Mort n'est pas une tragédie, mais une fête

Смеётся настоящим горьким ядом синехвостая рыба, звонко бьет плавником по острому камню чёрной скалы, заливаясь глушащим уши хохотом. Изгибы её хвоста плавны, светится подводными сокровищами её синяя чешуя, на коже, схожей с человеческой, только более скользкой, выделяются жабры, тягучие шрамы на животе — от якорей и рыбных сетей, говорит. Между пальцев кожа натянута тонкой тканью, медуза морская. Лицо её похоже на лицо самого прекрасного человека, которого и не повстречаешь на сухой земле никогда, заострённые акульи клыки во рту остерегают от ненужных рыбам поцелуев, глаза, такие же лазурные два океана, змеиные в них зрачки. Волосы — живое золото при лунном свете. Франция ходит к этой рыбе, на ледяной берег, каждую ночь, потому что больше ему некуда идти. Не к кому. Рыба, своим влекущим, способным погрузить на самое глубокое дно голосом, елейно просит звать её Артюром, на слуху вертится подобием — «Губительной сирены». Франция продолжает звать её рыбой, та отвечает «Человеком без головы» на своём неведомом языке. Рыба ведёт клиновидными пальцами хищника по своей тонкой, гладкой шее, — постукивает по выступу гортани самым кончиком длинного когтя. Глядит на незваного, такого любимого гостя с забавой, льстящей заинтересованностью. Хочет историю услышать, которую было бы не стыдно рассказать тварям, до которых никогда не дойдут тёплые солнечные лучи. Франция, не отводя глаз от звериных, касается своей потрескавшимися от воды пальцами; кожу с небольшим загаром ошейником облепила густая корка тёмной крови, под ней пожёванный шрам — не последний поцелуй гильотины. Когда он это понимает, грустно улыбается рыбе с синим хвостом и большим прозрачным плавником, что лежит на холодных камнях, подоткнув острый подбородок сложенными руками, смотрит на него, в его, так похожие на человеческие, большие голубые глаза с мутным блеском и горящей жаждой в них. Кивает золотой головой, прощая за то, что сегодня они оба немы, по разному покалечены одним и тем же. Франции кажется, рыба потопила ни один десяток кораблей в мировом океане. Рыбе кажется, человек без головы уничтожил ни один десяток людей на грязной суше, — рады отмщению, оставшись при своём. Смерть теперь не наказание за оплошность, новый способ обмануть жизнь. Несмотря на притупленное ощущение погибели, заглушенный вечным временем страх перед ней, Франция не подходит ближе к ледяной воде, чем может, тянущимся вверх чёрным скалам, на которых, расслабившись, лежит рыба. Остаётся на белом песке, пока ночной ветер треплет расстёгнутый ворот его грязной хлопковой рубашки, дразнит волосы и нюх рыбы привкусом тухлой крови на языке. Франция знает, что рыба лжёт, когда поёт о том, что под ледяной водой нет похожих на неё. Франция не знает точно, верит ли рыба в его россказни про необычных людей, носящих в себе дух стран и неспособных умереть. «У океана нет хозяев, вечно волен делать, что захочет», он хочет поспорить, воспротивиться, ведь у всего есть «единый Создатель», но никогда не делает этого, — слова застревают. Потому что рыба молчит всё время, только смеётся иногда, сверкая жемчугом зубов и тёмным языком, щёлкает. Франция уверен, что рыба каждую ночь хочет, жадно, его плоть, звонко похрустеть подобием человечьих костей, как бьющимся хвостом. Попробовать бессмертие на вкус. В одну ночь Франция позволит ей это, утопить себя и разодрать в клочья, может быть, сегодня. Может быть, сегодня он наконец услышит от Артюра отплевывающее и кислое: — Горько!