человек человеку волк

стремясь умереть в тепле, мы обрекаем друг друга мерзнуть.

паника.       У Кати, кажется, навсегда в памяти отпечаталось это безжизненное — пугающее до жути своим спокойствием и полностью расслабленными мышцами — лицо. Стеклянные глаза, бесцельно осматривающие все вокруг, будто бы впервые созерцая мир. Перепачканные кровью черные волосы, немного слипшиеся, грязные, лежащие в хаотичном беспорядке. Зажатые между пальцев звенья цепочки.       Максим, не моргая и не издавая звука, направлял свой взор прямо в душу Смирновой, нервно глотающей воздух короткими вдохами.       У Кати, кажется, на секунду остановилось сердце — перестало биться в каком-то странном спокойствии. Ей словно стало легче на один единственный миг, когда девушка вдруг осознала, что это все закончилось. Счастье продлилось недолго — страх тенью птиц кружился над головой, опускаясь все ниже и ниже. Что будет с Полиной?       Что будет с ними?       Паника прорастала изнутри вьющимися ветками ивы, заполняла каждую артерию, каждую вену и каждый сосуд. Неприятное гнетущее чувство полного отсутствия безопасности душило — воздуха не хватало. Он будто бы вообще пропал.       И в этой толпе плохо узнаваемых лиц Полина перестала казаться единственным шансом на спасение.       Это она его убила?       Смирнова отказывалась верить.       Главной ее задачей сейчас было просто исчезнуть — чтобы не чувствовать эту давящую на виски вину, чтобы не вспоминать те самые моменты, когда девушка впервые увидела пятна крови (только вот в прошлый раз это был снег.) Да, точно. Это было зимой.       У Кати подкосились ноги.       Осознание того, что смерть будто ходила за ней по пятам со всей силы впилось в сознание чем-то острым. Ножом по коже, острыми шипами в легких; пустынной улицей, затянутой туманом. Гнетущее чувство одиночества — невидимые стенки бетонных блоков давили со всех сторон. Зрачки заполнили почти всю радужку. Было страшно — ужасно страшно. До пульсации в висках, до потных ладоней, до дрожащих колен.       Морозова невесомо коснулась ее плеча.       Липкая пленка покрылась маленькими пузырьками кислорода, словно растворяясь под чужими касаниями. Катя пыталась проглотить все ругательства, которые хотела выплюнуть в сторону девушки.       Если бы Смирнова только подняла взгляд на Полину, она бы увидела застывшие в ее глазах слезы.       Со стороны Кати это было очень жестоко — брезгливо отвернуться от человека, который с таким трепетом и любовью к ней относился. И у Полины внутри все сжалось до боли, до натянутых нервных волокон. Морозова хотела со всей силы ударить ее по лицу. Чтобы после всех слов, после всех признаний и самых нежных касаний она не смела отводить взгляд в приступе ненависти. — Катя, — Полина старалась говорить как можно мягче, скрывая дрожь не только в голосе, но и во всем теле. — Пойдем, хватит. страх.       А Максим ведь сдержал слово.       Теперь от Морозовой не отстанут. Будут допрашивать, изводить воспоминаниями о прошлом. Мучить и мучить. И мысли об этой безумной мести едва уловимой улыбкой уголков губ отпечатались на его пугающе бледном лице. Это же не может быть по настоящему, да? Полина действительно желала ему смерти.       Она мечтала, чтобы парень навсегда исчез, наконец, отпустив ее израненную-истерзанную душу. Потому что дышать рядом с ним было просто невозможно: каждый раз, когда Морозова закрывала глаза, в сознании вспыхивали яркие пятна того самого вечера, когда для Полины все изменилось. Черт возьми, да он почти жизнь ей сломал!       Если бы не Катя.       Катя.       У Морозовой от одного только ее имени мурашки по коже, распускающаяся сладостью полевых цветов улыбка и бабочки в животе. Эта проклятая весна цвела в легких, мешала дышать — заставляло все тело трястись от переизбытка чувств. Словно мотыльки, летящие свету — окутанные возбужденной дрожью и страхом. Потому что каждый человек чего-то боится.       