tablo — expiration date
Мин Юнги не любит шумные тусовки, он в принципе апатично относится к большому скоплению людей, и если вы спросите, что для него то самое «большое скопление людей», он сразу же ответит, что больше двух. Ему тяжело находить общий язык сразу и с несколькими, он ведь один, он не может разорваться! Но это вполне себе возможно для него, когда того требует, скажем, учёба, а его группа насчитывает около тридцати человек, с которыми он общается абсолютно на каждой сессии и даже не боится спросить конспект лекций, или работа, а она заключается в прямом контакте с людьми. С людьми, с большим потоком людей, самых разных и невозможных для Мина. И он рад, что подбор электронных дивайсов это то, на чём начинается и заканчивается контакт с людьми. Юнги не ненавидит людей, просто он не видит в них ничего, что могло бы импонировать ему, ровно как и в себе, ведь он с абсолютной трезвостью понимает, что точно такой же, как и все. Просто не любит общество людей, просто не комфортно, но всегда готов вылезти из своей раковины, когда того требует дело. Просто не понимает это самое общество людей, но если того потребует обстоятельство, постарается, чтобы сделать вид, что оно, общество, вполне понятно ему. Скажете, что так нельзя, нужно уметь находить общий язык, учиться понимать людей, ведь вся наша жизнь — это длиннющая цепочка самых различных и разнообразных знакомств, с людьми так или иначе приходится иметь дело и это в порядке вещей. Но Юнги всячески обходит это самое «нельзя», ведь это вне зоны его комфорта, а он чертовски бережёт её, и порой (он боится сам себе признаться, но это будет нашим с вами секретом) подобная обеспокоенность собственной зоной комфорта его пугает. Пугает не она, а то, что за её пределами, возможно, целая жизнь, самая разнообразная, а он продолжает сидеть здесь и не шевелится. Нет, конечно, шевелится, перемещается в пространстве и даже весьма охотно. Он мог бы попробовать, но каждый раз, когда предстоит сделать выбор, когда вопрос стоит ребром: «Так да или нет?», он, зажмурившись, начинает считать до пяти и тут же прячет руку от протянутого ему шанса. Ему и так хорошо, а раз хорошо, значит это действительно хорошо. Насильно выходить из зоны комфорта тоже не вариант, верно? Люди, к слову, заблуждаются, когда под «зоной комфорта» нелюбителей знойных мероприятий понимают зону, ограниченную одной комнатой обывателя. Юнги чертовски уютно в своей комнате, как-никак она именно его и это его место, обжитое и закреплённое координатой на Земле. Но лёгкая улыбка трогает его губы далеко не каждый раз, когда он плюхается уставшей тушей на свою измятую постель, она расплывется в удовлетворённой неге, когда тот прохаживается по безлюдному парку, когда взор устремлён высоко-высоко в небо. Мин любит наблюдать, как сквозь свежую листву проскальзывает белоснежный пушок облаков, любит смотреть, просто смотреть на безмятежное небо, которое, наверняка, повидало больше него самого. Юнги почти тридцать, не совсем почти, всё-таки не завтра и даже не через месяц, но скоро. Его жизнь вот-вот перешагнёт за четвёртый десяток, а он, словно в середине своего самого первого, со спокойной душой усаживается на качели каждый раз, когда доводится проходить мимо детской площадки. Хотя, брюнет лукавит: порой он целенаправленно держит путь в сторону пустого вольерчика для детей лишь затем, чтобы разместиться с маленькой победой внутри на сидение качелей и отправиться в этот мнимый полёт к небу под полюбившийся аккомпанемент.и каждый раз, когда я смотрю в календарь, я понимаю, что у этих дат нет воспоминаний.
