Ты - всё, что у меня есть.

— Ты уверен, что нас здесь никто не станет искать? — Сергей пригнулся, уберегая голову от встречи с низким дверным проёмом, и зашёл в сени старого, давно покинутого деревянного дома. — Это — самая настоящая глушь. Тут даже я не додумался бы искать нас, — улыбнулся Олег и скинул с плеч массивный походный рюкзак. — Ну, раз даже ты бы не додумался, то я спокоен, — Разумовский улыбнулся в ответ, но улыбка его быстро померкла, и он тяжко опустился на жалобно скрипнувший табурет. — Серёж? — Олег подошёл к нему и положил ладонь на худое плечо. — Ты как? — Пойдёт, — Сергей медленно поднял большой палец. — Не знаю, сколько я провёл… там. Долго сидеть без движения не очень-то здорово. Волков нахмурился и отошёл к своему рюкзаку. — Прости, что тащу тебя через эти дебри, — он махнул рукой в окно, за которым высились вековые ели и сосны. — Но пока иначе никак. — Я понимаю. Не извиняйся. Человеку в моём положении вообще жаловаться не пристало. Я… — Разумовский посмотрел на его широкую спину. — Я просто рад, что ты цел. Остальное не так уж важно, привыкну. Олег на секунду задержал дыхание — в глухом, измождённом голосе Серёжи переливались ноты чистой, искренней радости и тепла. Как же Волкову этого не хватало… — Но всё-таки, — Олег выудил из рюкзака бутылку воды и вернулся к нему, — как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? Голова не кружится? Или… — Олег, всё хорошо, — Сергей принял воду и открутил крышечку. — Это просто усталость. — Ладно, — Волков присел напротив него и потрепал по колену. — Тебе нужно пить больше воды. Это поможет быстрее вывести всю дрянь, которой тебя накачивали, — он заметно помрачнел. Разумовский поднёс горлышко бутылки к сухим губам, но остановился, опустил бутылку и внимательно посмотрел на Олега. — Подумать только, — улыбнулся он, снимая кепи с головы Волкова, чтобы увидеть его светлые глаза, — мы давно выросли, а ты по-прежнему трясёшься за меня. Рука Сергея сама потянулась к густым чёрным волосам, словно кто-то привязал к его запястью невидимые ниточки. Он осторожно коснулся жёстких прядей и пропустил их сквозь пальцы, ощутив осевшее на коже тепло. Он чувствовал странное, но такое сильное желание прикасаться к Волкову, как если бы от этого зависела его жизнь. Он хотел чувствовать Олега и понимать, что он здесь, с ним, и всё происходящее — не мираж и не попытка истерзанного мозга выдать желаемое за реальность. Но тонкие пальцы Серёжи скользнули по волосам Олега вниз, мимолётно задев кожу шеи, а Волков по-прежнему сидел напротив, неотрывно наблюдая за каждым его движением. Сергей не мог услышать этого, но участившееся сердцебиение выдавало, как взволнован Олег прикосновениями родных холодных рук, как тяжело ему видеть бледное и осунувшееся лицо Разумовского. Если бы он мог, он из из-под земли достал бы каждого, кто сделал Серёже больно. — Прости, — вдруг негромко произнёс Олег, и Сергей поднимает на него изумлённый взгляд. — За что? — непонятливо хмурится Разумовский и неловко убирает руку. — За то, что меня не было рядом. Если бы я узнал раньше… — Хватит, Олег, — неожиданно твёрдо прерывает его Сергей. — Не начинай. — Но я должен. Я не хочу, чтобы ты думал, что я предал тебя или бросил. Ты же знаешь, я бы никогда… — Олег, — громче повторил Разумовский, и в глазах его мелькнул стальной блеск. Волков замолк, и Сергей не сдержал тяжёлого вздоха, словно выплыв из глубины за глотком воздуха. — Я понимаю, что ты не знал, где я. И я также до сих пор не понимаю, как ты узнал о том, где меня держат. Но ты пришёл, и я не хочу, чтобы ты извинялся, — Серёжа посмотрел на него сквозь упавшие на лицо рыжие волосы. — Хотя… мне отчего-то всё ещё кажется, что… это не по-настоящему, — усмехнулся он, опустив голову. — А ты поверь, — осмелев, Олег взял ладонь Сергея в свои руки и крепко сжал. — Помнишь, что я сказал в больнице? Ни на шаг от тебя отойду. — Ладони у тебя горячие… меня всегда поражало это в тебе. Разумовский посмотрел на их руки… воскрешающее тепло поднималось по запястьям, предплечьям и выше, выше, захватывая молодого человека в свой мягкий плен. — Какие есть, — немного смущённо отозвался Волков и отнял ладони. — Ну… — он поднялся на ноги. — Нам пора располагаться, скоро стемнеет. Я разведу огонь, перекусим. — Хорошо, что сейчас лето, — Разумовский постарался скрыть разочарование. — Не замёрзнем ночью. — Верно. Ты не голодный? — Пока терпимо. Больше, чем есть, мне хотелось бы принять душ, — Сергей оглядел свои покрытые грязными разводами руки. — Душ не обещаю, но поблизости есть речка. Узкая, неглубокая. Можно сходить к ней, она довольно чистая. Но один не ходи. — Олег, я понимаю твоё беспокойство. Но я не ребёнок, уж ополоснуться смогу и своими силами, — Разумовский наконец-то приник к бутылке с водой — он совсем о ней забыл. — Ладно… — Волков подавил порыв возразить. Может, Сергей и был измотан, но на его врождённое упрямство это явно не повлияло. — Тогда хотя бы предупреди, когда соберёшься пойти. Вода в речке холодная, осторожнее там. — Предупрежу. Хочу смыть с себя больничную вонь, — хмуро процедил Разумовский. — Ради этого я готов вытерпеть и ледяную воду. Олег задумчиво кивнул и вернулся к рюкзаку. Постепенно Серёжа приходил в себя и становился похожим на себя самого. Мутная, заволокшая глаза пелена рассеивалась, возвращая во взгляд уверенность и осмысленность. Заторможенность исчезала из его движений, речь становилась глаже и чётче. А тепло костра, горячий чай и ужин должны полностью поставить его на ноги. Сергей молча смотрел, как Олег снимает куртку и