Банька

Знатно банька топится, дым из трубы так и валит. Клубами густыми. Пахнет от дыма щепой березовой, сеном свежим, да травами дурманными. Пока обгорают дровушки в угли красные да каленные. Родичи заботливые снаряжают дитяток своих. Омегам молодым не целованным, косы первые заплетают, вплетая в лоснящиеся локоны цветы весенние, сорваны с густой травы. Расшивают полотенца нитями в цвет глаз красавцев и красавиц, ровно орнамент на ткань мягкую льняную ложится. У кого облака да солнце играют на белом полотне, у кого лани дикие да не обузданные. Сменяет утро день и слышится звон чистый колокольный, баян подхватывает его и разносит дальше. Пляшут не молодки, да мужики взрослые радуются дню омежьему. Пока маменьки готовят чад дорогих да желанных, тятеньки избы подготавливают для будущих пар молодых. Тех что после ночи сладострастной образуются. В поместье главы деревенского тоже товар готовится, чтобы к купцу в отчий дом уйти. Юноша в семье это красивый. Волосы его светлы как колоски пшеницы, губы алы как сок брусничный, кожа цвета молока топленного в печи жаркой сдобренной медом сладким. Такого бы можно и посреди ночи украсть в пылу страсти и влюбленности. Но не целованы еще губы алые, не сорвана незабудка хрупкая. Да страшно юнцу незрелому любви ещё не видавшему, ощущать жар что внутри тела просыпается. Жмется он к тятеньке, бабушке родной спрашивая голосом дрожащим надломленным. — Тятя… Чаво там ждать в баньке то жаркой? Матушка молчит как и батюшка, а мне страшно. Смеется старушка над личиком невинным открытым. Поправляет светлые волосы, отвечает же ласково да игриво. — Слушай внучек меня внимательно. Наставление от старухи уже в любовь негодной. Вот войдешь ты в баньку то жаркую с друзьями да дружками. Ты покамесь сразу не раздевайся, погоди, подыщи место в отдали от других. Дальше всех, да там уже и гнездышко вей. Да только никому не давай себе спинку шоркать. Примета у нас старых есть такая, издревле пошла. Дашь кому за спину зайти в беду попадешь. Это сейчас за омегами юными только молодых альф пускают, не так было раньше. Вхожи были в баню разные альфы, нехорошие срывали незабудки омег молодых, порочили. По шесть жен имели, или же вообще бросали на сносях. Но даже если не так сейчас, не доверяй больно. Связь то на всю жизнь образуется, ошибешься, ночь не воротишь. Метку новую не оставить на теле белом, старую не стерешь. Слушает юнец внимательно, страшно слушать, да и уйти боязно. Тут то маменька и является, целует в щеки румяные, ведет в палаты резные. Одевает сорочку расшитую в лучики ярилы, цвета василькового, длинной до голени. Вплетает васильки яркие, сорванные только, в косу длинную, непорочную не стриженную с рождения. Полотенце льняное на плечи широкие кладёт, водой святой благословляет. Под руки белы выводит на тропинку что к баньке тянется. Встаёт юноша со другими, склоняет голову покорно. Томится тело молодое от жара, да и ожидания. Лучи закатные как пожар линию горизонта разжигают, вечер теплый стихает. Льется песня тихая, зазывающая. Смешиваются запахи яркие омежьи в сладкие мотивы. Цепляет их ветерок да несет по деревне. Как ниточку цепляет к судьбе своей. Опаляют двери баньки жаром сладким, запахом березовым, светом свечей тусклым. Входят омеги молодые, робкие, неотесанные. Кучкуются, а Маркуля наученный тятенькой уходит в самую глубь. Да облокачивается спиной на горячие бревна, ножки подгибает. Сам не знает чего ждет. Многие омежки от жара, снимают рубахи тонкие, смелеют от огня что в животе буянит. Терпит молодец наш, взора от дверей резных не отводит, да не зря. Отворяются ворота, пропуская альф. Знакомых, росли вместе, молодых. Есть несколько и чужих из других деревень, там неприкаянных, не нашедших пару свою. Смотрит Маркуля, осматривает незнакомцев, а взгляд то сам по себе цепляется. За юного, совсем зеленого юношу. Высокого, выше многих, с волосами цвета крыла ворона дикого, цветом глаз зеленым, ярким как трава сочная. Смущается омега вида привлекательно, сильней зажимается. Не привлекали ещё альфы запоздалого омегу, старше многих он в баньке жаркой. Этот же манит, как магнитом тянет в руки сильные, под поцелуи губ пухлых, сахарных. Краснеет колосок, однако ж привлекает внимание альфы. Что подходит акуратно, словно боясь, обдавая ароматом лесным, ягодным. Ежевикой сладко пахнет, так словно ягодка на языке тает. Опускает ресницы Маркуля, но не отсаживается когда альфа совсем рядом садится. Руку на руку кладет, да говорит звонким, недавно сломавшимся голосом: — Меня Югёмом кличут, а тебя василек как? — Марк. Шепчет в ответ омега наш, сжимает бедра, чувствуя как что-то липкое по ногам течет, пол банный пачкая. Жар в теле от близости юного альфы горит сильней только. Распаляется василек, стягивает сорочку в порыве этом. Давая Югёму уложить себя на полог животом, принимая то как веничек из прутьев зеленых по коже чувствительной проходится. Березка только подкидывает жара в печь. Маркуля стонет от течки подбирающейся, под поцелуи страстные подставляется. Чувствует как нить красная окольцовывает его с юнцом. Чувствует укус болезненный, да ласки нежные. Горят губы клюквенные от поцелуев болезненных. Весь мир кружится, камни шипят от ковша с кипятком. Маркуля смотрит в глаза яркие, зеленые и понимает что нашелся истинный. Тот самый родной, той что ниточкой алой привязан к сердцу самому. Да пока рядом Югём, исчезают все, остаются лишь они в свете свечей, да углей под камнями наложенными. Врывается альфа в недра жаркие, сцеловывает стоны горячие. Смакует, да тешится от страсти что горячее баньки топленной. Маркуля сам глубже насаживается, в ответ кусает смело, метит самца своего нареченного. Чтобы не украл невесть кто судьбу дарованную ярилом. Ночка жаркая быстро пролетает. Тухнут угли в печах банных. Топла с первыми лучами солнца да с криками петухов собирается у дверей резных. Встречая разгоряченных да счастливых молодых. Везет не многим не все парами выходят. Маркулю же в его васильковой сорочке к счастливым родичам, под музыкой баянной несёт альфа молодой, собой довольный. Третий раз он уже в баньку ходил и первый раз не один вышел, с любимым колоском. Перестанет изба достроенная пустовать, дождалась и она хозяина своего второго, нареченного. Топится банька жарко. Вот только уже не для дня омежьего, для деток маленьких румяных в любви рожденных. Милуются молодые, любуясь деточками. Зная что омежки оба, ведая что и их день омежий встретим в полнолуние после совершеннолетия счастливого… Найдут они также как и батенька с маменькой судьбу свою настоящую, счастливую…