Юнги не из тех, кто закрывается от людей, по крайней мере, он в этом уверен, он лишь не находит обходимым замечать этих самых людей, особенно, когда ему это совершенно не нужно. У него есть свободное время, у него недавно был обновлён плейлист, рабочая смена закончилась раньше обычного, любимое пиво на этой неделе по акции и, конечно же, когда небо озаряется тёплой палитрой цветов, на улице ни одного конкурента, что мог бы посягнуть на его качели. При таком раскладе грешно даже задумываться о каких-то случайных знакомствах или непринуждённых беседах. Сейчас у него то самое единение с собственной зоной комфорта, и ради такой, казалось бы, мелочи, ради качелей он отклонит встречу с друзьями, обязавшись встретиться и выделить им время, но в уже полноценный выходной, потому что сейчас время для существования только Мин Юнги и качелей. Лето только-только вступает в свои права, а вечерняя прохлада уже ощущается, как долгожданная благодать. Где-то за пределами спального райончика Сеула определённо жизнь в это время бурлит и бьёт ключом, люди после работы выпивают по баночке пива, встречаются с друзьями или вовсе начинают только свой день, но здесь, на координате, отмеченной одним невысоким брюнетом с вечно путающимися наушниками в руках, ритм жизни совсем иной и Юнги нравится этот ритм. Он любит смотреть на ещё не окончательно потемневшее небо, что виднелось за верхушками небольших многоэтажек, любит раскачиваться под бит какого-нибудь дерзкого трека, что вёл его с работы прямо на эту площадку, а после — плавно раскачиваться под что-то, что лёгким шёпотом заставляет подпевать само сердце, а душу — вырываться из бренного тела и нестись прямо туда, куда качелям, увы, не достать. Юнги чувствует в такие моменты странное, но позволяющее отпускать всё произошедшее чувство, будто каждый раз, когда он раскачивается, его плечо поглаживает невидимая рука, приговаривая: «Ты хорошо постарался, а теперь забей». Порой молодой человек даже думает, что это единственное, что помогает ему. В чём именно? Он сам и не знает, но этот своеобразный ритуал необходим Юнги, просто потому, что в такие моменты он чувствует куда больше, чем в остальное время любого дня. В такие моменты ему нравится чувствовать, и плевать, будь то саднящая печаль или распирающая, наведывавшаяся раньше своей причины радость. Приходил ли когда-нибудь Мин сюда с друзьями? Безусловно, им доводилось зависать не в одном месте их общего района, но в жизни каждого есть вещи, есть места, которые настолько личные, что эмоции, вызываемые этими факторами, стоит разделять ни с кем другим, как с самим собой, потому что первым делом эти вещи, эти места вызывают эмоции для нас самих. Качели никогда не заменят Юнги их посиделки с Хосоком и Намджуном в гостиной младшего, этих двоих ещё попробуй заменить, но и друзья не смогут заменить качели. Для него это две параллели, которые Юнги желал бы продлевать как можно больше. И если кто-то спросит Мина, обернётся ли трагедией демонтаж детской площадки или перестройка её в парковку, то он, без всяких сомнений и на полной серьёзности, лишь грустно кивнёт. Хуже привязанности к живому человеку, который в определённый момент может покинуть тебя, может быть привязанность к месту, которое будешь бояться покинуть сам всю жизнь, — и это тоже пугает Мин Юнги.я боюсь стать книгой, которую никто не захочет дочитать.
— Выглядишь счастливым. Мин не сразу заметил присутствие на площадке кого-то ещё, а фразу, возможно сказанную повторно, он расслышал только во время перехода треков. Молодой паренёк с осветлёнными волосами присел на одну из ступенек ещё новой горки и теперь наблюдал за тем, как Юнги сбавляет темп качелей. Он попытался вспомнить, что именно только что в него бросили, а он был уверен, что обращались к нему, и, возможно, ждут ответа, но слова незнакомца сквозняком прошли через голову брюнета, не оставляя после себя никакой ясности. Интересно, то был вопрос и есть ли смысл на него отвечать? А может, просто сделать вид, что не заметил, Юнги бы рад прикинуться, что в принципе не заметил его, но он уже посмотрел в его сторону и их глаза уже как секунды две ловят единый зрительный контакт. — Ты что-то спрашивал? — уточняет Мин. — Нет, — прилетает не слишком резкое, скорее мягкое, но обескураживающее своей краткостью. А может, ему всё-таки показалось? Вполне возможно, ведь Мин частенько проговаривает в голове какие-то фразы или придумывает диалоги, которым, он уверен, нет места в реальной жизни, но ему просто нравится их выстраивать. Выходит несколько неловко, Юнги отворачивается и, поджимая губы, сам себе кивает: — Понятно. Ему было бы куда комфортнее, если бы незнакомец так пристально не всматривался в него, тем более, когда самому Юнги трудно разглядеть деталей его лица, а лучше бы, чтобы тот переместился