St. Petersburg

Белый Мерседес несётся по вечернему Питеру, минуя светофоры и мосты; подрезая тех, кто настолько слился с ритмом этого города, что, походу, реально едет 60 км/ч, не превышая. Но бешеная Москва уже течёт по твоим венам и не даёт медлить даже здесь, ведь регистрация на рейс не резиновая. Ты делаешь глоток воды из бутылки с надписью «Voss», прикрывая глаза и едва заметно ухмыляясь тому, как сильно изменился твой райдер за прошедшие лет десять. Под каким пунктом там прописан пафос? Ты устало смотришь в окно, опять жертвуя разводными мостами, прогулкой на теплоходе по рекам и каналам и, кажется, даже Эрмитажем, в котором не была с 5 класса, а это уже примерно никогда. Каждый визит в Петербург клятвенно обещаешь себе обязательно вернуться и никуда не спешить, но никогда не возвращаешься просто так. Только по работе. То есть без любви. Твой директор, нахмурившись, смотрит в телефон, пытаясь понять, успеваете ли вы ещё на рейс. Он кажется таким важным, что даже смешно, но больше нелепо. Словно тот факт, что он может прикасаться к тебе и ограждать от других, делает его кем-то в этой жизни, кроме как человеком, исполняющим все поручения твоей мамы, что не может одновременно быть и бабушкой, и продюсером, и потому руководит процессом «на удалёнке». Никаких надежд на «искру, пробежавшую между вами» нет, ровно как и шансов. Тот, кто потух и начал тлеть, не загорится от банальной спички. Даже с помощью канистры бензина. Нужна как минимум зажигалка. Вот такие тупые аллегории. - Ты не голодная? - заботливо интересуется он, не представляя даже процентов на 20, как сильно ты устала и не хочешь ничего, кроме как закрыть глаза и притвориться мёртвой спящей. Ты мотаешь головой, на самом деле не отказавшись бы перекусить, но сил на это просто не осталось, как и желания напрягать его и просить о чём-то, хотя это вполне входит в круг его обязанностей. Просто ты не привыкла ни к новому директору, что всё ещё кажется чужим, ни к новому райдеру, что всё ещё кажется слишком пафосным. Он выдыхает только после прохождения регистрации, уже в бизнес-зале Пулково, когда риск не улететь нужным рейсом становится минимален. Ему сложно даются навыки директора, как и лидерские качества в целом, но ты, как истинная женщина, изо всех сил пытаешься быть слабой и беспомощной, не показывая того, что вполне могла бы обойтись и без него. Для чего-то же он всё-таки нужен. Нельзя же всегда всё делать самостоятельно. Ты блокируешь телефон, а затем снова касаешься экрана, с усталой улыбкой глядя на свою заставку, где твоя самая большая любовь из всех доступных в этой жизни счастливо улыбается с фотографии, сделанной в вашем недавнем отпуске. Твоя любовь пожелала тебе спокойной ночи ещё перед концертом, пока ты сидела на гриме, заранее зная, что к тому моменту, как освободишься, она уже будет сладко спать. Ты пообещала в следующий раз обязательно взять её с собой и показать ей Петербург. И себе заодно. Наконец-то. Ты снова пообещала, и у этого обещания нет права на ещё один концерт в далёком будущем, при удобном случае, с надеждой на сложившиеся обстоятельства. Теперь точно придётся вернуться, и бросать монетку уже не обязательно. У тебя всё равно только безнал. Вы молча сидите в этом аэропортном шуме, потому что вам не о чем разговаривать. Зачастую ты находишь общие темы, включая своё дружелюбие и многогранность, но сейчас разговаривать не хочется, и он это чувствует. Он чувствует в тебе что-то ещё, кроме этого отталкивающего вайба, когда ты всеми фибрами души даёшь понять, что из его симпатии к тебе не выйдет ничего хорошего. Ты чувствуешь куда больше, и это твоя вечная головная боль. Это как мигрень, только хуже. Но ты ничего не говоришь вслух, просто не желая искать третьего концертного директора за последние два года. Могут возникнуть вопросы – «что ты с ними делаешь, что они сбегают?». Вопросы, на которые у тебя не будет ответа. Благо до посадки остаётся совсем чуть-чуть, и ты чудом избегаешь всех неловких пауз, спасаясь чатами с подругами в Телеграме и принимая участие в обсуждении какой-то, откровенно говоря, фигни, но такой жизненно важной в эти минуты. Ты чувствуешь на себе его взгляд, но как только поднимаешь глаза, он тут же отводит его в сторону, делая вид, что очень увлечён надписями на табло, как твоя четырёхлетняя дочь, что теперь читает все вывески и названия, попадающиеся на глаза. И вы не можете просто взять и поговорить, потому что ты не хочешь никому разбивать сердце, а он не хочет терять работу и тебя в ней одномоментно.       Белые ночи кажутся не такими уж и белыми сквозь стекло иллюминатора, в котором ты видишь своё уставшее отражение и зеваешь от мысли, что ляжешь спать не раньше, чем через два с половиной часа. Он взял себе место через проход, чтобы не нарушать твоё личное пространство и не быть так близко все эти полтора часа, которые ты бы не пережила в этом угнетающем молчании, где нет места словам, а только шуму двигателя самолёта. Его не так сильно пугает твоё равнодушие, как тот факт, что он знает чуть больше нужного. Например, что тебя ждут в этой долбанной Москве, и ты ждёшь не меньше. Например, что твоё «не готова к новым отношениям» распространяется на всех, кроме того, кто тебе постоянно пишет, отчего даже пришлось скрыть содержимое уведомлений, чтобы не опасаться за свою личную жизнь. И не разбивать его сердце, за которое ты почему-то переживаешь сильнее, чем его кардиолог.