кладёт её на грубо сколоченную скамью. Взгляд огладил спину, загорелые плечи и обтянутый чёрной футболкой торс. И в отчего-то внезапно вновь пересохло в горле… Кашлянув, Разумовский сделал ещё несколько глотков воды и поднялся с табурета. — Может, я немного помогу тебе? — предложил он и подошёл к Волкову, касаясь его плеча своим. — Я могу разобрать твой рюкзак, только скажи, что нам нужно. — Давай. Я займусь костром, — Олег достал из бокового кармана спички. — Отвяжи спальные мешки, вытаскивай всё съедобное, посуду, полотенце, там есть чистая одежда, можешь переодеться. Волков вышел из дома, и Сергей смог вздохнуть с облегчением. Он уже и забыл, каково это — быть с Олегом рядом…и как это порой для него мучительно. Справившись с удерживающими спальники узлами, Разумовский положил их на покрытый выщерблинами стол и осмотрелся вокруг, чтобы полностью увидеть их временное пристанище. Областная глушь. Заброшенная два-три десятка лет назад деревня, которую почти одолели и забрали в свои объятия силы природы. Внутри избы, выложенной из потемневшего оцилиндрованного бревна, по стенам вовсю змеился вездесущий плющ. У входа буйно разросся орешник, в самой же деревне покосившиеся дома, глядящие на гостей пустыми глазницами-окнами, перемежались с соснами и мелким кустарником. В помещении, что некогда было сенями, не осталось ничего, что могло бы поведать о тех людях, что тут жили. Лавка, небольшой стол и табурет. Рваные, выцветшие занавески на покрытом трещинами окне. Пересыпанный хвоей и шишками, скрипящий пол, на досках всё ещё угадывались огрызки коричневой краски. Серёжа заглянул внутрь рюкзака, затем перевёл взор на приоткрытую дверь, за коей скрывались жилые комнаты. Ну… рюкзак распотрошить — дело нехитрое, так? Можно немного отвлечься и изучить дом, ознакомиться с местом, где им предстояло провести ночь. Прислонив рюкзак к стене, молодой человек подошёл к двери, взялся за проржавевшую ручку и потянул на себя. Он невольно поморщился — петли громко и противно заскрипели, столько лет без хозяйской руки. Сергей открыл дверь пошире и шагнул за порог. Первой в очереди на смотрины оказалась кухня. Просторная, в свои лучшие годы она, вероятно, была очень даже уютной. Здесь стояла внушительная, типичная русская печь с топчаном и дровяником. Удивительно, что её за время простоя не разобрали мародёры в поисках клада, как обычно любили делать эти нечистые на руку люди. Местами штукатурка и шпатлёвка облупилась и осела серо-белыми осколками на полу, обнажив кирпичную кладку, но в целом печь сохранила годный вид. Кухонный стол, покрытый клеёнчатой, выгоревшей на солнце скатертью, был завален фарфоровой посудой — плоские и суповые тарелки, пара кружек, оловянные и мельхиоровые столовые приборы, один гранёный советский стакан. Всё такое мутное и пыльное… На стене, болтаясь на одном гвозде, висел пластиковый рукомойник. Крышка от него валялась под ним же. Сергей обратил пристальное внимание на пол — он был покрыт ровным слоем махровой пыли, в которой достаточно чётко отпечатались следы крошечных мышиных лапок. Мыши… куда без них. Впрочем, Разумовскому было не до брезгливости. Пора осмотреть комнаты. Вернее… одну комнату. Ибо узкий и короткий коридорчик привёл Серёжу в помещение, которое выполняло роль и спальни, и гостиной. — О… — выдохнул он, увидев, что в комнате стояла всего одна кровать. Широкая, двуспальная, с металлическим каркасом, покрытым зелёной краской. Что ж… видимо, в этом доме жил либо один человек, либо супружеская пара. У противоположной стены, напротив кровати, расположились покосившийся сервант и платяной шкаф. Дверцы шкафа были приветливо распахнуты, будто он ждал и надеялся, что однажды хозяева вернутся. Внутри — ни одежды, ни обуви. Лишь стопка газет, перевязанная джутовым жгутом и задвинутая в угол. Сергей прищурился, чтобы увидеть дату, напечатанную на первой полосе лежащей сверху газеты. — Девяносто шестой, — одними губами произнёс он и выпрямился. Дом бросили двадцать пять лет назад. В серванте — два медных, покрытых малахитово-зелёной окисью подсвечника, стеклянные стопки для крепких напитков, листки, вырванные из настенного календаря, разломанный пополам простой карандаш, несколько старых, потрёпанных книг. Письменный стол был придвинут к окну. Сергей подошёл к нему ближе, покрытую лаком столешницу изрезали морщины-трещины. Пластиковая бутылка-ваза с отрезанной горловиной, стоящие в ней засохшие цветы моментально осыпались, стоило Разумовскому коснуться печально поникшего бутона кончиком пальца. Рядом с импровизированной вазой лежали четыре высокие парафиновые свечи, и Серёжа оживился, взяв одну из них. Свечи есть, подсвечники есть — отлично! С наступлением полной темноты тут будет не так мрачно. — Серёж? — обеспокоенный голос Олега в дверях, и Разумовский вернул свечу на стол. — Олег, я здесь. — А, осматриваешься, — спокойнее отозвался Волков и зашёл в спальню. — Потерял? — Сергей обвёл комнату руками. — Изучаю наше убежище. Свечи нашёл, очень кстати. — Хорошо. Значит, спальня тут? — Олег указал на кровать, и в горле Серёжи встал ком. — Эм… угу, — замялся он. — Кровать одна, — уточнил он, как будто это и так не было ясно. — Но двоим места должно хватить… да. — Я могу оставить кровать в твоё безраздельное распоряжение, — предложил Олег, уловив нотки смущения. — Мне не привыкать ночевать на земле у костра. — Нет! — выпалил Разумовский и прикусил язык, надеясь, что это прозвучало не слишком отчаянно. — Нет… — спокойнее добавил он. — На кровати… удобнее. Тебе тоже надо отдохнуть и выспаться. На улице ночью