куда-нибудь, дабы Мин мог продолжить наслаждаться своим моментом. Прочувствовав, что разговор не намечается, он тянется к одному из наушников и вот-вот собирается вставить в привычную ему среду, но паузу музыкального вечера суждено было растянуть ещё ненадолго. — Я сказал, что ты выглядишь счастливым, — поясняет блондин. — Ещё не видел ни разу взрослых парней, которые с таким удовольствием катаются на детских качелях. Юнги хочется знать, насколько его лицо выдаёт, ведь каждое утро ничего, кроме покер-фейса, облачённого в синяки и мешки под глазами, он на своём лице не замечает. А может, всему виной хорошо сложившийся вечер: ранний уход с работы, любимое пиво и качели — на лицо явные признаки дурацкой улыбки, которую волей-неволей может заметить всякий прохожий. И Мину особо-то и нет дела, пусть даже и дурацкая, но ему хорошо. Едва ли он чувствует себя самым счастливым, да просто счастливым, но ему хорошо! — Мне просто хорошо, — поясняет зачем-то молодой человек, слова сами вырвались из него. — А разве когда тебе хорошо, ты не чувствуешь себя счастливым? — любопытствует парниша, и тут Мин может краем глаза подметить его широкую заговорщическую улыбку на пухлых губах. Его втягивают в диалог, он может нагрубить и отвязаться от него всеми возможными способами, но язык так и чешется оспорить высказанное. — Хорошо бывает по-разному, а счастье — слишком большое чувство, чтобы его испытывать каждый раз, когда тебе приятно и хорошо, — кажется, сделал. Кажется, поставил точку. У него ещё в планах было допить дно баночки и три свежие новинки были припасены для сегодняшнего вечера. — А ты не думал, что счастье — это чувство момента, ты его чувствуешь здесь и сейчас, а после хранишь эти моменты в воспоминаниях? — В жизни всё равно наступает момент, когда ты чувствуешь это больше и оно в последствии сопровождает тебя с ещё большей силой, — а Юнги разогнался, сам себе усмехается, ведь давно так не парировал в обсуждениях, тем более о счастье. Когда он вообще с кем-то обсуждал счастье? Наверное, ни с кем ещё. — Если ты придаёшь большое значение отрезку жизни, называя его «счастливая жизнь после», ты обесцениваешь всю остальную и нацеливаешь себя на ожидание этого самого счастья. Ты готов так долго ждать неизвестного? — Почему долго, может, оно наступит скоро, — хмурит брови Юнги, но почему-то сказанное пареньком, который явно младше его не на один год, имеет вес и зерно здравомыслия. — Но оно всё ещё неизвестно для тебя, — возражает блондин, в чьих волосах лёгкой дымкой отражается синева ночного неба. Мин готов просто спорить, ведь он считает иначе, для него счастье всегда было чем-то большим и необъятным, а тут ему говорят, что он выглядит счастливым. Перерой он всю свою биографию, он не вспомнит ни одного момента, который мог бы назвать счастливым, было много значимых, но едва ли таких ярких, чтобы можно было именовать таковыми. Юнги дёргает от осознания, что он сейчас сидит поздним вечером на детской площадке, сидит на качелях и разговаривает с незнакомцем о счастье, ему не хочется перечить и с пеной у рта доказывать что-то, ведь предмет их завязавшейся дискуссии настолько эфемерен, что Юнги сам задумывается над истиной в своей позиции. И всё же, он, Мин Юнги, и какой-то незнакомый парниша, лет едва ли больше двадцати, в яркой кислотно-оранжевой футболке с надписью «Hakuna Matata» ведут диалог на тему счастья на детской площадке. — А к чему ты это сказал? — спрашивает брюнет. — Сказал что? — любопытствует незнакомец. — Что я выгляжу счастливым. — Счастливые, говорят, часов не наблюдают, а ты, видимо, так и готов тут просидеть до самого утра, — совершенно по-доброму хмыкает и пожимает плечами. И правда, поздний вечер перешёл давно за полночь, а Юнги ещё завтра к десяти на работу, на которую со скрежетом в голове и не молодеющих суставах нужно будет ещё успеть собраться. Он действительно удивлён, как за прослушиванием музыки не замечал быстротечности времени, а ведь оно всегда перед глазами, в уголочке экрана. Вздохнув, Мин поднимается окончательно с качелей и, допив одним глотком остатки пива, забрасывает банку в мусорное ведро. Он готов отправиться домой, перекусить быстрорастворимой лапшой и