Как это – больше не бояться ни взлёта, ни посадки, ни падения?

Как это – падать и ничего не чувствовать?

Как это – знать, что, где бы ты ни приземлился, тебя всегда ждут?

Весь полёт ты пытаешься дремать, воткнув в уши наушники и натянув на глаза маску для сна, но прокручиваешь в голове прошедший концерт и снова думаешь о том, что надо было ненадолго задержаться в Петербурге; что спешить обратно домой было ни к чему, ведь никаких важных и неотложных дел на ближайшее время не запланировано; и что можно было бы взять с собой дочь и провести пару дней вдвоём в другом городе, если, конечно, ничего больше не держит в Москве. Но проблема ведь совсем не в этом, а в том, что держит... кто держит. Он приезжает в аэропорт чуть раньше, чем ты ступаешь на трап самолёта, вдыхая прохладный московский воздух. Такой привычный, свободный и сильно отличающийся от того, что был два часа назад в Питере. Он ждёт тебя на парковке, не опасаясь за то, что бесплатные пятнадцать минут кончатся, и при выезде придётся платить. Он готов ждать тебя даже дольше. Даже дороже. Даже не здесь. Он почти что принц на белом коне – только на белом Кадиллаке и с букетом нежно-белых пионов. Да, может, в детстве девочки и мечтают о принцах на белом на коне, но, вырастая, куда больше пользуются спросом принцы из списков Форбс. А ты сорвала джек-пот, сама разместившись на одной из строчек этого списка. Вы выходите из аэропорта, и ты замечаешь его буквально в паре метров от входа, словно он заранее знал, откуда и в какой момент ты появишься. Здесь и в его жизни. И ты всё-таки разбиваешь сердце своему, по всей видимости, теперь уже бывшему директору, что с неким разочарованием наблюдает за тем, как он едва заметно касается губами твоих губ, вручает этот несчастный букет и спешно закидывает твой огромный чемодан в багажник. - Я думал, мы вместе поедем... - делится своими мыслями он, а ты лишь виновато пожимаешь плечами, как бы делая вид, что не причём тут. Как бы делая вид, что не знала заранее о том, что тебя заберут. И ты не предлагаешь подвезти его, потому что вам не по пути. Ты понятия не имеешь, в какую ему сторону, но вам априори не по пути. - Ты же сам всё прекрасно понимаешь, - говоришь ты, абсолютно честно глядя на него и представляя, как на следующей неделе будешь так же честно давать интервью какому-нибудь модному журналу и уверять всех в том, что ещё не готова к новым отношениям. И что-то про трудный период в жизни. Он шумно вздыхает и снова отводит взгляд в сторону, плохо соображая в два часа ночи и не до конца осознавая, что всё это и вправду происходит здесь и сейчас. - Поль, поехали... - счастливый обладатель белого Кадиллака и тебя аккуратно касается рукой твоего плеча, вынуждая тебя вздрогнуть и невольно покрыться мурашками. - Разберись, пожалуйста, в себе и реши, нужна тебе эта работа или нет, - просишь ты, совсем безжалостно растаптывая даже самый минимальный шанс на взаимность, - Если что, я всё пойму... И, конечно же, ты уезжаешь оттуда, не желая стоять там