***
— Ямато-сенсей, а это точно та дорога к трёххвостому? Я её совсем не помню, — неоправданно громко спросил юнец с прической-ёжиком на голове, возглавляя отряд чудаковатой походкой. — Карты не врут, — ровно ответил зрелый мужчина, на ходу переворачивая карту вверх-вниз и наоборот, в попытках найти ответ на вопрос ученика. Группа из двух человек шла спокойным шагом, и задание от Хокаге найти Санби до появления Акацуки начало становиться всё тяжелее и тяжелее с каждым шагом под палящим Солнцем. — Сенсей... Неужели мы опоздали? — окоченел блондин, направляя палец вперёд. На пустом горизонте, где чёткая линия разделяла жёлтую щебёнчатую тропу и голубое небо, медленно вырисовывались чёрные фигуры, расплывающиеся в обманчивом мареве солнцепёка. Не сразу стало ясно — то обман зрения, мираж от солнечного удара или непрозрачная, мерцающая явь на жаре раскаленного воздуха. Чёрные пятна двигались медленно, самоуверенно навстречу шиноби. Вальяжные движения пропитали каждый неторопливый шаг. Они шли в бой с пугающей самоуверенностью, изысканным хладнокровием и невероятной самобытной грацией, сквозящей в каждом двигающемся мускуле. И никакие силы не способны подорвать это хладнокровие. Словно весь мир был чем-то низшим для этих людей. Сверхлюдей. Приближающийся звон колокольчиков дал понять, что всё-таки это — реальность, и два шиноби Конохи застыли от ошеломления и непонимания происходящего. Если бы Дейдара не появился эффектно, это был бы не Дейдара. Дуэт хламид остановился на приличном для диалога расстоянии от противников. Ханоко изящно смахнула шляпу и убрала пепельный локон с лица. — Женщина?.. — прошептал блондин в оранжевом костюме, наблюдая за сценой. Он не припоминал никаких женщин в плащах Акацуки, когда изучал все данные, что могла собрать Коноха. Но, к сожалению или опасности, эти данные были полными едва ли на четверть. Она быстрым взглядом осмотрела джинчуурики и заинтересованно переметнулась на джонина. Куноичи не могла не узнать это лицо, эти огромные чёрные круги вместо глаз. Седые брови нахмурились. — Тензо, — Ханоко приподняла уголок губ, но на её лице всё ещё покоилось мёртвое спокойствие. Очередная бойня, каких она видела уже сотни, если не тысячи. И нет тут никаких эмоций. — Неожиданная встреча. — Чего? К кому она обращается? Ямато-сенсей, вы её знаете? — завопил блондинчик, поворачивая голову то на девушку, то на сенсея в диком, немного детском недоумении. — В первый раз вижу, — его глаза беспокойно забегали при упоминании его старого имени. Кто она такая и откуда могла знать такие тайны? — Так вот, как тебя зовут теперь, — она внимательно и спокойно осматривала его с ног до головы. — Наверное, Орочимару-сан хорошо над тобой поколдовал? Давай посмотрим на тебя, — Ханоко сложила печати и тут же из-под земли взвились тугие зелёные лианы. Ниндзя Конохи резко разлетелись по разные стороны, уворачиваясь от сил природы. — Кто ты такая... — прошипел Ямато, застыв на месте. Нельзя в точности описать смятение человека, который столкнулся лицом к лицу с отступником, откуда ни возьмись владеющим такими же генетически редкими техниками Конохи, что и ты. Пусть и не дерево в своей первоначальной форме, но живая природа из земли — это тот же Мокутон другой формы. Будто окаченный ледяной водой, как душем Шарко из пожарного гидранта, он немного попятился назад и распахнул рот от недоверия. Этого просто не может быть. — Фамилия моя слишком известна, чтоб называть её вслух. Мокутон Ямато без долгих раздумий вступил в бой: быстро сложенные печати потянули прочное дерево из рук навстречу лианам. Толстые брусья окутали тугие зелёные верёвки со всех сторон и разлетелись в щепки. — Я так и знала. Подделка никогда не превзойдёт оригинал, — самодовольно сложила руки на груди отступница. — Какая подделка? Какого оригинала? Что она несёт, Ямато-сенсей? — продолжал чеканить риторические вопросы в пустоту Наруто и уже приготовился создавать теневых клонов. — Я сам едва улавливаю суть, — ошарашенные глаза, казалось, стали ещё больше и превратились в две чёрные дыры. Тут уже и у ничего не понимающего Дейдары поселилось замешательство. Неприятная суета заиграла внутри от этого сложного имени. Откуда она может знать Орочимару? Как она связана с Конохой и почему знает шиноби оттуда поимённо? — Как много внимания для моей напарницы, а мне?.. — тотчас, не тратя времени на размышления, с нарочито наигранной грустью в голосе вмешался в диалог Дейдара и смахнул шляпу с головы, — Помнишь меня, Наруто? — Т-ты... — Наруто сжал кулаки, уставившись на подрывника. — Я, ага. С тебя должок, припоминаешь? Ты обещал мне бой. — Ты... Это ты убил Гаару! Я не прощу тебе этого! — бешено выкрикнул Наруто сквозь зубы. — А я просил прощения? — усмехнулся подрывник. — Не кричи так громко, если это не крики восхищения от мощи истинного искусства! — он раскрыл ладони с облизывающимися ртами и отправил несколько бомб навстречу летящему разъярённому Наруто с расенганом. Бешеный цыганский табор эмоций прыгал, как назойливая блоха, с лица на лицо каждого ниндзя во время разговора, и теперь уже ошеломлённая таким фактом Ханоко повернула голову на своего напарника. «Ты пыталась убежать от человека, от которого не спасся сам Казекаге? Какая же ты глупая дура, Ханоко», — сурово процедил внутренний голос. — Взрыв! — крикнул подрывник, и буйный подросток, не успев увернуться, пропал из поля зрения в клубе дыма и поднятой на воздух пыли. Ханоко отскочила на несколько метров в сторону, косо наблюдая за действиями Ямато. Из застилающей глаза пелены дыма мерещилось нечто рыже-красного оттенка, пенистое и пузыристое, как кипящее масло с характерным звуком. Забурлила истинная ненависть. Животная злоба, на которую способно только нечто нечеловеческое, за гранью разума и обыденного восприятия. Показался один, виляющий из стороны в сторону, хвост. Когда пыль легла на землю, давая увидеть происходящее, Наруто, покрытый демонической чакрой, опустился на