отправиться спать, но их диалог с незнакомым парнишкой как-то быстро прервался, будто он мог так же нескончаемо литься, как и привычный минов ритуал, если бы неупоминание позднего часа. Да и просто как-то невежливо уходить без простого «пока», не с каждым удаётся так завязать разговор, да и не каждый развяжет Юнги язык, если быть совсем уж честным. — Я пойду, завтра на работу, — как будто ему нужно разрешение или оправдание в том, что его время пришло, — неплохо поболтали. — Да, неплохо, — всё так же искренне и беззаботно улыбается блондин. — Меня зовут Юнги, — зачем-то представляется. — Если ты тут часто бываешь, мы можем пересекаться иногда и болтать. У тебя неплохо получается ставить под вопрос чужие суждения, мне это нравится. — Да, я не против, — он протягивает молодому человеку руку в знак знакомства. — Не скажешь, как тебя зовут? Юнги привык спрашивать людей в лоб об их имени, но то обязательства на работе, гарантийные талоны, договора и прочее, что в купе за весь день смешивается и теряется где-то в служебном помещении и остаётся там же. Но при личном знакомстве ему всегда называли в ответ имя, без всяких ожиданий. Мин второй раз за вечер чувствует себя неловко и не знает, как подступить, а незнакомец будто бы этого и ожидал. — Давай договоримся, — начинает с приподнятым уголком губ и хитринкой в прищуренном взгляде, — я скажу тебе своё имя, если ты выиграешь в прятки. Пойдёт? — Какие прятки? — недоумевает Мин. Предложение едва ли можно назвать заманчивым, скорее, из тех, что вызывает желание перезагрузит мозг, и заново прослушать задачу. — Это какая-то компьютерная игра? — давай, Юнги, ты же сидишь в интернете, ты работаешь с современными девайсами, наверняка это какой-то новый тренд, который прошёл мимо тебя. А у Юнги ведь на самом деле мозг успел выдать несколько десятков предположений, что это могут быть за прятки. — Нет, самые обычные прятки. Ты ищешь, я прячусь. — И я просто должен найти тебя и ты скажешь своё имя? — вскидывает брови Мин. — Да, — кивает в ответ. Забавно, очень забавно, настолько забавно, что ничего непонятно. Юнги привык, что в жизни есть много вещей, которые ему тяжело понять или вовсе не понять, например, физика или химия, люди, навязывающие своё мнение на просторах необъятного интернета, но, ладно, с этим можно даже смириться, но прятки? Самое странное предложение, которое поступало за не то что последнее время, а за последние годы. Согласен ли Мин? А его и не спрашивают, потому что незнакомец успел воспользоваться ошарашенностью брюнета и удалился из поля его зрения, ныряя куда-то в объятья ночи. Согласен ли всё-таки Юнги принять это предложение? Взвесив все за и против, он может сказать, что это не та вещь, из-за которой стоит так долго и напряжённо думать, да и имя это не такая проблема, да и болтать на площадке было импульсивным предложением со стороны Мина, лучше оставить всё, как было раньше. Было бы хорошо, просто замечательно, если бы Юнги, лёжа в своей кровати и уткнувшись в потолок, на радость своей бессоннице не перебирал в голове возможные имена, что подходили бы белокурому парнише с пухлыми губами и в ярко кисло-оранжевой футболке, на которой так едко, но метко было напечатано «Hakuna Matata». Жизнь без забот, кажется.epik high — eternal sunshine
А утро начинается как всегда с долгой борьбы с самим собой и взвешенного философского вопроса «Так ли мне нужна эта работа?», а там дальше и кофе, и душ, и состряпанный на раз-два завтрак и забег до автобусной остановки. Привычный ритм жизни, раздражающий, бесячий, но способный к привыканию и даже выживанию. Юнги не жалуется, чертовски не любит жаловаться. И не потому, что знает, что кому-то наверняка хуже него самого, нет, он не любит обесценивать свои проблемы, он не жалуется лишь потому, что подвергает сомнению свой прошлый выбор, а сожаления — это последнее, что он хочет испытывать в своей жизни. Снова люди, снова очередные взаимодействия, с которыми Юнги, в принципе-то, смирился давно, просто в моменты, когда хочется пожаловаться, он вместо этого начинает просто ворчать. Чисто по-человечки ворчать, а после заново приниматься к своим обычным человеческим делам. Так и прошло обеденное время за