. — Всё ещё не геи? — получается грустно, хотя должно было звучать саркастично. — Нет, не геи, — уверенно повторяет Комаров и не позволяет вырваться, когда Саша предпринимает слабую попытку отсесть, — мы просто любим друг друга, — Дмитриев замирает, даже глаза распахивает, из-за чего они становятся почти круглыми, он оценил отсылку и расплылся в понимающей и облегчённой улыбке. На счету Димы много безрассудных поступков, и среди тех о которых он жалеет есть и другие, о которых не приходится жалеть ни секунды.