человек человеку волк

      Полина, на самом деле, очень легко сходилась с людьми. Она была общительной, открытой, яркой и всегда производила хорошее впечатление на других. Только вот здесь — здесь — ничего из этого не имело никакого значения. Потому что люди в укутанной снегом глуши были другие. Абсолютно.       И эта разница ощущалась почти физически, когда Морозова, преисполненная желанием записаться на занятие скрипкой, получила в ответ холодный отказ. Не было тут такого кружка — потому что желающих тратить дополнительные часы на музыку оказалось совсем немного. Единственная радость и надежда Полины провести этот год с пользой разбилась о скалы суровой реальности. К счастью, ей позволили приходить в кабинет, чтобы заниматься там самостоятельно. Это Морозова и делала после уроков, чем вызывала у одноклассников неоднозначную реакцию.       С одной стороны — многие нашли увлечение девушки довольно интересным, и теперь у Морозовой появился вполне реальный шанс завести друзей помимо Антона. На девушку перестали косо смотреть, однако во взглядах все еще читалась та холодная надменность и осторожность, с которой относились ко всему новому и незнакомому. Полина не смела их осуждать — сама точно так же шугалась. Потому что к опасности нужно быть подготовленным всегда.       Жаль только, Полина забыла это, когда столкнулась взглядом с недавно спасшей ее девушкой.       Катя Смирнова походила на школьную задиру даже сильнее, чем Рома, который просто имел подобный стиль общения (словно парень не знал, как нужно правильно выражать свои чувства и эмоции, не переступая грань). А Катерина же наоборот — настолько искусно балансировала на этой самой грани, что невозможно было понять: действительно ли она такая злая или просто притворяется, боясь отбиться от стаи?       В Смирновой — по мнению Полины — была та самая черная гниль, которой так остерегались все ученики школы, боясь получить дозу презрительных насмешек в свой адрес. Да и Морозова, честно говоря, не хотела связываться с ней, остерегаясь того, что могла сделать Катя в гневе. Если даже Пятифан боялся эту особу, не желая даже спорить с ней, то что оставалось делать Морозовой? Правильно.       Сидеть ниже травы, не попадая ни в какие передряги.       Не даром же Смирнова предупредила ее. Предостерегла, так сказать.       И сейчас, сидя на своем месте, Полина со скучающим видом смотрела в окно, поставив подбородок на согнутую руку. Было скучно. Время здесь тянулось мучительно долго. Будто от мороза застывало, проваливаясь в зыбучий снег. Да еще и спать вечно хотелось. Морозова зевнула.       Дни проходили в полном умиротворении и спокойствии. Нельзя было сказать, что Полина привыкла к этому месту, нет. Она до сих пор с тоской вспоминала родной город, однако теперь ей было не так страшно. К ней не цеплялись, у нее стали появляться какие-никакие знакомые. Да и учеба проходила гладко — были, конечно, проблемы с уроками, но учителя не требовали от нее невозможного. Хотела бы Морозова, чтобы так было всегда.       Страшилка, рассказанная Ромой, уже давно забылась. Да и не казалась она чем-то интересным, чтобы зацикливать на ней свое внимание. Морозова была уверена, что парень просто хотел припугнуть ее, заставив поверить, что в лесу действительно водятся кровожадные звери, пожирающие людей. Но Полина была далеко не глупой, — может, немного доверчивой и трусливой, но не глупой — поэтому сразу же просекла план Пятифана.       Однако Рома продолжал назойливо сверлить ее глазами — во время уроков, на переменах, даже тогда, когда они сталкивались во дворе школы. Морозовой было не по себе. Потому что парень выглядел устрашающе — высокий (по сравнению с Полиной просто огромный), с вечно хмурым выражением лица и острым взглядом. Рома постоянно оглядывался по сторонам, прислушивался к чему-то и внушал какой-то липкий страх. Словно парень действительно мог убить. Даже глазом не моргнув.       И Полина всячески старалась его избегать. Игнорировать. Не поддаваться на провокации.       