душевным телефонным разговором с Хосоком, которым успевал только подтрунивать во время пауз пламенной речи старшего. Но минус любого перерыва заключается в том, что как приходит его начало, так же приходит и его конец, вот Юнги и идёт бдить порядок торгового зала и искать глазами тех, кто нуждается в консультации. — А в рубашке ты выглядишь серьёзным, — раздаётся, когда он проходит мимо отдела бытовой техники. Мин верит своим глазам, несомненно, но сразу задаётся логическим вопросом: что забыл здесь паренёк с детской площадки? Он знает, где Юнги работает или это просто совпадение? А может это часть тех самых пряток? — Что ты здесь делаешь? — вполне логичный вопрос, задаваемый с ходу и по делу. — Я надеялся, ты скажешь «привет» или что-то вроде этого. — Но ты первым не поздоровался, как и вчера, — решил сделать акцент на вчерашнем, и не знает, удастся смутить блондина или нет, и даст ли тот ответы на вопросы, если Мин попытается их задать. — Я, кстати, пока выигрываю, — пропуская мимо ушей предыдущее замечание. — Я нашёл тебя первым, поэтому пока моё имя остаётся в секрете, — и улыбается, так спокойно и добродушно, ещё и заранее резюмирует, Юнги тяжело представить, что таким безмятежным и спокойным состоянием вообще кто-то может обладать. — Я не понимаю, зачем мы играем в эти прятки, — и Мин действительно не понимает, а ведь он действительно гадал и даже успел подобрать парочку имён для этого паренька. Может, Субин какой-нибудь? Хотя, может в его имени вообще есть что-то от «-хён». — Ты спросил, как меня зовут, а я предоставил тебе возможность найти ответ самому, — в его спокойном лице будто нет ничего, что могло бы выдавать его слова за осознанный абсурд, он звучал так, будто это всё вполне себе логично. — Найдёшь меня — найдёшь и ответ на свой вопрос. — Извини, но это какая-то дурацкая игра, — в полголоса говорит Мин, чтобы никто из проходящих мимо коллег и посетителей не услышали его. — У тебя ведь совсем другое слово на языке вертится, ведь так? — Да, — кивает молодой человек, не отводя взгляда от широко раскрытых, будто внемлющих каждому его слову глаз, — дебильная какая-то игра, в душе не ебу, зачем я ввязался в это. — Не сдерживайся, если хочешь продолжить поиски, — хлопает его по плечу и скрывается в отделе с телевизорами. «Не сдерживайся, если хочешь продолжить поиски» звучит как «следуй за белым кроликом», но Юнги не Алиса и со шляпниками и крысами чаи гонять не собирается. Возможно, после пары бутылочек соджу согласился бы, но если серьёзно, то Мин задумывается, а реален ли вообще этот парень? Может из-за переутомления и частых погружений в себя, каким-то образом, он выдумал себе его? Правильно ему говорили учителя, он часто додумывает до беды и сам себе её придумывает, но если с химией, физикой и пониманием людей у него были проблемы, то с логикой дела обстояли неплохие, было с чем поработать. Оставшийся день проходил в рабочем напряжении и все ментальные отягощения можно было откинуть на второй план, если не запереть, пока какая-нибудь троица не решит навестить Пушка. Юнги привык возвращаться домой один, попутно пролистывая ленту в соцсетях, для него даже контраст того, что коллег всегда кто-то забирал или встречал, нисколько не смущал, он привык. Настолько, что увидеть у выхода из торгового центра знакомую фигуру (по одной футболке за две встречи можно было угадать издалека) было для него большим сюрпризом. Да что скрывать, Юнги рот раскрывает, когда уже знакомый парниша машет ему рукой и зовёт к себе. Вау? Вау! Мин старается не бросаться в растерянность, поэтому первым выдаёт: — Ты выставил своё условие, — он отказывался принимать игру в прятки за адекватное предложение, — а я в ответ выдвину своё: не буду здороваться, пока не скажешь своё имя. Не хватает ещё самодовольно сложить руки перед грудью, но Юнги слишком устал для лишних телодвижений, сейчас бы просто дойти домой. Но реакция блондина приятно его удивляет, ибо тот расплывается в широкой улыбке и впервые называет его «хён». Вроде бы мелочь, а приятно. — Мне нравится, ты хоть ещё пока меня не находил, но ты растёшь. Они идут бок о бок, парниша прячет руки в карманы своих брюк и не перестаёт улыбаться довольной кошачьей