ещё полночи и вместе с ним рефлексировать на тему того, как несправедлив этот мир. Это ведь только его проблемы, а не ваши общие. Ты же не просила его влюбляться, а, скорее, даже наоборот, всем своим видом давала понять, что это самый неудачный вариант развития событий. Тебе есть, кого любить. И вполне себе взаимно. Почти без драмы длиною в шесть лет. Но «почти не считается». По дороге домой он не задаёт никаких вопросов касаемо твоего странного директора, потому что в его голове не возникает мысли о какой-то ревности. Ты же уже до мозга костей целиком и полностью его, хоть и молчишь об этом который месяц, не рассказывая даже самым близким подругам. И так забавно, что именно сегодня ваша конспирация с треском рухнула, в самых неподходящих обстоятельствах. Куда прозаичнее было бы вызвать такси и уехать в одиночестве, ещё минут сорок обречённо глядя в окно на заднем сидении, но тебя никто не спрашивал. Он просто поставил перед фактом, когда пообещал забрать тебя. И тебе даже немного неловко ощущать себя такой счастливой с этой охапкой белых пионов и его рукой на своём колене в два часа ночи после самого дурацкого разговора на свете с тем, кого ты не любишь и не обязана любить. Вообще ни по каким законам физики, химии и ботаники. - Как там Питер? - спрашивает он, улыбаясь. - Наверно, хорошо, - предполагаешь ты, снова невольно огорчаясь, - Но мы там толком и не были... Вокзал, репетиция, два часа отдыха, грим, концерт и аэропорт. - Ты хочешь в Питер? - уточняет он, не понимая, в чём причина твоего расстройства. - Хочу, - уверенно киваешь ты, ведь это именно та самая причина, из-за которой ты сейчас сидишь здесь, а не прогуливаешься по Невскому перед сном. И это не жертвы, а всего лишь выбор, причём твой собственный. Он бы пережил эти пару дней твоего отсутствия в Москве, но тебе, как оказалось, не очень-то и нужен Петербург без него. И в этом вся грёбанная суть. - Хочешь, поедем вместе? - он реально спрашивает, хочешь ли ты этого, искренне не понимая, что ты только этого и хочешь. Вы оба понимаете, чего это будет стоить вашим директорам и загруженным графикам, не считая возможности так глупо спалиться, но на всё самое безрассудное нужно решаться спонтанно. И вы бы решились, правда, развернулись бы на первом попавшемся перекрёстке и за десять минут купили два билета до Питера на самый ближайший рейс, если бы он не знал, как сильно ты устала и хочешь как минимум просто спать. Желательно рядом с ним. И не имеет значения, в каком городе. Или даже стране. Белый Кадиллак несётся по ночному МКАДу, и романтики в этом маловато, а ты случайно засыпаешь на переднем сидении в обнимку с букетом пионов, и он убавляет радио до самой минимальной громкости, в своей голове уже планируя, в какой из дней сможет совершенно безнаказанно похитить тебя и увезти на несколько дней в твой многострадальный, но такой любимый Петербург. Теперь просто так. То есть по любви. По взаимной, что немаловажно, любви. И речь, конечно, совсем не о городах. Вот такие тупые аллегории.