Полина боялась переезжать. Боялась оставлять родные края, друзей, боялась, что здесь она окажется изгоем. Потом она боялась, что ее увидят. Заметят. Заставят говорить и участвовать в этом карнавале жестокости и ненависти — в безумном танце кружились волки по улицам давно забытым. Хотелось выть от боли и безнадежности самого факта пребывания здесь.       А потом Полина встретила ее — и мир разделился на «до» и «после».       Все это было похоже на сон.       На неправильно написанную сказку — пропитанную кровью, пороком и сожалением — и Полина думала, что скорее повесится, чем прочитает последнюю строчку. Ведь жить в незнании намного приятнее, чем задыхаться в ядовитой правде. Дрожь окутала все тело, терзались мысли не связанными друг с другом картинками. И мороз на коже рисовал произведения искусства.       Полина чувствовала себя преданной, брошенной на произвол судьбы — оставленной на пороге перед закрытой дверью. Потому что Катя — и вновь от имени по телу расползались мурашки — отвернулась.       Морозова закусила внутреннюю сторону щеки. Сейчас она не слышала перешептывания за своей спиной, не видела, как Рома пытался остановить поток сплетен в их сторону, не чувствовала, как все тело сгорает под пронзительными взглядами одичавших волков. Неужели ей придется начинать все сначала? В одну секунду платина ее любви покрылась коррозией.       Полина слышала чужие голоса слишком ярко — отчетливо впивались в сознание звонкие пронзительные строки — и все дело как-то странно онемело. Двинуться она не могла. Даже не пыталась — куда бежать?       Где прятаться?       Может, ей стоит уговорить родителей вернутся обратно в город — подальше от темного леса, от озлобленных людских душ и завывающих ветров, разносивших снег по пустынным улицам. Хотя, вот-вот должна была прийти весна. И лед бы растаял под лучами жгучего солнца, остались бы талые лужи у порога дома — единственное напоминание об этой ужасной зиме.       Полине хотелось сдохнуть.       Не трагически погибнуть (как пишут в любовных романах), не умереть жестокой смертью, а сдохнуть. Какой-нибудь побитой шавкой под забором, чтобы никто даже подумать о ней не смел из-за брезгливой неприязни. Потому что чешущееся изнутри когтями чувство вины становилось все сильнее и сильнее. В горле пересохло, когда Смирнова, резко повернувшись в сторону Полины, окинула девушку взглядом, наполненным болью.       Черт возьми, Морозова захотела лично вырвать собственными руками свое сердце и вручить Кате как трофей. Чтобы та на полочку его поставила, спрятала за стеклом и любовалась вечность. Чувства Полины пережили бы вселенную — перевернутую восьмерку очертили бы в звездном небе. — Зачем? — Только и смогла проговорить Катя, едва сдерживая дрожь во всем теле. Губы у нее побледнели, став белее извести, и острые скулы теперь казались еще четче.       Через несколько минут подъехала и скорая, и милиция. Детей разогнали со двора почти сразу же, оставив в кабинетах с целью провести беседу и успокоить. Ведь такое в порядке вещей.       На пороге школы каждый день кто-то умирает.       Полина не помнила, как оказалась за партой. Не помнила, как подписала какую-то бумажку вместе со своими одноклассниками. Не помнила, как безуспешно до нее пытался достучаться Антон. Она помнила только ярко-голубой блеск глаз Смирновой, медленно затухающий от каждого вздоха Морозовой. Их ядовитый союз оказался клеткой из золота.       И Полина даже объяснить подобное поведение Кати никак не могла — они же рядом с друг другом были в самые тяжелые моменты. Смирнова, черт возьми, стала для нее важнее кислорода — так нельзя. Она не может теперь просто взять и отвернуться, словно Полина чумой больна.       А она ведь больна.       И эта мерзкая пленка окутала все органы, сжимая до состояния высушенных фруктов — белесых и гнилых. Свое состояние Морозова описать бы никогда не смогла — что-то органы крутило по всей полости тело, что-то грызло изнутри, что-то превратило все мысли в кофейную гущу. Полине не хватало воздуха. — …в подробностях, — Девушка моргнула несколько раз, словно пытаясь прийти в чувства. Голос преподавателя она уловила не сразу. Полина повернула голову в сторону мужчины. — Ты сможешь?       