улыбкой. У Юнги двоякое ощущение, ведь он выглядит как человек, который ведёт себя так, будто напаскудил и радуется, но который ничего не делал на самом-то деле. И Мин всё больше задаётся вопросом, а сдалось ли ему так это имя? — Я пришёл сам, это не считается за то, что я нашёл тебя, ведь я уже знал, где ты будешь, — как бы оправдываясь, говорит парнишка. — Вижу, ты устал, — он с сочувствием смотрит на Мина, а тот немного теряется — он устаёт, да, но не привык, чтобы это так открыто подмечали. Обычно люди просто уточняют, но редко когда точно замечают состояние человека. — Есть такое. — Я знаю, что у тебя есть вопросы. Задавай, ведь без них, ты не найдёшь меня, а ты хочешь узнать, как меня зовут. Юнги продолжает идти и обдумывает, выбирает из всего простора различных вопросов, что же спросить первым. И как не странно, первым он решил задать вовсе не тот, что тяготил его голову добрую половину дня и прошлой ночи. — Как относишься к рамёну? — Рамёну? Весьма положительно, — хихикает и даже не задумывается над вопросом. — Отлично, тогда сейчас мы идём ужинать ко мне, — Юнги был уверен, что раз ответ на первый вопрос окажется положительным, то в этом не стоит сомневаться. Младший захлопал в ладоши, а после принимается обнимать брюнета, и, честно, в любое другое время с любым другим посторонним человеком он бы скинул руки со своих плеч и осадил бы, но этот улыбчивый парниша не просто обладает располагающей к себе аурой, Мин просто чувствует рядом с ним себя в порядке. Чертовски странно, если начать задумываться, почему именно так и почему именно с ним, но Юнги не задумывается, потому что ему комфортно, ему хорошо. Он лишь приобнимает в ответ и хлопает того по спине. — Знаешь, — начинает молодой человек, расставляя тарелки на небольшом журнальном столике в гостиной, дополняя их баночками холодненького пива, что ребята успели прикупить по дороге домой, — мне начинает казаться, что ты вовсе нереален, — и смотрит прямо на того, что в ярко кислотно-оранжевой футболке, — от слова, будто я сам тебя выдумал и начинаю сходить с ума. — Я более чем реален, чем твоё воображение, и ты более реален, чем моё собственное воображение, — блондин помешивает палочками лапшу, — люди чаще всего сходят с ума от реальности, от того, что не могут её понять и принять, но не от воображения. А Юнги сидит и не понимает его, но в то же время ему кажется, что он единственный, кто может принять его и кого может принять сам Мин. И вот это он прекрасно понимает. — Когда я наблюдал, как ты катаешься, — старший замечает, как тому неловком в подобном признаваться, — мне стало очень интересно, что ты чувствуешь, когда катаешься и слушаешь музыку. Ведь и музыка, и качели обязательные константы во всём этом, да? А что Юнги, собственно, отвечать? Он чувствует, в этом вся и соль, он готов вычеркнуть чувства из повседневной жизни, чтобы оставить их только вот для таких ритуалов на детской площадке, где он впервые понял, что такое из себя представляет гармония. — Это чувство что-то между единением и полётом, полётом вселенским, я бы даже сказал, — сам себе кивает и принимается накручивать лапшу, чтобы запустить после в рот. — А, то есть что-то сродни оргазму? Круто! — последнее слово младший растягивает и говорит без всяких смущений, пока Юнги давится лапшой от такого резкого сравнения. — Подожди, — он выставляет руку вперёд и даёт самому себе прожевать, — оргазм — это что-то, что происходит между двумя людьми, а это… — Подожди, — копирует его жест блондин, — а как же мастурбация? Во время дрочки люди, что, не испытывают оргазма? Они порой его испытывают чаще, чем при самом половом акте, — и в качестве точки в своём аргументе делает глоток из запотевшей баночки. — Да, но, — ага, Мин Юнги, сказал а, говори и б. Что же там должно быть за сравнение, которое может перевесить сравнение с оргазмом? — Оргазм это мимолётное чувство, это удовольствие момента, а когда ты катаешься на качелях и слушаешь музыку, ты не просто живёшь здесь и сейчас, ты живёшь всем миром, оставаясь на своей координате. Ты можешь быть миром, когда как он на самом деле может быть тобой, а вместе вы едины. Это чем-то похоже на комплементацию человечества в Евангелионе, но