***
— Да зачем ты её держала то в одиночку? Меня позвать слабо? — Алику, если честно, злиться трудно, глядя на её синеватые губы и то, как она, укутанная в его куртку, все равно трясется от холода. — Ты… Ты же… Пппалатки ставил, а половина твоих и моих кинулись купппаться, я не хоттела тебя отвлекать, поэтому сетку для ограждения попыталась поссставить сама, но не получилось, пришлось держать, чтобы потом их по всему озеру нам их не искать, да темммпература воды для меня оказалась неподходящей. Алик присаживается перед ней на колени, чтобы помочь ей попасть в замок, застегнуть куртку и дать в руки фляжку, на секунду замирая от случайного прикосновения. — Саш, это же… — у неё в глазах читается испуг, вперемежку с вопросами, на что Алик лишь усмехается садясь с ней рядом около разведённого огня. — Да, да, это водка. Взял с собой чисто в медицинских целях и, как видишь, пригодилось. Пей. Или ты больной хочешь по возвращении в изоляторе пролежать, теряя летние дни? Дети спят, ответственности нет, я в случае чего подстрахую. От глотка ничего не будет. Тебе согреться надо, пей. Эльза в ответ морщится, но выпивает, после прокашливаясь пару раз. — Спасибо. — Обращайся, — произносит Волков, глядя на неё. Отчего-то она напоминает ему маленького воробья. Бойкого, мокрого, но все равно смелого. — А почему Эльза? Она в ответ удивленно вскидывает брови и тихо смеется. — Потому что ненавижу имя Лиза, ненавижу то, как оно звучит из уст моей мачехи и моего отца. Поэтому Эльза. Меня так мама звала в детстве, говоря, что это имя какой-то принцессы из сказки. Которая была смелой и бесстрашной, которая боролась за свое «долго и счастливо» вопреки. Потом уже, после её смерти, я пыталась найти эту сказку, сам понимаешь — не нашла. Но имя, придуманное мамой, осталось. — слова Эльзы на вкус — горечь. Алик смотрит на её как-то сразу поникшие плечи и едва-едва все еще дрожащие пальцы. И осознает одно — они похожи больше, чем он мог себе представить. Он подкидывает палку в костер.Вверх во тьму взмывают золотистые искры, а Эльза прерывает воцарившееся молчание вновь. — Почему Алик? — Не хочу быть Александром Александровичем Волковым — идеальным сыном, копией идеального отца, — Алик рисует в воздухе пальцами кавычки. — Хочу быть собой, просто Аликом и прожить свою жизнь, а не тот сценарий который прописал для меня мой папаша, потому что когда-то он сам не прожил свою жизнь, как хотел. Он чувствует, как Эльза сжимает его руку в ободряюще-молчаливом жесте. Где-то в кроне гнущейся липы от ветра, звонко и печально начинает петь соловей, а Алик думает, что она первая, кому он это рассказал. Эльза первая, с кем, находясь рядом, он чувствует себя спокойно и правильно. Алик понимает — он остановить это должен. Пока не зашло дальше. Алик не хочет причинять ей боль, ведь она и так изломанная, застрявшая в филигранной утонченности, словно те дамы с портретов художников, что выставляются в Третьяковке. Но вот в чем ирония: чем дальше он пытается быть от неё, тем она становится ближе. У него в руках — сползшая из косы голубая лента, а она сама лежит у него на коленях и запах её грушевых духов, вперемешку с красками лета пьянит Волкова, заставляя забывать о мысли, что теперь он может быть без неё. Не может. Эльза у него выхватывает зажатую в пальцах сигарету, и затягивается залихватски, выпуская в небо облачко сизого дыма. Она его лишь одним взглядом провоцирует, в котором медными искрами пляшет смех. — Удивлен? — Нисколько. У него на губах осаживается горечь жженой гвоздики, а Эльза смеется, целуя его под лучами затухающего заката.***
На ней маленькое лиловое платье, а на щеках в неоновом свете искрятся серебристые блестки. И Алик замирает. Стоит, будто бы пришибленный, не в силах заставить себя сделать шаг, не в силах поверить, что она смогла выбрать его. Зачем он ей? Потерянный, сомневающийся и не знающий, что ему ждать в будущем. И будет ли оно у него в принципе. Она пробирается к нему сквозь танцующих, останавливается напротив, поправляя локон, что вновь выпал из её прически. — Ты такая красивая… — у него голос безнадежно срывается, а сердце несется галопом. — Спасибо, Алик. — она улыбается ему в ответ и на щеках едва-едва, выступает румянец. — Потанцуем? Она, кажется стала его частью. Алик уже не знает, где заканчивается он и начинается Эльза. Лишь ощущает только, как она прячет голову у него на груди, где-то в районе сердца. И отзвуком где-то на фоне в этот момент начинает петь Наутилус: — слушая наше дыхание, я слушаю наше дыхание, я раньше и не думал что у нас, на двоих с тобой одно лишь дыхание, д ы х а н и е. До наступления осени остаётся полтора месяца.***
У неё комната здесь, в лагере, напоминает Алику библиотеку. Он книжек столько, всегда видел лишь там. Волков часто застает её сидящей на полу в окружении книг, разложенных рядом, а сама она тем временем полностью погружена лишь в одну, что порой не сразу откликается на то, когда он зовет её приходя к ней уже после отбоя. Эльза многогранна — в ней сочетается несочитаемое . Хрупкость и сущая сталь в характере, по-взрослому прагматичное отношение к жизни и мечты, что подобны замкам выстроенным где-то на облаках. Она дуется пару секунд, потому что он забирает у нее из рук книгу, аргументируя тем: «уже темно совсем, отдай, зрение иначе посадишь». Но злости Эльзы надолго не хватает. Она забирается на узкую кровать, оплетая его руками, ногами и утыкается носом куда-то в шею. — Хочу чтобы так было всегда, — она обжигает дыханием его шею, и Алик чувствует как мурашки тут же рассыпаются по его коже. - Только ты и я, и никого вокруг. Чтобы нам не было дела, что там за окном. Лишь были только мы. Вместе. Алик зарывается рукой в её волнистые волосы, думая о том, что хотел бы того же: пресловутого «всегда и во веки веков», но ему страшно произносить обещания вслух. Ведь он не знает, что там, что ждет его впереди, сможет ли он вернуться к ней. Живым.***
Родительский день совпадающий с днем его рождения он выдерживает только благодаря Эльзе, которая неизменно рядом. Он ловит недовольно-вопросительный взгляд отца и абсолютно такой же Нади. Ему так отчаянно хочется взорваться. Высказать все как есть, начистоту, потому что шоу под названием — мы любящая семья, ему уже надоело за все восемнадцать лет его жизни. Эльза в нём с хирургической точностью улавливает малейшую перемену настроения. Вот и сейчас. Она его за руку держит крепко, словно пытаясь сказать: я рядом, рядом, слышишь? ты не один. Одна говорит что-то отцу и Наде, бойко, словно заведенный солдатик. А потом резко смотрит на часы, говоря о том, что ей и Алику нужно идти, ведь вожатым нельзя отлучаться надолго от своих отрядов. — Спасибо. — Я рада, что смогла помочь. А после он удивляется, правда. Кружится в ворохе яркого конфетти не различая музыки, цепляя за талию Эльзу. И спрашивает, спрашивает, будто бы боясь не успеть: ты же дождешься? И вновь, и вновь слышал ответ: я обещаю.