Морозова нахмурилась, чуть наклонив голову. — Сможешь в подробностях рассказать причину драки? — Терпеливо повторил мужчина, однако нервы у него были натянуты до предела. Это было видно по его напряженному бледному лицу.       До Полины информация доходила с задержкой.       Какая к черту драка? И почему она должна что-то о ней знать? — Твое присутствие, кстати, тоже требуется, — Преподаватель грозно посмотрел в сторону Антона, слишком долго задержав на нем свой пронзительный взгляд, потом отвернулся и направился в сторону выхода из класса. Краем уха Полине все же удалось уловить последнюю брошенную им фразу. — Не дети, а звери.       О! Полина об это прекрасно знала.       Сама, наверное, была самым страшным хищником. Жестоким — определенно — и мерзким. Не зря же ей Рома сказал, что по ее вине Смирнова в пыль превращалась. Морозова тогда чуть с ума не сошла — желая спасти Катю, она тащила ее на дно. Может, было бы проще, если бы она вернулась обратно в город? Уговорила бы родителей всеми правдами и неправдами. Ей же здесь плохо!       Ужасно плохо.       Тошнота подступала волнами.       И когда Полина наконец поняла, о какой драке шла речь, Петров уже несколько минут настойчиво тряс ее за плечи. — Ну приди уже в себя! — Умоляюще тянул он, взглядом бегая по пустому коридору. Школа резко опустела. Неожиданно как-то. Незаметно. — Сейчас еще и эту потеряем… — В пустоту бросил Антон, надеясь, что Роме, все-таки, удалось привести Смирнову в чувства. Иначе им придется навещать девушек в психушке вместе с пакетом апельсинов.       Кате и Полине вместе находиться сейчас было просто опасно. — Я сейчас содержимое желудка на тебя выверну, — Проговорила Морозова. Петров тут же остановился, услышав хоть что-то похожее на речь. — Если не прекратишь трясти.       Голова у Полины шла кругом не переставая. — Как ты себя чувствуешь?       Как побитая собака.       Морозова через силу усмехнулась. — Нужно рассказать, что вчера случилось, — Петров поджал губы. — Чтобы от нас отстали в конце концов!       Полина действительно хотела, чтобы от нее отстали. Раздался звук рвущейся струны — хрупкое дерево скрипки рассыпалось в щепки.       Смирнова сбежала как только ей выпала такая возможность — растворилась в коридоре школы, чтобы ее никто не смог найти. Пробегая по лестнице она вновь почувствовала, что задыхается. Кислород пеной оседал на языке, никак не желая проникнуть в легкие. Приступ удушья смешался с привкусом крови. У Кати в голове крутилась лишь одна мысль: «Как же хочется курить.»       Если нельзя дышать воздухом, можно дышать дымом.       Все равно же умрет.       Сдохнет.       Видимо, судьба у них такая. Умирать по очереди.       Когда Пятифан рывком схватил Катю за поворотом, у нее сердце пропустило глухой удар. Девушка вскрикнула, до боли впившись ногтями в собственную ладонь. Все тело будто онемело — и если бы Смирнова была в состоянии произнести хотя бы слово, оно точно было бы нецензурным. Рома смотрел на нее с прожженным пеплом испугом. — Ты долбоеб? — Рявкнула Катя, вырвав из его хватки руку. Сердце бешено стучало где-то в пятках, глухими ударами отдаваясь в груди. Девушка приставила тыльную сторону ладони ко лбу и сглотнула, от волнения больно прикусив губу. — Зачем пугаешь так? — Знаешь кто еще испугался? — Язвительно начал Пятифан. — Морозова! А ты как шавка последняя поступила, — Он плотно сжал челюсть. — Думаешь, что с ней будет после такого зрелища? — А со мной?       В глазах Смирновой застыли льдинки.       Человек — самое хрупкое создание. Разбить его, кажется, даже проще, чем фарфоровую тарелку. И Смирнова все свои трещинки прятала запекшейся кровью. Сейчас ей до безумия хотелось зарыться с головой в снег, чтобы ее тело нашли только когда волки обглодают последнюю кость. От нее же совсем ничего не осталось. Абсолютно.       