это чувство всё равно отличается от конца Евангелиона. — Не смотрел, не шарю, — пожимает плечами паренёк, — но я могу себе это представить. Звучит чертовски удивительно. — Хотел бы ощутить что-то подобное? — с интересом спрашивает Мин. — Оргазм или эту твою комплементацию человечества? Виснет неловкая тишина, а после они оба звонко смеются, постукивая по деревянной столешнице. Нет, бывают же в жизни ситуации, когда с незнакомым тебе человеком обсуждаешь тему счастья одним вечером, а на следующий же день вы пьёте у тебя в квартирке, обсуждаете оргазм, заедая это всё быстрорастворимой лапшой. — Чтобы понять второе, тебе нужно посмотреть Евангелион, — Юнги вытирает руки о лежащее рядом полотенце и тянется к ноутбуку. — Не желаешь начать исправлять своё положение прямо сейчас? И они действительно всю ночь смотрели то, что уже давно записано в нетленную классику, смеялись и во весь голос матерились в моментах настоящей психоделики. А ведь это одно из любимых аниме Юнги, которое до этого он смотрел только один, пересматривал один и даже не предлагал никому глянуть за компанию. Он бы задумался, почему именно он, почему именно так, но ему комфортно, ему хорошо, а портить зону комфорта лишними вопросами, которые только бы отягощали её, ему не хотелось. Юнги хорошо, и он даже не догадался, что его зона комфорта дала ходу и расширилась, немного, но стала на одного, на одного человека больше. Он задаётся почему, когда с их совместного просмотра проходит две недели. Казалось бы, всего четырнадцать дней, четырнадцать дней самой обычной миновой жизни, но начинает претить, что она как всегда обычная и в ней нет того, что, как казалось ему, могло сопровождать её ещё дольше, потому что в один момент, когда они лежали на раздвинутом диване и слушали в двадцатый раз опенинг, он понял, что уверен, что так и должно быть, что он хочет, чтобы так было. Что Юнги чувствует? Как-то неуютно, а жизнь его всё та же, и люди всё те же. Попробовать принять? Он бы принял, как вскоре после встречи с этим удивительным пареньком начал учиться принимать людей, и хотя бы изредка, но пытаться их понять, но он даже не знает, что произошло. Как принять то, что толком не знаешь, как описать? Он исчез так же, как и появился, не было никаких гарантий, что они встретятся снова и смогут вместе зависнуть, лишь постоянное «когда ты найдёшь меня». Знал бы где искать, Юнги непременно нашёл. Под конец второй недели приходит не сколько принятие, сколько смирение. Возможно, ему действительно всё показалось. Люди не бывают такими необычными, люди не играют в прятки, когда спрашивают их имена, люди не встречают незнакомцев с детской площадки после работы и не идут с ними пить пиво домой. Люди сходят с ума от реальности, потому что в ней слишком много отличий от их собственных фантазий. Если Юнги сам выдвинул эту мысль благодаря своей разыгравшейся фантазии, то ему пора браться за голову, и желательно не руками. Он переслушивает несколько раз на дню песню, которой в тот вечер поделился с ним младший. Его рекомендация вышла забавной, и, казалось бы, Юнги бы в жизни не нашёл её, если бы не его рекомендация. А может быть, нашёл-таки, если этого парниши и вовсе не существовало. — Мне кажется, это то, что тебе нужно. Я не всегда смогу поддержать тебя, но слушай её, когда будет необходимо услышать «ты молодец, ты хорошо постарался», — он с мягкой улыбкой протягивал наушники старшему и с торжеством запускал композицию. — Мне кажется, если бы ты занялся музыкой, у тебя бы выходило создавать что-то подобное. — Что именно? — Что-то, в чём каждый может узнать себя.я знаю, почему ранее был раздавлен, ведь это выше любой вершины — просто оставаться на земле.