четвереньки с проникающей в сердце злобой. Его голубые глаза обратились в бархатное бардо с вертикальными кошачьими зрачками. — Опять с ума сходишь, мальчишка, — голос Дейдары обратился к Ямато. — Кажется, твой план А провалился. Переходи сразу к плану Д — для Дебилов, — он усмехнулся. — Ты не уйдешь отсюда, как в прошлый раз, — неестественно басистым голосом заговорил подросток, и по коже пробежала лёгкая дрожь. Что-то явно пошло не так. — Неужели он опять вышел из себя. Так быстро... — прошептал Ямато. В последнее время Наруто было легко держать в узде, но сенсей даже и не мог представить, что месть за лучшего друга поглотит Наруто по накатанной и он вновь начнёт своё частичное превращение в лиса. Все тренировки самообладания теперь пустой звук без отголосков. Как посланная всевышним в самый нужный и ответственный момент, на поле боя присоединилась догоняющая разведывательная подмога с северной части в лицах давно знакомой подрывнику команды номер 7. — Что происходит!? — вопрос Сакуры, приземлившейся после долгой дороги позади Ямато теперь волновал не только её, но и спутников — Какаши и Сая. — Какаши-семпай, прикройте меня, мне нужно поставить тотемы контроля чакры. Наруто снова поглощает чакра девятихвостого, — Ямато обратился к седому мужчине в маске, и тот, быстро сообразив что к чему, без слов успокаивающе кивнул и встал в боевую стойку, достав кунай. — Сакура, — он повернул голову к розоволосой куноичи, — блондин твой, постарайся увести его как можно дальше от Наруто. Сай, — он обернулся к брюнету с белоснежной кожей, — бери девчонку. — Есть! — в унисон кивнули ниндзя. Ямато, не теряя ни минуты драгоценного времени — ведь теперь каждая секунда была на вес золота, — сложил печати и сел в медитативной позе с вытянутой рукой, а вокруг него образовались деревянные тотемы с головами драконов. Что-то больно запульсировало в правой ладони отступницы. Ханоко подняла руку и увидела мигающий, будто только написанный чернилами с книжной каллиграфией иероглиф "Печать". Внутри руки жгло, будто сама кровь начала закипать в венах. Только эта печать работала как-то неправильно. Она подняла ладонь, чтоб рассмотреть получше непонятное новообразование, а тем временем у Узумаки появился ещё один хвост. — Надо уходить. Что-то происходит, — впопыхах пряча колотившуюся руку под плащ, заявила Ханоко. — В смысле? Мы только начали! — с искренним непониманием воскликнул Дейдара, разведя руками. — Уходим, — её грубый приказной тон не позволял препирательств. Быстрыми движениями она добралась до блондина и, вцепившись в его локоть, намерилась погрузить под землю. — Не уйдёшь. Послышался лязг резвого металла. Куноичи, обернувшись, заметила летящий в неё кунай из рук копирующего ниндзя и едва успела отпрянуть телом назад — острое лезвие пролетело перпендикулярно туловищу и порезало хламиду. Нукенины скрылись под землёй. — Что ты, мать твою, творишь? Это выглядело так, будто мы сбежали, как трусы! — закричал блондин и, казалось, даже топнул ногой от негодования, оказавшись далеко от поля боя в какой-то очередной, ничем не отличимой от всех предыдущих лесной чаще. Ханоко, проигнорировав вопрос напарника, внимательно рассматривала ладонь. Иероглиф пропал, и она изучала чуть покрасневшие отметины, медленно растворяющиеся в лоске бледной кожи. Приходило осознание произошедшего от встревоженного разума. Одна из способностей древесного стиля — контроль чакры биджу, запечатанного в джинчуурики. Только она не использовала никаких печатей и не могла знать таких техник, ей никто не рассказывал и не показывал таких тайн. — Ты меня слышишь?! — продолжил Дейдара, повысив голос ещё на пару тонов. Она сжала теперь уже не саднящую руку в кулак и обратилась к напарнику с чистосердечной надеждой, что тот ничего не заметил: — Ты ведь сам сказал, что это не входит в наши обязанности. Так зачем тратить время? К тому же, их было пятеро, — равнодушно начала Ханоко. Он переменился в лице и сложил руки на груди. — А теперь соизволь объясниться. — В чём? — она изогнула бровь. — Да во всём! Откуда ты знаешь Орочимару? — Дейдара требовательным голосом начал допрос. — И почему я должна делиться этой информацией? — насторожилась Ханоко от такого необычного вопроса. Опять слишком много проболтала. Надо почаще держать рот под замком. Хотя, куда ещё чаще. — Потому что он предатель организации и любая информация о нём будет ценна. — Как будто меня это заботит, — она скривилась и отвернулась от собеседника, направившись в неизвестном направлении глухой чащи, неважно куда и зачем, лишь бы не отвечать на докучающие вопросы. — Тебя должно это заботить. — Я не буду тебе ничего рассказывать. — Будешь, — он рванул и схватил девушку на запястье. — Либо это узнаю я, либо это узнает Пейн. Как думаешь, в каком случае ты выживешь? — с пугающей ухмылкой проговорил подрывник. — Убери свои лапы, — прорычала Ханоко и дёрнула руку, но тот лишь крепче закрепил пальцы. — Ответ неверный. — Ты правда думаешь, что смерть — это то, чем стоит пугать меня? — Ханоко сделала акцент на последнем слове и, не моргая, посмотрела в злые глаза. — Может, ещё и придушишь меня для уверенности? — сероволосая лукаво сверкнула зубами. Она прекрасно понимала, что не стоит задавать такие вопросы, но в ней поселился интерес. — Может и придушу. — Постарайся. — Вздумала играться со мной, девчонка? — в один момент он обхватил кисти на тонкой шее от такой невиданной дерзости. — Берёшь меня на слабо, м? — Кишка тонка, — ядовито усмехнулась Ханоко и, чуть попятившись назад, столкнулась спиной с грубым стволом дерева. — Говори, — фраза напарницы сработала на него как предупредительный свисток к активным действиям, и тот усилил хватку, вжимая куноичи в дерево. Неистовый гнев подкатил к горлу, плотной пеленой затмив здравый смысл, и блондин уже с трудом отдавал отчёт своим действиям. Человек, посмеявшийся над его искусством и забравший у него свободу должен поплатиться за своё преступление. Нужно