Катя почувствовала, как у нее трясутся руки. — Да тебе же похер.       Конечно, Катя же бесчувственная машина. Холодная сука, которую никто никогда не волновал. Верно же?       Верно?..       Девушку будто пробил электрический разряд.       Смирнова посмотрела на Рому недоверчиво, пыталась понять шутит ли он или нет. Пыталась понять, насколько вся эта до безумия нелепая ситуация реальна — может, она уже поскользнулась на это деревянной, пропитанной сыростью и покрытой мхом балке и полетела вниз — а это лишь какой-то сон. Странный, холодный, отдающий ядовитым дымом от сигарет сон. Пятифан потер левой рукой затекшую шею. — Просто в прошлый раз… — Рома запнулся на половине предложения. Смотреть в глаза Смирновой парень не решался. Боялся, что увидит то, что не сможет выдержать. Боль от утраты, например. — Не важно, — Он прочистил горло, шумно вздохнув.       Вокруг все стало слишком непривычно — солнце пробивалось сквозь толщу облаков, редкие травинки крапинками усыпали голую землю. Катя с каждым шагом все сильнее чувствовала мягкость почвы под ногами. Она, правда, переступала с ноги на ногу, на одном месте топталась, будто бы готовясь сорваться и побеждать в неизвестном направлении. Только вот в груди пекло так сильно, что она просто не могла вырваться из этого плена.       Она точно будет гореть в аду.       Если сейчас не в нем. — Мне нужно… — В горле пересохло. Катя боролась с собственными демонами столько, сколько себя помнила. И когда самый страшный из них пропал, она вдруг почувствовала себя невероятно слабой и беспомощной.       А все вокруг оживало, цвело — и пахло чем-то свежим. Новым. Ужасно сладким и пряным. Она — незаметно даже для самой себя — вдруг пообещала, что (если сдаст все экзамены и получит этот проклятый аттестат) обязательно сбежит отсюда. Скроется в неизвестном направлении. Чтобы мать не нашла — обязательно. Лилия Павловна, кстати, от Смирновой почему-то отстала. За эту неделю женщина ни разу не упомянула случай за обеденным столом. Может, чувствовала себя паршиво из-за слов в сторону дочери.       Катя усмехнулась подобным мыслям.       Ага, конечно. — Вот скажи мне, — В очередной раз начал Рома, уже спокойнее. Его сложившаяся ситуация отнюдь не радовала. У парня и так проблем было вагон и маленькая тележка, так еще и … Он дернулся. — Какого хрена я должен вправлять тебе мозг? — Тебя никто и не просил этого делать, — Огрызнулась Смирнова, резко повернувшись к парню лицом. — Почему все постоянно пытаются меня учить? — Вопрос, естественно, был адресован не Пятифану. — Все вокруг будто лучше знают, что для меня хорошо! — Девушку трясло от злости.       Рома не перебивал. — Ты вообще заебал до трясучки. Шайка твоя вся, — Она плотно сжала челюсть. Имя Морозовой крутилось на языке помадой с привкусом вишни. — Так и тянете за собой проблемы, будто хобби у вас такое! Знаешь, как надоедает всех спасать? — Катя немного наклонила голову. Ее голубые глаза затянула пелена презрение и ненависти. — Мне это в хер не уперлось. А-н, нет … — Задумчиво начала девушка, изобразив удивление. — Смирновой больше всех надо!       Кажется, Пятифан был готов плюнуть на все и уйти. — И эта… — В груди Кати все сжалось. До боли. До разрывающей капилляры боли. — Вот что она устроила? Она же себе жизнь сломала!       «И мне заодно…» — Все сказала? — Пятифан резко прервал ее тираду. Сейчас Смирнова действительно хотела ударить его по морде.       Девушка делала глубокие вдохи, пытаясь совладать с собственной яростью. Все тело словно окутало пламя — было ощущение, что ее кожа буквально плавится. Каждая мышца странно сжималась, заставляя Смирнову вздрагивать. Трястись. Она не представляла, что нужно делать, чтобы не упасть в обморок в очередной раз.       Черт возьми, ей же не ногу отрубили, почему же так больно? — Да, — Выдохнула Катя. — Легче стало? — Нет.       Пятифан пожал плечами. Не быть ему психологом. — Пойдешь к ней?       