Ее идиллию разрушил резкий удар о парту. Рома — в своей излюбленной манере — уперся обеими рукам в деревянную поверхность стола и пронзительным взглядом зеленых глаз заставил Морозову обратить на себя внимание. Что-то внутри Полины подсказывало, что к добру это не приведет.       С таким чутьем нужно идти на Битву Экстрасенсов.  — Не хочешь прогуляться? — он попытался улыбнуться, однако Полина прекрасно понимала, что парень нервничал. Мелкая дрожь и бегающий туда-сюда взгляд выдавали его с потрохами. — Смотря с кем, — уклоняясь от ответа, Морозова приставила указательный палец к нижней губе, словно совсем не поняла, на что намекал Пятифан. Быть умной — вовремя притвориться глупой. — Со мной, — он кашлянул. — Сегодня, после школы. — Не могу. — Почему это? — Рома нахмурился. Он был достаточно уверенным в себе молодым человеком, поэтому действительно не понимал, в чем же может быть причина отказа. Пятифан не выглядел совсем идиотом, с которым нельзя было ни о чем поговорить. Да и лицо у него было довольно симпатичное.       Полина тихо хмыкнула. Сейчас ее удивляло не то, что учительница по математике опаздывала на десять минут, не то, что Антон сегодня не пришел в школу. И даже не кричащие во все горло одноклассники, совершенно не страшащиеся быть застуканными директором. Ее удивляло то, что Смирнова, находясь в противоположном конце класса (будучи вовлеченной в диалог), не отрывала от Полины взгляд. И прочитать в нем можно было не то интерес, не то презрение. Столкнувшись с ним из-за чистой случайности, Морозова вдруг заметила появившуюся на губах девушки улыбку.       У Полины напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. — Я не гуляю с малознакомыми парнями, — девушка улыбнулась. — Так с Антоном же гуляла. — Это другое, — Морозова откинулась на спинку стула. — Он не выглядит так, будто готов придушить любого голыми руками, — Рома виновато потупил взгляд. Он злился. И Морозова почувствовала себя очень мерзко. — Извини. Я правда не могу, у меня занятие. Может, в другой раз?       Рома кивнул. И, как показалось Морозовой, даже немного улыбнулся. Может, он и выглядел как хищник, но на деле был достаточно спокойным и адекватным. Ему бы над речью поработать — так вообще загляденье. Полина усмехнулась и уткнулась в тетрадь. Только что вошедшая в класс учительница была готова разорвать в клочья тех, кто не сидел на своем месте.       Полина ничем не отличалась от своих сверстниц. Обычная девочка. С обычными интересами. В обычной школе. Скучно — до безобразия. А вот Смирнова считала совсем по-другому. Как иначе объяснить эти ледяные взгляды в сторону Полины? Морозова не могла найти себе места, постоянно оглядываясь и боясь столкнуться с Катей. Если у Ромы все было на лице написано, то от Смирновой можно было ожидать чего угодно.       Скрытная, знающая, что сказать. Умело дергающая за ниточки. В ее сети Морозовой хотелось попасть меньше всего.       В кабинете музыки, кроме Полины, был лишь холодный ветер, проникающий в помещение из щелей в окнах. — Красиво, — Морозова замерла, вздрогнув от неожиданности. Благо скрипку не уронила. Здесь найти магазин с музыкальными инструментами было так же трудно, как не заблудиться во время вьюги в лесу. — Что это? — Скрипка, — сконфуженно ответила Полина. Она осмотрела Смирнову с ног до головы.       Девушка отдаленно кого-то ей напоминала. Только вот Морозовой никак не удавалось вспомнить, кого. И светлые волосы — небрежно заплетенные в косу — под светом ламп казались совсем белыми. А в голубых глазах лед тонул, уходя под тонны морской воды.       