будет холоднее и насекомых больше. — Ну, раз ты не возражаешь, — улыбнулся Олег, и Серёже захотелось провалиться сквозь землю. — Когда мы были совсем пацанами, ты нередко засыпал только тогда, когда я сидел с тобой. Помнишь? — Потому что мне снились кошмары, — после паузы вполголоса проговорил Сергей, кивнув. — Я просил тебя посидеть со мной, пока я не усну. — А сейчас? — Что — сейчас? — Разумовский поднял голову и замер. Глаза Волкова в полумраке комнаты казались совсем чёрными. Олег сократил расстояние между ними до шага. — Тебе снятся кошмары? Серёжа нервно сглотнул. Ноги как к полу приросли, язык прилип к нёбу… он мог поклясться, что слышит собственный пульс, бьющий набатом в висках. — Долгое время меня преследовал только один кошмар, — хрипло произнёс он. — Он мог повторяться несколько дней кряду. Несколько раз за ночь мог присниться. — Что тебе снилось? — Что мне снилось? — переспросил Сергей, усмехнувшись. — Что я держу в руках официальное извещение о твоей гибели. Что тебя изрешетили из автомата в Сирии. Всего несколько секунд, но мне и их хватало. Не знаю, догадываешься ли ты, что я чувствую, глядя на тебя, когда ты стоишь… вот, — он протянул сжатую в кулак ладонь и несильно ткнул Олега в крепкую грудь. — Вот он ты. Ты жив. Жив… — он опустил руку. — А я год тебя оплакивал. — Серёж, ты не всё знаешь. — Что я не знаю, Олег? — Разумовский сделал ударение на его имя, ощутив прилив злости. И то была не побочка от многочисленных препаратов — он уверен в этом. Просыпающийся мозг начинал работать, быстрее, активнее. — Неужели ты не нашёл времени, чтобы послать мне хоть одну весточку, что ты жив? — Это было не так просто, как ты думаешь. Я могу объяснить. — Надеюсь, это будет правдой, — раздражённо выпалил Сергей. — Разве я когда-то не был честен с тобой? — внешнее спокойствие Волкова было обманчивым. Внутри развернулся шторм. Разумовский плотно сомкнул губы и разжал кулаки — лишь бы не ляпнуть лишнего… — Потом, — бросил он, — всё потом. Мне надо разобрать твой рюкзак. Он прошёл мимо, задев Олега плечом, и покинул спальню. Сергей вернулся в сени и принялся вытаскивать из рюкзака посуду и вещи. Чем больше времени проходило с момента его освобождения из психиатрической больницы, тем меньше оставалось сомнений в реальности происходящего. Тем яснее он соображал. Тем больше вопросов у него появлялось. Серёже совершенно не нравилось его состояние, не нравилось, что бушующие эмоции не давали ему возможности совладать с собой. — Не сердись, рыжий, — внезапно выросший за спиной Волков обнял Сергея поперёк груди и на миг прижал к себе. — Я больше никогда не расстрою тебя. Олег отпустил его и вышел, посеяв в и без того измученной душе ещё большую сумятицу. Он так долго думал, что Олег погиб, что ему уже никогда не услышать его низкий, бархатный голос, не ощутить горячие ладони на своих плечах… но вот он здесь! Всё изменилось за долю секунды, чего Сергей никак не мог предвидеть. Он не был готов к тому, что после терзающих его кошмаров и гложущей острыми зубами тоски он вновь увидит Олега. Что они, в конце-то концов, будут укрываться от всего мира в заброшенной деревне, а сам он будет стоять и разбирать чёртов рюкзак! И у Олега ещё хватает наглости просить его не сердиться?! — Твою мать… — зашипел Серёжа, с силой стукнув жестяной банкой о деревянную столешницу. Кажется, ему пора остыть. В прямом смысле. Олег сказал, поблизости есть холодная речка? Чудесно, то, что нужно! Схватив полотенце и комплект чистой одежды, Сергей вышел из дома, стараясь быстрее пройти мимо Олега. — Я на реку, — бросил он, не глядя на Волкова. Олег проводил взглядом удаляющуюся спину Разумовского, понимая, что тот имеет право злиться. Казалось бы, уж кому, а Волкову не пристало бояться чего бы то ни было после нескольких проведённых в армии и в Сирии лет. Но всё же и в его закалённой ужасами войны душе нашлось место страху. Больше всего на свете Олег Волков боялся, что он не успеет. Что не вытащит Серёжу из этого ада, что все усилия будут напрасны. Ведь перед вторжением на территорию больницы Олег успел навести справки и узнать, что врачи-звери творят со своими пациентами, каких методов терапии придерживаются, как колют экспериментальные препараты, от которых рассудок несчастных больных не выдерживает. Или, что хуже, Серёжа… «Нет, — одёрнул себя Олег. — Ничего этого не случилось. Серёжа быстро придёт в себя, и мы всё наверстаем. А я… буду рядом.» В их тандеме Олег всегда был голосом разума, а Сергей — сердца. Они являлись продолжением друг друга, нуждались друг в друге сильнее, чем можно представить. И именно поэтому Олег знал — Серёже нужно немного времени, чтобы всё обдумать и успокоиться. Пытаться вывести его на разговор сейчас не имело смысла — он всё равно не станет слушать. Но позже они непременно поговорят, и Разумовский обязательно выслушает и всё поймёт. Придя к такому выводу, Волков улыбнулся себе и подбросил сухих веток в разгорающийся костёр. Нужно настраивать себя на более позитивный лад — кошмаров им хватило. Серёжа вернётся с реки, они поужинают, обустроят себе спальное место, и грядущая ночь будет спокойной. *** Три часа спустя. В лесу окончательно стемнело. Колючие сосновые лапы, переплетаясь над крышей заброшенного дома, создавали живой купол и закрывали незваных гостей от любопытного глаза полной луны. Сергей зажёг три свечи — две он вставил в подсвечники, третью подплавил и прикрепил к блюдцу, взятому с кухни. Три оранжевых огонька мерцали на столе, наполняя спальню приглушённым, мистическим светом. Разумовскому несказанно повезло: выдвинув нижний ящик платяного шкафа, он обнаружил старое, но не сожранное молью и временем покрывало, которым, наверно, застилали кровать. Серёжа как следует вытряс покрывало за дверью и вернулся в дом. Он и не думал привередничать насчёт чистоты и комфорта. Учитывая то, в каких условиях они оказались с Олегом, этот ветхий домишко — поистине пятизвёздочные апартаменты. Он застелил подранный, жёсткий матрас покрывалом, положил сверху оба спальных мешка, предварительно развернув их. На вид кровать была вполне себе прочной, Сергея выдерживала без проблем — отлично. Подготовив место ночлега, Разумовский наугад достал из серванта одну из лежащих на его полках книг. Почему бы не почитать, пока он ждёт Олега, когда тот вернётся с реки? Он целую вечность не держал в руках настоящую, напечатанную книгу… и ему попался сборник рассказов Тургенева. — Что читаешь? — в комнату неслышно вплыл Волков, промокая волосы полотенцем. — А? — Серёжа вскинул голову. — Да так… Тургенева. Со школы не читал. — Не мёрзнешь? — Нет. В доме теплее, чем снаружи. Это больше к тебе вопрос, после ледяной-то ванны. Сергей старался не опускать взгляд ниже лица Олега. На обнажённом торсе Волкова тускло поблёскивали капли речной воды. Да и не только в каплях было дело… — Прошу прощения за свой вид, — решил проявить такт Олег. — Я отполоскал вместе с собой и футболку, она сохнет на камнях у костра. — Понятно. Какой бестолковый ответ… Разумовский понимал это, но другие слова на ум и не шли. — Знаешь, — Волков сел рядом, перекинув полотенце через плечо, — а тут вполне уютно. И свечи как нельзя кстати. Ты молодец. — Спасибо, — Серёжа сделал вид, что продолжает читать, но глаза не фокусировались на расплывающихся строчках. Волков бросил на него короткий взгляд — может, пора? Он снял с плеча полотенце и перевесил его на спинку кровати. — Поговорим? — Олег поддел Сергея локтем. Разумовский скосил глаза на него, пальцы дрогнули, крепче сжав обложку книги. Да… им и впрямь стоит поговорить. — Ну… — Сергей закрыл книгу и, нагнувшись, положил её на пол. — Я слушаю. Волков сцепил пальцы в замок и развернулся к нему вполоборота. То, что Серёжа готов выслушать его, уже хорошо. Но с чего начать? Колебаться Олег не привык, но система дала сбой. — Ты намного лучше выглядишь, — вместо того, что было нужно сказать, Олег сказал то, что хотел. — Ты об этом хочешь поговорить? — Разумовский глянул на него исподлобья. — Я надеялся услышать хотя бы краткую предысторию, как ты оказался в психушке. — Да, ты прав. Ты заслуживаешь знать правду. — А что, есть другие варианты? — Не заводись. И не думай, что мне легко об этом говорить. Сергей повёл плечом и замолчал, ожидая продолжения. На стенах комнаты причудливо отплясывали тени в трепещущем пламени свечей. — Та похоронка, которую ты получил… это в высшей степени нелепо, но с ней поспешили, если можно так выразиться. — В каком смысле? — В прямом. Я был на огневой точке, началась перестрелка. Я попал под автоматную очередь, схватил пять пулевых, три — рядом с сердцем и лёгкими. — Что?! — Сергей развернулся к Олегу, машинально опустив взгляд. — Господи… — прошептал он. На смуглой коже груди и ниже, на рёбрах, белели круглые, неровные шрамы. — Меня доставили в полевой госпиталь в тяжёлом состоянии. Три недели в коме, но в итоге откачали. Позже, когда меня выписали, я явился в командный штаб. Там сказали, что сомневались, что я выкарабкаюсь, и отправили извещение о моей смерти представителям наших вооружённых сил и тебе, как моему единственному близкому человеку. И я подумал, что так, возможно, будет даже лучше — хотя бы на время мне стоит залечь на дно, пока всё не утрясётся. У сирийских радикалов я… не в почёте, — невесело усмехнулся Олег. — У них свои рычаги давления для таких, как я, и расстояние им не помеха. Я не хотел, чтобы ты пострадал из-за меня, поэтому… я молчал. Не знаю, сколько бы ещё прошло времени, но я бы дал о себе знать, клянусь. Но… всё было решено за меня. Я увидел те новости о тебе, узнал, где тебя держат. Ты же не думаешь, что я бы так просто всё это оставил? Что я оставил бы тебя? Сергей сидел молча, уставившись в пол. Внутри его колотило, и эта дрожь рвалась наружу. Каждое слово Волкова намертво отпечатывалось в памяти. А он-то, наивный, считал, что хреново ему было только под нейролептиками и транквилизаторами в психушке. По-настоящему плохо ему стало сейчас. Серёжа считал день, когда получил извещение о гибели Волкова, днём и своей смерти. Та похоронка оказалась ошибкой — да, замечательно. Но Олег столько перенёс, сумел выжить, находясь на волосок от смерти. Наплевав на всё, он бросил службу в Сирии и прилетел сюда, чтобы вытащить Сергея, он вновь рисковал своей жизнью — и всё ради Разумовского. Но всего этого могло бы и не быть, если бы Волков не выжил. И что тогда стало бы с Сергеем? Серёжа открыл рот, чтобы ответить, но сомкнул губы, проглотив слова. А что тут скажешь… — Рыжий? — горячая ладонь Олега легла на его спину. — Ну, что с тобой? Разумовский покачал головой — безмолвное «ничего», слова встали в горле колючим комком. Он упёрся локтями в бёдра и спрятал лицо в ладонях. Он не плакал, нет. Глаза его были сухими. Он старался как-то упорядочить свои мысли, потому что Олег ждал ответ. Хотя Волков и не торопил его, он всё понимал. Он просто гладил Серёжу по спине, давая ему время на передышку и успокаивая. Это был только их жест, означающий немую поддержку. — Я целый год, каждый день просыпался с мыслью о том, что тебя больше нет. Я обращался… куда я только ни обращался. В министерство внутренних дел, в