было высосать из нее каждое полезное слово об Орочимару. — Как я буду говорить, если ты меня душишь? — вымученно прошипела Ханоко, задыхаясь. Она, сама того не понимая, совсем не сопротивлялась и лишь слабо обхватила его жилистые запястья. Тёплые руки на шее обжигали чем-то непонятным, до сих пор незнакомым, и она будто начала растворяться в них, медленно теряя сознание от мёртвой хватки подрывника. Она с лёгкостью могла оттолкнуть его, но даже не попыталась. Как же быстро меняется картинка: несколько минут назад они дрались бок о бок с общим врагом, а сейчас готовы растерзать уже друг друга на куски. Как кошка с собакой. Дейдара заметил, как её белое лицо начало бледнеть ещё больше, а пухлые губы проступили с болезненной синевой. Резко оторвав руки от шеи девушки, тот отстранился. Ханоко соскользнула вниз по неровному стволу дерева и, жадно глотая воздух, потёрла пальцами на месте удушения, как бы немного снимая боль. — И что это было? — спустя некоторое время, отдышавшись, сероволосая прорезала тишину своим вопросом, но тут же поняла всю его неприличность, потому что сама спровоцировала напарника одним из самых беспардонных способов. Прямо какой-то Стокгольмский синдром. Дейдара с мрачным лицом присел на какой-то камень, избегая взгляда Ханоко, и вдумчиво смотрел в одну точку. — Мне кажется, у тебя более личный интерес к его персоне, нежели коллективный. — она встала с колен и отряхнулась. Вновь, как ни в чём не бывало, куноичи надела тонкую маску безразличия. — Меня не было в организации, когда он ушёл, — начал несвойственным ему тихим голосом, не отрывая взгляда от пустоты. — И на его замену пришел я, лишившись свободы. — Ясно, — она переменилась в лице. — И ты хочешь его убить? — Да. Ханоко понимающе посмотрела на него. Она вспомнила, каково это — неутолимо жаждать мести. Что такое гнусная несправедливость мира, когда каждый желает переломить пополам, вытирает об тебя ноги и плюёт в душу, и, кажется, сама судьба наступает надежде на горло. Когда на пути к достижению цели ничто не в силах остановить тебя, когда рвётся трос тормозов и даже стены рассыпаются в крошку перед необъятной силой духа. Когда окончательно сносит крышу и ты сгораешь от мести, как бумага, дотла. И когда ты не видишь и не хочешь видеть ничего, кроме крови на руках. — Проблема в том, что сейчас я не знаю о нём ничего. И то, что я могу рассказать, окажется не актуально. Последний раз я его видела более полутора лет назад. — Расскажи мне всё, что знаешь, — он добавил также тихо. Ханоко глубоко вздохнула и уселась на землю, недалеко от напарника. — Он появился, когда меня назвали отступником Травы. Нежданно, негаданно. Вот так, пришел как к себе домой или к давнему знакомому в гости. Он всегда делал то, что ему захочется. Орочимару представился, как старый хороший друг моего отца, которого я никогда не знала и не видела. Это меня подкупило и даже подарило какую-то толику доверия, но я всегда была настороже. И не зря. Я сомневаюсь, что он знал обо мне как о дочери так называемого "друга" до того, как я засветилась в книге Бинго. Только трудно что-либо утаить от человека, который знает всё. — Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Хочу предложить свою помощь: пищу, кров, безопасность, — с отталкивающей заботой и леденящим душу холодом произнёс Орочимару. Хотя "произнёс" не совсем подходящее слово — хрипло прошипел, как старая змея. — И в чем подвох? Я не верю в простоволосую доброту, — скептично ответила Ханоко. — Подвоха нет. Но есть сделка. — Ну? — Пройдем со мной, узнаешь, — он протянул ладонь. Ханоко с молчаливым согласием прошла мимо руки. Сделала шаг в пустоту, в неизвестность. Всё равно делать было нечего. Идти некуда. Не к кому. Когда я попала в его логово, точнее одно из, всё сразу встало на свои места. Эти гигантские колбы с зелёным формалином и детьми внутри, мензурки, травы, скальпели. С достойной честностью он заявил сразу — может поделиться со мной знаниями в обмен на Мокутон. Точнее, мои клетки. Я срезала свои волосы и отдавала ему на опыты. По его словам, Ямато — единственно чистый и удачный экземпляр, который он жаждет повторить. Взамен он немного усовершенствовал мои навыки в ирьёниндзюцу и изготовлении наркотиков. Всё было поровну: ни больше в одну сторону, ни меньше в другую. То логово, о котором я знала, давно разрушено, о других не имею ни малейшего представления. Наши деловые отношения закончились, когда ему стало хуже и он уже не мог ходить, да и опыты особо не приносили плодов. «Я даже знаю почему», — посмеялся внутренний голос. — Почему он не убил меня и дал спокойно уйти? Или почему саму не пустил на опыты? Я не знаю, хотя от него можно было ожидать всё, что угодно. Возможно, какая-то доля почтения к моему отцу или что-то подобное, хотя я слабо верю в такое благородство, особенно от таких людей, как он. Это ты хотел услышать? — закончив свой монолог, Ханоко подняла глаза на напарника. — Да. Но я надеялся на какие-то детали его местонахождения, — после внимательного слушания, Дейдара переваривал рассказ, с интересом в лице о чём-то размышляя. — Я ещё в самом начале сказала, что не видела его больше года, — она обречённо вздохнула. — Возможно, он вообще мёртв. — Не мёртв, — твёрдо отрезал блондин и, отвлёкшись, слепил глиняную птицу. — Надо выбираться отсюда, м. Ханоко окинула взглядом местность. — Я хочу переночевать в какой-нибудь гостинице. Скоро начнет тошнить от этого пионерского похода, — она осмотрела свою пыльную хламиду и в зоне диафрагмы обнаружила порез от куная противника. — Ещё и плащ порезали, ублюдки, — она провела рукой по искромсанной чёрной ткани. — Я тоже, — он увеличил птицу и тут же взмылся в небо. Ханоко подняла взгляд ввысь и сделала ладонь козырьком над лбом, наблюдая за свободным полётом белого создания. Время близилось к вечеру. Она заметила, как чёрные давящие всей массой тучки затянули небосвод серым лоскутным покрывалом и стало заметно темнее. В