Смирнова промолчала, закатив глаза. — Да пошли вы все, — Направление Катя не уточнила.       Пятифан усмехнулся, наблюдая за тем, как Смирнова (всем своим видом показывая недовольство) двигалась в сторону школы.       Полина буквально чувствовала как каждая клеточка ее мозга медленно растворялась в кислоте речи милиционера, который продолжал что-то говорить о «пропавшем поколении». И смотрел он на Морозову с Петровым так, будто бы они действительно могли быть виновны в убийстве Максима. Что за глупости?       Глупости.       Девушка ничего не отвечала, никак не реагировала на крики, лишь глупо пялилась в пустоту. Пока Антон, заикаясь и вздрагивая, пытался объяснить, что произошло. — Д-да мы не в-виноваты, — Кажется, больше Петрова пугало то, что устроит ему мать после доклада директора. А не устрашающе-грозный вид милиционера, который в школе теперь бывал чаще, чем в участке. — Он с-сам нас возле школы поджидал всегда… — Вас никто и не обвиняет, мне просто нужна хронология событий…       По выражению лица мужчины нетрудно было догадаться, что Антону он совсем не верит. — Можете у кого угодно спросить! — Антон будто бы не слышал ничего. Его речь стала чуть более уверенной. Он глубоко вдохнул, вспоминая слова Ромы о том, что волноваться нельзя ни в коем случае. Даже если ты на самом деле виновен. — Почему Вы решили опросить только нас? С Максимом почти вся школа в такие перепалки вступала! — Ты ударил его в лицо, — Грозный голос мужчины заставил Морозову вздрогнуть и обратить на них внимание. Девушка едва сдерживала слезы. Стресс давил со всех сторон, обволакивая чем-то приторно-липким.       Яд скользил по пальцам, ребрам, ключицам. Проникал в нос, оседал на губах. — После того как Максим на меня замахнулся, — Едва слышно проговорила Полина. Она чувствовала себя виноватой перед Антоном, которому в очередной раз пришлось защищать ее от нападок со стороны. — Максим не был хорошим человеком… но чтоб вот так, — Ее голос дрогнул. — У Вас нет права обвинять в чем-то учеников без весомых доказательств, — Фраза была сказана директором, который все это время внимательно слушал Петрова и Морозову. Их тщетные попытки что-то объяснить и как-то оправдаться были так же успешны, как попытки разбить бетонную стену палкой. — Вы можете идти, дети не должны разбираться в подобном без родителей, — Обессилено выдохнул он, силясь с собственными эмоциями.       Ему тоже было трудно. Так подумала Морозова.       Как только дверь закрылась, Полина почувствовала себя легче. Девушка сделала глубокий вдох, приложив ладонь к груди, и вдруг почувствовала ощутимый толчок откуда-то со стороны. Если бы удар был хоть немного сильнее, она бы рухнула на пол.Определенно.       Катя прижимала ее к себе так, будто могла умереть. — Идиотка, — Прошептала Смирнова. — Просто идиотка.       Морозова улыбнулась, уткнувшись носом в золотистые волосы.       Катя неразборчиво шептала «извини», пытаясь будто бы души Морозовой коснуться — так сильно прижималась. Так нежно и тепло. А Полина на нее и не обижалась, в общем-то. Знала, потому что, насколько Смирнова вспыльчивая и резкая. И насколько с ней трудно. Только вот любить от этого не переставала — даже наоборот. Живой себя чувствовала будто. Наслаждение мешая с каплей крови.       Полина сразу же обо всем забыла. За дверью в кабинет директора остался ужасный кусок воспоминаний, возвращать который совсем не хотелось. Пусть лежит там, на полочке. Рядом с личными делами всей шайки. Подарок на выпускной.       Полину все еще немного трясло и подташнивало. От Смирновой пахло дешевыми сигаретами и чем-то горьким — невероятно горьким. И кричать хотелось, и целовать ее в губы с такой силой, что кожа разорвется в клочья. Все вокруг алым окрасится.       Сейчас Морозова почему-то думала, что все действительно будет хорошо.       За спиной горели остатки снега. — За тобой заедут родители? — В область шеи прошептала Смирнова, не разжимая руки. — Нет, — На выдохе ответила Морозова. — Это было что-то вроде «дружеской» беседы.       