когда все начинается заново

Когда все начинается заново, Сережа боится опять все разрушить. Он не очень представляет, каков сейчас статус их с Олегом отношений, до какого предела доходит Олегово прощение, но обговаривать это не торопится. Первое время он старается быть тише воды, ниже травы, будто от неверно выбранного слова Олег передумает, развернется и уйдет. Его сердце болезненно сжимается, когда он слышит слегка шепчущий, сипящий голос Волкова – каждый хрип напоминает о той из пяти пуль, что попала в легкое, цепляя за собой мысли об остальных четырех. За последние недели самым частым словом в Сережином лексиконе стало «прости», которое он к месту и не к месту вставляет в свою речь, извиняясь за все и сразу. Сережа, кажется, сам становится ходячим извинением за одно свое существование. Так продолжается, пока в ответ на очередное «извини меня» Олег не вздыхает тяжело и не берет Сережу за руку спокойным и уверенным движением. Ладонь у него сухая и теплая, и Разумовский неожиданно для себя начинает мелко подрагивать от этого ощущения устойчивости и стабильности, которым веет от Олега. Он гонит от себя мысли о том, что ему стать такой же устойчивой опорой для Волкова не удалось. - Сереж. – все то же спокойствие и твердость. – Прекращай это, а? Если бы я тебя не простил, ты бы здесь сейчас не сидел. Понимаешь? – Олег слегка сжимает Сережины дрожащие пальцы, и того прорывает. Слезы катятся по щекам, противно затекают по шее за ворот рубашки, Разумовский беззвучно трясется и зажмуривает глаза, только бы не видеть этого теплого взгляда, прожигающего насквозь. Никогда еще Сережа не чувствовал себя настолько недостойным этого доверия, этой скупой нежности, с которой Олег сейчас поглаживает костяшки его пальцев. Он не чувствовал себя так, даже когда видел горький взгляд Олега, перед тем как пожертвовать его фигурой. Даже когда направлял на него дуло пистолета и когда невидимые цепкие пальцы помогали нажать на курок – не чувствовал. Неожиданно рука Олега пропадает, но Сережа не находит в себе силы открыть глаза, продолжая сотрясаться тихими рыданиями. Он слышит скрип стула, двигающегося по полу ближе к нему, чувствует, как руки аккуратно, но настойчиво обхватывают его заплаканное лицо, большими пальцами стирая слезы. - Посмотри на меня, Серый. Прошу тебя. – шепчет Олег. – Пожалуйста. Сережа с трудом открывает глаза, лицо Олега размыто пеленой слез, но даже так он не может долго смотреть на него и отводит взгляд. - Все будет хорошо, Сереж, слышишь? Все будет хорошо. Я с этим справился, и ты тоже справишься. И все будет хорошо. – повторяет Волков, как мантру. Сережа шумно выдыхает, утыкается лбом в его плечо, дрожащими пальцами хватается за футболку Олега, как утопающий за соломинку, чувствует, как ткань под его лицом намокает от слез. И беспорядочно шепчет куда-то в Олегову ключицу: - Прости меня, прости, Олеж, я так тебя люблю, я так виноват, прости, прости, прости. – Сережа сипит – совсем как Олег – вперемешку со всхлипами, захлебывается собственными слезами, путаясь в извинениях и признаниях в любви. Они оба знают, что ничего уже не будет как раньше, потому что после пережитого в каждом что-то надломилось на каком-то особом глубинном уровне организации души. Что-то, что не лечится временем и выплаканными слезами. Но сейчас Олег гладит Сережу по спине и нежно целует в висок, и тот думает, что жизнь дает им шанс начать все заново. Не пытаясь склеить разбитое, чтобы было «как раньше», но с новыми вводными, так, как нужно именно на том уровне переломанности, на котором они оба находятся. И ощущение теплого тела, к которому Сережа отчаянно прижимается, кажется настолько исключительно правильным, что с плеч словно падает тяжеленный груз. В эту ночь они впервые за долгое время спят в одной постели, и это тоже кажется чем-то исключительно правильным. Первым ярким напоминанием о том, что «как раньше» не будет и вычеркнуть кровавую шахматную партию из памяти не выйдет, становится ночь, когда Сережа просыпается от беспомощного хрипа Олега на соседней половине кровати. Он подскакивает, готовый сорваться и оказать любую помощь Волкову, но понимает, что тот мечется на простынях, лишь забывшись в кошмарном сне. Он хмурит брови и шевелит губами, шепчет что-то неразборчиво и тихо. Лицо Олега искажено таким горьким выражением, что у Сережи непроизвольно сжимаются до скрипа зубы. Он наклоняется ближе, силясь разобрать шепот мужчины, со страхом понимая, что догадывается, какие слова услышит. - Сереж… - хрипит Олег сквозь сон, - Сереж, это не ты, остановись, прошу... Хотя бы в этот раз. Разумовский отползает от него и закрывает уши руками, подбирая колени к груди. Нет, не слышать, не слышать, как самому важному и родному человеку в твоей жизни, в кошмарах являешься ты сам, не слышать, не слышать… Холодной волной по телу разливается липкое чувство отвращения к себе. Сережа мотает головой, пытаясь прогнать поставленную на репит мысль о том, что это он, он причина всего дерьма, которое случилось с Олегом, всех его травм и шрамов, а теперь еще и ночных кошмаров. Спустя пару минут, с трудом подавив приступ паники, Сережа осторожно отнимает руки от головы и неуверенно тянется пальцами к плечу Олега. Волков вздрагивает от мельчайшего прикосновения и распахивает глаза. В первую секунду, увидев перед собой Сережу, он было отшатывается от него, приняв за продолжение кошмара. - Тшш, тише, все хорошо, - Сережа увереннее опускает ладонь на плечо Олега и сам хочет верить в то, что говорит. – Это я. Все хорошо. Все хорошо. Грудь Олега тяжело вздымается, на лбу - бисерины холодного пота, но почему-то слова Сережи постепенно его успокаивают. Он дышит ровнее и, наконец, расслабляется. Сереже дышать тоже становится легче. - Прости. Дурной сон. – Олег отводит взгляд в сторону, стараясь не смотреть на Сережу. И Сережа понимает, что не в праве его осуждать. В памяти всплывают картинки, в которых все наоборот – им по пятнадцать, вокруг холодные детдомовские стены, и это Олег гладит Сережу по голове, отгоняя кошмары. - Все в порядке. Он ушел, Олеж. Он больше никому не навредит. Олег полусонно растерянно кивает и слегка заторможенно подбирается ближе к Сереже. Разумовский теряется, потому что Олег вдруг укладывается головой ему на грудь, утыкаясь лицом куда-то под ключицу, и осторожно обхватывает руками. Сережа неуверенно опускает руки ему на спину и чувствует под ними размеренное дыхание. В горле от щемящей теплоты и горечи встает ком, глаза начинает предательски щипать, и Сережа всхлипывает, смаргивая слезы. - Сереж? – Олег поднимает на него сонный взгляд. Сережа улыбается и почти невесомо гладит его по волосам: - Засыпай, волчонок. – полузабытое ласковое прозвище смешивается со вкусом первой скатившейся к губам слезы. - А ты? - Я усну позже. – Сережа обнимает засыпающего Олега и чувствует, что им предстоит со многим справиться в этом пугающем «заново».