лицо ударил долгожданный прохладный ветер, трепля полы плаща и распущенные волосы. Белая птица помаячила в небе и опустилась на землю. — Мы в гражданской зоне, м. В двух часах ходьбы есть какое-то здание, скорее всего рёкан*. — Идёт, — отозвалась куноичи и последовала за Дейдарой. Лес наконец-то закончился. Хотелось скорее выбраться из надоевшей чащи. Природа начала действовать на нервы чрезвычайно угнетающе. Она давила, мешала. А природа не должна навязываться. Сквозь тяжело проходимые дебри высокой травы и розовых цветов вереска, окрашивающих поле в тёплый плюшевый цвет, дорога оказалась неловко молчаливой. Говорить было не о чём, и ни одному, ни другому не хотелось вновь натыкаться на неразборчивую солому спора, ибо сейчас любое неосознанное слово можно воспринять в штыки. Дуэт подошёл к красивому зданию. Выбеленные облицовочные стены, чёрная традиционная японская крыша — строение совсем не выглядело как нечто дешёвое и простецкое. Прямо драгоценная жемчужина посреди глухого склона, хотя вдалеке уже загорались огоньки деревень — следы людского присутствия. Увесистые подвесные горшки с камелиями красиво обрамляли внутренний безлюдный двор, а бумажные фонарики подсказывали путь в сумерках вечера. — Может, хёнге? Безопасно заходить так? — она немного остановилась перед входными сёдзи и уже приготовилась использовать дзюцу. — Гражданским всё равно. Шиноби здесь не бывает, — как-то хмуро ответил блондин. При входе в просторный холл, первым, что бросилось в глаза, был крепкий деревянный стол, за которым стояла молодая консьержка-хостес. Размалёванная, как гейша, девушка выдала два ключа от разных комнат — иначе быть и не могло. Незастенчиво подмигнув Дейдаре, та обольщающим взглядом проводила его до лестницы, что заставило Ханоко усмехнуться и несколько раз закатить глаза. — Внизу есть столовая, если голодна, — проинформировал блондин, когда куноичи уже проворачивала замок своей комнаты. — Угу, — отсутствующим голосом буркнула Ханоко и закрыла за собой дверь, что показалось очень неуважительным жестом. Но сероволосой теперь плевать на этику. Она осталась наедине с собой, и теперь можно снять маску безразличия и перестать казаться сильной. Включив свет и сняв ботинки, Ханоко тут же припала спиной к закрытой двери и обессиленно скатилась на колени. Какой-то сумасшедший день. Слишком много навалилось. Нет столько сил, чтоб переваривать это. Неужели он закончился... «Только я буду слышать свой молчаливый собачий вой». Ханоко оглядела комнату. Приятного тона стены, окрашенные в тёплый персиковый цвет, аккуратный деревянный пол, выстланный незамызганными татами. Кровать со сложенным постельным бельём, узкое зеркало в полный рост у двери в ванную (даже отдельная ванная казалась чем-то восхитительным), пару вешалок и чайный столик посреди комнаты. Она, наверное, была самым грязным местом в этом номере. И эта душевная, невымываемая плесень, далеко не сыр-рокфор, сколько мочалкой ни издевайся над телом. «Неплохая комната за свои деньги. Аккуратно, чисто. Даже кровать вместо футона. Одним словом, Страна Огня. Плещущаяся в изобилии, достатке и красоте. А сколько костей лежит под этой благодатью? Насколько глубоко земля пропитана кровью?» — подумала куноичи. Наконец можно выпустить свою отчужденность наружу и быть самой собой. Она встала и, повесив плащ на гвоздь у входа, подошла к зеркалу. Увидев свое отражение, Ханоко слегка подскочила от удивления. «Это, правда, я?..» Не веря своим глазам, она бегала зелёными монетами по стеклу, будто перед ней стоял чужой человек. Или она настолько долго не видела себя в зеркало, что уже забыла, как выглядит. Низкого роста девушка с седыми, как у человека преклонного возраста, волосами рассматривала своё отражение, казалось, впервые с чутким интересом. "Полторашка" — крутилось слово на языке. Любимая дразнилка соседских мальчишек из забытого детства куноичи. Вечно маленькая, вечно ниже всех девочка ловила на себе всю немилость жестоких детей, которые нашли в безобидном ребёнке козла отпущения. Сначала было обидно и неприятно, даже иногда пробирало на мокрые глаза, а потом... приелось. Человек ко всему привыкает. Что ж теперь сделаешь? Сколько из стороны в сторону ни тяни, выше не вырастишь. Гены. И даже сейчас она видела всю себя в полный рост, от макушки до пят, ведь даже настенное зеркало было выше Ханоко, будто смеялось над ней. Она опустила глаза ниже. Пыльная чёрная водолазка, пропахшая потом и костром, на животе была ювелирно порезана, точно хирургическим скальпелем. — Зашивать придётся... — шепнула сама себе Ханоко и, сняв кофту, бросила на пол. Мягкие локоны, растрепавшись от электризующей ткани, упали на плечи. Казалось, ничего уже не может её удивить, но открывшийся вид заставил поднять брови и содрогнуться от ужаса. Синеватые гематомы начинали выявляться ониксовым цветом с красными вкраплениями на шее и запястьях и болезненно пульсировали. В тех местах, где сжимал Дейдара. «Опять начинается...» Такую себя она точно не видела. Не видела давно. Ханоко рассматривала фарфоровые тонкие плечи, нездорово узкую талию и торчащие рёбра, которые можно было пересчитать не дотрагиваясь, и провела рукой по выступающей кости ключицы. Болезненная худоба, даже скорее дефективная. Перевязанная в несколько оборотов эластичным бинтом грудь тоже стала меньше. Будь она врачом, тут же написала бы в больничном листе "дистрофия" и отправила бы под капельницу. Типичные черные штаны шиноби, также перевязанные белой тканью на одной ноге, спокойно болтались, ничуть не облегая бедра. А что ещё ожидать? Последние несколько месяцев Ханоко питалась пищевыми пилюлями, сделанными из чего придётся, чёрствым хлебом, какими-то травами — всем, что можно было добыть в походе и побыстрее забить желудок, лишь бы тот не ныл от голода. В походе, который никогда не заканчивался. «Растёшь не в ширь, а в узь», — съязвила Ханоко своему отражению.А в подкорке зудел лишь один вопрос. Вопрос к самой себе.