федеральную службу безопасности, обращался к своим связям, чтобы хоть у кого-то выпытать, где ты похоронен, почему твоё тело не вернули в Россию. Но везде пожимали плечами, никто ничего не знал. Я хотел верить, что однажды смирюсь с тем, что больше никогда тебя не увижу, но за год так и не смирился. Я не хотел принимать твою смерть, не знал, что мне делать дальше. Я как будто… существовал на автопилоте. Вёл свои дела, встречался с партнёрами по бизнесу, всё шло замечательно. Да только нахрен мне это было не нужно. Какой смысл был в моей радости, если я не мог разделить её с тобой? Или… чтобы ты снова сказал мне, что всё будет хорошо, что ты в меня веришь… потому что я без тебя разучился в себя верить. И понятия не имел, как это исправить. И вот ты… — Серёжа повернулся к Олегу. — Снова сидишь рядом. А всё случившееся — как кошмарный сон. Лишь бы потом не оказалось, что всё наоборот… иначе я действительно свихнусь. — До сих пор не веришь, что я тебе не снюсь? — в голосе Волкова слышалась улыбка. — Может быть… — Тогда как мне доказать это? — Как доказать? — эхом переспросил Серёжа, удивлённо моргнув. — Ну, да. Придумай что-нибудь. Я готов сделать что угодно, лишь бы ты больше не тревожился об этом. Разумовский замолк, раз за разом повторяя про себя слова Олега. Нет, он уже не сомневался, что Волков реален, что они сидят на одной кровати, почти соприкасаясь коленями, и Сергей слышит его дыхание. Скорее… он не успел оправиться от того, что всё случилось так стремительно. Возвращение Олега, освобождение, побег… холодная вода лесной реки, танцующий костёр у дома и безмолвие, повисшее между молодыми людьми. В воцарившейся тишине потрескивали тающие свечи. Сергей прикрыл глаза и послал всё в пекло. Он слишком долго хоронил в себе истинные чувства к Олегу. Слишком долго держал язык за зубами, тщательно взвешивая каждое слово, опасаясь, что однажды Волкову всё станет известно. И жизнь человеческая слишком коротка, чтобы разменивать её на мелочи и ничтожные сомнения. Кто, как не Олег, может понять и принять его? Разве не всегда так было? Серёжа развернулся к Волкову, избегая смотреть ему в глаза. Зачем, если он прекрасно чувствовал, как Олег пристально следит за каждым его действием? Разумовский умолял свои руки перестать дрожать, когда отнял ладонь от колена и протянул её к отмеченной шрамами груди. Кончики пальцев невесомо коснулись неровного рубца и бережно обвели его кругом, впитывая тепло кожи. Серёжа не вполне понимал, показалось ему или нет, но Олег будто задержал дыхание. Но почему? Значило ли это, что ему не по нраву прикосновения Сергея? Но Разумовский уже не смог бы остановиться. Он прочертил пальцами дорожку к другому шраму, тому, что был точно напротив сердца. И на нём Серёжа задержался, ощущая покалывание и нарастающий жар в ладонях. Он медленно поднял взгляд на Волкова, до последней секунды всем своим существом боясь увидеть в его глазах отрицание и осуждение… и почти сразу понял, что это было ошибкой. Олег смотрел на него так внимательно, даже немного наивно, а Разумовский, как зачарованный, не смел отвести взор. Гипнотизирующий, волнительный контакт двух пар глаз, отражающийся эхом по всему телу пульс и табун мурашек вдоль позвоночника. Серёжа чувствовал, как на его щеках распускаются алые маки румянца, и Олег обязательно увидит, как он смущён… — Прости, — очнулся Сергей и отпрянул от Волкова, опуская ладонь. — Мне не стоило… Он упёрся кулаками в матрас, собираясь отодвинуться, но вокруг запястья неожиданно крепко сомкнулись сильные пальцы. Серёжа испуганно глянул на Олега из-за волос, едва не поперхнувшись воздухом. Голова кружилась, а сдерживать дрожь становилось труднее с каждой секундой. — Ты не представляешь, как мне тебя не хватало, — Олег придвинулся вплотную, не отпуская руку Разумовского и отрезая все пути к отступлению. — Не убегай от меня. Не за тем я проделал такой путь, чтобы быть с тобой порознь. Волков убрал с лица Серёжи медные пряди, открывая беспокойно поблёскивающие глаза. — Так намного лучше, — улыбнулся Олег. — Теперь веришь, что я с тобой? Сергей не помнил себя от взбунтовавшегося за рёбрами волнения. Он не смог ответить, всё, на что его хватило — еле заметно кивнуть. И удерживать себя от того, чтобы не упасть без сознания тут же. — Неубедительный ответ, — Олег понизил голос до шёпота и приблизился к его приоткрытым губам. — Не бойся. Их губы соприкоснулись — совсем легко, и Разумовскому пришлось схватиться за плечи Волкова, усмиряя усилившееся головокружение. Вот и всё… дрожь захватывает его целиком, проникая в каждую клеточку. Олег почувствовал это и окольцевал руками талию Серёжи, крепко прижимая его к себе — от смелого объятия у обоих перехватило дыхание. Олег не торопился продолжать поцелуй, просто держа губы Сергея в плену своих. В кои-то веки ему захотелось пойти на поводу у чувств. Разумовский разомкнул губы, давая позволение на продолжение. Он ответил на поцелуй, приникая к груди Олега и обнимая его за шею. Никогда прежде в жизни он так не нервничал! Олег гладил волосы Серёжи, его шею, его худую, с выступающими позвонками спину. Ему хотелось прикасаться к Разумовскому, и желание это было столь сильно, что заглушало все прочие доводы засыпающего рассудка о том, что это неправильно, что они друзья. Но Серёжа слишком давно стал для Волкова больше, чем лучшим другом. Из маленького, невзрачного утёнка Сергей превратился в привлекательного молодого мужчину. Но он по-прежнему нуждался в защите… или, быть может, он нуждался в самом Олеге? Стал бы он отвечать на становящийся всё более