Таким девушкам посвящали оды. Пели песни. Писали стихи. Только вот внешность обманчива — любые недостатки можно спрятать за идеальной скульптурой из мрамора, а вот душу не исправишь несколькими умелыми штрихами подводки. Катя излучала энергию абсолютной уверенности в себе. Даже страшно было представить, на что была способна девушка, носившая столь тяжелое сердце в своей груди. В этой скрытности было что-то пугающее, заставляющее Полину держаться от Смирновой на расстоянии. — Сама оригинальность, — Катя улыбнулась, прикрыв глаза. Для Морозовой вдруг время замедлилось. Она видела, как медленно опустились ресницы Кати, как приподнялась ее грудная клетка и как глаза, наполненные неподдельным интересом к собеседнице, сверкнули дьявольским огнем. — Композиция как называется? — Муки любви, — девушка хотела отложить скрипку в сторону, но Смирнова остановила ее жестом руки. — Чего ты? Можешь играть дальше, — голос осколками рассыпался, царапая кожу. Хотелось и завернуться в него, и убежать, чтобы никогда не слышать больше, и заткнуть уши. Потому что Катя проникала в голову. Читала сейчас Полину, как открытую книгу, даже не скрывая, что готова впиться ей в глотку зубами.       Морозова послушно подняла музыкальный инструмент.       Дрожащими руками коснулась смычком струн.       И музыка наполнила легкие лепестками цветов.       Казалось, в кабинете наступила весна. И Морозова была готова поклясться, что Катя это тоже заметила. Погрузилась в такой же волнующий трепет, полностью окутавший с ног до головы. И было что-то волнующее в том, как она смотрела на Морозову. Будто бы всю жизнь ждала человека, который был в состоянии наполнить кабинет лучами солнца. А потом мелодия остановилась. — Скажи, — осторожно начала Катя, поднимаясь со стула. — А ты действительно знаешь, что такое любовь? — Морозова опешила. Неловко переступив с ноги на ногу, девушка перевела взгляд на темнеющее серое небо. В груди все сжалось. — Ну, — свет мягко падал на плечи, кутаясь в волосах. Под кожей медь, а в сердце приятная истома. — Любовь — это когда у тебя в груди все так пылает, и такое чувство... окрыленности. Кажется, что вот-вот — и взлетишь, — Катя удивленно посмотрела на Полину, немного наклонив голову. — И хочется кричать о своих чувствах во все горло, — воодушевленно продолжала девушка. — А почему же тогда композиция называется «Муки любви»? — Это… потому что… — Потому что любовь — это больно, — закончила за нее Смирнова. — А ты играешь ее так, будто солнце в руках держишь и боишься обжечься. Нежно, с радостным трепетом.       Морозова смотрела на Катю глазами, полными разочарования. Она с такой легкостью говорила о чувствах, которые Полине даже не удалось испытать, что девушке стало завидно. Разве может человек петь о любви, никогда не знав, что это такое? Возможно, то, что Морозова читала о ней только в сказках, и заставило девушку думать о великой силе двух влюбленных.       В детстве казалось, что добро всегда побеждает. Злодеи в рассказах, которые читала мама маленькой Полины, всегда получали заслуженное наказание.       Добро всегда побеждает зло.       А что же есть это самое «добро» — никто так и не объяснил.       В горле пересохло, а слова Кати настолько сильно въедались в кожу, что было почти физически больно. Морозова чувствовала себя глупой. — Но мне понравилось, — задумчиво протянула Смирнова, направляясь прямо к выходу. Она сказала это, не глядя. В пустоту будто бы. И ее слова поглотили прячущиеся в углах тени. Морозова улыбнулась. — Не каждый день встретишь человека, который способен сыграть «Муки любви» вот так.       Полина не знала, можно ли считать это комплиментом, но в груди сердце замерло от таких слов.       Закончила заниматься Морозова совсем под вечер. Обычно ученикам запрещалось находиться в школе так долго. Из соображений безопасности. Но выпускникам позволялось задерживаться, если они готовились к экзаменам и им было необходимо посвятить свое время усердной учебе. Учиться Морозова не очень любила — у нее были хорошие оценки и все шансы на получение золотой медали. Только вот зубрежка совсем не привлекала ее. Даже наоборот — отталкивала.       Вечером здесь было еще холоднее. Мороз неприятно царапал кожу, а ветер, проникающий в легкие, будто металлом раскаленным инициалы внутри рисовал. Полина отчаянно прятала покрасневшее от холода лицо в шарф и быстрым шагом пересекала безлюдные улицы. В такое время автобусы уже не ходили. Да и Морозова хотела пешком пройтись до дома, чтобы очистить свои мысли.       