Кто я? Не дочь. Не мать. Не шиноби. Не давала присяги. Значит, и не отступник. Никому не была предана. Никого не предавала. Не сильная. Не слабая. Не добрая. Не злая. Не красивая. Не урод. Никому не друг. Никому не враг. Как ни крути, как бы долго и упорно ни бежала, от себя не убежишь. Кто ты такая?
Во рту проступила слюна. Хотелось плюнуть в зеркало. Плюнуть в своё отражение, в эту жалкую пародию человека. «Жалко. Кто-то усердно чистил, старательно натирал до блеска это зеркало. А ты только и умеешь, что портить. Ломать не строить, да?» — Кто ты такая? — она вспомнила сиплый голос Ямато, уже задававший ей этот вопрос днём. Немой ответ не заставил себя долго ждать. Но эти слова навсегда будут скрыты от посторонних глаз, никто и никогда не узнает этих слов, кроме самой Ханоко.Я — никто.
Копившаяся тяжесть на сердце требовала разгрузки. Ханоко видела эту отражающую пустоту так много лет подряд. В каждом из тех зеркал. Ложиться спать не хотелось от слова совсем, ведь каждый из своих страшных снов она помнила наизусть. «Может, выпить что-то седативное? Только где я его найду...» — мельком понеслось в мыслях куноичи. Она помотала головой, будто пытаясь что-то стряхнуть. Хотелось избавиться от этих ядовитых мыслей, отвлечься на что-то другое, лишь бы не думать. Ханоко всегда было проще бежать от проблем и трудностей, нежели сесть и спокойно разобраться с ними. Именно поэтому она всегда и стремилась убежать от неприятных диалогов с Дейдарой, нарочито отворачивая голову или уходя вперёд посреди разговора. Каждый раз играла в салки с проблемами и каждый раз проигрывала. Ханоко подняла лежавшую на полу водолазку и зашла в ванную комнату. Та была не менее опрятна, чем спальня: белая, чистая плитка на полу и стенах, аккуратная ванна и раковина. Сероволосой пришла мысль о том, что вместо седативного можно расслабиться и понежиться в тёплой водичке. Не каждый день выпадает такой джекпот. Она включила кран раковины и принялась стирать кофту куском мыла. Несмотря на свой образ жизни лесной дикарки, девушка с детства была приучена к чистоте и опрятности, перенявшимся ей от матери. Девушка закончила со стиркой одежды и повесила её на спинку кровати, а противные мысли всё не отступали. Хочу попасть туда, где я знала, кто я. Как сделать так, чтобы всё внутри уснуло? Умерло. Куноичи вернулась в ванную и повернула краники смесителя. Полилась прохладная вода тонкой струёй. Ну хоть какой-то подвох в этой комнате есть — слабый напор. Тут же облокотившись на акриловый бортик ванны, она сняла с талии брезентовый пояс, на который крепились две сумки шиноби, полные от бинтов до спичек. Надо было перебрать весь мусор, чтобы освободить место и понять, чего не достает. Нитки, таблетки, вата, шприц, шелуха от растений... Не барахольщица, а всё своё ношу с собой. Маленькая переносная аптечка. Выгрузив всю утварь на небольшой угол, что-то небольшое осталось на дне. Чуть пощекотав пузо сумки, тонкие пальцы схватили нечто гладкое, с острыми гранями. Вынув вещь на свет, Ханоко пустила короткий, но истеричный смешок. — Ну надо же, кого сюда принесло, — начала с хищной улыбкой чуть дрогнувшим голосом. — И сколько ты у меня тут пробыл? Неужели с самих времён Орочимару... — она внимательно осматривала чистый, как хрусталь высшей пробы, кристалл. — И кто же ты у меня? Мефедрон? Метамфетамин? — она вертела вещь на свету, тщательно изучая. Казалось, у Ханоко поехала крыша, ведь она разговаривает с неодушевлённым предметом, как с собственным дитя. Отчасти она была права — без примесей, чистейший кристалл исключительно её рук дело. — Наверное, меф. Мет всегда получался голубого цвета. Тут же минутный ступор. И что мне с ним делать? «Продать? Кому и где? Выкинуть? Всегда успею. А может... Как в старые добрые? Только это были далеко не старые и нихрена не добрые. Твою мать, и что? Как будто мне есть, что терять». Она резко вскочила и, набравшись непонятно откуда самоуверенности, направилась к результату своего решения. Нижний ящик чайного столика — ложка. Нет, ну Ханоко точно была в восторге от этого рёкана — тут есть даже ложки! Жаль, что не для рамена или мисо. Вернулась в ванну. Удар кулаком. Кристалл вдребезги. Ещё удар — крошка, почти пыль. Стряхнула в ложку. Спички. Зажгла, поднесла под ложку. Одна, вторая, третья — пока пыль не растопилась в жидкость. Кусок ваты бросила в ложку. Шприц в мокрую вату — чтоб оставшиеся нерастворимые микрокристаллы не попали в кровь и осели в вате при вытягивании. Казалось, вся трепуха из сумки шиноби служила не для оказания первой помощи самой себе, а именно для этой процессии, терпеливо ждавшей своего часа. Весь процесс она без запинки знала наизусть, точно читала любимое стихотворение в быстром темпе. Знала, видела до боли много раз. А лучше б вырвала себе глаза. «Не знаешь, кто ты? Ещё бы, с детства в страхе учишься жить. Замкнутый круг, собственные кольца Ада. Страх сулил печаль. Печаль сулила скорбь. Скорбь сулила отчаяние. Отчаяние сулило гнев. Гнев сулил сумасшествие. Сумасшествие сулило... Любовь? Нет, любовь всегда сулила только боль». Обглоданная по костям душа сделала простой вывод, основанный