смелым поцелуй, будь это не так? Он же мог давно оттолкнуть Волкова, но его прерывистое дыхание, его тело, тесно прижатое к торсу Олега, были лучшими свидетельствами обоюдности возникшего порыва. Сергей опустился на скрипнувшую под их весом кровать, увлекая Олега за собой. Волков собрался приподняться на локтях над ним — всё-таки разница в весе была ощутимой, но Разумовский не позволил ему отстраниться, плотнее сомкнув руки. Разорвав поцелуй, Олег перешёл с лёгкими касаниями губ на скулы, щёки и подбородок Серёжи, слушая, как часто и глубоко он дышит. Зная, что совсем скоро только лишь поцелуев станет мало, Волков нахмурился, проведя пальцами по щеке Разумовского. — Серёж, нам стоит остановиться. — Слишком поздно… — Что? — Разве ты хочешь остановиться? — хрипло пробормотал Сергей. Олег метался. Конечно, он не хотел останавливаться! Но отдавал ли себе отчёт Серёжа? — Чёрт! — охнул Волков, когда низ живота свело сладкой судорогой. — И ты просишь меня остановиться? — лицо Сергея оставалось серьёзным, но в потемневших глазах угадывались насмешливые искорки. Его пальцы несильно сжали член Олега сквозь ткань одежды, на несколько секунд лишив дара речи. Такой смелости от себя не ожидал даже сам Разумовский. — Может, я и не хотел бы, но… — лежащая на груди Сергея ладонь уловила лихорадочное биение. — Я боюсь сделать тебе больно. — Поразительно, что ты можешь чего-то бояться, — Серёжа запустил пальцы второй руки в густые волосы Олега. — Но я ничего не боюсь. И ты не бойся. Стирая все дальнейшие сомнения, он притянул Олега за шею к себе, возобновляя поцелуй. Волков позволил себе стать смелее и дразняще провёл языком по влажным губам Сергея. Постепенно страх отступал, сдаваясь перед напором растущего вожделения и страсти. Рука Олега нырнула под тонкую футболку, пальцы коснулись плоского живота Разумовского, неторопливо пробираясь выше. Трепет предвкушения заставлял Серёжу отвечать увереннее и выгибаться навстречу ласкам — пока что сдержанным и робким. А теперь ему стало жизненно необходимо почувствовать Олега кожей, но одежда мешала. Раздражённо зашипев, Разумовский потянулся к прочному ремню, стягивающему походные брюки, но его пальцы были мягко перехвачены. Волков отстранился, садясь на колени. — Я сам, — улыбнулся он. — Но сначала — ты. Сергей опустил руки на кровать, давая ему полную свободу. Олег взялся за края футболки Серёжи и потянул её наверх. Обнажив худощавый торс, Волков нахмурился и коснулся кончиками пальцев одного из множества темнеющих на светлой коже синяков. — Да, они… не церемонились со мной, — взволнованный голос Серёжи, и Олег поднимает взгляд, встречаясь с ним глазами. Олег ничего не сказал. Он освободил Сергея от оставшейся одежды, скинул на пол свою. — Ты всё равно очень красив. — Ну да… — нервно усмехнулся Разумовский, не зная, куда себя деть от стыда и смущения. — Да, — жёстко отчеканил Волков. — Даже не думай спорить. Не давая Серёже времени опомниться и сообразить, что ответить, Олег коснулся губами узкого, продолговатого кровоподтёка под ключицей. Сергей вздрогнул — не от боли — и закрыл глаза. Волков не мог причинить ему боль… он всегда забирал её, оставаясь верным себе и теперь: каждый трепетный поцелуй стирал ноющую боль, оставляя терпкое послевкусие долгожданной ласки. Разумовский старался расслабиться, отгоняя мысли, что мешали насладиться сполна близостью с этим мужчиной… пока не понял, что Олег спускается всё ниже и ниже… а потом ощутил его губы на выступающих тазобедренных косточках, затем — ещё чуть ниже, в самом низу живота. — О-олег, — заикаясь, пролепетал Серёжа, когда пальцы порхнули по его члену, — ты что, хочешь… — Всё тебе расскажи. Язык коснулся плоти у основания, медленно прокладывая путь к вершине — Волков не отводил взгляда от расширенных глаз Разумовского. Шумно выдохнув, Сергей упал обратно на кровать, давая Олегу полную власть над собой. Горячие губы и язык на плоти, издевательски-неторопливые движения вверх и вниз, жар, объявший бёдра, затыкали рот не хуже кляпа, не давая даже стонать. Боже, неужели это может быть настолько хорошо? До стиснутых зубов, до смятой в кулаках ткани покрывала и бесконтрольно выгибающейся спины. Язык кружил по венцу головки, проводил влажные линии, дразнил то уздечку, то основание. Слишком жарко и мучительно одновременно, слишком невыносимо… для Серёжи это не был первый раз, но такое с ним впервые. Его даже не удивлял тот факт, что Олег слишком хорошо знает его тело, хотя он никогда не прикасался к Сергею так, как сейчас. Это было слишком правильно. Слишком логично, что именно Олег может знать все его слабые места, будто читая мысли. Губы скользили по всей длине члена, меняя темп движений — то медленно, пытая и заставляя часто дышать сквозь стиснутые зубы, то быстрее, и тогда Серёжа зажимал рот ладонью, чтобы не стонать слишком громко и в голос. — Зачем сдерживаешься? — низкий голос Олега совсем рядом с ухом, и Разумовский резко распахнул глаза. Пальцы плотно сомкнулись вокруг плоти. — Я хочу слышать, как тебе нравится, — губы Волкова коснулись мочки уха Сергея, он ни на секунду не прекращал ласк. — А как же ты? — прошептал Серёжа, хватаясь за плечи Олега. — Позволь и мне. Волков положил ладонь на грудь Сергея и вернул его обратно, покачав головой. — Успеется, — Олег провёл цепочку коротких поцелуев по линии его подбородка. — Я с тобой ещё не закончил. Жгучие поцелуи клеймят шею и ключицы, Волков покусывает нежную, тонкую кожу, водит по ней языком, устроившись меж бёдер Сергея и крепко прижав его тело к своему. Но этого было мало, Разумовский