Антон издал нервный смешок. — Ага, — Он икнул. — Дружеской. Я чуть там не поседел! — Да не ссы, — Рома с размаху ударил Петрова по спине так, что тот кашлянул, пытаясь вернуть легкие на место. — Мы вас не выдадим, — Почти шепотом проговорил Пятифан.       Морозова сконфуженно посмотрела в пустоту. В каком смысле «не выдадим»? Ее руки медленно скользнули вниз по спине Кати, ослабляя хватку. Сердце гулко стучало в груди. В горле пересохло.       Почему они думают, что это она?       Разве Морозова способна на такое? — Но мы правда ни при чем! — Зло прошипел Петров, двигаясь в сторону выхода. Остальные послушно последовали за ним (Полина, скорее, по инерции) чтобы внимательно выслушать его негодование. Антон злился (и боялся одновременно). Было похоже на то, что он даже немного рад гибели Максима. — Я предложил Полине прийти пораньше, чтобы танец на выпускной отрепетировать… Мы в актовом зале были!       Тяжелая деревянная дверь скрипнула, выпуская компанию наружу. Вечерело. Небо окрасилось пастельными цветами, умиротворенно лаская сухой асфальт. В воздухе стоял запах цветов и пыли. Морозова знала, что скоро настанет эта знойная пора, когда от комаров невозможно будет спастись. Она их просто ненавидела. Мысли о назойливых насекомых помогали Полине не думать о том, что Смирнова идет рядом, держа девушку за руку.       Черт возьми. — А подвеска твоя у него откуда? — Шепотом спросила Катя, наклонившись к самому уху Морозовой. По спине Полины прошлись мурашки.       Она не знала откуда.       Она боялась. — Я сняла ее, чтобы не потерять случайно… В сумку положила. Когда мы закончили, я не смогла ее найти.       А тепло ладони Кати прожигало кожу насквозь. И было так приятно — и совсем не страшно! — пока она ее касалась. Ноги у Морозовой то и дело подкашивались. Она ничего вокруг не видела. Только чувствовала удары собственного сердца, пока они двигались мимо небольшого перелеска.       Здесь не было места чтобы просто присесть и отдохнуть — никаких скамеек и лавочек, как это бывает в нормальных парках. Лишь срубленное (или поваленное ветром) огромное дерево, сгнившее в нескольких местах. От него пахло влажным мхом и плесенью. Однако это ничуть не смутило Рому, который тут же запрыгнул на него, поправляя спортивные штаны. Теперь то он точно выглядел как самый настоящий гопник. — Ща-а Бяша нам бодягу организует, — Протянул Пятифан, довольно улыбаясь. — За выигранное дело.       Смирнова недовольно сузила глаза, все еще сжимая ладонь Полины в своей. Может, забылась немного. Просто когда Морозова впала в ступор, Катя сразу же среагировала и потащила ее за собой. Надо было срочно убраться с места преступления. Ее плечо дернулось.       Никакого преступления не было.       Крови тоже не было. — Какая еще бодяга? — Недовольно вскрикнул Антон. — Мне домой надо! Мать и так затрещин надает, — Поникшим голосом закончил Петров.       Полина вдруг оживилась, моргнув несколько раз. Она не была любительницей выпить, но тут отказаться было просто невозможно. Особенно после нахлынувших вмиг довольно приятных воспоминаний. Смирнова нехотя разжала руку. Заметив, как расстроенно Полина посмотрела в ее сторону, девушка проговорила: — Жарко стало, — Улыбка. — Я пить не собираюсь. Мне еще сегодня мать уговаривать, — Все тут же удивленно уставились на Смирнову, ожидая продолжения. Девушка цыкнула. — В столицу хочу поступать, а она против. Говорит, делать там нечего. — Ну с твоими оценками можно попробовать, — Задумчиво протянул Пятифан, доставая из кармана помятую пачку сигарет. — В любом случае, это лучше, чем здесь гнить… — Он закурил.       Разговоры о поступлении никак не клеились с событиями сегодняшнего дня. Отвлечься просто не получалось, и каждая фраза волей-неволей возвращала к смерти, случившейся на пороге школы.       