в первую очередь на внутреннем инстинкте самосохранения: Любить — отвратительно. Чувство любви всегда выходило боком, как заноза под ноготь. Жить мешает — да больно вытащить. И ты идёшь к доктору со своим недугом, а служитель Гиппократа лишь смотрит на тебя исподлобья и небрежно, без капли сожаления выдёргивает кусочек дерева грубыми плоскогубцами из мягких, воспалённых тканей. Любовь убивает. Да, слышала, что больно. Но не думала, что настолько. Растоптала. Вывернула. Поставила на колени. Хочется вернуться во времена, когда всё было иначе. Больно. Больно. Больно. Может показаться глупостью, но Ханоко точно знала: за шприцом прячется волшебный мир. Там, где есть дом. Такой родной и настоящий, кажется, она может потрогать его руками. Это... Изумрудный город? Почти как в сказке. Она тянет к нему руки, но двери лишь захлопываются, оставляя зелёный туман, где в танце кружатся обрывки пепла — сгоревшие надежды. Она смотрит на шприц. Без раздумий, без задней мысли втыкает в линию вены. Будто поражённая болезнью Паркинсона, дрожащая рука промазала. Тонкая струйка крови брызнула маленьким фонтаном. Слишком глубоко, попала в артерию. Судорожно ищет вход и в отчаянии бьёт кулаками о грубые стены. Кричит, умоляет: «Впусти меня в свой Изумрудный город». И дверной замок, к счастью, не сбавляя обороты, ковыряет проволокой. А стены давят, как в сжимающейся пасти дракона. Быстрее. Молю, открой врата в свой Изумрудный город. Размытые лица в мягком лоске белого света тянут руки. Они её ждут. Вот только возникла одна проблема. Город ждёт, а ты снова мажешь мимо вены. Берёт шприц в зубы. Впопыхах хватается за белую ленту на ноге и, развязывая, затягивает жгут на предплечье. Пара крепких, не жалеющих хлопков по руке — выглядывает вена. Теперь не уйдёшь. На войне с самим собой всегда одна простая тактика: всё пихать в себя, пока не перестать брать. Попробуй не попади, когда мишень — это ты сам. И пуля психотропа летит прямо в лоб, сбивая с ног в свой Изумрудный город. Наконец-то. Врата открылись. Спасибо. Из рук Ханоко соскочил пустой шприц. Медленно, почти невесомо, она сползла с акрилового бортика на холодное дно ванны в мятные объятья эйфории и пресловутой нирваны. Наркотик замял дыру в душе. Ненадолго.***
Крепкий кулак назойливо тарабанит в деревянную дверь. Нет, если она не откроет, он точно сорвёт её с петель. — Я вижу горящий свет, даже не пытайся меня обмануть, что спишь, — Дейдара облокотился плечом об острый косяк. Одной рукой он держал небольшую миску с тёплым рисом, которую принес для Ханоко. Она так и не спустилась поесть. Не столько акт милосердия, сколько осознание, что голодная напарница будет только обузой. Гордая и голодная. Равнодушный жёлтый свет проникал сквозь щёлку закрытой двери. Никаких шевелений. Она даже не собирается идти открывать? Слышен отдалённый шум воды, значит, точно не спит. Неужели... «Обиделась?» Нет, она слеплена не из того теста, чтобы устраивать сцены выяснения отношений, он не мог её задеть таким пустяком. Это был ещё слабый порыв гнева. Или всё-таки решила сбежать снова? А воду включила для отвлекающего манёвра? Момент, конечно, выбран хороший, но она не настолько глупа и наивна, чтобы повторить свою ошибку, испытав наказание за которую она пожалеет. И не только от рук Дейдары. — Это начинает действовать мне на нервы, — отрезал блондин и уже вцепился в дверную ручку, как по босым ногам ударило холодом. Ледяная вода начала сочиться из закрытой двери. — Что за чёрт... — прошептал блондин и рывком открыл дверь, что та аж ударилась об стену. Весь пол был в воде, которая медленной струей текла из открытой ванной комнаты. Он одним движением метнулся к источнику проблемы и слегка пошатнулся, смятённый увиденным. Безвольное тело барахталось на глади переполненной ванны, вода из которой ручьём лилась прямо на пол. Ханоко была без сознания. «Твою мать, она что, сдохла?» Впопыхах он выключил краник с холодной водой и подхватил Ханоко на руки. Мокрая и ледяная, с синими губами, то ли от воды, то ли от того, что уже давно мертва. В голове вертелся хаотичный шквал мыслей и выстраиваемых событий, что могли произойти. Аккуратно, но быстро он положил сероволосую на кровать и приложил палец к носу. Горячая струя воздуха обволокла ноготь. Дышит. Успокоившись этим фактом, уже с меньшим рвением Дейдара затряс её за холодные плечи и только сейчас обнаружил, что она одета только в штаны шиноби, а на груди был один туго сжимающий эластичный бинт, который в мокром состоянии немного просвечивал и облегал набухшие от холода соски. — Спасибо, что хоть не голая. Эй, просыпайся! — он хотел оторвать взгляд, понимая, что засмотрелся на этот бинт уж слишком долго, отчего начал несильно бить её по щекам. — Чего... — не открывая глаз, чуть слышно прошептала Ханоко и вяло, невпопад, замахала руками от ударов Дейдары. — Ты потеряла сознание в ванне? Что случилось? — начал расспрашивать блондин и понял, насколько это бесполезно. Она будто невменяемая. Пока та что-то бурчала себе под нос, он рассматривал её руки и заметил рану на сгибе локтя. Здоровый синяк, какие бывают от неудачного взятия крови и вследствие