Простуда

Макс по жизни болел очень редко. Ни один вирус его не забирал, и в последний раз он простывал, только когда после бухича на спор пробежался по улице в одних трусах, а тогда зима была, и как бы -20. Отболел дома свои полторы недели и поскакал дальше кабанчиком. В отличие от журналиста Козлов болел часто, с самого детства он был подвержен простудам, ему достаточно было постоять на сквозняке, чтобы свалиться с насморком и больным горлом. Мать не разрешала ему долго гулять зимой и играть в снежки с пацанами во дворе. Но самым обидным Миша считал то лето, когда он только-только закончил третий класс, впереди должно было быть целое лето, поездка в лагерь, он съел мороженое по пути к дому и... почти месяц пролежал с ангиной, грустно глядя в окно, пока все веселились. С возрастом, конечно, иммунитет стал лучше, болезни реже, но привычки одеваться потеплее, избегать слишком холодных напитков и не сидеть на сквозняке въелись ему в подсознание. И если в Топях эту осторожность можно было считать обоснованной - тут до ближайшей аптеки, не говоря о больницах, как до Китая раком, то после их переезда журналист начал стебаться над этой чрезмерной осторожностью чаще. Мент даже пиво холодное не пил, что Кольцову вообще казалось дикостью. Шутки кончились, когда Макс умудрился простыть. Он сам не понял, как так вышло, ну вымок разок неудачно под ливнем, а на следующее утро проснулся с температурой. Так-то ничего особенного, но вот Козлову так не показалось. Ближайшие несколько дней журналиста не выпускали из постели. И ладно бы они трахались, но нет, его тупо завернули в одеяло, как будто он какая-то шаурма, поили всякими мерзкими жижами, накачивали колёсами и даже пытались прилепить горчичники, лечили очень жестко и радикально. На четвертый день Кольцов уже готов был лезть на стенку, а от одного вида малинового варенья подкатывал приступ тошноты. Усугублялась ситуация ещё и тем, что он не решался отшучиваться в этой ситуации и пытаться как-то сбросить с себя капитанскую гиперопеку. Просто потому что эта тема находилась на очень тонкой грани с прошлым Козлова. По крайней мере мозгов Максу хватало понять, что болезнь близкого человека напоминала менту, возможно, о его сыне, бывшей жене и всяком таком, не самом радужном. Капитана попускало потихоньку, он позволял себе вдаваться в подробности и иногда делился с Максом короткими историями, например, о том, как они однажды разбили окно соседям во дворе, когда мент пытался научить сына играть в футбол, и как пообещали не рассказывать об этом маме. И это так и осталось их секретом до самого конца. Кольцов боялся наступать на больное и не хотел откатывать наметившийся прогресс в их отношениях, потому терпел, стиснув зубы, выпивая третью за день чашку чая с чабрецом, а ведь он терпеть не мог чабрец. Но зато мента своего любил, и если тому было легче и спокойнее носиться вокруг него как наседка из-за каких-то соплей и 37,5, это можно было потерпеть. К тому же, капитан редко когда ещё позволял себе быть таким уютным и заботливым.