стиснул коленями талию Олега, выгнувшись под ним и заставив задохнуться обоих. — Лучше не делай так, — Волков вдавил пальцы в кожу шеи Серёжи. — Я могу не сдержаться. Вместо ответа Разумовский потянулся к нему за новым поцелуем, впившись в приоткрытые, припухшие губы. — Может, мне и не надо, чтобы ты сдерживался, — пробормотал Сергей, когда они прервались, чтобы отдышаться. Олег прислонился к его лбу своим, испытующе глядя прямо в расширенные от страсти, чёрные, бездонные зрачки. — Ты уверен? — Волков погладил его по плечу. — Всё хорошо, Олег, правда. Я уверен. Олег свёл брови в линию, разрываясь. Ему было страшно сделать больно Серёже, но как сдержать себя, если он всем своим существом чувствовал и видел, как Разумовский тянется к нему, как сильно его хочет… поразительно, что после всех кругов ада, что Сергей прошёл в проклятой лечебнице, он не утратил своей лишающей воли притягательности, которая сковывала по рукам и ногам. И Олег понимал — он проиграл. Он сознательно противится доводам здравого смысла и подчиняет себя чувствам, он жаждет быть единым целым с Сергеем. Во всех смыслах. — Я могу потерпеть, — Разумовский провёл стопой вдоль ноги Олега и положил ладони на его поясницу. Волков потянулся вниз, к полу. Послышался звук открываемой молнии. — Что это? — Серёжа недовольно нахмурился, когда Олег сел на колени, лишив его своего тепла. — Заживляющая походная мазь. На случай ожогов или других повреждений. Но нам тоже подойдёт, — объяснил Волков, неловко улыбнувшись. — Я не хочу, чтобы ты терпел. Возможно, лишь теперь Сергей понял, что их ждёт. Что ещё немного — и они будут близки так, как никогда прежде. То, чего он боялся и желал. Он неровно выдохнул, порывисто сомкнув пальцы на запястье Олега. Кончики пальцев уловили учащённый пульс. И дрожь… Волков тоже боялся… — Олег… — Серёжа облизнул сухие губы. — Тише, — Олег коснулся его щеки тыльной стороной ладони. — Мы ещё можем остановиться. Но Разумовский резко и отрицательно качнул головой. Он слишком долго ждал и хотел этого. Хотел Олега. — Хорошо, — Волков погладил его по внутренней стороне бедра. — Тогда… — он развёл колени Сергея в стороны. — Расслабься. Дыши… — Если будешь волноваться ты, я вообще с ума сойду, — Серёжа неотрывно наблюдал, как Олег покрывает пальцы кремом. — Я буду осторожен, — тихо засмеялся Волков. — Веришь? — Кому, как не тебе. Долгий, успокаивающий, неторопливый поцелуй, бережные объятия — эта передышка необходима им обоим. Разумовский инстинктивно задержал дыхание, почувствовав в себе длинный палец, но быстро расслабил мышцы, вспомнив, что говорил Олег. Он одобрительно кивнул, поймав вопросительно-обеспокоенный взгляд Волкова, и накрыл его вторую ладонь своей. На втором пальце Сергей заметно напрягся, но пока ничего… терпимо. Размеренный вдох и выдох… ещё раз, ещё… Третий палец — Серёжа сдавленно стонет сквозь сжатые губы, поясницу свело, он невольно приподнял бёдра, дыша через раз. Но не попросил прекратить… совсем чуть-чуть потерпеть — и будет хорошо, он не сомневался. С Олегом не могло быть иначе. — Знаю, это неприятно, — суетливо произнёс Волков, видя, как хмурится Сергей. — Прости. — Даже не вздумай останавливаться. Проникать в податливое, узкое тело стало легче, пальцы свободно скользили внутри, и Олег решил попробовать… он ведь должен знать, как доставить Серёже чистое удовольствие. — Готов? — Волков развернул пальцы подушечками вверх и наклонился к лицу Разумовского. — К чем… Олег! — громко ахнул Сергей, задохнувшись. Это уже была не боль. Вспышка пронзительного наслаждения опалила его изнутри, подбросив на кровати и выгнув поясницу. — Тебе нравится, — прошептал Олег ему в губы, продолжая поглаживать простату и довольно наблюдая, как Сергей бьётся в неконтролируемых судорогах. На такого его Волков был готов смотреть вечно — огненные волосы, разметавшиеся по покрывалу, искрящиеся глаза, алые скулы и приоткрытые губы, с которых срываются наполненные страстью стоны… но нельзя забывать и о себе. Потому что долго этой пытки Олег бы не выдержал. — Видел бы ты себя, какой ты… — Волков прихватил резцами нижнюю губу Разумовского и слегка оттянул её. — Я хотел бы долго-долго мучить тебя так, — пальцы вновь прошлись по простате, сорвав новый хриплый вскрик. — И я однажды сделаю это, обещаю. Тяжело и надсадно дыша, Серёжа только и мог, что беспомощно смотреть на своего мучителя, по вискам катились капли пота, теряясь в волосах. Олег дарит ему новый поцелуй — властный, глубокий, со сплетением языков и покусыванием губ. Он осторожно извлекает пальцы и садится на колени, придвигаясь вплотную к бёдрам Сергея, стало почти невозможным терпеть распирающую пульсацию в паху. Волков упёрся ладонью в матрас рядом с головой Разумовского и приставил член к подготовленному входу. Головка проникла внутрь легко, но, введя ствол на половину длины, Олег остановился. Серёжа схватился за его плечи, он весь напрягся, заглушая инстинктивное стремление отодвинуться. — Дыши, дыши, — Олег удерживал его за бёдра, покрывал хаотичными, отвлекающими поцелуями лицо и шею. Он вошёл полностью и снова замер, давая Разумовскому отдышаться и привыкнуть. Терпеливо ждать — но плавиться от сладостного жара, охватившего плоть, от искушения поддаться порыву и двигаться в полную силу — резко, несдержанно, до головокружения и звона в ушах, стонать в голос и сминать в жёстком поцелуе вожделенные губы. — Давай же, — взмолился Сергей, обвивая ногами бёдра Олега. — Двигайся… — Дьявол, — прорычал Волков, выйдя и войдя до упора. Стон, переходящий в крик. Ногти, вонзившуюся в покрытую