кровоизлияния под кожу. В голову закрались некоторые сомнения. Он решительно поднялся с края койки и зашёл в ванную. Шаткая безмятежность улетучилась, когда он увидел почерневшую ложку, резко выделявшуюся на белом фоне ванной, и валяющийся на полу пустой, использованный шприц. А говорят, дилеры не употребляют. Он небрежно поднял предмет и тяжёлым шагом вернулся в комнату. — Так вот, чем ты тут занимаешься, — спокойно, сквозь зубы сказал Дейдара, сердито глядя в глаза лежавшей Ханоко. В его голосе отчётливо читалось бешенство и гнев. — Чем хочу, тем и занимаюсь, — ответила уже пришедшая в себя куноичи, хотя это тяжело назвать трезвым умом. Наркотик помутил разум и спутал все эмоции в один большой клубок, поэтому она слабо отдавала отчёт своей расплывшейся непонятной улыбке, как будто это было чем-то смешным. — Да, только мисс "я уже взрослая" упустила момент, что запросто могла захлебнуться, м, — в конце концов, это была не обычная забота, а приказ самого Пейна, чем блондин и успокаивал свое нахождение в этой комнате. — Если бы я действительно захотела умереть, мы бы сейчас не разговаривали. — Что это было? — он рукой указал на шприц. — Гвоздики. Цветы, — чуть помедлив, всё с той же улыбкой проговорила Ханоко, смотря не на напарника, а в потолок. Телом она была на земле, а мыслями витала в странной прострации, находящейся очень далеко, и ответ невпопад лишь углубил это сумасшествие. — Что за чушь ты несёшь? Гвоздики по вене пускала? — он нахмурился от такой легкомысленности. Ханоко прочистила горло и, прыснув в воздух, залилась вычурно громким, истерическим смехом, то ли от "серьёзности" сказанной фразы, то ли от каламбура всей ситуации. Это точно сюжет для книг какого-нибудь Кафки. Дейдара вскинул светлые брови. Скупая на эмоции и немногословная, сейчас она вела себя наоборот глуповато. Он наблюдал за раскатами смеха этого безумного исступления, точно был надзирателем в психушке. Блондин ударил по стене кулаком, чем заставил Ханоко замолчать и посмотреть на него. — Я не знаю, что у тебя в голове и за душой, мне и не интересно, — холодно начал подрывник, пустым взглядом посмотрев на шприц и со всей силы бросив его на пол, отчего пластик треснул, — но я не буду облегчать твои страдания... Дейдара продолжил говорить, но Ханоко, уцепившись за последнюю фразу, уже не слушала его. Организм с трудом выносил такую нагрузку, и все органы работали на пределе, как центрифуга. Разорванная в клочья таблица эмоций красным цветом выдавала ошибку, и к горлу куноичи подкатил ком. Нет, в обычном состоянии это не могло задеть, даже поцарапать, но психотроп подковырнул полотно кожи ржавым крюком и вывернул всё тело наизнанку, оставляя грубую внешнюю защиту внутри, а какие-то остатки живых чувств снаружи. В глазах больно защипало. Горячая, солёная слеза обожгла нежную слизистую глаза, и расправившись с этой работой, кротко потекла вниз по щеке, разъедая белую кожу щеки, как концентрированная серная кислота. Вытекая, она забрала всю влагу из глаз, оставив веки неприятно покалывать от пришедшей засухи. Сердце больно сжалось, будто стиснутое железными пластинами с обеих сторон. Оно стучало так быстро, что, казалось, сама грудная клетка начинала подпрыгивать в такт бешеной мышце. Теперь не только сердце — всё сжалось внутри, будто все органы слепились в один кусок крутого теста. Ком не отступал от горла. Это немеющее ощущение, будто хрусталь в гортани разбивается на тысячи острых осколков и жадно впивается в мягкие стенки кожи, не давая нормально дышать и говорить без обрывистого всхлипа. Отвратительное предистеричное состояние, когда ещё одно слово — и слёзы польются градом. «Чёрт, какая же ты слабая, давай ещё разревись тут, — упрекнула себя Ханоко в скользких потёмках разума. — Соберись...» — ...Поэтому веди себя как взрослый человек, — закончил свой выговор Дейдара, который Ханоко благополучно прослушала. Кажется, она уже учится выцеплять полезную информацию из болтливого напарника и пропускать гундёж. Он выжидающе нахмурился. Какое счастье, Ханоко ментально кланялась и благодарила всех богов и божеств, если они и существуют за то, что слеза потекла по левой щеке и подрывник её не увидел. Молчаливо и неподвижно распластавшись на спине, она всё так же пялилась в потолок. — Отвечать не собираешься? — Выйди отсюда, пожалуйста, — собрав всю волю в кулак, чтобы ни в коем случае не дрогнуть голосом и уж тем более не всхлипнуть, с напускным безразличием произнесла Ханоко и сама поставила точку этому представлению. Он стиснул зубы и, сжав кулаки, выметнулся из комнаты, громко хлопнув за собой дверью. Ханоко облегченно выдохнула, будто с плеч свалилась огромная ноша, и зарылась носом в мокрую от волос подушку. Никто не увидит эту слабость, кроме мебели. Упорно закрывая тканью лицо, она заплакала с непроницаемым звуком. Может, и не стоило ничего употреблять, а достаточно было просто хорошо проплакаться? Универсальное средство от всех проблем, от потерянной свободы, от разъедающего одиночества и отсутствия цели. Она определённо заслужила возможность поплакать и выпустить пар.Но разве для эмоций нужно чьё-либо разрешение?..