Полина, под неожиданно разразившийся смех компании (только что пришедший Бяша рассказал невероятно смешной анекдот) наклонилась к Смирновой. — Ты же веришь, что это не я? — В голосе читалась надежда. Катя тут же перестала смеяться.       Она никому никогда не верила. — Конечно. — Поли-и-иночка! — Бяша налетел на девушку с объятиями. — Ты же знаешь, как мы все тебя любим? — От него разило той самой знаменитой бодягой, от которой все улетали просто почувствовав запах. Полина поморщилась. Кате хотелось убивать. — Ты не забывай только! — О! — Не без усилий изрек Пятифан. — Морозова! А ты куда поступать будешь? — Да как-то, — Она краем глаза взглянула на Смирнову, которая сгорала от негодования. Бяша очень настойчиво толкал ее бедром. — Не решила еще… — Так быстрее решай, — В этот раз голос подал Петров. Он старался даже не смотреть в сторону алкоголя. В принципе, Рома и Бяша были не против. Так не против, что уже пары слов связать не могли. — Скоро выпускаемся.       Морозова грустно улыбнулась.       Слишком быстро время пролетело.       В груди сразу так тоскливо стало. Ощущение, что только вчера она тряслась от страха, замечая ледяной взгляд Смирновой. А сегодня не могла найти ничего роднее. Да и Катя изменилась. Слишком сильно, кажется.       До неузнаваемости.       Полина сглотнула подступивший к горлу ком. Ей безумно не хотелось расставаться. Не хотелось бросать ее и оставлять одну. Вообще никогда. Морозову давно начали преследовать мысли о том, что без Кати она просто не выживет. Определенно.       Если бы Смирнова не вернулась за ней, Полина бы повторила подвиг Максима.       Расходиться все стали под громкие крики Антона. «Да меня мать убьет! Кака вы не понимаете!» И смех Бяши. Рома же ныл о том, как сильно у него болит голова. Самый первый напился, самый первый стал трезветь. Под конец вечера Смирнова стала подозрительно тихо себя вести. Даже Морозова — после такого насыщенного дня — вела себя активнее.       Вечер приятно ласкал кожу. Было до ужаса тепло — не жарко, конечно, но ощутимо теплее. Полине даже пришлось вернуть Роме его олимпийку, которую он так старательно искал каждые пять минут, забывая, что отдал ее девушке еще час назад. — Так, — Пятифан остановился. — Мне туда, — Он неопределенно махнул куда-то в сторону, пытаясь указать направление. Бяша, естественно, его понял. — Всем доброго вечера, — Рома кивнул и, шатаясь, направился… домой, скорее всего.       Бяша быстрым шагом пытался его нагнать. — Он точно там живет? — Настороженно спросил Петров. — Точно-точно, — Терпеливо ответила Катя, тяжело вздохнув. — Мы же там были. — Я с того вечера ничего не помню, — Пробубнил Антон и двинулся вперед. Он хотел побыстрее добраться домой, чтобы получить как можно меньше.       Сказочник. — Мне тоже пора, — С некой грустью в голосе проговорила Катя. — До завтра, — Она улыбнулась.       У Полины перехватило дыхание. девушка чувствовала, что вот-вот рассыплется на осколки. Потому что Смирнова даже не оглянулась. А через месяц… а через месяц она уедет в столицу и даже не вспомнит о Морозовой. Сердце больно сдавило в тиски. Полина сорвалась с места, рывком схватила Смирнову за рукав и потянула назад. — Я с тобой поеду, — На одном дыхании проговорила Полина. — Только не бросай.       Катя непонимающе моргнула несколько раз. — Куда поедешь? — В Москву.       Со стороны, наверное, казалось, что это был невероятно глупый диалог. И колени у Полины тряслись глупо. И все вокруг было глупым! Особенно Смирнова, которая сейчас самодовольно улыбался! Стоп… Улыбалась?       Катя смотрела на Полину с такой нежностью во взгляде, что у той бабочки не просто порхали в животе, а кружились в безумном вихре. Морозова смущенно опустила взгляд, когда девушка повернулась к ней полностью. — Обманываешь ведь, — Лукаво проговорила Смирнова, пытаясь скрыть грусть в глазах за лисьим прищуром. — Нет.       Катя покачала головой. — Идиотка, — Катя закусила губу. — Люблю тебя.       Дальше она ничего не смогла сказать — Морозова впилась в ее губы своими, крепко сжимая в объятиях.