И Юнги остаётся на своей координате, пытается радоваться, что всё-таки его жизнь не претерпевает никаких потрясений, да, и в принципе, ему снова хорошо, просто по-обычному хорошо. Бывали времена и хуже, а тут ничего не сделаешь, нужно идти дальше. Он даже для самого себя не может описать, чем была для него эта встреча, поменяла ли его, а, может, это всё он сам. В любое другое время Мин посмеялся бы с того, какой он отличный собеседник для самого себя, но, нет, ему не смешно. Грустно даже немного, всего пара суток, а после жизнь идёт так, будто их вовсе не было и только один Юнги в курсе, что они были, и что в этих двух сутках существовал один удивительный человечек, который так и не раскрыл ему своё имя, и на чьи поиски Мин, видимо, будет обречён до конца своих дней. Такая себе перспектива, ведь паренёк мог перебраться или вовсе быть из какой-нибудь Америки, а молодому человеку копить на поездку в Штаты ещё половину прожитых им лет. Такая себе выйдет встреча на пороге полтинника. В любой свой выходной день Юнги привык зарываться в книги или сериалы, убираться, когда квартира начинает напоминать откровенное бедствие, но в день зарплаты, пришедшейся на его выходной, было грешно не выбраться куда-то. На дебри центра он не расчитывал, слишком привык добираться туда каждое рабочее утро, а вот заскочить в одну из недавно открывшихся пиццерий, в которую ещё не успел наведаться Мин со своими друзьями, было неплохой идеей. Пицца в выходной день, любимое пиво снова по акции и какой-нибудь новенький сериальчик — день рисовался замечательным, что даже от его вдоха на губах невольно возникала довольная улыбка.малыш, не спеши, ты можешь справиться с тем, что тебя душит, перестань переживать о том, что можешь отстать.
Пиццерия занимает небольшое помещение, которое ранее принадлежало, если парень не ошибается, магазинчику с уценённой одеждой, но за короткое время из него успели сделать добротное заведение, со своей атмосферой, которую Юнги может назвать уютной. Да, приятное заведение, и если бы не планы на одиночный просмотр сериала, он бы с удовольствием провёл здесь время. Он подходит к кассе, чтобы сделать заказ, и стоило ему взглянуть на кассира, он сталкивается с той самой, но ещё более довольной улыбкой. — Ты нашёл меня, Мин Юнги, — говорит первым блондин, на котором уже нет вырвиглазной футболки, на месте которой была выглаженная рубашка с бардовым клетчатым галстуком. — А ты умеешь прятаться, — нет, Юнги не ищет глазами бейджик, он решает играть по правилам (а их кто-то озвучивал?) до конца. — Мне, пожалуйста, одну гавайскую. — С ананасами и ветчиной? — уточняет больше не как кассир, а как тот самый парниша с детской площадки. — Ага. — Ужасно, — шепчет и улыбается, продолжая заполнять лист заказа. — Пятнадцать минут и ваш заказ будет готов. Мин решил разместиться в дальнем углу, он помнит, что не озвучил, что хотел бы заказ с собой, ибо после подобной встречи он хотел бы остаться в этом месте подольше и наконец озвучит все возникшие вопросы. Его не зовут к стойке заказов, ему приносят пиццу к столику, ещё и наливают газировку. — За мой счёт, — присаживается напротив него блондин. Юнги скрещивает руки перед собой наконец, устремив на него внимательный взор в ожидании ответов. Или хотя бы слов, любых, самых простых, но чтобы Юнги перестал думать, что выдумал его, что все те сутки с ним никого не было рядом. — Гавайская пицца — это ужасно, я настаивал, чтобы её не было в меню, но я принимаю твой выбор и уважаю его, — первое, что слышит в свой адрес молодой человек. — Мне следует оскорбиться или принять замаскированные извинения? — Я ещё успею извиниться, — он отмахивается, а потом его лицо становится таким серьёзным, каким Юнги его ещё ни разу не видел. — Поверить не могу, что ты всё-таки нашёл меня. Спасибо тебе, что нашёл. — Мы оба нашли друг друга, мне стоит и тебе сказать спасибо, что нашёл меня и не исчез окончательно, чтобы я смог тебя найти. — Я просто не смог бы, — он опускает взгляд, а после, как будто вспоминает самую значимую часть игры, что не могла не подбадривать Юнги всё то время. — Всё ещё хочешь узнать моё имя? — За две недели я как-то пригорел к этому, но если ты мне не скажешь, я так и продолжу звать тебя «пусть будет Субин». Младший смеётся. — Видимо, ты долго гадал и подбирал мне имя. — Настолько, что перестал выбирать между человеческими именами. — Ты же сдержишь своё условие? — блондин так взволнован, будто его имя нельзя произносить вслух или оно и вовсе проклято. — Сразу после того, как получу свой выигрыш, — хмыкает Мин. — Меня зовут Пак Чимин, — совсем спокойным и мягким бархатцем произносит тот, — но ты можешь звать меня поиграть в прятки. — Ну привет, чудо.