бисеринками пота спину. Так хорошо, что даже больно. Резкие, но ритмичные движения напряжённых бёдер и стиснутые зубы. Серёжа вдавил пальцы в твёрдые ягодицы Олега, запрокинув голову. Его разрывало от новых, неведомых ранее ощущений каждый раз, когда Волков входил до основания, глубоко, крепко удерживая его в своих сильных руках. Сергей больше не мог стонать, он всхлипывал, спрятав лицо на шее Олега и оплетя его руками и ногами. Волков с трудом выдерживал собственный темп — стремительный и ненасытный, он прогнулся в спине и схватился за металлические прутья кровати. Серёжа бился под ним, давно утратив над собой контроль. Остался только Олег, пленительная тяжесть его тела и то, что он творил с Разумовским. Пальцы начало сводить — с такой силой Волков держался за металл прутьев, в низу живота всё горело, он слышал частое, загнанное дыхание Сергея, осталось совсем немного — и он не сможет себя сдерживать. — Серёж, я не могу больше, — задыхаясь, сдавленно проговорил Олег. — Не останавливайся… Держась одной рукой за изголовье, Волков протянул вторую руку вниз и взял Сергея под колено, приподнимая его бёдра, чтобы проникновения стали глубокими настолько, насколько возможно. Разумовский сжал его в себе, и это стало последней каплей. С громким стоном Олег излился в него, но не прекращал двигаться под жалобный скрип кровати и хриплые стоны Серёжи. Капли семени выплеснулись меж их животами, и Сергей обессилено упал на кровать, конвульсивно содрогаясь. Он почти перестал ощущать себя, по венам растекалось концентрированное блаженство и облегчение от взорвавшегося мириадами искр напряжения. Он просто знал, что ни с кем ему не было так невыносимо хорошо. Никто не делал с ним такого, никто не заставлял его тело отзываться на самые невинные прикосновения и ласки с таким трепетом и предвкушением. Веки его отяжелели и закрылись — может, он даже на минуту потерял связь с реальностью, утонув в забытье и частом биении отдающего в виски пульса… потому что, когда Серёжа открыл глаза, он увидел над собой спокойное лицо Олега. Лишь взгляд выдавал встревоженность мужчины. Волков лежал на боку, опираясь на локоть и бережно промокая пылающее лицо Разумовского платком. Сергей всё ещё не мог выровнять дыхание, его потряхивало, точно в лихорадке, и он, собрав остатки сил, развернулся так же на бок, лицом к Олегу, уткнувшись лбом в его горячую грудь. — Серёж? — Волков провёл пальцами по его спутавшимся волосам. — М-м? — устало протянул Разумовский, не поворачивая голову. — Ты как? — Не жалею, — коротко отозвался Сергей, и Олег усмехнулся, продолжая гладить рыжие пряди. — Взаимно, но я не об этом. Как ты себя чувствуешь? — Ты чересчур обо мне беспокоишься, — Серёжа теперь уже без опаски коснулся шрама, а затем поцеловал его. — Так было и будет всегда. Ты на вопрос не ответил. — Всё замечательно, честно, — заверил его Сергей. — Жаль, мы не пришли к этому раньше… — Пожалуй… но всему своё время. — И полуразрушенный дом в глухом лесу — самое подходящее место, — негромко засмеялся Разумовский, с удовольствием потянувшись в объятиях Волкова. Но, посмотрев на него, Сергей притих. Олег оставался серьёзен. — Олег… — Я беспокоюсь о тебе, потому что слишком тобой дорожу. Ты — всё, что у меня есть. — Я… знаю, — Серёжа протянул руку к его лицу и коснулся покрытой чёрной щетиной щеки. — Потому что и ты всегда был всем для меня. И остаёшься. Глаза Олега блеснули в полумраке, но Разумовский не понял — от отразившихся в них огненных бликов или от навернувшихся слёз. — Если я послал ради тебя весь мир к чёрту и прилетел сюда… — Волков перехватил его руку и прижался губами к середине раскрытой ладони. — Как думаешь, на что я для тебя готов? — Страшно представить, — в словах Серёжи не было слышно иронии. Олег мог быть опасным и суровым — Сергей верил в это. Олег мог быть таким для кого угодно, но только не для него. Разумовский знал другого Олега. Прямолинейного, грубоватого, собранного и ответственного — и в то же время внимательного, заботливого, немного неловкого в своей нежности, которую он хоть и не мог передать словами, но за него говорил взгляд. Прикосновения. Дыхание и голос. А Серёжа умел читать между строк… впервые за долгое время он почувствовал себя защищённым и нужным. И один Олег мог дать ему то, в чём он нуждался больше всего на свете. А душа в кои-то веки встала на место. — Знаю, ты устал, — Волков прикрыл его половиной спального мешка до талии. — Отдыхай… завтра мы выспимся. — Да… Но Серёжа ещё долго не мог уснуть. Он слушал, как бьётся сердце Олега, возвращая к жизни и его сердце тоже. Разумовский отогревался у него под боком, понимая, что отныне, что бы их ни ждало, он будет готов к чему угодно. Волков был его силой, воплощением его воли к жизни. Вот почему он выдержал сводящий с ума плен в клинике, все издевательства, пытки, лишения… потому что для Сергея не было ничего страшнее, чем потерять Волкова. Что-то уберегло его от того, чтобы окончательно кануть в небытие и потерять себя. Что-то дало ему шанс выдержать. И чёрта с два у него бы что получилось, если бы он действительно уже никогда не увидел бы Олега. Но они должны были встретиться. Разбить стену, что их разделила, казалось, навсегда. Стереть сотни и тысячи ненавистных километров. А потом просто протянуть друг другу руки, чтобы Олег взял родное лицо в ладони и сказал: «Серёжа, это я. Я пришёл за тобой.» Конечно, Олег пришёл… иначе и быть не могло. Потому что Олег всегда спасал своего Серёжу, своего хрупкого, рыжего, но такого стойкого мальчишку. Они будут вместе. И всё выдержат. Обязательно.