***
Ближе к утру, когда окна безмолвного рёкана постепенно сменялись с чёрного на глубокий синий цвет, чьи-то бессонные шаги беспокоили тишину здания. Беспечный дождь трепыхал крышу лёгкими, едва уловимыми каплями, играя свою природную музыку. Обнаженная рука сквозными, тихими движениями повернула ручку двери — той самой многострадальной двери, которую рука уже открывала и закрывала с треском и хрустом. Тень с распущенными длинными волосами, уже не облачённая в хламиду, добралась до кровати спящей девушки. Спит, как он и предполагал. Ещё бы, если бы не спала, уже давно бы выставила за дверь. Рамка окна, что висела прямо над кроватью, с гулом распахнулась от ударившего шквалистого ветра, а капли забили прямо в лицо спящей. Он рывком закрыл окно, единственный источник разливавшегося по комнате холодного воздуха. Как можно спать на таком морозе? Снова поймав тишину, Дейдара присел на край кровати и приложил два пальца к сонной артерии. Пульс слабый, едва ощутимый. А сейчас... Он вообще пропал? Какого чёрта, блять! Он одним движением припал ухом к грудной клетке. Стук слабой вибрацией отдавался в ушной перепонке. Раз, два, три... Достаточно услышать три удара, чтобы убедиться, что она жива и отпрянуть, но его щека и ухо задержались на мягкой коже подозрительно долго — решил удостовериться, не обманывает ли его бдительный слух. Странная проверка, ни разу не подводил. Неловкое движение головой и его распущенные пшеничные волосы щекочут ей руки, отчего та содрогается, а блондин отпрянул, как ошпаренный кипятком. «Проснулась? Нет». Забавное было бы зрелище, если бы она открыла глаза, когда его физиономия лежит у неё на груди. И попробуй докажи, что пульс проверял, ага. Но нет, вместе с ней уснула вся бдительность и инстинкты шиноби. Неестественно глубоким, почти что мёртвым сном. «Всё, проверил? Уходи». Но Дейдара замер, с абсурдно диким интересом рассматривая тело спящей и заметил нечто странное. На тонкой белой шее выбивались тёмным цветом непонятные пятна. Он невесомо провел подушечками пальцев по ним и осознал, что это синяки. «Откуда? Так мягко...» Ханоко снова дрогнула во сне от прикосновения, а Дейдара отшатнулся рукой, как ошпаренный кипятком. Он никогда себе не простит, если она проснётся именно в этот момент. Он рассматривал её белое лицо. В полумраке наступающего утра едва были заметны небольшие коричневые пигментные пятна и... Веснушки? Интересное сочетание. Почему он раньше их не замечал? Наверное, потому что не подходил ближе чем на метр. Или она сама не подпускала? Дейдара всегда держал напарницу на расстоянии двух-трёх вытянутых рук. Дальше не сбежать, ближе не подойти. Подрывник снова напомнил себе, что он пришел сюда проверить, жива она или нет, и выйти. Погруженный в процесс изучения, он дал себе ещё минуту. Его взор опустился ниже. Тонкие, узкие плечи и выглядывающая ключица выглядели очень эстетично и компактно. Творец и свободный художник уж точно знал толк в эстетике. И ещё ниже... Налитая, туго перевязанная грудь покоилась на худом торсе, покрытом мелкими и средними шрамами, затянутыми надрезами. «Так много... — он изучал каждый сантиметр кожи, скользя глазами, как по льду. — А вот тут она поймала сюрикен ребром», — он заострил внимание на двух шрамах в правой области. И снова вернулся глазами к небольшой груди. У Дейдары даже было свое мнение на этот счёт. Большая, огромная грудь всегда нравилась простой, бесцеремонной солдатне. А небольшая и аккуратная привлекала поэтов, художников, да и вообще любых служителей креатива. Он любил причислять себя ко вторым. Он отвернулся от девушки, начиная соображать, что это конкретное нарушение личного пространства, да и просто хамское невежество. Поставив себя на место Ханоко, некультурно наблюдающий за ним уже давно был бы мёртв. Девушка дрогнула от холода и, свернувшись в клубок, перевернулась на другой бок. Он расправил скомканное в ногах одеяло и укрыл напарницу. Вновь отвернувшись, Дейдара поставил локти на ноги, оставив руки свободно болтаться, и о чём-то увлечённо задумался. Он вспомнил про свой приказ. Приказ — не дать умереть Ханоко. Это тоже миссия. Всё его общество рядом с ней — это миссия. И если он провалится, то Пейн оторвёт ему голову, а Какузу пришьёт её к жопе. — Тогда я буду братом-близнецом Хидана, — съязвил блондин такой перспективе. Но вопрос, находится ли он сейчас в комнате Ханоко по приказу или потому что сам захотел, остаётся открытым на обсуждение внутренним тараканам; и сам Дейдара ничуть не хотел вступать в дебаты. Пусть сами хозяйничают. Боясь даже подобных мыслей, Дейдара давно придерживается негласного правила — держать людей на расстоянии. Мучительней всего получить не нож в спину — там уже достаточно дыр, чтоб промахнуться по живому и попасть в одну из них — холодное оружие пролетит со свистом и даже не заденет затянутую рубцами плоть. Давно не страшно.Уже не больно.
Куда ужасней увидеть понимающий взгляд, который одними глазами копается у тебя в душе и проницательно видит насквозь то, что ты так усердно в себе топишь. И снова, как наивный ребёнок, вестись на это. Он готов поклясться, что не смотрит в эти таинственные изумруды, но каждый раз ловит себя на этом новом хобби, когда Ханоко отвлечена. Но она этого не видит или.. Не хочет видеть? Слишком холодна, как ледышка, её трудно прочитать. "Читаешься, как открытая книга", — он вспомнил свои же слова. Только все его высказывания можно спокойно делить на два, разве что если это не касается искусства. С ним он всегда на одной ноге и абсолютно искренен. Дейдара давно понял, что в этом мире девушки делятся на две категории. Первые — те, что не обременены войной, не знали и никогда не узнают, что такое страх, когда в руках хладеет тело, и не слышали треск костей, когда отрывают руки на живую. Бегают друг за другом, беспечно красят губы, смеются от глупых шуток, сплетничают обо всём на свете и постоянно болтают о парнях, стоит только начать разговор. А вторые... Безжизненные, холодные. И мудрые. Боль выковырила из них всё живое. Израненные, травмированные тела. И тех, и других он видел тысячи, если не десятки тысяч. Ничего особенного ни в одних, ни в других. Но она... Что-то за ней прячется, за этой пуленепробиваемой оболочкой, что-то загадочное, необъяснимо разжигающее интерес. Но здравый глас разума упорно напоминал, что он — нукенин, преступник, прибегающий к изощрённым способам убийства своих жертв, и ему недоступно подобное богатство. Одно время Дейдара даже взялся считать убитых им, подорванных, сгоревших в огне, покрытых чёрной коркой из сажи и пепла, и сбился со счёта, когда число перевалило за пять тысяч с копейками. Поэтому он сам отбивал у себя желание срастаться с кем-то душами. Живой тому пример — Сасори. Точнее, мёртвый пример. Никогда не разменявшийся на пустяки, спокойный и сосредоточенный Данна резко выделялся на фоне любого общества и оставил неизгладимое впечатление в памяти подрывника. Всегда имевший своё осмысленное мнение на любую тему, он являлся больше наставником, нежели напарником. Их мнения об искусстве не сходились, но Сасори был исключением в принципиальных правилах подрывника, и его точку зрения он всегда внимательно выслушивал и пытался понять, прежде чем оспорить. Его потеря далась особенно тяжело. И только голые стены логова впитали эти моральные истязания, волчий скулёж, вырывавшийся в безгласном крике и стирании костяшек кулаков о что-то твёрдое. Он открыл глаза, оказавшись у себя в комнате. Опустившись в глубину воспоминаний, Дейдара не заметил, как на рефлексе вернулся в кровать. Хотел вдоволь выспаться? Получите, распишитесь. Долго проворочавшись с боку на бок, поздний сон настиг всего лишь на пару часов. Хватит.