Ей не было почему-то страшно идти по пустынным улицам, полностью залитым белой краской, и чувство одиночества не пугало. А в таких местах люди очень часто чувствуют себя потерянными. Это угнетает — каждый день смотреть на черные деревья где-то вдалеке. Подойдя к лесу, Полина замерла.       Девушке показалось, что ее кто-то окликнул. Она перевела взгляд на сгущающуюся тьму за толстыми деревянными столбами. И яркие огни чужих глаз загорелись в темноте. Страх магмой растекся под кожей. Стало жарко — до безумия жарко. Хотелось окунуть голову в ледяную воду. У Морозовой все перед глазами поплыло, заставив покачнуться и сделать шаг назад. А когда чьи-то холодные руки коснулись ее плеч, Морозова была готова умереть от страха. — Да не ори ты так, — раздраженно цыкнула Катя, заткнув Полине рот ладонью. Осмотрев девушку напротив испуганными глазами, Морозова сделала несколько глубоких вдохов. Ну нельзя же так людей пугать! — Ты что тут делаешь? — Домой иду. А ты? — Зайцев на ужин ловлю, — огрызнулась Катя. Она была зла. Но это была не та злость, которая до мурашек пугала осколками стекол. Это было скорее беспокойство, оголяющее нервы. Морозова попыталась подавить улыбку. — Ты вообще чем думала, когда в лес собиралась зайти? — Я не думала, — немного помедлив, ответила Полина. — Так и скажу в следующий раз на опознании твоего трупа, — Катя закатила глаза. Она рывком схватила Полину за локоть и оттащила в сторону. — Ночью в лес еще страшнее заходить, потеряешься еще. — Уже показалось, что ты тоже будешь рассказывать мне байки про страшных чудищ, которые людей пожирают, — взгляд Кати помутнел. Она с выражением полной отрешенности двигалась вперед, подальше от злосчастного леса. Подальше от тихого хруста и завываний. — Ты не веришь? — едва слышно спросила она. — Во что? — В то, что там кто-то есть.       Морозова лишь усмехнулась. Она подумала, что Катя пыталась ее напугать точно так же, как это делал Ромка пару дней назад. Только вот в темноте нельзя было разглядеть испуганных глаз девушки, ногтями впивающейся в пальто Полины. Смирнова шла очень быстро, с каждым шагом отдаляясь от черных веток все дальше. И Полину она держала таким образом, чтобы та даже взглянуть в сторону леса не могла.       Рядом с Катей воздух казался другим. Полина считала, что виной всему странный аромат духов девушки. Или то, с каким рвением рядом с ней воздух рассыпался, сгущаясь. Смирнова говорила мало, в основном слушала. Морозова не знала, с чем это было связано. Да и не хотела, собственно. Они знакомы то несколько дней, так зачем лезть в душу человеку? — Мы пришли, — отдышавшись, проговорила Полина, как только взглядом коснулась деревянного забора вокруг своего дома. — Вот здесь я и живу. — Миленько, — Морозова только сейчас поняла, что всю дорогу Катя держала ее за предплечье. — Ладно, доброй ночи. И, Полин, серьезно говорю. Не ходи ты в этот лес. Потеряешься еще, а мы всей деревней тебя искать будем.       Морозова кивнула, прежде чем удаляющаяся фигура Смирновой полностью растворилась в молочной дымке. Полина поежилась. В одну секунду стало ужасно холодно, и она поспешила войти внутрь.       В доме ее дедушки всегда пахло свежераспиленным деревом и воском. Будто это здание только построили, и запах опилок не успел выветриться из углов обветшалого строения. Только переступив порог, Морозова почувствовала тепло, окутавшее ее тело тонкой шалью. Она быстро разделась и поспешила в свою комнату. Хотя дома и было тепло, мороз, полностью разрисовавший кожу девушки разводами, невозможно было так легко смыть. Полина накинула на плечи плед, удобно устроившись в кресле. За окном черное небо, украшенное звездами.       Действия Смирновой казались нелогичными. То она со сталью в голосе прямым текстом говорит Морозовой держаться подальше, а то сама до дома провожает, несмотря на холод и расстояние. Может, Катя и не была такой плохой, как описывали ее другие ученики. Просто… своенравной?       Почему-то это было первое слово, которое пришло Полине в голову.